Файл: Медушевский А.Н. - История русской социологии.(1993).doc
ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 05.11.2020
Просмотров: 2715
Скачиваний: 14
С этими общими установками философского характера связана известная народническая теория факторов, ставшая основой взгляда на общество и получившая более четкое обоснование в последующий период. Суть данной теории, вытекающей непосредственно из позитивистского метода, состоит в том, что история человечества отнюдь не является каким-то единым закономерным процессом, проходящим определенные объективные стадии, фазы в своем развитии и подчиненным какой-либо высшей цели. Этот взгляд Гегеля и Маркса был совершенно чужд народникам. История для них представляет собой вполне хаотическое действие различных сил или факторов, ни один из которых в принципе не может быть признан самым влиятельным, решающим. Всякое историческое событие соответственно с этим может быть интерпретировано как результат определенной комбинации всех имеющихся факторов в данную историческую эпоху, а его научное изучение предполагает выявление и анализ взаимодействий между ними. При таком подходе к истории, свойственном историкам неокантианской направленности, на первое место выступает не поиск закономерностей исторических процессов и явлений, а анализ каузальных (причинных) взаимоотношений между ними, позволяющий приблизиться к пониманию истории, которая, однако, остается «вещью в себе», недоступной нашему окончательному пониманию.
Уже у Лаврова, например, мы находим вполне завершенное представление о том, что история человечества сама по себе лишена ка- кого-либо внутреннего смысла. Этот смысл приносится в нее извне, человеческим сознанием. В соответствии с этим группировка фактов истории проводится ученым, исходя из его внутреннего убеждения в их значимости, положительном или отрицательном характере. Еще более определенно теория факторов разрабатывалась Михайловским. Для понимания социальной динамики, считал он, важно проанализировать движение всех общественных элементов, а не какого-либо одного из них, как это делают марксисты. «Мы ищем,— отмечал он,— не истории войны, торговли, экономических отношений, верований, нравственных, этических идеалов и т. д. Мы ищем законов, управляющих единовременным движением всех этих элементов». Важно отметить, что в рассматриваемый период эти идеи отнюдь не являлись господствующими и Михайловскому принадлежит та заслуга, что он впервые сформулировал их достаточно четко в русской социологической литературе. Так, он весьма активно выступает против монизма в философии и социологии. «Если мы,— считает он,— ухватимся за один какой-нибудь социальный элемент, почему-либо бросившийся нам в глаза, и по движению этой части будем судить о развитии целого, то вся история, естественно, окрасится для нас односторонним и ложным светом». С этих позиций Михайловский подвергает критике различные однофакторные теории прошлого и современной ему эпохи, например, представление Боссюэ о роли христианства в истории. Он не скрывает своего скептицизма и в отношении либеральной теории, выдвигающей при объяснении истории на первый план такой фактор, как стремление человека к свободе. Отрицает он и концепцию Маркса о решающей роли экономических отношений в ходе общественной эволюции.
Развивая взгляды Лаврова, Михайловский пришел к следующей формуле: «Общество представляет собой арену бесчисленных действий и противодействий, и в то же время все его элементы находятся в теснейшей между собою зависимости, друг друга обусловливая. Так что в этом случае нам предстоит дилемма: или полное и всестороннее уяснение, или никакого уяснения даже развития частного факта» . Разрешение данной дилеммы виделось народникам в особой теории прогресса, которая является, пожалуй, наиболее оригинальной и своеобразной частью их воззрений.
Прежде всего обращает на себя внимание тот живой интерес, который народнические мыслители проявляли к проблеме прогресса, являющейся одной из центральных во всей мировой философии. Интерес этот был связан, несомненно, со стремлением преодолеть ограниченность чисто позитивистского понимания общества, с одной стороны, и обосновать активную социальную позицию интеллигенции в борьбе за социальный идеал — с другой. Как известно, позитивистская философия, подходя к объяснению социальных явлений с точки зрения социальной статики и социальной динамики, в принципе не вкладывает в эти понятия каких-либо оценочных суждений. Более того, классический позитивизм считал своим основным достижением как раз то, что он освободил науку от различных наслоений вненаучного, метафизического свойства, создав тем самым основу для подлинно научного образования понятий, нейтральных по отношению к ценностным ориентациям того или иного направления, школы или отдельного исследователя. Полностью принимая этот взгляд, ставший основой теории факторов в объяснении исторического процесса, народники оказывались перед проблемой невозможности обоснования какой-либо деятельности по преобразованию общества научным путем. Ведь позитивизм, настраивающий исследователя на изучение фактов сущего — реальной действительности, ничего не говорит о возможности понимания должного, т. е. того разумного социального устройства, к которому следует стремиться. Более того, с точки зрения позитивизма логическим (индуктивным) путем вообще невозможно обосновать какой-либо социальный идеал. Следуя духу и букве учения О. Конта, саму эту идею следует признать бесполезной и даже вредной.
Столкнувшись с этим фундаментальным для их мировоззрения затруднением, народники нашли выход из него в создании особой теории прогресса, который в их понимании был не только и не столько онтологическим атрибутом, сколько гносеологическим понятием — ориентиром для социальной практики. Данная теория, по крайней мере в том виде, как ее сформулировал первоначально Лавров, представляла собой оригинальный синтез позитивизма Конта и своего рода категорического императива — установки на сознательное изменение действительности в лучшую сторону. Имелось в виду утвердить в обществе нравственный идеал, который неизбежно должен возобладать как единая, общая для всех истина. В соответствии с этим Лавров определял прогресс как «процесс развития в человечестве истины и справедливости, путем работы критической мысли личностей над современной культурой»1 . Можно констатировать, что такая формула прогресса во многом совпадала с его трактовкой просветителями и школой утилитаристов, для которых прогресс представлял собой максимальное благо максимального числа людей. Поэтому к народнической теории прогресса во многом могут быть отнесены и те
упреки, которые традиционно адресовались по этому поводу утилитаристам.
Основным положением всей философии просвещения являлся, как известно, тезис о том, что человек как разумное существо, способное учиться на ошибках, по природе своей добр. Люди совершают те или иные ошибки и преступления не потому, что они злы, а исключительно под влиянием страсти, аффекта или же от неразумия, непонимания своих истинных интересов. Задача, следовательно, состоит в том, чтобы объяснить людям их истинные интересы, что заставит их действовать более рационально, а в конечном счете и более нравственно. Такова была основная идея эпохи Просвещения, которую в полной мере разделяли народники. Современному читателю не нужно объяснять, что данные принципы оказались утопическими и не подтвердились в ходе последующей истории. Нам важно, однако, подчеркнуть их место в воззрении народников и, в частности, в их теории прогресса.
Развивая концепцию прогресса Лаврова, Н. К. Михайловский попытался дать ей несколько новое обоснование. В своем наиболее крупном теоретическом труде, специально посвященном данной теме, Михайловский, отталкиваясь от учения таких мыслителей, как Спенсер и Конт, в качестве главного критерия прогресса выдвинул степень социальной интеграции. Если Г. Спенсер, рассматривавший общество с позиций социал-дарвинизма, связывал прогресс с функциональной дифференциацией в природе, обществе и мышлении, то Михайловский отстаивал прямо противоположную идею. «Прогресс,— писал он,— есть постепенное приближение к целостности неделимых, к возможно полному и всестороннему разделению труда между людьми. Безнравственно, несправедливо, вредно, неразумно все, что задерживает это движение. Нравственно, справедливо, разумно и полезно только то, что уменьшает разнородность общества, усиливая тем самым разнородность его членов» . Конечно, с точки зрения современной социологии, более прав в этом вопросе был, несомненно, Спенсер, а не Михайловский. Тем не менее точка зрения последнего, служившая основой активной политической борьбы, получила широкое распространение, в том числе и в социологической литературе последующего времени. Можно указать, например, на сходные идеи М. М. Ковалевского, Н. И. Кареева и ряда последующих народнических публицистов. Отметим, что взгляды самого Михайловского на прогресс вовсе не были столь однозначны и неизменны, как это часто предстает из литературы по этому вопросу. В этом отношении интересно обратиться к позднему Михайловскому, взгляды которого хорошо передал В. М. Чернов в своих мемуарах. «Мне,— говорил идеолог народничества своему юному последователю,— ближайший период мировой истории рисуется чреватым опасностями и грозами. Вряд ли он будет представлять собою линию общественного подъема, во что так соблазнительно верит молодость. В свое время и я отдал дань оптимизму— процесс вырождения
господствующих классов казался таким быстрым, что думалось, быстро придет и великая историческая ампутация, за которой возникнет новый порядок вещей. Но пришлось убедиться в громадной косной силе исторического атавизма, налагающего свою печать на целые эпохи» .
В чем же состояла причина столь радикального изменения мировоззрения ведущего теоретика народничества? Прежде всего, вероятно, в ощущении утопичности народнического идеала в целом. «Я не сомневаюсь в том,— говорил он Чернову,— что в России будет революция, но и в том, что в ней будут революции... «Толпа» имеет своих собственных «героев», которых порождает и свергает по собственному капризу. Интеллигенция менее всего имеет шансы попасть в «герои» к «толпе»... И хорошо, если нынешние судороги — предсмертные судороги «толпы», родовые корчи, за которыми последует нарождение народа. Но я очень боюсь, что все это еще только ложные роды»22. Здесь перед нами уже не наивный мечтатель, понимающий прогресс как нравственное самоусовершенствование, а человек, начинающий смутно предчувствовать последствия того рокового пути, который привел к торжеству толпы и истреблению интеллигенции.
Важным самостоятельным компонентом социологического учения народников является концепция роли интеллектуального меньшинства в развитии общества, вообще — роли личности в истории. Мы видели, что вся народническая социологическая доктрина может быть во многом понята как интерпретация самой интеллигенцией своей роли в процессе модернизации. Вся логика этой доктрины, с ее субъективизмом и волюнтаризмом, радикализмом требований и прагматической направленностью на достижение немедленных социальных преобразований, предполагала наличие некоего интеллектуального или организационного центра, который сосредоточивал бы управление всем ходом событий. Фактически мы имеем дело с прообразом известной теории «властвующей элиты», ставшей едва ли не наиболее крупным достижением социологической мысли на рубеже XIX—XX вв. Согласно данной теории, всякое общество, социальное течение или тем более конспиративная организация революционеров с точки зрения их управления могут быть подразделены на два основных слоя —управляемое большинство и управляющее меньшинство, которое концентрирует в своих руках власть, богатство и престиж по мере их приобретения. Указанная объективная тенденция, которую Р. Михельс образно назвал «железным законом олигархии», особенно четко проявляется в политических организациях с жесткой структурой, например партиях вождистского типа. Известно, что в истории русского освободительного движения существовала целая традиция такого рода организаций, представленная прежде всего их народническими вариантами. Самым ярким примером в этом отношении является, разумеется, «Народная воля», послужившая моделью последующих революционных партий сходного типа. В связи с этим целесообразно подробнее рассмотреть теоретические основы данной социальной практики, получившие развитие в трудах прежде всего на* роднических идеологов.
Значение революционной элиты виделось различным мыслителям не одинаково в соответствии с тем, какие задачи ставили они перед движением в целом. Например, П. JI. Лавров видел в ней своего рода катализатор основных социальных процессов, средство их стимулирования и ускорения, а ее задачу усматривал прежде всего в просвещении народа, в распространении в его среде здравых представлений и передовых социальных идей. Основные надежды он возлагал при этом на интеллигенцию, точнее, ту ее часть, которая, сознательно освободившись от буржуазных предрассудков, образа жизни и связанных с ними привилегий в обществе, жертвует собой ради народа .
Более радикальные народнические мыслители и практики, например Ткачев и Нечаев, рассуждая сходным образом, обосновывали идею создания особой конспиративной революционной организации, в задачу которой входит подготовка и осуществление переворота с целью захвата власти и проведения демократических преобразований. Критически мыслящее меньшинство, обладая ясным пониманием своих исторических задач и волей к власти, не должно считаться с настроениями темных и необразованных масс, но должно использовать их для осуществления социальной революции. Отсталость России и отсутствие в ней развитых буржуазных отношений, согласно данной точке зрения, являются не столько помехой, сколько преимуществом для революционеров, поскольку облегчают их задачу — захват власти и последующее ее удержание за счет умелого манипулирования массами 4. Эта макиавеллневская тактика, в полной мере раскрывшаяся в связи с делом Нечаева, оттолкнула от себя широкие слои русской общественности, однако не была преодолена полностью.
В этом эпохальном споре народники противопоставляли марксистам идеи своих учителей— Чернышевского, Лаврова и Михайловского — о значении индивидуальной воли и нравственного самопожертвования в революционной борьбе. Еще Лавров указывал, что для революции нужна прежде всего «маленькая группа людей, сознательно стремящихся к развитию в себе человеческого достоинства...». Это — «цвет народа, единственные представители цивилизации». Их историческая миссия состоит в том, чтобы вернуть народу моральный долг, плату за прогресс, способствуя продвижению общества вперед и распространению просвещения. Так появилось понятие «критически мыслящая личность». Личности, выработавшие в себе критическую мысль, приобретали тем самым право быть деятелями прогресса и борцами за социальный идеал. Михайловский еще более подчеркнул значение личности, сосредоточив внимание на героях и героическом в истории. Подобно Карлейлю или Ницше, он противопоставил личность толпе как средоточию стадного и неразумного начала. Именно личностям — пророкам, реформаторам, вообще героям приписывал он заслугу быть носителями социального прогресса. От этого его герои явно наделены харизматическими чертами в веберовском смысле слова и представляют собой путеводные звезды в темной и мутной истории человечества.