Файл: Медушевский А.Н. - История русской социологии.(1993).doc
ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 05.11.2020
Просмотров: 2824
Скачиваний: 14
Все идеи позднего народничества получили дальнейшее развитие и практическое применение в деятельности народников третьего поколения — социалистов-революционеров . В трудах ряда их лидеров —
В. М. Чернова, JI. Э. Шишко, Р. В. Иванова-Разумника традиционное народничество было переосмыслено на основе неокантианства, эмпириокритицизма и марксизма .
Политическая философия народничества представляет собой важный вклад в русскую культуру, отразив как сильные, так и слабые стороны отечественного популизма27. Будучи своеобразным синтезом западных философских учений и русской революционной практики, она дала миру ряд ярких и самобытных мыслителей, ученых, политических деятелей.
-
3. Специфика русского политического процесса во многом проясняется интерпретацией истории страны в сравнительной перспективе, с точки зрения теории модернизации. При объяснении трансформации русского общества с 1861 г. можно использовать широкую модель социальных изменений, известную как «модернизация» . Под модернизацией понимается процесс, в ходе которого исторически сложившиеся институты приспосабливаются к быстро меняющимся функциям, что отражает беспрецедентный рост знаний человека, позволяет осуществлять контроль над окружающей средой, сопровождающийся научной революцией. В Европе процесс этот простирался на период в половину тысячелетия или более того, а в новое время влияние европейских знаний и институтов распространилось на большую часть мира. Процесс модернизации в отсталых или развивающихся странах приобретает поэтому форму европеизации — сознательных изменений традиционных национальных форм жизни и норм мышления по европейскому образцу. Понятно, что, как и всякий вообще процесс изменений консервативных социальных установлений, ценностей и воззрений, модернизация не может идти повсюду одинаково гладко, без конфликтов и противоречий всякого рода. Таков именно путь стран с догоняющим характером развития со свойственной для них скачкообразностью и противоречиями исторического процесса. Модернизация в них могла нести не только позитивные перемены, но иметь деструктивный характер. Так случилось в России в период с 1861 по 1917 г.29
Указанные особенности русского исторического процесса, констатация которых является общепринятой в современной западной науке, оказали, несомненно, влияние на формирование и развитие либерализма и конституционализма в России. Если считать, что русский либерализм представляет собой определенную разновидность европейского, то важно определить, как далеко заходит их сходство. В свое время американский историк Г. Фишер в одной из первых фундаментальных работ о русском либерализме предложил весьма интересное разрешение данной проблемы. Он высказал мысль о необходимости различения, собственно, двух типов либерализма: классического либерализма развитых стран и так называемого «недолиберализма», или «еще не либерализма» («have-not liberalism»). Два типа либерализма имеют существенные черты сходства и различия. К первым относится единство мировоззрения, которое можно определить как «специфический западный индивидуализм XVII—XIX и XX веков», а также вытекающих из этого целей, а отчасти и средств борьбы — создание общества, гарантирующего индивиду максимум свободы в рамках правового государства. Однако сходство идеологии, программных требований и политической символики отнюдь не означает полной идентичности рассматриваемых вариантов либерализма по существу. Очевидно, что тот либерализм, который существовал в обществах на северных берегах Атлантики, не мог иметь места в менее развитых странах, к числу которых принадлежала и Россия. Специфика указанного, второго варианта либерализма состояла, следовательно, не столько в идеологии (которая была во многом сходной с западноевропейской), сколько в социальном положении формирующегося либерализма. «"Недолиберализм",— справедливо указывает Фишер,— представляет собой движение меньшинства в развивающемся обществе»
Общее различие двух типов либерализма определяет, далее, существенные различия в их инфраструктуре: если первая, «классическая», или «западноевропейская», модель либерализма характеризуется в большей или меньшей степени единством социального состава и политической ориентации, то вторая модель отмечена наличием резкого расхождения умеренного и радикального крыла, первое из которых стремится достичь поставленных целей путем сотрудничества с существующим и постепенно либерализирующимся правительством, а второе — рассматривает его свержение или радикальную трансформацию как важнейшее исходное условие преобразования общества. При этом понятие «либерал» практически неизбежно начинает применяться к представителям первой категории, а вторая выступает как инородное тело по отношению к либеральному движению. Указанное расщепление двух разновидностей или двух моделей формирующегося либерализма развивающихся стран свидетельствует о различии их путей в освободительном движении.
Проявлением этого во всех несвободных странах становится известная дилемма: откуда придет освобождение — сверху или снизу. В связи с этим в историографии имеют место споры о том, какие социальные течения вообще следует относить к русскому либерализму. Так, по мнению Фишера, либерализм в России рассматриваемой эпохи включал два течения — славянофильское и западническое. Первое склонялось к идее борьбы за права человека при сохранении существующего авторитарного режима путем постепенного расширения местного самоуправления, реформ, культуры населения. Оно было представлено славянофилами 40-х годов, а позднее отчасти К. Д. Кавелиным и либералами — земцами во главе с Д. Н. Шиповым, взгляды которых представляли собой своеобразный синтез западного либерализма и народничества. Второе, западническое — конституционалисты, стремившиеся получить от самодержавия больше и добиться этого быстрее. Программой-максимум для них являлось не ограничение взяточничества чиновников (как хотели славянофилы), а подчинение монарха правлению законов. Уже по определению это означало отмену самодержавия вообще, а не его очищение, к чему вели дело либералы шиповского толка. Конституционалисты, таким образом, делали ставку на конституцию, суверенный парламент, приоритет законов над индивидуальной волей, а в земстве видели здание, которое должно было увенчаться парламентской крышей.
Развитие данного взгляда на проблему находим в новейшем труде видного западного историка польского происхождения А. Балицкого, который в основу подразделения русского либерализма кладет отношение различных его течений к процессу модернизации31.
Подходя таким образом к русскому либерализму, мы должны будем признать его скорее интеллигентским, чем классовым движением. Действительно, заимствуя опыт западной политической школы, русские ученые и юристы меньше всего исходили из стремления выразить чьи-либо классовые интересы. В их задачу, напротив, входило создать разумный общественный порядок, способный мирным, ненасильственным путем преодолеть существующие социальные противоречия или, во всяком случае, примирить их таким образом, чтобы интересы общества в целом не были принесены в жертву эгоистическим интересам отдельных классов или социальных слоев. Русский либерализм поэтому стремился максимально заимствовать и практически применить все лучшие достижения европейской цивилизации, парализуя в то же время деструктивные силы, делающие ставку на эскалацию социальных конфликтов.
Будучи течением по преимуществу интеллигентским, русский либерализм имел все свойственные последнему сильные и слабые стороны. К первым относятся глубина теоретической мысли, стремление к объективному научному анализу социальных явлений, высокие культурные, этические и правовые идеалы движения; ко вторым — отрыв от масс, практическая беспомощность, отсутствие необходимой политической гибкости в экстремальных условиях. Либерализм в России оказывался уязвимым со стороны практически всех классов и государства. Для низших классов он был непонятен или недостаточно радикален, воплощая господство «помещиков и капиталистов», для дворянства он был неприемлем как течение, выступающее за отмену сословных привилегий, и, следовательно, слишком радикальным, для буржуазии, как ни парадоксально, неприемлем был лозунг свободного рынка, так как она не выдерживала конкуренции с иностранным капиталом и была зависима от государственных монополий; наконец, само государство в лице правящей бюрократии было совершенно косно и неспособно к реформам в направлении либерализации. В таких условиях главная цель конституционализма состояла в работе для будущих поколений. «Либерализм,— писал в сходной ситуации Ортега-и-Гассет,— провозглашает свое решение жить одной семьей с врагами, даже со слабыми врагами. Прямо невероятно, что человечество могло создать такой чудесный аппарат, такую парадоксальную, утонченную, замысловатую, неестественную систему. И нет ничего удивительного в том, что сейчас то же самое человечество готово от нее отказаться: опыт оказался слишком сложным и трудным, чтобы укорениться на нашей земле»32.
Сказанное, на наш взгляд, достаточно убедительно свидетельствует о том, что применительно к России вообще трудно говорить о либерализме в западном смысле слова. Не случайно сами представители данного течения предпочитали понятие «конституционализм», которое внесла в свое название ведущая либеральная партия в России. В этом отношении интересно обратиться к тем западным работам о русском либерализме, в которых данное понятие рассматривается с точки зрения его этимологии и ее изменения с течением времени33. Для решения этого вопроса, как отмечает М. Раев, целесообразно прежде всего установить специфическое содержание понятия «либерализм» в истории русской общественной мысли. Исследователи русского либерализма (и конституционализма) стоят в принципе перед той же дилеммой, что и ученые, рассматривающие западную модель этих явлений: следует ли понимать либерализм в России как определенное идейное течение, представленное в разные исторические периоды разными социальными силами (как, например, В. Леонтович), или как социально-политическое движение, отстаивающее мирный путь развития общества путем реформ (Г. Фишер). Обращаясь к тому, что думали об этом современники, мы, отмечает Ч. Тимберлейк, вынуждены будем констатировать, что, несмотря на свое широкое распространение, данное понятие было непопулярно, а потому даже кадеты предпочитали обходиться без него. Не считая того, что слово это имело иностранное происхождение, оно приобрело к концу 60-х годов
-
в. серьезные минусы, так как стало объектом нападок и справа, и слева: правительство рассматривало либералов как закамуфлированных радикалов, а революционеры считали их соглашателями, выразителями интересов правящих классов, о чем свидетельствуют такие характерные термины, как «дворянские либералы» и «буржуазные либералы» . В результате даже те, кто разделял идеологию либерализма и сознательно принимал основные его постулаты, относил себя к данному направлению, избегали пользоваться термином «либерализм». Русские либералы предпочитали поэтому определять себя как «общество», а свое движение как «общественное движение». Эти нарочито неопределенные термины не только позволяли избежать слова «либерал», но также давали возможность представлять данное движение более широким и имеющим более солидную социальную базу. Именно с этим связан тот факт, что даже кадеты, считавшие себя либералами по образцу западных, предпочитали называть свою партию «Партией народной свободы», а официальное название «конституционные демократы» ставили в скобки, считая его менее понятным массам. Суммируем результаты полученных наблюдений.
Для западного понимания либерализма типично отнесение к нему всех сил, борющихся со старым порядком, феодализмом, за торжество демократических идеалов. При таком подходе под либералами понимаются самые различные мыслители и деятели от весьма умеренных и даже консервативных до представителей революционного авангарда. Констатируя различия в воззрениях левого и правого крыла либерализма, западная историографическая традиция не противопоставляет их диаметрально друг другу (как это делается в отечественной историографии путем создания особого статуса для революционеров- демократов), подчеркивая единство их целей (ликвидация феодальных отношений) при различии в средствах их достижения (насильственные или мирные). Если применить данное толкование либерализма к России, то оно охватит практически всю историю освободительного движения, за исключением марксистского этапа. Исходя из этого, многие западные авторы, прежде всего Леонтович, рассматривают в качестве либералов просвещенных монархов (Екатерина II, Александр I и Александр И), а также просветителей, декабристов, революционеров XIX в.
Руководствуясь данной логикой, приходим к выводу, что сходство русского и западного либерализма, если о нем вообще можно определенно говорить, следует искать не в родстве их социальной опоры и сущности (которая была различна), а скорее в сходстве их идеологии, программы и объективных целей. В России, в отличие от Запада, либерализм имел другую форму и располагал иными (несравненно более слабыми) средствами, основывался на рецепции западноевропейских идей. Поэтому (как справедливо считает Леонтович) здесь гораздо интереснее изучать историю либерализма, чем историю либералов, т. е. реальный вклад либеральной идеологии в создание нового обще
ства и его политических институтов. Ведь либералы повсюду имеют одну цель — защиту прав человека, индивидуализм, а потому везде выступают за ликвидацию всех ограничений свободы личности, исходящих от общества, государства, церкви и т. д. «Либерализм (по глубокому определению Ортеги-и-Гассета) — тот политический правовой принцип, согласно которому общественная власть, несмотря на свое всемогущество, сама себя ограничивает и старается, даже в ущерб своим интересам, предоставить в государстве, которым она управляет, место и тем, кто думает и чувствует иначе, чем она сама, т. е. иначе, чем большинство» .
Средством достижения этой цели везде служит определенный правовой порядок, суть которого определяется понятием конституционализма.
8 3. В настоящее время понятие «конституция» ассоциируется скорее с системой формальных политических институтов, чем с идеологией. Поэтому «конституционализм», когда-то бывший привычным термином в политических дискуссиях, в нашу эпоху стал звучать непривычно и даже несколько архаично. Такое положение вещей объясняется фактом повсеместного распространения конституций, которые существуют во всех странах, даже в тех из них, где процветают самые репрессивные режимы. Более того, конституционализм иногда даже подвергается критике, более или менее обоснованной, за излишнюю формализацию управления, его усложнение с целью соблюдения демократически* гарантий, в то время как современная политическая практика требует более быстрых решений. Разочарование в принципах либерализма также является источником критического отношения к конституционализму как наиболее общему его выражению. Действительно, конституционализм нового времени явился главным позитивным выражением политики либерализма и одновременно правовым закреплением таких его важнейших завоеваний, как экономическая и политическая свобода, индивидуализм,
3d
права человека .
Концепция «буржуазной демократии» имеет для нас тот смысл, что указывает на время и первоначальный социальный смысл определенных демократических завоеваний. Но сами по себе завоевания эти принадлежат к числу общечеловеческих достижений и должны рассматриваться как таковые. Права человека, гарантии его неприкосновенности (безопасности), отраженные особенно в «Habeas Corpus Act», в «Декларации прав человека 1791. г.» и «Декларации независимости США» 1776 г.— все это явилось выражением доктрины естественного права. С этим связано утверждение таких основных демократических свобод в политической области, как свобода совести, слова, печати, собраний, петиций, передвижения и т.д. Все вообще социальное законодательство Конституанты, включая даже самые недемократические законы (как, например, известный закон Ле Ша- пелье), закрепляющие право собственности в качестве «droit inalienable et sacr^» (неотчуждаемого и священного права) и гарантирующие общество от покушений на него,— все они были, несомненно, важным шагом вперед с точки зрения конституционного процесса .