ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 18.10.2020
Просмотров: 3116
Скачиваний: 1
После возвращения из Европы начинается преобразовательная деятельность Петра. Практически она представляла собой какой-то внезапный каскад указов и реформ, ошеломлявших современников, привыкших к замедленным темпам старомосковской государственной жизни. Любопытно, что это ошеломление испытывали и столетия спустя историки, описывая небывало разнообразную деятельность Петра, казавшуюся им каким-то хаосом импульсивных, случайных, судорожных метаний царя, обрушившегося па Россию стихийным ураганом непонятных нововведений. На почве такого ощущения и родилось мнение, что Петр никогда не имел никакого продуманного плана действий, их четкой программы и заранее разработанной системы. Пожалуй, так оно и было, если судить по меркам позднейшей государственной практики уже сложившегося абсолютистского государства. Согласно этой логике, выходит, что поразительная активность Петра отличалась отсутствием целеустремленности и являлась сплошным нагромождением случайных поступков, лишенных какой-либо закономерности, ясно видимой цели, последовательности в выдвижении конкретных задач. Если заниматься традиционным фактоописательством, то и в самом деле легко попасть в плен многочисленных кажущихся парадоксов в деятельности Петра. Как понять, например, то обстоятельство, что, еще не разделавшись с турецкой войной, но уже встав на порог новой, еще более трудной войны против Швеции, Петр вскоре после возвращения в Россию ликвидирует стрелецкое войско, составлявшее основную часть армии? Как ни плохо организованы, обучены и вооружены стрельцы, это все же целых двадцать полков, без которых остается всего два полка бывших «потешных» — Преображенский и Семеновский и два полки нового строя Гордона и Лефорта. Не идти же с этими четырьмя полками против прославленной победами шведской армии...
Можно было бы привести и другие примеры действий Петра, в которых на поверхность событий нередко выступала лишь буйная прихоть самодержавного царя, беспощадно попиравшего многовековые традиции и институты. В сочетании с припадками отнюдь не притворной безумной ярости, когда, скажем, царь с обнаженной шпагой бросился на подозреваемого в нерадивости боярина Шеина, это выглядело порой страшно. И все же смыслом, сущностью начавшихся преобразований были не их внешняя хаотичность и произвол. В конце концов разнообразные меры Петра накануне Северной войны выстраиваются в определенную систему укрепления государства и стремительной модернизации страны. Уникальная особенность личности Петра Великого состояла в том, что его мысли и действия не разделялись. Он мыслил, действуя, и действовал, мысля! Порой его дела даже обгоняли мысли. Гениальная интуиция превращала внешне хаотичную бурную импровизацию в четкую систему целенаправленных усилий.
Во всем, что сделано Петром, в конечном счете обнаруживается железная логика государственного интереса. Так было и со «стрелецким розыском», явившимся мрачной увертюрой наступающей эпохи петровских преобразований. Крайне поверхностно считать казнь восьмисот стрельцов-бунтовщиков исключительно проявлением неистовой жестокости царя. Их восстание и поход на Москву для расправы с боярами, иноземцами, с самим Петром, попытка сражения с верными царю полками на реке Истре, безусловно, подлежали самому суровому наказанию в соответствии с элементарными правовыми нормами не только тех суровых лет, но даже значительно более близкого нам времени. Недоумение обычно вызывает другое: почему примерно половина обреченных на казнь была предварительно подвергнута розыску с применением жестоких пыток? Поскольку вина их в доказательстве не нуждалась, то неужели это действительно только проявление жестокой мстительности Петра, видевшего уже третий стрелецкий бунт?
Дело обстояло не так. Речь шла об укреплении государства путем ликвидации не только открыто выступившей, но и потенциально активной оппозиции. Необходимо было выяснить, кто стоит за политически несамостоятельной стрелецкой толпой. И розыск показал, с одной стороны, что выступление стрельцов, недовольных тяготами службы, инспирировалось из Новодевичьего монастыря царевной Софьей, которую отныне более надежно изолировали в монастырском заточении. С другой стороны, розыск подтвердил отсутствие прямой связи бунтовавших стрельцов с кем-либо из кругов боярства и знати. Удалось также избежать опасности расширения стрелецкого бунта: ведь стоявшие в Азове шесть стрелецких полков тоже готовы были выступить.
Суровое наказание участников стрелецкого бунта 1698 года служит поводом для некоторых историков, особенно зарубежных, писать о «неистовой жестокости» Петра. Между тем именно замыслы заговорщиков отличались «неистовой жестокостью». Австрийский дипломат в Москве Н. Корт так излагал их намерения, выяснившиеся во время допросов: «Если бы судьба оказалась благоприятной нашим замыслам, мы бы подвергли бояр таким же казням, каких ожидаем теперь как побежденные. Ибо мы имели намерение все предместье немецкое сжечь, ограбить и истребить его до тла. И, очистив это место от немцев, которых мы хотели всех до одного умертвить, вторгнуться в Москву… бояр одних казнить, других заточить и всех их лишить мест и достоинств... ».
Нетрудно представить, какой оказалась бы и судьба самого Петра, поскольку Софью заговорщики мечтали избрать прямо на царство либо регентшей при малолетнем царевиче. Естественно, что уже начатое дело преобразования потерпело бы крах...
Совершенно сознательной, продуманной мерой явился в июне 1699 года и указ о роспуске всех стрелецких полков, пригодных для смуты, но не пригодных для предстоявшей тяжелой войны. Страна не осталась безоружной. Петр осуществляет свою заветную мечту о создании регулярной армии. 19 ноября 1699 года издается указ о формировании 30 полков путем призыва «даточных», то есть рекрутов, от определенного количества дворов, а также вольных людей. Село Преображенское становится центром призыва солдат и формирования новой армии. Петр сам определяет годность рекрутов, организует их обучение. Начинается создание русского воинского устава путем критической переработки уставов западных регулярных армий. Далеко не все из европейского считает Петр пригодным. Введенное шведами новшество — соединение огнестрельного оружия с холодным в виде штыка, «багинета», сразу берется на вооружение. Напротив, отвергается форменная одежда солдат большинства европейских армии, отличавшаяся яркой пестротой, ненужными украшениями. Петр считает, что солдат не кукла, и создает простое, удобное обмундирование. Непрерывно возникают неожиданные трудности. Многие из поспешно набранных в Европе офицеров оказались непригодными. Их заменяют русскими. «Лучше их учить, — писал А. М. Головин Петру, — нежели иноземцев...»
Не меньше забот требовало и другое детище Петра — флот, строившийся второй год в Воронеже. Через два месяца после возвращения из-за границы царь мчится на сноп корабельные верфи. Здесь перед ним предстало зрелище, по российским масштабам необыкновенное. Десятки кораблей уже достраивались, работа кипела. Правда, на фоне верфей в Амстердаме и Дептфорде все это выглядело очень скромно. Обнаруживается множество недочетов, ошибок, упущений. Немало кораблей надо было переделывать на ходу. Сказывались неопытность и недостаток специалистов. Происходило и кое-что посерьезнее. Сгоняемые отовсюду на корабельную работу крестьяне не понимали замыслов царя и, естественно, не разделяли его энтузиазма. И вели себя соответственным образом, прибегая к пассивному, но страшному способу сопротивления — к побегам. Повальное бегство с воронежской стройки явилось далеко не единственной помехой делу. Воровство людей, отвечавших за постройку кораблей, удручало Петра еще больше. Даже сам «адмиралтеец» Протасьев, руководивший постройкой флота, оказался не чист на руку. Петр, которою и без того тревожили раздумья о необычайных трудностях затеянного им грандиозного дела, почувствовал все это очень остро. Его беспокойство отразилось в немногих дошедших до нас письмах Петра того времени. По-прежнему он особенно активно переписывается с самым образованным из своих советников - Андреем Виниусом. Через несколько дней по приезде в Воронеж Петр сообщает ему о том, что многое ужо сделано, но добавляет к этому: «Только еще облако сомнений затемняет мысль нашу». Удастся ли дождаться плодов всех этих усилий? И Петр уповает на «бога с блаженным Павлом»...
В ответном письме царю Виниус, как всегда, подробно информирует его о содержании заграничных сообщений в европейских газетах. Речь идет о подготовке к конференции представителей империи. Венеции, Польши и России для мирных переговоров с Турцией. В Вене для этого Петр оставил П. Б. Возницына. И от исхода его миссии самым непосредственным образом зависела судьба флота, строившегося в Воронеже: либо ему предстоит морские сражения, либо он сгниет в бездействии. Виниус сообщал также, что испанский король Карл II, смерти которого ждала вся Европа, чувствует себя вполне здоровым. Тем не менее французы держат наготове войско в 100 тысяч человек. Это сообщение имело самое прямое отношение к деятельности Петра по подготовке России к войне против Швеции. Ход этой русско-шведской войны во многом будет зависеть от того, разразится ли война за испанское наследство или нет. Вот почему Петр в новом письме Виниусу не забывает поблагодарить его за интересные вести. Все, что он делал сейчас внутри страны, было тесно связано с международным положением. Во всяком случае вопреки всем тревожным сомнениям Петр, как всегда, прежде всего действовал. «А здесь,— писал он,— при помощи божьей, препараториум великий, только ожидаем благого утра, дабы мрак сомнения нашего прогнать. Мы здесь начали корабль, который может носить 60 пушек...»
«Великий препараториум» происходил не только в Воронеже. Период от возвращения Петра из заграничного путешествия и до Северной войны ознаменовался началом преобразовательной деятельности Петра, охватившей все: от новых методов верховного правления до изменений форм повседневного быта.
Больше всего шума и толков вызывали тогда не такие действительно грандиозные начинания Петра, как, скажем, создание регулярной армии или флота, а меры в основном символического характера. До сих пор в литературе живописные подробности этих одиозных предприятий порой заслоняют по-настоящему серьезные дела исторического масштаба. Здесь речь идет прежде всего о начатом Петром на другой день после возвращения из-за границы легендарном брадобритии России, а затем и о переодевании ее в европейское платье. Надо сразу оговориться: это затрагивало сравнительно небольшую часть придворных, горожан, военных и вообще служилых людей, но не коснулось подавляющей части русских — крестьян. Они и духовенство сохранили традиционную одежду и бороды. Тем не менее обрезание бород потрясло всех. В самом деле, еще недавно святейший патриарх объявлял отказ от ношения бороды злодейским знамением, мерзостью, безобразием, смертным грехом и предупреждал: бритые лишаются права даже войти в церковь, не получат христианского погребения и, естественно, прямой дорогом пойдут в ад. Поэтому можно понять реакцию русских людей того времени, увидевших в действиях царя самодурство, безумный каприз, прихоть, вызов церкви и всем православным. Но надо понять и Петра, не терпевшего полумер, недомолвок и двусмысленностей. Россия должна быть действительно европейской страной и расстаться со своим во многом полуазиатским, варварским обликом. Там Петр уже давно по внешности стал европейцем: он носит немецкое платье, курит табак и вовсе не походит на прежних традиционных русских царей. Все признаки отсталости, старого запустения раздражают его. Вернувшись в Москву из Европы, он приказал снести бесчисленные уродливые лавчонки, облепившие кремлевские стены, запретил мостить бревнами улицы в центре Москвы и в пределах нынешнего Бульварного кольца, велел создать каменные мостовые. Но огромный деревянный город, полудеревня, все равно сохраняет старый облик. А бритые лица окружающих не сделали их европейцами: старые московские привычки и образ мыслей сохраняются. Так было и с самим Петром. Несмотря на новый европейский облик, ни оставался глубоко русским человеком, а старомосковское варварство он искоренял старыми, грубыми средствами. Решив «европеизировать» свою личную жизнь и порвать брак с законной супругой Евдокией Лопухиной, типичным воплощением женского «теремного» воспитания, он разделывается с ней традиционным суровым методом: Евдокию насильно отправляют в Суздальский монастырь и приказывают постричь в монахини.
И все же в самых экстравагантных поступках и прихотях царя было рациональное зерно, свои логика и глубокий смысл. Расставшись с бородой и длиннополым азиатским платьем, русские легче смогут преодолеть психологический барьер, резко отделявший их от европейцев. Русский должен был осознать себя таким же человеком, как и немец, то есть любой иностранец-европеец. Ведь вскоре предстояло воевать с ними и побеждать их. Для этого необходимо овладеть европейской культурой и особенно техникой, чего нельзя сделать, не разрушив ксенофобию, закоренелую неприязнь к иноземцам, порожденную татарско-византийскими восточными традициями. Сонная, закоснелая в предрассудках боярская Русь как бы перемещается во времени и пространстве. С перемещением во времени дело обстояло проще всего: Петр вводит новое летосчисление, и русские, жившие до этого в 7208 году от сотворения мира, новыми обрядами встречают, как и все европейцы, новый, 1700 год от рождества Христова. Впрочем, своеобразие России и здесь сохраняется: Петр не доходит до принятия западноевропейского григорианского календаря, не подходящего для русской православной церкви, и вводит юлианский календарь с отставанием России от Европы на 11 дней (12 дней в XIX веке и 13 — в XX).
Все, даже самые театрализованные, начинания Петра поразительно прагматичны. Ненавистные ему бороды, ферязи и охабни должны приносить доход: вводятся специальные поборы за ношение бороды и старого платья. Но денежные поступления тех, кто предпочитал откупиться от богомерзких нововведений, не в состоянии были наполнить давно уже обнищавшую русскую казну. И Петр приступает к решению неизмеримо более важных и серьезных финансовых и экономических проблем России, от которых зависело все начатое им дело преобразования.
В Европе он близко познакомился с процветавшей там политикой меркантилизма, призванной способствовать разными законодательными мерами увеличению денежного богатства государства.
Петр понял, что меркантилизм отмечает и объективным потребностям русского экономического разлития. Но из-за слабости этого развития меркантилизм внедрялся медленно и в полной мере проявился лишь в заключительной части царствования Петра, да и то и своеобразном русском варианте. Пока осуществляются лишь первые меркантилистские поползновения. Главное место в экономической политике Петра в период подготовки к Семерной войне занимают старые приемы времен Алексея Михайловича. В принципе Петр получил в наследство богатую страну. Только богатство это находилось в потенции, извлечь его было крайне трудно. Предшественники Петра применял» для этого простейшие, самые элементарные меры, отвечавшие лишь сегодняшней потребности. Половина расходов государств» покрывалась косвенными налогами на соль, водку и другие товары. Прибегали и к монополии на вывоз товаров за границу. В 1662 году ввели монополию на шесть главных предметом экспорта: меха, кожу, поташ, деготь, сало, пеньку. Но экономическая база страны оставалась зыбкой, уязвимой. Каждое международное или внутреннее осложнение, требовавшее исключительных расходов, чрезвычайно болезненно отражалось на государственной казне. Тогда прибегали к монетной реформе, как это было в 1654 году, когда потребовались деньги для войны с Польшей. Но перечеканка, то есть порча монеты путем уменьшения ее веса при сохранении номинальной стоимости, только усиливала трудности. Серебро исчезало из обращения, росли цепы, затруднялась торговля. Само государство, собирая налоги, получало обесцененную монету. Эффект был очень кратковременным, а положение не улучшалось. Об этом напоминала история «медного бунта» 1662 года.