ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 19.10.2020
Просмотров: 1222
Скачиваний: 1
рубежье. Но грамотно воспользоваться им у Кремля не получилось - выдвижение новой интеграционной инициативы создания Единого экономического пространства четырёх государств сопровождалось нерациональным витком напряжённости вокруг острова Тузла, в контексте которого достичь конструктивных результатов было вряд ли возможно. Эти события показали, что даже при отсутствии активного вмешательства внешних сил, России и Украине не удаётся создать устойчивые механизмы партнёрства, способные не только перевести в русло двусторонние отношения, но и стать структурной основой системы в Восточной Европе.
«Оранжевая революция» стала кульминационным моментом в развитии данных тенденций. Кризис передачи власти на Украине стал также и кризисом действующих стратегий основных игроков в отношении Восточной Европы. В первую очередь, стратегии России, которая в конечном итоге оказалась отстранена от процесса поиска компромиссных путей выхода из украинского кризиса. Но и для других игроков этот кризис стал сигналом о необходимости пересмотра существующих подходов. Так, для Европейского Союза, долгое время предпочитавшего оставаться в стороне от восточноевропейских пертурбаций, более активное вовлечение в дела этого пространства стало не просто необходимым, но и неизбежным итогом его роли посредника в урегулировании кризиса на Украине. Правда, в случае Соединённых Штатов качественных сдвигов в политике по отношению к Восточной Европе не произошло. Наоборот после «оранжевой революции» наблюдался некоторый концептуальный вакуум стратегии США, когда желаемый результат вроде бы достигнут, поэтому насущной потребности в дальнейших изменениях нет, а главная задача заключается в поддержании сложившегося баланса.
Но самым значимым последствием «оранжевой революции» для Восточной Европы стало не столько возрастающее вовлечение внешних сил, - США и ЕС - сколько изменение отношения к такому вовлечению со стороны главных «действующих лиц» данного пространства - России и Украины. Новое украинское руководство расценивало его как главный и единственный способ решения проблем в отношениях с Россией. А Москва, в свою очередь, усматривала в нём главную и единственную причину неудачи собственной политики на этом направлении и, что самое важное, считала, что достижение желаемого результата и укрепление собственных позиций в данном пространстве возможно
только на уровне взаимодействия с Западом. Российские политические деятели и эксперты часто высказывали мысль о том, что, по их мнению, вопросы, касающиеся Украины, Грузии, Молдовы лучше обсуждать в Брюсселе или других западных столицах, нежели в Киеве, Тбилиси или Кишинёве.
Именно эти три обстоятельства - рост активности США и ЕС, готовность стран Восточной Европы использовать противоречия в отношениях России с Западом для усиления своих позиций в отношениях с Россией и настроенность самой России на решение наиболее проблемных вопросов в данном пространстве на уровне взаимодействия с Западом - и привели к тому, что Восточная Европа превратилась в один из компонентов баланса между ведущими центрами силы на европейском континенте. Инкорпорация аккумулированных в этом пространстве конфликтов и противоречий в общий контекст сложного комплекса взаимосвязей между США, Евросоюзом и Россией стала продуктом целенаправленных усилий всех его участников и означала существенное повышение структурного значения этого пространства в геополитической конфигурации европейского континента, но не как самостоятельной силы, способной влиять на ход политических процессов, а как ещё одного поля столкновения интересов ведущих центров силы. Проще говоря, Восточная Европа стала ещё одной крупной ставкой в «большой игре», но, как ни парадоксально, это не привело к качественным изменениям характера процессов в самой Восточной Европе.
Во многом это объясняется особенностями развития в последующие годы ситуации на базовом структурном уровне европейской системы, который сводится преимущественно к взаимодействию ведущих центров силы, и в рамках этого пространства непосредственно.
Во-первых, превращение Восточной Европы в поле конкуренции ведущих центров силы происходило в условиях сохранения и до некоторой степени углубления геополитически промежуточного положения этого пространства. Причём это положение обусловлено не только и не столько отсутствием институционально закреплённой принадлежности его стран к тому или иному центру силы, сколько отсутствием чётко определённых и согласованных «правил игры», то есть нормативных параметров и «пределов дозволенного» в поведении всех акторов в данном пространстве. Вне единой целостной «системы координат» каждое действие одного актора рассматривается сквозь
призму общего баланса и вызывает реакцию со стороны других акторов сообразно с их субъективными ожиданиями, а не понятными для всех нормами поведения.
Во-вторых, конкуренция за влияние в данном пространстве велась не открыто и напрямую, а имплицитно и в опосредствованных формах. Проблемные вопросы, относящиеся к этому полю, не были предметом систематических переговоров в рамках действующих институциональных или двусторонних форматов взаимодействия. Более того, не наблюдалось даже попыток выработать системный компромисс по этим вопросам. То, что происходило вокруг Восточной Европы в 2005-2008 гг., представляло собой скорее цепочку взаимного асимметричного реагирования европейских центров силы на односторонние действия друг друга, генерирующую своеобразную «спираль напряжённости», которая, тем не менее, не находила открытого признания в политической риторике сторон.
В-третьих, эта конкуренция носила неравномерный и избирательный характер. Она касалась ряда наиболее болезненных аспектов ситуации в Восточной Европе, а именно военно-политического и энергетического. Внимание было сконцентрировано на усилении стратегического присутствия США в этом пространстве, тогда как усиление присутствия ЕС не вызывало особых беспокойств. Вместе с тем, именно в данный период в тени российско-американской конфронтации были заложены предпосылки конкуренции между Россией и ЕС в Восточной Европе, которая хоть и отличается меньшей интенсивностью и резонансом, но, как выяснилось, имеет более весомое структурное значение для политической организации данного пространства.
Нужно признать, что эта конкуренция возникла не в результате целенаправленной стратегии сторон, а скорее явилась побочным продуктом реализации их разнонаправленной политики в условиях недостатка координации между ними. Становление упомянутых в начале статьи форматов политики ЕС в отношении восточных соседей - Европейской политики соседства и Восточного партнёрства - долгое время не рассматривалось Россией как угроза её стратегическим интересам, поскольку они не содержали перспективы членства восточноевропейских стран в Евросоюзе, но в виде этих форматов ЕС демонстрировал готовность взять на себя те функции, которые до этого выполняла только Россия, а именно структурирование и централизация данного пространства с помощью вовлечения его участников в
ограниченные интеграционные инициативы. И если Россия использовала для реализации подобных инициатив экономические и энергетические инструменты, то ЕС опирался на традиционную для него стратегию нормативной конвергенции, в основе которой лежали стимулы, ориентированные на цивилизационную принадлежность и европейскую идентичность стран-партнёров.
И в-четвёртых, конкурентная политика ведущих центров силы в отношении Восточной Европы не затрагивала глубинных источников конфликтности и флуктуативности данного пространства. Скорее, противоречия на уровне США-Россия и частично ЕС-Россия «наложились» на сформированный в нём комплекс конфликтов разных уровней, но существенно его не изменили, поэтому не привели к желаемой стабилизации.
При этом в структуре общего политического баланса в Европе противоречия вокруг восточноевропейских проблем заняли скорее подчинённое, нежели определяющее место. Они весьма своеобразно вписались в существующий контекст, превратившись в его неотъемлемый компонент, но вместе с тем не стали его движущей силой. Это было вполне предсказуемо, поскольку противоречия России с Западом носят намного более системный характер, нежели конъюнктурная конкуренция в Восточной Европе, и касаются более глубинных, в чём-то даже экзистенциальных для обеих сторон вещей, которые мало зависят от их позиций в восточноевропейской конфигурации.
Но нельзя игнорировать тот факт, что вследствие перипетий указанного периода нахождение компромиссной формулы взаимодействия ведущих центров силы в Восточной Европе стало обязательным условием для формирования кооперативных основ системы отношений на континенте, в том числе построения новой архитектуры безопасности в Европе. Без преодоления сложившихся в этом пространстве очагов конфликтности выработать приемлемый modus operandi для всех акторов континентальной системы не представляется возможным.
Ход развития конкуренции между Россией, США и ЕС в Восточной Европе продемонстрировал неоптимальность конфрон-тационной логики и ошибочность ожиданий всех её участников. Государствам данного пространства так и не удалось воспользоваться нарастанием противоречий между ведущими центрами силы и переложить на них решение своих политических и экономических проблем. В результате эти государства были вынуждены самостоятельно противостоять последствиям глобального
финансового кризиса. Россия сумела предотвратить наиболее негативные для неё военно-политическое сценарии в данном пространстве, но не смогла ни достичь приемлемого компромисса со США и ЕС, ни предотвратить дальнейшего дистанци-ирования восточноевропейских государств. Для Запада тактика ограниченного вовлечения также оказалась контрпродуктивной, поскольку ни эффективной стабилизации, ни демократизации Восточной Европы осуществить не получилось.
Конечным итогом активной фазы этой конкуренции стал стратегический тупик. На определённом этапе «спираль напряжённости» дошла до такого витка, который для большинства игроков данного пространства считался неприемлемым, то есть до открытого вооружённого конфликта. Ответом на это был переход к политике «перезагрузки», в рамках которой напряжение вокруг восточноевропейских проблем несколько ослабло. Но подобное ослабление являлось следствием скорее негласной линии на «самосдерживание» основных игроков, нежели качественных изменений принципов их взаимодействия в этом пространстве. Достигнутые в предыдущие годы позиции основных игроков сохранялись, а вместе с ними сохранялся и довольно высокий уровень конфликтогенности, хоть и приглушённый общим настроем на конструктивное сотрудничество.
К тому же, устранив «верхний слой» этой конкуренции на уровне российско-американской стратегической конфронтации, «перезагрузка» вынесла на поверхность два других уровня структурной организации восточноевропейского пространства, не менее значимых для его стабилизации - во-первых, уровень интеграционной конкуренции между Россией и ЕС, а во-вторых, уровень взаимодействия России со странами данного пространства.
Структурирующее значение, которое приобрела политика Евросоюза для Восточной Европы за эти годы, нельзя сбрасывать со счетов, каким бы ограниченным оно ни казалось. Несмотря на всю критику, которой сопровождалось становление новых форматов политики ЕС в данном пространстве, Брюсселю так или иначе удалось сделать то, что не вышло у Москвы, - сформировать единые политические рамки, объединяющие все шесть стран Восточной Европы, несмотря на разрозненность их целей и подходов в отношениях с ЕС.
Другой вопрос, насколько эти рамки эффективны для выполнения поставленных задач по стабилизации и нормативной конвергенции восточных соседей. И в этом аспекте политика ЕС