Файл: Медушевский А.Н. - История русской социологии.(1993).doc
ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 05.11.2020
Просмотров: 2725
Скачиваний: 14
Действительно, почему «противоречивость теоретических позиций» Ковалевского проявляется именно в концепции и понятии общественной солидарности, которую сам ученый считал «внутренне целесообразной»? На наш взгляд, противоречия тут нет. Концепция общественной солидарности — шире, чем концепция классовой борьбы, поскольку распространяется на всю человеческую историю, в том числе на длительные исторические эпохи, лишенные антагонистических противоречий как в прошлом, так и в будущем. Эта концепция носит, следовательно, общесоциологический характер, поскольку социология ставит своей задачей изучение межформационных закономерностей. Ее рациональное зерно состоит в том, что она стремится вывести идеальное общественное устройство не гипотетически, исходя дедуктивным путем из абстрактных философских или правовых начал, а индуктивно, путем изучения реальных законов развития общества, одним из которых признается рост солидарности. Единственное, за что можно упрекнуть данную теорию,— это, вероятно, избыточный исторический оптимизм и идеализация природы человека, которые представляются не столь оправданными в свете исторического опыта. Но следует ли быть до такой степени критичным по отношению к мыслителю, который жил в эпоху, предшествующую мировым войнам, ряду революций и разнообразным другим социальным конфликтам и разделял в силу этого многие предрассудки своего времени?
В этой связи интересно обратиться к тому общему выводу или социальному прогнозу, который делает ученый на основе своей теории прогресса. Признавая, что политическая эволюция стоит в тесной связи с экономической и подобно ей отражает рост человеческой солидарности, он пишет: «Мы полагаем, что политический процесс ведет в конечном исходе к созданию не объединяющего человечество мирового государства, а автономных политических тел, вступающих между собою в постоянные союзы или федерации и побуждаемых к сохранению мира хозяйственным расчетом, заботою о возможном развитии своего производства путем расширения обменов,— а это мыслимо только под условием свободы рынков. Международный союз опирается поэтому на существование автономных государств, объединяемых каждое в одно политическое целое своим историческим прошлым и общностью интересов в настоящем в большей степени, чем единством языка или единством веры. Каждое из этих автономных тел — будет ли им политически централизованное или федеративное государство, в равной мере построено на начале самоуправления на- -рода и самоопределения личности, с чем неразрывно связаны парламентские порядки и признание властью публичных или, что то же, субъективных прав граждан»26.
Нам представляется, что изложенные идеи являются по прошествии многих лет со дня их появления вполне разумной и верной
постановкой вопроса об общих перспективных направлениях развития человечества. Более того, если во времена Ковалевского эти идеи могли показаться неоправданными гипотезами, не подкрепленными фактическим материалом, то в настоящее время они являются единственной альтернативой конфронтации. Солидарность, следовательно, должна восторжествовать над антагонизмом. Каковы объективные — экономические, социальные и политические основы данного процесса? Вот что говорит об этом Ковалевский: «Солидарность растет, таким образом, одновременно и в среде государств, и в их отношениях между собою. Все, что в состоянии будет ослабить рознь между имущими и неимущими, в такой же степени обеспечит торжество солидарности внутри государства, в какой упразднение монополий, созданных в среде международного обмена завоеванием, колониальной политикой, протекторатами и разграничением сфер влияния, доставит победу той же солидарности в международных отношениях». Отметим определенное сходство данной концепции солидарности с учением П. А. Кропоткина о взаимопомощи как главной движущей силе эволюции . Таким образом, главное условие прогресса, по Ковалевскому,— эволюционное развитие начал солидарности как во внутригосударственных, так и в международных отношениях.
Важной общей чертой социологической теории Ковалевского является сознательное стремление избежать односторонности. На эту существенную характерную черту обращали внимание все современники ученого, и она действительно проходит через все его творчество. Ковалевский, как мы видели, скептически относился к германской академической науке именно в силу того, что она во многом была пристрастна, развивалась в русле определенной социальной тенденции. Современники отмечали и то обстоятельство, что Ковалевский по сходным причинам избегал писать и о русских социологах. Руководствуясь данным подходом, Ковалевский, как сообщает хорошо знавший его воззрения Н. И. Кареев, отмежевывал себя, как верный последователь Конта времен «Курса положительной философии», от той субъективной социологии в России, главными представителями которой были П. Л. Лавров и Н. К. Михайловский. В последние годы жизни Ковалевский стал, по свидетельству современников, интересоваться идеями западников и славянофилов середины прошлого века, но на ранних его взглядах влияние этих учений не прослеживалось. Не принимал он непосредственного участия и в известных спорах марксистов и народников. Кареев, в частности, объясняет это особенностями характера и биографии ученого: рано уехав учиться за границу, он нашел своих учителей в лице Конта, Мэна, Спенсера, Моргана, Маркса и других историков и юристов.
К сходным выводам об особенностях социологической теории Ковалевского по сравнению с другими доктринами русских социологов пришел П. Н. Милюков. Соглашаясь с мнением одного американского исследователя (Юлий Геккер) о том, что русская социология явилась произведением не столько профессиональных ученых, сколько руководителей общественного мнения, Милюков следующим образом определяет место Ковалевского в ней: «Нужно ли подтверждать, в какой степени это определение справедливо относительно всей смены наших социологических систем, начиная с социологии славянофилов и западников и продолжая социологией русской субъективной школы Лаврова и Михайловского, социологией объективной школы ортодоксальных марксистов, как Плеханов, анархистской социологией Кропоткина, революционной социологией Чернова? Социология каждого из этих течений есть квинтэссенция его политического мировоззрения. Ковалевский в этом ряду русских социологов занимает совершенно особое место»28. Именно эта научная позиция Ковалевского, считает Милюков, оказала ему важную услугу, оградив его от крайностей той борьбы теоретических мнений, которая велась в его время, от необходимости выбора между ними. Для нас важно констатировать данный факт, подтверждающийся анализом всего творчества ученого, начиная от первой его крупной теоретической работы
о сравнительно-историческом методе, где была впервые высказана эта идея, до последних обобщающих трудов по социологии, где она получает развернутое теоретическое обоснование. Не случайно любимым изречением ученого стали известные слова Спинозы — «не радоваться, не печалиться, а понимать».
Если и можно говорить об эволюции воззрений мыслителя, то она состоит главным образом в переходе от монизма, выраженного, впрочем, в осторожной форме, к сознательному плюрализму. Наиболее полно существо этих взглядов выразилось в отношении Ковалевского к теории факторов, получившем подробное развитие в одном из основных его трудов — «Современные социологи», а также в ряде отдельных высказываний, более или менее специально посвященных данной теме и разбросанных по различным трудам ученого. «Главный и коренной вопрос, вокруг которого вращаются все разногласия,— недвусмысленно заявляет Ковалевский,— лежит в том, каковы важнейшие и в частности важнейший фактор общественных изменений» . Поставив, вполне логично, вопрос именно таким образом, Ковалевский, однако, вместо того, чтобы решать его, фактически снимает сам вопрос как метафизический, с чем едва ли можно согласиться. «По природе своей,— говорит он,— этот вопрос принадлежит к категории метафизических. В действительности мы имеем дело не с факторами, а с фактами, из которых каждый так или иначе связан с массою остальных, ими обусловливается и их обусловливает». Здесь совершенно определенно прослеживается, во-первых, тенденция развития взглядов Ковалевского в направлении плюрализма, «многофакторности», отказ от поисков одного или даже нескольких решающих факторов социального развития, более того
-
стремление упразднить саму проблему факторов; во-вторых, чисто позитивистская трактовка фактора и факта; в-третьих, понимание причинности как функциональной зависимости, при которой причина и следствие выступают если не как мыслительные конструкции, то, во всяком случае, как субстанциальные образования, одинаково воздействующие на результат их взаимодействия.
Ученому близко понимание сложности общественных взаимодействий, составляющих исторический процесс. «Я думаю,— говорит он,— что выражу не только кратко, но и весьма определенно мою заветную точку зрения, сказавши, что социология в значительной степени выиграет от того, если забота об отыскании фактора, да вдобавок еще первичного и главнейшего, постепенно исключена будет из сферы ее ближайших задач, если в полном соответствии с сложностью общественных явлений она ограничится указанием на одновременное и параллельное воздействие и противодействие многих причин» .
Выступая против упрощенных трактовок природы общества, Ковалевский подчеркивает системный характер социальных взаимодействий. «Говорить о факторе, т. е. о центральном факте, увлекающем за собою все остальные, для меня то же,— пишет Ковалевский,— что говорить о тех каплях речной воды, которые своим движением обусловливают преимущественно ее течение». В этом сравнении выступает, однако, и уязвимая сторона учения Ковалевского: с его точки зрения проблема факторов вообще снимается. Действительно, если использовать сравнение Ковалевского, то ни одна из капель не определяет течения реки. Это отнюдь не означает, однако, отсутствия более общей силы, определяющей течение реки и увлекающей всю массу воды в определенном направлении. Логика Ковалевского в данном случае отрицает саму идею развития.
Как же, исходя из данного подхода, представлял себе Ковалевский дальнейшее развитие социологической мысли и с чем связывал он перспективные направления в ней? Это тем более интересно, что Ковалевский, по его собственным словам, имел возможность сделаться свидетелем быстрого развития социологической мысли, которое проявилось начиная примерно с 90-х годов XIX в. во Франции, Италии, Германии, а также Англии и США. Существо этого развития состояло, по мнению Ковалевского, в переходе от «метафизических» учений прошлого к учениям социологическим в собственном смысле слова. Успех социологии при этом находится в тесной связи с прогрессом конкретных наук об обществе, в том числе — с обоснованием научной этнографии и этнологии, с успехами исторической юриспруденции, сравнительной филологии и мифологии, наконец, с приложением метода развития и трансформизма к области экономических явлений. Кроме сравнительного языкознания, все эти дисциплины и направления сравнительных исследований явились достижением последней четверти XIX в.
Прослеживая далее достижения социологического метода во всех этих конкретных областях знаний, Ковалевский определяет данный период развития социологии как «нечто цельное и законченное»: «...он открывается упадком теории органического учения об обществе и заканчивается попыткой сблизить между собою противоречивые учения
о первенствующей роли тех или других факторов общественного развития». Здесь Ковалевский, вероятно, отчасти подводит итог и своему собственному идейному развитию, намечает перспективы, которым действительно суждено было широкое распространение в западной и американской социологии вплоть до нашего времени. Отметим, что в поле зрения Ковалевского находилась практически вся как прошлая, так и современная ему социологическая мысль. Об этом свидетельствуют его письма издателю книги «Современные социологи», в которых он рассказывает, в частности, о ходе работы над ней. По замыслу автора, книга должна была включать в себя анализ следующих важнейших направлений, отраженных в ее структуре: «1) Предисловие; 2) Вступительный очерк о различных школах социологии; 3) Психологическая школа — Тард, Гиддингс; 4) Экономическая школа — Маркс — Энгельс — Лориа — Лабриола, Брукс, Адамс и др.; 5) Социологическая школа в тесном смысле слова — Дюркгейм, Бугле и др.; 6) Антропологическая школа —- Лапуж, Аммон; 7) Биологическая школа — Ваккаро; 8) Географическая школа — Маттеуци» . Из переписки Ковалевского с Л. Ф. Пантелеевым
-
общественным деятелем и издателем научной литературы явствует, далее, стремление ученого возможно более полно охватить новейшие направления в социологической мысли его времени.
Говоря о судьбах учения Ковалевского, отметим, что само название «теория факторов» принадлежит не столько самому ученому, сколько науке его времени. Ученики и последователи мыслителя поэтому невольно стремились интерпретировать его взгляды с этой точки зрения. Один из них — П. А. Сорокин, известный русский, а позднее американский социолог, бывший в свое время секретарем Ковалевского, рассмотрел эту проблему специально в статье «Теория факторов М. М. Ковалевского» в известном сборнике, посвященном его памяти. На этом основании некоторые современные исследователи, в частности Б. Г. Сафронов, высказывают мысль о том, что Ковалевский вовсе не был сторонником теории факторов, а все, что написано по этому вопросу Сорокиным, является отражением его собственных воззрений, развивавшихся в направлении субъективно-идеалистической философии эмпириокритицизма32. На наш взгляд, здесь допущено известное упрощение взглядов как Ковалевского, так и Сорокина, выразившееся, в частности, в излишне резком их противопоставлении. Мы видели уже, что Ковалевский, особенно в поздних своих трудах, испытал некоторое влияние философии Э. Маха и Р. Авенариуса, причем даже связывал с распространением их взглядов определенные перспективы в развитии социологии. С другой стороны, очевидно, что социологическая теория Сорокина, ученика и секретаря Ковалевского, который, вероятно, неоднократно обсуждал с ученым его идеи, является логическим продолжением некоторых наиболее существенных идей его социологии, прежде всего его теории факторов. Обратимся поэтому к более подробному рассмотрению свидетельств Сорокина.
Центральной социологической проблемой, привлекшей к себе наибольшее внимание социологов и вызвавшей наиболее оживленные споры в конце XIX — начале XX в., П. Сорокин считает проблему факторов социальной жизни. Признавая ее основным стержнем, вокруг которого группируются все другие вопросы, Сорокин в то же время рассматривает ее как поприще, на котором социологические системы доказывали свою эффективность. Поставив, таким образом, в целом вполне верно основной вопрос социологии — вопрос об отношении ее к проблеме факторов общественного развития, Сорокин доказывает да- лее, что ни одна крупная социологическая концепция не избежала того или иного решения данной проблемы. Вопрос о факторах социального прогресса оказывается настолько значимым, что ряд социологических теорий и школ получил свое название от того фактора, который они признают решающим: таковы, в частности, теория подражания, теория разделения труда, теория расового фактора, теория экономического фактора, теория знания как основного фактора и т. д., представленные именами Тарда, Дюркгейма, Маркса, Гумпловича, де Роберти и др. Проблему факторов ставил и последовательно решал, как мы видели, Ковалевский. Эволюцию его взглядов, по мнению Сорокина, можно интерпретировать «не как переход от монизма к плюрализму, а как переход от скрытого плюрализма к плюрализму декларативному и явному» .
Отметим, однако, что Сорокин, взяв здесь взгляды Ковалевского за основу для своих размышлений, несколько изменил сами эти взгляды. Исходя из того положения, что проблема факторов общественного развития в социологии — это конкретизация проблемы причинности, а сама постановка проблемы обусловливается тем или иным пониманием последней, Сорокин, имея в виду эволюцию взглядов Ковалевского, а отчасти своих собственных, писал о переходе от субстанциального понимания причинности к основанному на методологическом конструировании. При этом первое понимание причинности состоит в представлении ее как объективной силы, влияющей на те или иные стороны общественной жизни, а второе представляет собой условный и чисто методический исследовательский прием, направленный на установление функциональной взаимосвязи двух или большего числа явлений. Здесь сказывается влияние на Сорокина субъективной философии эмпириокритицизма Э. Маха и К. Пирсона. Очевидно также, что Ковалевский, если и разделял в какой-то мере данную точку зрения, то, во всяком случае, не проводил ее так прямолинейно и последовательно в своей социологической теории. Идя дальше Ковалевского в сторону субъективного понимания социальной реальности, Сорокин приходит к мысли об отказе от поиска реальных факторов, как главных, так и второстепенйых. Проблема факторов, по существу, теряет для него смысл как таковая. В результате «методологически в качестве независимой «переменной»,— считает он,— можно взять любой фактор или любое условие. Речь здесь может идти лишь о научной продуктивности исследования той или иной связи, а не о какой-то предопределенной важности того или иного фактора, в силу его природы» .