Файл: Геополитика номер 10.pdf

85

www.geopolitika.ru

Национальный язык не является некой объективной реально-

стью – он является продуктом концептуальной обработки этой 
реальности. Действительно, в ряде случаев оказывается достаточ-
но сложным провести границы между близкородственными на-
речиями и диалектами, а также обосновать либо принадлежность 
тех или иных наречий к одному языку, либо их лингвистическую 
обособленность. Кроме того, нередко национальным активистам 
приходится противостоять тенденциям языковой ассимиляции, 
когда население, язык которого по тем или иным причинам ока-
зался социально непрестижным, постепенно переходит на более 
«престижный» язык. Во всех этих случаях речь идет о создании 
образа языка, который служит для национальной консолидации 
и мобилизации, а также для обособления от соседних, зачастую 
близкородственных, этнических групп.

«Языковой фетишизм», характерный для большинства евро-

пейских национализмов, является достаточно новым феноменом, 
возникшим вместе с самим национализмом, т.е. не раньше XVII-
XVIII вв. Собственно, и о феномене «национального языка» мы 
можем более или менее уверенно говорить только с этого време-
ни. «Национальный язык» представляет собой универсальное 
средство коммуникации на всех уровнях социальной структуры 
в рамках данного национального сообщества, т.е. он выполняет 
функцию его внутренней интеграции. Вместе с тем – по крайней 
мере, это верно для Европы – «национальный язык» обособля-
ет данное национальное сообщество от соседних национальных 
сообществ, использующих свои «национальные языки», ставит 
между этими сообществами культурно-информационный барьер.

Подобная языковая структура, возникающая в Новое вре-

мя, разительно отличается от того, что наблюдалось в Европе в 
Средние века. Для этого периода характерна жесткая социальная 
стратификация языков. Живые разговорные наречия имеют со-
циально непрестижный статус, характеризуются слабой литера-
турной и художественной обработкой (на их основе существуют 
лишь «низкие» жанры), практически не используются в законо-
дательстве. С другой стороны, существует универсальный «вы-
сокий» язык, единый для всей Европы и, таким образом, находя-
щийся вне каких-либо этнических границ, – это латынь. Латынь 
– язык мертвый и поэтому доступный только высшим, образо-
ванным слоям общества. 

Престижность латыни обусловливалась культурным наследи-

ем Римской империи, на руинах которой возникла западноевро-

86

Геополитика

пейская цивилизация. В рамках Империи латынь была универ-
сальным средством коммуникации, языком высокой культуры, 
литературы, философии и науки и жестко противопоставлялась 
прочим языкам и наречиям как варварским и непрестижным. 

Подобный подход перекочевал и в средневековую Европу, где 

идея возрождения Римской империи оставалась одной из идео-
логических доминант: на роль наследников Рима претендовали 
и светские феодалы, провозгласившие Священную Римскую им-
перию германской нации, и римские папы, мечтавшие соединить 
в своем лице как светскую, так и духовную власть над Европой.

Ослабление «римской» идеи и формирование нового наци-

онально-культурного ландшафта Европы связано с развитием 
городов и выходом на политическую арену городского сословия. 
Городское сословие, не будучи по своему происхождению «бла-
городным», борется с наследственными правами и привилеги-
ями феодальной аристократии и церкви – основных носителей 
«римской» традиции. Не будучи связанным с «римской» идеей 
и не стремясь «присвоить» имперское наследие Рима, город-
ское сословие формирует новый тип культуры на основе живых 
разговорных языков, которые, достигнув в эпоху Возрождения 
высокого уровня литературной обработки, стремительно вы-
тесняют мертвую латынь. Дробление единого гуманитарно-
го пространства на базе латыни ведет к затуханию имперской 
«римской» идеи. На смену концепции универсальной панъев-
ропейской империи приходит идея нации – более узкого в срав-
нении с империей сообщества людей, объединенных общностью 
языка, культуры и гражданских интересов.

Важным представляется замечание О.Б. Неменского, что на-

ционализм является феноменом принципиально городским

5

. 

Именно в городах создаются национальные язык и культура, ко-
торые впоследствии распространяются на все население, вклю-
чаемое в то или иное «воображаемое сообщество». Важную 
роль сыграли города в формировании европейских националь-
ных языков. Формируясь на основе живых разговорных наречий, 
национальные языки превращались в унифицированные надди-
алектные койне, призванные преодолеть племенное и диалект-
ное разнообразие и, таким образом, сплотить национальное со-
общество. Именно интенсивным межгородским связям обязаны 
возникновением наддиалектные итальянский и немецкий языки, 
интегрировавшие пестрые диалектные континуумы в единые ин-
формационно-языковые пространства. 

87

www.geopolitika.ru

С другой стороны, политическая конкуренция двух и более 

точек «национально-языкового роста» могла вести к разделению 
диалектного континуума между несколькими национальными 
языками. Так, формирование двух конкурирующих политических 
центров на Пиренейском полуострове привело к появлению на 
близкородственной диалектной основе двух языков: испанского 
и португальского. Разделилась и нижненемецкая диалектная зона: 
часть ее вошла в немецкое языковое пространство на базе верхне-
немецкого литературного стандарта, другая образовала самостоя-
тельное языковое пространство в рамках Нидерландов.

Специфика национального генезиса в Беларуси

Беларусь является страной с давними традициями городской 

культуры, однако первоначальное становление городской куль-
туры здесь происходило в этнокультурном контексте, выходя-
щем далеко за пределы современной территории Беларуси. Куль-
тура белорусских городов изначально формировалась как часть 
культуры древнерусской. Древняя Русь представляла собой 
этнополитическое пространство, по своим сущностным харак-
теристикам заметно отличавшееся от современной ей средневе-
ковой Европы. Наиболее очевидным отличием было то, что если 
средневековая европейская культура находилась под сильным 
влиянием культурного наследия Западной Римской империи, 
включая латинскую языковую традицию, то Русь, приняв право-
славие, оказалась в сфере влияния «греческого» культурного 
влияния, идущего из Византии (неслучайно и православие не-
редко позиционировалось как «греческая вера»). В то же время, 
греческий язык на Руси не занял то доминирующее положение, 
которое занимала в Западной Европе латынь. 

Напротив, здесь очень рано начала развиваться самостоя-

тельная культурная традиция на местной языковой основе, что, 
очевидно, связано с тем, что в качестве языка церкви использо-
вался не греческий, а специально разработанный для славян ли-
тургический язык – церковнославянский. Таким образом, Древ-
няя Русь очень рано обозначилась как особое этнополитическое 
пространство, противопоставлявшее себя Западной Европе (по 
конфессиональному признаку, как «греки» «литинянам»), Ви-
зантии (по признаку этноязыковому – как «славяне» «грекам») 
и кочевым племенам Евразии (как часть цивилизованного хри-
стианского мира – варварам-язычникам). Формирование, пусть и 
достаточно рыхлого, династического государства Рюриковичей, 

88

Геополитика

центрированного на Киев, единые церковные институты – все 
это способствовало становлению достаточно однородной город-
ской культуры, выработке единого древнерусского письменного 
языка и становлению «общерусского» этнополитического само-
сознания образованного городского класса. 

Таким образом, закладывались сущностные предпосылки для 

интеграции восточных славян, включая предков белорусов, в 
единую национальную общность – русскую.

Монголо-татарское нашествие привело к дезинтеграции 

древнерусского пространства и включению отдельных частей 
Руси в разные политико-культурные контексты. Но и после это-
го представления о Руси как об общности восточных славян, су-
ществующей «поверх» актуальных государственных границ, со-
храняли высокую устойчивость. Характерно, что представление 
о Руси как едином этнокультурном пространстве, политически 
разделенном между Литвой, Польшей и Московией, находили 
отражение и у иностранцев, бывавших в регионе (эту тему де-
тально исследовал российский историк А. Мыльников

6

). Этно-

нимы «Русь», «русский», «русин», идентификация языка как 
«русского» оставались доминирующими у образованного вос-
точнославянского населения Великого княжества Литовского (в 
систематизированном виде эти свидетельства были в начале XX 
в. собраны Е.Ф. Карским

7

). Осознание восточнославянским на-

селением ВКЛ своей культурно-исторической преемственности 
Киевской Руси признает и современная белорусская истори-
ография

8

.

Таким образом, представления о Руси как о некой этнополи-

тической целостности, объединяющей восточных славян, демон-
стрировали высокую устойчивость, что создавало предпосылки 
для формирования национальных проектов, призванных консо-
лидировать восточных славян в единое «воображаемое сообще-
ство» - большой русский народ.

С другой стороны, политическое разделение Руси после мон-

голо-татарского нашествия существенно осложнило и затормо-
зило процесс национальной консолидации восточных славян и, 
кроме того, заложило предпосылки для возможной дезинтегра-
ции «общерусского» пространства. В XIII-XIV вв. оформляется 
разделение Руси на две части – восточную и западную. Восточ-
ная Русь оказывается в зависимости от Орды, западная попадает 
в сферу влияния Литвы и Польши. Этот период совпадает с кри-
зисом и упадком православной цивилизации, вызванным геопо-

89

www.geopolitika.ru

литической катастрофой Византии. Восточная и Западная Русь 
ответили на этот кризис неодинаково.

Восточная Русь создала «под крылом» Орды мощное цен-

трализованное Московское государство и, освободившись от 
ордынской зависимости, удачно использовала упадок Византии, 
провозгласив себя наследницей последней – «Третьим Римом». 
Таким образом, «русская идея» обрела не присущий ей ранее 
имперский размах и притязания на «вселенскую» цивилизаци-
онную миссию, связанную с охранением и распространением 
«истинной веры» - православия. 

При этом в культурном отношении Московское государство, 

оказавшееся в относительной изоляции, пережило длительный 
культурный застой, который удалось преодолеть в послепетров-
ский период посредством синтеза местных традиций с европей-
ской культурой.

Западная Русь (будущие Беларусь и Украина) не создала соб-

ственной государственности, оказавшись инкорпорированной в 
«чужие» государственные структуры. Так, территория Белару-
си оказалась «спаянной» с Литвой при политическом лидерстве 
последней; большая часть украинских земель также пребывала 
под литовским владычеством вплоть до Люблинской унии, после 
которой эти земли оказались под непосредственным управлени-
ем Польской короны. Политическое подчинение «западным» 
центрам силы усугублялось культурным превосходством – в то 
время как западнорусская (белорусско-украинская) традиция 
переживает кризис и упадок, Западная Европа находится в ста-
дии культурного подъема (Возрождение и Реформация). По-
этому вполне закономерно в польско-литовско-западнорусском 
политическом союзе вслед за политическим закрепляется и куль-
турное лидерство Польши. Начинается болезненный и противо-
речивый, однако достаточно устойчивый процесс инкорпорации 
Западной Руси в польское культурно-языковое пространство.

Это вело либо к полной ассимиляции и утрате исходной 

русинской идентичности, либо к преобразованию ее в регио-
нальный вариант польской, с сохранением многих местных осо-
бенностей. По такому пути эволюционировала идентичность 
литовской магнатерии и шляхты – «литвинство» превращалось 
в специфическую региональную разновидность общепольской 
идентичности по формуле «роду литовского, нации польской». 
В принципе, в аналогичном направлении могла эволюциони-
ровать и русинская идентичность. Так, белорусский историк