ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 19.10.2020
Просмотров: 1027
Скачиваний: 1
На структуре северо-кавказских обществ это сказалось самым непосредственным образом. Во-первых, их статус приблизился к тому, которым обладали в СССР Союзные Республики. Если СССР на деле и вопреки официальным заявлениям коммунистов помог Союзным Республикам пройти несколько этапов модернизации и создал предпосылки для возникновения национальных государств капиталистического типа с буржуазно-националистической идеологией, то в самом начале 90-х годов элиты Северного Кавказа попробовали пройти тот же путь в сокращенном режиме времени и попытались провозгласить свой национальный суверенитет — ведь участие в СССР для национальных республик оказалось лишь подготовкой к созданию независимой государственности.
Дальше всех в этом направлении продвинулась Чечня, которая вначале разделилась с Ингушетией, положив конец существованию Чечено-Ингушской Автономной Советской Социалистической Республики, а затем заявила о суверенитете и выходе из состава России.
Остальные северо-кавказские субъекты РФ пристально смотрели за судьбой Чечни и реакцией федерального центра.
На примере Чечни легко проследить логику трансформации северокавказских обществ в постсоветский период. Причем именно Чечня и ее элиты прошли в этом направлении самый большой путь.
Во-первых, была сметена «интернационалистская» государственная элита, опиравшаяся на русских или государственно ориентированных чеченцев или этнических меньшинств (таких как ногайцы). Параллельно, планомерным этническим чисткам и подчас открытому геноциду подверглось русское население. Вместе с тем выкорчевывалось присутствие российских (экс-советских) спецслужб и силовых министерств и ведомств.
Это привело к ликвидации структур, обеспечивавших контроль над Чечней со стороны центра и, соответственно, инерцию «советской модернизации» (северокавказского археомодерна советского образца.
Вместо этого на первый план выступили представители национализма и национал-капитализма (преимущественно криминальной ориентации), а также представители влиятельных тейпов и туккумов (племен)8. Резко возросла роль ислама, шариатских судов, а также суфийских вирдов. Параллельно произошло возрождение кровно-родственных отношений и адатного права. Чеченское общество 90-х годов представляло собой синхроническое наложение нескольких уровней:
-
национально-буржуазный фасад (Дудаев, Масхадов, Зкаев);
-
кланово-родовая система (идеолог Нухаев);
-
исламско-шариатская и суфийская тарикатистская система (Басаев, Хаттаб, Кадыров, Удугов);
Современные элиты Северного Кавказа — традиционное общество основной массы населения.
По сути Чечня попыталась пройти до конца тот путь, который прошли Советские Республики вплоть до отделения и провозглашения самостоятельных националистических буржуазных государств.
Мнение в либерал-реформаторской Москве относительно Чечни разделились. Одни политики встали на сторону Чечни и Дудаев, полагая, что независимость этой Республики стоит в общем ряду демократических процессов на постсоветском пространстве, а противодействие этому есть не что иное как проявление «российского национализма», как недопустимой для гражданского общества «реакционной» идеологии. Другие посчитали, что сохранение территориального единства РФ является необходимым условием для модернизации и демократизации всех ее территорий, тем более, что природа чеченского национализма явно указывала на его архаический и совсем нелиберальный и недемократический характер. Тем более, что постепенно в Чечен стал резко возрастать фактор импортированного исламского фундаментализма, ранее абсолютно неизвестного на Северном Кавказе. Как мы знаем, возобладала вторая точка зрения, вылившаяся на практике в кровопролитную и непоследовательную Первую Чеченскую компанию.
В любом случае сопротивление Москвы остановило другие северо-кавказские субъекты Федерации на пути сепаратизма, и заставило их элиты искать иных путей взаимодействия с федеральным центром.
Несмотря на то, что путь радикального сепаратизма был отвергнут, в целом эволюция северо-кавказских обществ повторяло ситуацию в Чечне9.
Элиты
национальных образований Северного
Кавказа в этот период стали по-новому
выстраивать взаимоотношения с федеральным
центром. Вместо КПСС
Точно
также была вытеснена централистский
модуль власти в лице высокопоставленных
русских чиновников с параллельными
выдавливанием русского населения
(не столь брутальными методами как в
Чечне, но со сходным результатом). Это
косвенно вело к деиндустриализации и
архаизации региональной экономики.
Параллельно этому шла резкая этнизация
власти и возрождение клановых и
кровно-родственных моделей социального
управления. Также как и в Чечне наблюдался
постоянный рост исламского фактора и
подъем суфийских орденов. Основная
масса населения продолжала оставаться
в рамках аграрного сектора, а избыток
быстро растущего населения либо уходил
в бандформирования («лес»), либо в
криминальные структуры, либо мигрировал
в другие российские города и территории.
По сути везде на Северном Кавказе
происходили процессы, логически ведущие
к созданию национальных буржуазных
государств с традиционалистской и даже
архаической социальной структурой.
и иных структур советского бюрократического централизма сложилась более сложная модель взаимодействия элитами федерального уровня. Можно выделить три плана:
-
военный фактор (после событий в Чечне вся территория Северного Кавказа стала восприниматься Москвой как «горячая точка», что привело к росту влиянию федеральных силовиков во всех субъектах федерации с высоким уровнем их подчас чрезвычайных полномочий);
-
экономический фактор (местные элиты получили от Москвы возможность перераспределения бюджетов в обмен на лояльность, что создало новую систему контроля над локальными процессами и способствовало новой конфигурации конкретных клановых и этнических элит);
-
криминальный фактор (коррупционные схемы и криминальные сети северо-кавказских республик простираются вплоть до высших уровней федеральной власти, часто через посредство этнических диаспор, базирующихся в столицах и крупных центрах РФ, что дает возможность обратной связи и влияния на некоторые важные решения центра).
Идеологической платформой, которая служила бы фасадом для новой постсоветской версии северо-кавказского археомодерна, стала отныне гражданское общество и номинальная либерал-демократия.
При этом следует отметить еще несколько тенденций и соответствующих влияний, существенно влияющих на северо-кавказские элиты, но на сей раз в направлении, противоположном центростремительным тенденциям.
Рост национализма в элитах и массах республик Северного Кавказа. Это проявляется и в том, что все больше подчеркивается значение национального образования, и в том, что возникают искусственные концепции пересмотра структуры этих образований по принципу этнической однородности (разделение Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкессии), и в том, что появляются проекты национальных объединений на расовой основе (например, проект «Великой Черкес-сии»), и в том, что усиливаются территориальные претензии к другим субъектам Федерации (например, вопрос о Осетино-Ингушеской границе). Все это показывает, что постоянно возрастает сознание национальной целостности этих субъектов Федерации и усиливаются сепаратистские тенденции.
Рост исламского фундаментализма. Эта тенденция, также как и в Чечне, является продуктом импорта из других исламских стран и служит идеологической основой для исламских кругов разных этносов, создавая своего рода сеть исламского интернационала антироссийской направленности с упором на религиозный фактор.
Рост правозащитной активности с этническим и антироссийским оттенком, рассматривающей претензии федерального центра на «демократию» и «гражданское общество» всего лишь прикрытием нового российского национализма
или империализма. В данном случае федеральному центру противопоставляется идеология прав человека и реальная демократия, якобы постоянно нарушаемые Москвой и централистскими структурами, в первую очередь, силовиками и местными коррупционерами).
Три обозначенных выше тенденции служат платформы для формирования структур контрэлиты, объединяющей тех активных граждан Северного Кавказа, которые не находят места в структурах существующей власти. Эта центробежная контрэлита имеет поддержку из-за рубежа и становится постепенно тем более сильной, чем больше слабеют сети центростремительного толка.
Националистическая, исламистская и правозащитная контрэлиты в равной мере ориентированы на слом ныне существующей системы археомодерна и ведут дело к сепаратизму и созданию новой независимой государственности.
Эта картина сложилась в 90-е годы и в общих чертах существует вплоть до настоящего времени, но с некоторыми поправками, о которых мы скажем нище.
Фактор Путина
Приход к власти В.Путина в 1999 году, начало Второй Чеченской компании, победа в ней Москвы и успех операции Кадыров несколько изменили баланс сил на Северном Кавказе, но не породили принципиально новой системы элит10 Путин победой над Масхадовым продемонстрировал тупик лобового сепаратизма как решения национальной проблемы Северного Кавказа. При этом он по умолчанию мобилизовал в мягкой и приглушенной форме «российский национализм», ставший с момента его первого Президентства «второй идеологией» наряду с либеральной демократией, гражданским обществом и правами человека. К идеологическим ориентирам 90-х Путин добавил ценность суверенитета и национальной целостности России. Это стало решающим моментом в кавказской политике 2000-х годов, положив конец прямолинейным сепаратистским попыткам. Это нашло свое проявление в феномене Ахмада Кадырова и его сына Рамзана Кадырова. В противостоянии чеченским сепаратистам путин сделал ставку не на жестко пророссийских политиков, продемонстрировавших свою беспомощность в условиях радикального противостояния, но на умеренный национализм и традиционный ислам в рядах оппозиции. Тем самым Москве удалось расколоть лидеров сепаратистов. В лице Кадырова старшего (позже младшего) Путин включил в систему управления субъектом Федерации местную националистическую элиту, опирающуюся на традиционный северо-кавказский суфийский ислам, оказав ей силовую и экономическую поддержку. Это дало позитивный эффект, позволило завершить конфликт в Чечне и превратить эту республику в образец «нового Кавказа». Причем идеологически Чечня Кадырова мыслится скорее как образ-
Административная карта Северо-Кавказского Федерального Округа цовый военизированный контингент на службе «бравой российской империи»11, нежели демократическая часть общероссийского гражданского общества. Верность, преданность и дисциплина, а также патриотизм и даже своего рода общероссийский сверхэтнический «национализм» евразийского толка, толерантный к этнической самобытности малых групп, стали основой чеченской модели Северного Кавказа.
Пример современной Чечни является образцом путинской модели реструктурирования Северного Кавказа и его элит. Кадыровский режим представляет собой национальную, и отчасти даже националистическую чеченскую элиту, с большой степенью автономии на своей территории, укрепленную силовым, политическим и экономическим потенциалом федерального центра, с возрождением клановых и кровно-родственных отношений, религиозными институтами и обычаями (шариатом, адатом), но полностью лояльную на «феодальном уровне»