ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 18.10.2020
Просмотров: 3109
Скачиваний: 1
Таким образом, в Англии Петр приобретал еще более разнообразные впечатления и икания, чем в Голландии. Возникает вопрос: а не было ли слишком поверхностным и случайным знакомство Петра с Европой? Было ли достаточно серьезным это обучение Петра, да и самой России, еще мало подготовленных для восприятия и усвоения новейших достижений Европы? В качестве ответа на такой вопрос стоит упомянуть об эпизоде, относящемся именно к этому времени. Еще проезжая Германию, Петр оставил нескольких русских в Берлине для обучения артиллерийскому делу. В начале марта в Лондон пришло письмо сержанта Преображенского полка Корчмина из Германии, в котором он подробно докладывал, как идет учеба. Перечислив все, что уже было выучено, сержант сообщил: «А ныне учим тригонометрию». Прочитав письмо Корчмина, Петр в ответном послании, между прочим, спрашивал, как это Степан Пуженинов, один из его преображенцев, осваивает тонкости математики, будучи совершенно неграмотным? Па этот вопрос Корчмин сообщал царю: «И я про то не ведаю: бог и слепых просвещает».
Если Петра поражала способность неграмотного солдата осваивать математику, то еще более поразительны гениальные способности самого Петра, который извлек столь много из фрагментарного, крайне ограниченного во времени знакомства с достижениями европейской цивилизации. Не бог просвещал Петра, а пламенное желание сделать Россию сильной, сознание, что иначе она просто не выживет в неизбежном соперничестве с ушедшими далеко вперед западными странами. Недостаточная даже по тем временам общая образованность Петра, краткость времени, естественно, жестко требовали отбора главного, самого необходимого из того огромного потока разнообразной информации, который обрушивался на русских. Поэтому предпочтение отдавалось всему, что прямо или косвенно относилось к решению неотложной задачи укрепления военной мощи России, особенно к созданию флота.
По это не значит, что все остальное просто игнорировалось. Вопреки довольно распространенному мнению Петр вовсе не пренебрегал вопросами общественно-политического или идеологического характера. Например, в Англии Метр охотно встречался и вел долгие беседы с епископом Бернетом — одним из образованнейших представителей англиканской церкви. Отнюдь не из праздного любопытства интересовался Петр церковными делами. Ему уже пришлось столкнуться с противодействием русской церкви новаторским замыслам. Вспомним патриарха Иоакима и его красноречивое завещание, в котором он заклинал царя не знаться с иностранцами. Петр хорошо помнил о том, какую огромную часть народного труда поглощает паразитирующее монашествующее духовенство, сколько богатств захватила церковь. А он уже видел, как дорого будут стоить организация армии или строительство флота. С этой точки зрения Петра очень интересовали место и роль церкви в Англии, где она была подчинена государству и не имела монастырских земельных владений. Вообще Петру импонировала идея «дешевой церкви» в протестантском течении христианства.
Во всяком случае в Лондоне распространились слухи, что русский царь не слишком привержен к православию и очень интересуется другими вероисповеданиями. Это породило иллюзии и надежды в умах воинствующих протестантов, что можно склонить Петра в пользу англиканства. Такая перспектива вдохновила архиепископа Кентерберийского, и это он направил Гильберта Бернета к Петру. Поскольку царь охотно слушал епископа и несколько раз подолгу беседовал с ним, то сначала он производил благоприятное впечатление. Сохранились, письма Бернета, в которых он давал весьма лестную характеристику Петру. Русский царь, писал Бернет, «обладает таким уровнем знаний, каких я не ожидал встретить у него... Царь или погибнет или станет великим человеком». Однако в конце концов он понял, что шансы на «обращение» Петра равны нулю. В своих написанных позднее воспоминаниях Бернет говорил об отрицательных качествах Петра грубости, жестокости и т. д., проговариваясь, однако, о причинах изменения своего мнения, то есть о своей полной необъективности. Епископ пишет: «Он выражал желание уразуметь наше учение, но не казался расположенным исправить положение в Московии». В действительности же вскоре Петр именно «исправит» положение, серьезно ограничивая паразитические тенденции духовенства, не говоря уже о пресечении любых поползновений на светское политическое влияние церкви в духе патриарха Никона.
В своем отношении к религии Петр проявлял гораздо больше идеализма, в хорошем смысле этого слова, чем профессиональные священнослужители. Ограничивая государственные притязания церкви, он ценил нравственную роль религии. Крайне интересна в этом отношении история с квакерами. Эта христианская секта, полностью отвергая церковность и обряды, выступала и выступает (до сих пор существуют в США, Англии и других странах сотни тысяч квакеров) за всеобщее братство, за нравственное совершенствование человека, за миролюбие. Когда Петр жил в Дептфорде, он стал посещать молитвенные собрания квакеров. Об этом узнал Вильям Пэн, крупнейший организатор движения квакеров, основатель квакерских поселений в американских колониях (отсюда, в частности, пошло название американского штата Пенсильвании).
3 апреля 1698 года И. Пэн отправился в Дептсрорд и встретился с Петром. Они долго беседовали на голландском языке, и Пэн подарил Петру несколько своих сочинений. После этой беседы царь продолжал посещать собрания квакеров в Дептфорде, внимательно наблюдал и слушал. Позже, через 16 лет, будучи в Северной Германии (Голштиния), Петр обнаружил молитвенный дом квакеров и посетил его с группой приближенных (Меншиков, Долгорукий и др.). Поскольку его спутники не понимали, что происходит, царь время от времени переводил им смысл проповеди на русский язык. Выходя по окончании службы, Петр сказал: «Счастлив будет тот, кто сможет жить по этому учению».
Все это, на первый взгляд, выглядит каким-то парадоксом, несовместимым со многими чертами петровской власти. Однако говорят сами за себя неоднократные проявления явного интереса Петра к духовной жизни людей. Несомненно его известное отвращение к официальной церковности, которую он так беспощадно пародировал своим всепьянейшим и всешутейшим собором. Но бесспорно также его серьезнейшее отношение к нравственным принципам христианства, столь цинично попиравшимся официальными церковными институтами, будь то православная, католическая или англиканская церковь. Крайне противоречивый нравственный облик Петра, постоянный внутренний этический конфликт, в котором билась его натура, между самоотверженной добротой и жестокостью были и навсегда останутся загадкой. В. О. Ключевский, не отличавшийся благосклонностью к Петру, судивший его очень сурово, отразил эту загадку в своей формуле: «Но добрый по природе как человек, Петр был груб как царь».
Спрашивается, а какое отношение все это имеет к нашей теме, то есть к петровской дипломатии? Самое непосредственное. Возвышенная нравственно-этическая риторика дипломатии, лицемерные церемонии и формальности, то, что стало позднее называться протоколом. служили формой прикрытия предельного цинизма и неограниченного господства голого практического интереса, не считающегося ни с какими нормами обыкновенной человеческой нравственности, сохраняющейся в большей или меньшей степени, в отношениях между частными лицами. Во взаимоотношениях государств, в дипломатии эти нормы исключены. Эту аксиому Петр с негодованием обнаруживает именно во время своего первого большого заграничного путешествия. И он, отвергая ее в отдельных эпизодах своего нравственного возмущения, должен будет в конце концов принять ее ради эффективности своих внешнеполитических действий. Такими оказались на деле те «добрые нравы» западной культуры, к которым Петр хотел приобщить своих пребывавших в «патриархальном варварстве» соотечественников.
Не пренебрегал Петр и светскими общественными делами тогдашней Англии. 2 апреля он наблюдал за совместным заседанием палаты лордов и палаты общин, проходившим в присутствии короля. И в Голландии Петр также интересовался политическими учреждениями. Впрочем, знакомство с западными системами управления не могло порождать каких-либо иллюзий. В Англии парламент был формой правления аристократически-буржуазной олигархии; правом голосовать на выборах пользовалась ничтожная часть богатого населения. В Голландии штаты в бытность там Петра были, послушным орудием всевластного штатгальтера. Что касается континентальных монархических государств, то суть тамошних порядков по уровню деспотизма не отличалась от московских. А вот западный опыт более рациональных методов административного управления Петр охотно использовал в своей последующей реформаторской деятельности. Часто приводят апокрифическую фразу, будто бы сказанную Петром после посещения английского парламента: «Весело слушать, когда подданные открыто говорят своему государю правду; вот чему надо учиться у англичан». Если эти слова и действительно были сказаны, то они не противоречили склонностям самого Петра. Документально подтверждается много раз, что окружавшие царя люди не только могли, но и говорили ему правду. В Лондоне, например, Петр получил письмо от Ф. Ю. Ромодановского, в котором тот уличал царя в путанице и язвительно объяснял ее «великим запоем», в котором, видимо, царь оказался. Такие товарищеские отношения он завел в своей «компании».
Но от этого еще очень далеко до признания царем ценности какой-либо формы парламентаризма. Петровская практика государственного управления осуществлялась в прямо противоположном направлении. При нем и речи быть не могло о созыве, например, Земских соборов, к чему прибегали его предшественники. Если рассматривать все правление Петра как просвещенный деспотизм, то знакомство царя с передовыми европейскими политическими порядками ничуть не побудило его сделать это правление менее деспотичным, хотя оно, несомненно, стало более просвещенным. Собственно, сами англичане как бы стеснялись перед Петром демократических грехов своей системы. Когда он осматривал в Тауэре музей оружия, то ему намеренно не показали один весьма любопытный экспонат: топор, которым за пятьдесят лет до этого, во время революции, отрубили голову королю Карлу I.
Что касается Петра, то его вряд ли шокировала бы подобная реликвия. Еще в самом начале Великого посольства Петр купил за границей топор для отсечения голов преступникам и послал его в подарок начальнику страшного Преображенского приказа «на отмщение врагам». Ромодановекий, уведомляя о получении подарка, вскоре сообщил, что этим топором уже отрублено несколько голов. Словом, жадно перенимая в Европе технические знания, Петр не испытывал никакой склонности слепо подражать тамошним политическим и государственно-правовым институтам, в которых он не обнаруживал каких-либо преимуществ. Он чувствовал глубокую социальную разницу в положении России и Европы.
Что касается дипломатической практики Запада, то здесь действительно можно было поучиться. Дипломатия передовых стран отличалась таким двуличием, коварством и лживостью, какие московским дипломатам и не снились. В этом отношении весь период Великого посольства оказался крайне поучительным. Потерпев в Голландии полную неудачу в своих попытках заручиться помощью для войны с Турцией, Петр в Англии официально не ставит перед собой конкретных дипломатических задач, стараясь лишь сохранить нормальные русско-английские отношения. Вероятно, только этим царь и руководствовался в своих неоднократных встречах и беседах с королем Вильгельмом III. Главную цель пребывания в Англии Петр видел в овладении искусством кораблестроения. Поэтому он считал поездку в Англию не напрасной. «Навсегда остался бы я только плотником, — говорил Петр,— если бы не поучился у англичан».
Да и с точки зрения дипломатии время нельзя было считать полностью потерянным: гам можно было многое понять в тогдашних международных отношениях. Подходил к концу этап, который в истории международных отношений называют эпохой французского преобладания. На смену ему медленно, но неуклонно в международной жизни выступало преобладание Англии.
Осенью 1697 года, когда Петр был в Голландии, именно там, вблизи Гааги, в Рисвике, состоялось подписание мирного договора, завершившего войну между Францией и коалицией стран Аугсбургской лиги. В начале октября Великое посольство специально ездило из Амстердама в Гаагу смотреть на празднества по поводу установления мира, отмечавшегося религиозными церемониями, парадными увеселениями и фейерверками. Петр приехал тогда в Гаагу для встречи с штатгальтером Вильгельмом. Таким образом, русские дипломаты, давно уже внимательно следившие за переговорами в Рисвике, оказались непосредственными свидетелями одной из самых интересных и сложных дипломатических комбинаций XVII века.
Война между Францией и Аугсбургской лигой (Голландия, Испания, империя. Савойя, Швеция, мелкие немецкие и итальянские княжества под эгидой папы Иннокентия XI) началась из-за захватнической политики Людовика XIV. Все новыми присоединениями за счет соседей «король-солнце» почти непрерывно округлял территорию «Франции. Он даже создал специальные «присоединительные палаты» для оформления захваченного. Общая опасность вызвала к жизни Аугсбургскую лигу, организатором и вдохновителем которой стал Вильгельм III. Новая коалиция почувствовала себя способной противостоять ранее непобедимому французскому королю после «славной революции» 1688 года в Англии. Вильгельм III, будучи штатгальтером Голландии, сделался еще и королем Англии, что облегчило ее присоединение к лиге. Это оказалось тем более своевременным, что именно в 1688 году Людовик XIV снова направил свои армии в Германию, на этот раз в Пфальц. Страны Аугсбургской лиги ответили войной, развернувшейся в Испании, Италии, Бельгии, на Рейне. Французы, воюя сразу на нескольких фронтах, действовали успению. Правда, они потерпели поражение от английского флота на море. И все же казалось странным, что Людовик XIV согласился заключить мир на этот раз не только без новых завоеваний, но даже уступив ряд занятых территорий в Испании, в Южных Нидерландах и в Германии. Франция сохранила, правда, Страсбург, хотя престиж Людовика явно пострадал. В первый раз он возвращал завоеванное и ограничивался левым берегом Рейна. Неужели это конец политики присоединений? К тому же оказался ослабленным сам принцип абсолютной монархии, ибо Франция пошла на признание английского конституционного королевства Вильгельма III.
Дело в том, что, соглашаясь на Рисвикский договор, Людовик XIV рассчитывал вскоре с лихвой вознаградить себя за все потерн. Явно доживал свои последние годы король Испании Карл II, который как бы олицетворял собой не только конец испанской династии Габсбургов, ибо у него не было потомства, но и закат Испании. Некогда саман могучая и богатейшая из европейских держав переживала глубокий упадок. Господство аристократии и католической церкви душило живые силы страны. Уже в Тридцатилетней войне Испания потеряла 300 кораблей. К концу века от непобедимого, когда-то знаменитого флота осталось полтора десятка полусгнивших судов. Армия насчитывала всего семь тысяч человек. А между тем Испания со своими заморскими владениями была самым обширным государством мира. Слабеющая власть Карла II кроме Испании распространялась на большую часть Италии, Южные Нидерланды, на необъятные территории Южной, Центральной и части Северной Америки, на важные земли в Африке, на крупные архипелаги в разных океанах: Филиппины, Канарские, Антильские, Каролинские острова.