Файл: Медушевский А.Н. - История русской социологии.(1993).doc
ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 05.11.2020
Просмотров: 2722
Скачиваний: 14
Другим аспектом сравнительного исследования явилась история правящего класса. Историк исходил при этом из представления об общности функции русского дворянства и западного рыцарства, несших со своих владений воинскую службу. Одно из специальных монографических исследований ученого «Государевы служилые люди. Происхождение русского дворянства» (189Ю позволяет более полно представить его взгляд на правящее сословие *. В основу периодизации истории дворянства положен такой критерий, как фундаментальная линия его отношений с государственной властью. Специфическим инструментом^ государства для обеспечения военно-служилой функции стал новый социальный слой — дети боярские или дворяне. Отношения старой знати — боярства с дворянством рассматриваются как одна из центральных проблем в ходе формирования Московского государства. Именно по этой линии проведено в дальнейшем сравнение социальной стратификации правящего сословия России и Германии, причем ученый усматривал большое сходство в их социальной природе.
Отметим также применение сравнительного метода к изучению городов и городского населения, которое историк как на Западе, так и в Московском государстве определяет как «третье сословие». Вопрос этот интересен прежде всего тем, что он выводит исследователя еще на одну очень важную проблему — генезиса капитализма. Мы не знаем, как относился историк к оживленным спорам славянофилов и западников, народников и марксистов о судьбах капитализма в России, о времени его зарождения и особенностях развития. Но можно предположить, что он и в этом вопросе стремился отыскать общую закономерность, специфический вариант которой представляли русские условия. Это следует, в частности, из его сравнительно-типологических наблюдений о городском строе эпохи феодализма. Важно отметить, что, подходя к решению этого вопроса, ученый в традициях академической науки берет прежде всего правовую сторону явлений, однако выводы, к которым он приходит, весьма отличаются от господствующих в его время. В отличие от А. С. Лаппо-Данилевского,
А. А. Кизеветтера и других ученых, специально изучавших русский город и считавших его крайне слабым экономически и политически, продуктом административной деятельности государства и его фискальных потребностей, а потому не сравнимым с западным, Сильванский, сопоставляя городской строй России и Запада, видит принципиальную возможность их сравнения. Он подчеркивал, в частности, что посадские люди по своим сословным правам сходны с немецкими бюргерами и буржуа французского третьего сословия, причем те и другие имели важное в экономическом отношении право на занятие торговлей и промыслами, платя в то же время высокие подати. В сравнительной перспективе анализируются такие важные проблемы истории города, как его правовое и экономическое положение, социальный статус и занятия жителей, их состав и социальная борьба. Историк рассматривал прежде всего вопрос о типичности и индивидуальности того тягла посадского населения, которое несут посадские люди в России. Он склоняется к выводу о том, что такое положение свойственно не только русским, но и западным городам, где (по выражению Маурера) сословные обязанности идут рука об руку с правами.
Наряду со сравнением основных сословий — крестьянства, дворянства и горожан, а также сословных групп феодального общества предметом специального внимания в рассматриваемый период все более становится сопоставление однотипных социальных институтов. Мы видели уже, что сравнительное право ставило своей задачей выявление однотипных учреждений, нормативных актов и законодательных норм, регулирующих их деятельность. В русле данной традиции лучше может быть понят подход Павлова-Сильванского к решению этой проблемы. Для сравнения политических институтов ученый избирает земские соборы, изучение которых стало особенно популярно в России в эпоху борьбы за народное представительство.
Отметим, что проблема земских соборов является одной из центральных для понимания российской государственности. Вопрос этот рассматривается в историографии с противоположных позиций. Либеральные историки в период расцвета конституционных идей в России пореформенного периода и особенно конца XIX — начала XX в. стремились найти историческое обоснование ограничению самодержавия. В этом отношении наиболее характерно внимание ко всякого рода сословным и сословно-представительным учреждениям, земским соборам, истории местных сословных учреждений. Данный взгляд получил особенно четкое выражение в трудах В. И. Сергеевича,
В. Н. Латкина и Н. П. Павлова-Сильванского. Они отстаивали концепцию, согласно которой земские соборы в России могут рас- сматриватсья как учреждения, по своему социальному происхождению и функциональному назначению близкие или даже аналогичные сходным учреждениям на Западе — генеральным штатам, парламентам, кортесам и т. д. Данная постановка вопроса обусловила обращение к сравнительно-историческому методу для его решения. Обоснованный в правовой литературе Ф. В. Тарановским, этот метод был использован Н. И. Кареевым и особенно Павловым-Сильванским для сравнительного изучения сословно-представительных учреждений феодального периода.
Известная идеализация сословно-представительных учреждений вызывала уже в то время стремление противопоставить сословно-представительные учреждения Запада сословной монархии России. Данный взгляд получил наиболее полное выражение в трудах Б. Н. Чичерина,
В. О. Ключевского, а также С. Ф. Платонова. Исходя из концепции формирования сословного строя в России, закрепощения и раскрепощения сословий государством, противопоставления их в этом отношении западноевропейским, В. О. Ключевский (вслед за Б. Н. Чичериным) приходил к выводу о слабости сословно-представительных учреждений в России, а также об их существенной специфике в сравнении с однотипными представительными учреждениями Западной Европы. С другой стороны, Павлов-Сильванский, признавая большую специфику организации и проведения земских соборов, их социального статуса, в то же время считал, что эти вполне верные сами по себе наблюдения заслонили от ряда исследователей общую сравнительную перспективу. Обосновывая свою позицию, уче
ный опирался на сходство основных направлений эволюции сословного строя, выраставшего из феодального порядка как в Европе, так и в России. Переход от сословно-представительной монархии к абсолютизму не представлялся ему поэтому, в отличие от многих других историков, радикальным переворотом. «Сословный строй государства,— писал Свдьванский,— вышел из эпохи преобразований без существенных перемен, а крепостное право, лежавшее в основании этого строя, только усилилось после Петра» . Именно поэтому «петровская реформа... отнюдь не имела значения коренного перелома в нашей истории». Эта мрея органического, закономерного развития русского исторического процесса, воспринятая у государственной школы, нашла в трудах Павлова-Сильванского логическое продолжение, став неотъемлемой частью современной исторической науки.
СОЦИОЛОГИЯ И ПОЛИТИКА
Глава 7
ПОЛИТИКА, НРАВСТВЕННОСТЬ И ПРАВО.
Л. И. ПЕТРАЖИЦКИЙ. М. Я. ОСТРОГОРСКИЙ
§ 1. Выступление Л. И. Петражицкого против правового нигилизма. Интерпретация права как социально-психологичес- кого явления. Интуитивное и позитивное право. Противоречие между ними. Анализ правового поведения как особый социологический подход, g 2. М. Я. Острогорский как создатель социологии политических партий и учения об элите
S 1. Л. И. Петражицкий занимает особое место в истории русской и мировой правовой и социологической мысли. Получив образование в Польше, а затем в Германии, он становится одним из крупнейших (если не самым крупным) русских юристов, автором многочисленных трудов по философии, праву, социологии, главой целой научной школы, а в политической деятельности — членом ЦК партии кадетов. Формирование и развитие воззрений Петражицкого происходит, таким образом, в переломную эпоху кануна и разворачивания революций в России, последняя из которых вынудила его эмигрировать, отказать- ся во многом от своих воззрений, а отчасти, возможно, повлияла и на его решение покончить жизнь самоубийством. Для того чтобы понять непримиримый характер отношения Петражицкого к революции, а затем и к событиям в предвоенной Польше (куда он эмигрировал), важно обратиться к характеристике существа его взглядов, сформировавшихся в основном под влиянием русской и германской юриспруденции конца XIX— начала XX в.
Одной из центральных проблем русской юриспруденции рассматриваемого периода стал вопрос о соотношении права и нравственности, который во многом ставился самой жизнью, революционным движением. Как отмечал А. Валицкий, для русской общественной мысли, как, впрочем, для общественной мысли стран догоняющего развития, преобладающим настроением было негативное отношение к праву как инструменту классового господства и принуждения, стремление уйти от него или встать над ним. В качестве альтернативы праву при этом, как правило, выдвигались нравственность, этическое осоз
нание собственного места в жизни. Классическое выражение этот взгляд нашел у Л. Н. Толстого, который вообще отрицал право, считая необходимым действовать исключительно по совести, исходя из своих представлений о справедливости2.
В правотой мысли Б. Н. Чичерин разделял право и нравственность, а В. С.\Соловьев, наоборот, стремился к их единству путем рассмотрения права как реализованной нравственности. Право он рассматривал как гарантированный минимум морали, устанавливаемый обществом для того, чтобы всякая вообще мораль могла существовать. Эта\ теория оказалась очень своевременной в канун революции, кофа особенно остро встал вопрос о нравственной природе права и деятельности человека вообще. Таковы были истоки теории, получившей название «возрождения естественного права», крупнейшим представителем которой в России был Л. И. Петражицкий3.
Представление о праве Петражицкого действительно было настолько широким и настолько отличалось от общепринятого, что его часто упрекали в антиправовом характере его теории. С другой стороны, он представлял поистине пан-юридическое видение мира, поскольку рассматривал право как, по существу, всемогущее в человеческой жизни и трактовал науку права как наиболее важную поведенческую дисциплину. В отличие от ряда своих предшественников, стремившихся подменить право нравственностью (как Толстой), Петражицкий пришел к совершенно обратному выводу: он рассматривал право как социально более высокое по отношению к морали, более важное для исторического воспитания человечества. Такой взгляд был совершенно несовместим с господствовавшими в России представлениями.
Поэтому нет ничего удивительного, что он вызвал сильную реакцию как слева, так и справа, как со стороны юристов старой школы, так и со стороны радикальных социальных мыслителей нового поколения.
В то же время нет сомнения, что взгляды Петражицкого на право и нравственность воспринимались его аудиторией и его читателями как наилучшим образом соответствующие русским условиям. Они были направлены против давно установившейся русской традиции правового нигилизма, продолжавшей свое существование в среде крайне левых течений русского революционного движения и в царистских иллюзиях масс (которые могли легко быть трансформированы в некритическое принятие других форм авторитарного правления), а также направлены против правого славянофильского мифа, состоящего в том, что правовые гарантии в России не нужны благодаря наличию в ее народе различных христианских добродетелей. Петражицкий хорошо понимал, что этот «рабский дух» еще не выветрился в России, а его опасность состоит в том, что он создает психические основания для веры скорее в силу, чем в правовые гарантии, и, таким образом, может иметь своим результатом либо слепое повиновение (иак обычное состояние), либо неожиданные (спонтанные) вспышки анархического восстания. Он пророчески указывал на огромную опасность, которая таится в формировании такого социально-психологического климата в России: терпимое отношение, а в ряде случаев и сочувствие насилию, отсутствие уверенности в своем существовании и экономическая неэффективность.