Значительный интерес представляет анализ П. Н. Милюковым со­бытий революции, проделанный им в эмиграции. Уже вскоре после нее им был написан ряд фундаментальных трудов по этой теме, к числу которых принадлежат: «История второй русской революции»; «Россия на переломе»; «Эмиграция на перепутье», а также мно­гочисленные брошюры и выступления. Современного читателя пора­жает весьма объективный и, во всяком случае, строго академический подход Милюкова к событиям революции, закончившейся его пора­жением в качестве политического деятеля. «Отойдя на известное рас­стояние от событий,— писал он в 1921 г.,— мы только теперь начинаем разбирать, пока еще в неясных очертаниях, что в этом пове­дении масс, инертных, невежественных, забитых, сказалась кол­лективная народная мудрость. Пусть Россия разорена, отброшена из двадцатого столетия в семнадцатое, пусть разрушена промышленность, торговля, городская жизнь, высшая и средняя культура. Когда мы бу­дем подводить актив и пассив громадного переворота, через который мы проходим, мы, весьма вероятно, увидим то же, что показало изу­чение Великой французской революции. Разрушились целые классы, оборвалась традиция культурного слоя, но народ перешел в новую жизнь, обогащенный запасом нового опыта и решивший для себя бес­поворотно свой главный жизненный вопрос — вопрос о земле»³⁸.

Раскрывая революцию как объективный и во многом неизбежный результат всего предшествующего развития, Милюков дает весьма интересное социологическое обобщение тех основных условий, при ко­торых возможность революции превращается в ее действительность. «Революции,— констатирует он,— становятся неизбежны, когда име­ется налицо несколько условий, совпадающих во времени, а именно: 1) когда ощущается массой настоятельная потребность в крупной политической или социальной реформе — такой, как ограничение са­модержавия или передача земли крестьянам, 2) когда власть противится мирному разрешению этой назревшей потребности, 3) ког­да в силу внутренней смуты, культурных перемен или внешней во­енной неудачи эта власть теряет способность принудительно действовать и 4) когда не только перестают бояться вдасти, но начина­ют даже презирать ее и открыто смеяться над нею» . Все указанные условия, согласно Милюкову, имели место в России 1917 г. Нерешен­ность основных социальных и экономических проблем, темнота и забитость масс, способных лишь на самые примитивные реакции, де­сятилетие лжеконституционализма, показавшего нежелание правительства идти на реформы, наконец, война — все эти факторы оказались сконцентрированными во времени и произвели рево­люционный взрыв. При этом именно война должна быть признана «основной пружиной» всего революционного процесса, так как она ста­ла своеобразным катализатором, ускорившим решительную развязку. Благодаря войне, «вероятность приближающейся революции прев­ратилась мало-помалу в полную достоверность и неизбежность» .

---

Приведенные положения часто используются в литературе для до­казательства того, что Милюков будто бы считал революцию случай­ным событием, не имеющим под собой никакой основы. Такая трактовка концепции Милюкова сильно упрощает дело, не учитывая, что речь идет здесь о непосредственных причинах революции, тех фак­торах, которые лишь ускорили ее наступление. Что же касается объективных, истинных причин революции, то Милюков усматривал их во всем предшествующем ходе русской истории, заложившем те противоречия, разрешить которые и была призвана революция.

В этой связи интересно обратиться вновь к историософской кон­цепции Милюкова и тому, как вписывал он в нее события революции. Уже тот факт, что сразу после окончания революции ученый обратился к написанию ее истории, говорит о его желании понять и объяснить происшедшее. Сравнивая революцию с мощным геологическим пере­воротом, обнажающим скрытые от глаз наслоения, он писал: «Изу­чение русской истории приобретает в наши дни новый своеобразный интерес, ибо по социальным и культурным пластам, оказавшимся на поверхности русского переворота, внимательный наблюдатель может наглядно проследить историю нашего прошлого»⁴¹.

Данный подход предполагает возможность объяснения настоящего исходя из прошлого страны. Более того, у ученого появляется уникаль­ная возможность на основании анализа событий революции проверить, как вообще «работает» та концепция русского исторического процесса, которая выработалась на материале исторического прошлого. Как явствует из сочинений Милюкова рассматриваемого периода, он пришел к вполне обнадеживающему выводу на этот счет: концепция не только «работает», применительно к прошлому и настоящему, но и позволяет в значительной степени прогнозировать будущее. «То,— писал он,— что поражает в современных событиях постороннего зрителя, что впервые является для него разгадкой векового молчания «сфинкса», русского народа, то давно было известно социологу — исследователю русской исторической эволюции, Ленин и Троцкий для него возглавляют движение, гораздо более близкое к Пугачеву, к Разину, к Болотникову — к 18-му и 17-му векам нашей истории, чем к последним словам европейского анархо-синдикализма»⁴ . Указанный вывод явился результатом применения к объяснению русской рево­люции той самой модифицированной концепции государственной шко­лы, суть которой была изложена нами выше при рассмотрении общих оснований научного мировоззрения ученого.

По мнению Милюкова, революция воплотила и выразила как раз те черты, которые являются наиболее характерными для всего русского исторического процесса и составляют его специфику. К их числу отно­сятся аморфность и социальная беззащитность общества, в том числе и верхних его слоев, слабость буржуазии и отсутствие западных традиций борьбы за политическую свободу, связанные с этим максимализм и утопичность стремлений русской интеллигенции и, на­конец, главное — внешний, навязанный характер государственного на­чала при проведении любых социальных преобразований. Эти объективные исторические предпосылки делают непрочной всю социальную систему, для которой в принципе характерны лишь два взаимоисключающих состояния — механическая стабильность, перехо­дящая в апатию (в периоды усиления государственного начала), или обратное состояние — дестабилизация, переходящая в анархический протест против государства (в случае его слабости). Когда старая го­сударственность распадается, возникает состояние анархии, порожден­ное «вакуумом власти». В такой ситуации власть может быть захвачена лишь крайними течениями — «экстремистами» правого или левого на­правления. Затем процесс идет по заведенному кругу.

---

Осознание указанной социологической закономерности дает воз­можность понять рациональное зерно интерпретации революционного процесса, предложенной Милюковым, а также его поведение в ходе кризиса и последующий период эмиграции. До революции Милюков делал все возможное, чтобы избежать ее, создать условия для пос­тепенного решения назревших проблем в рамках существующей систе­мы; после февральской революции центральной проблемой для него является сохранение конституционной монархии как единственного средства сохранить стабильность и обеспечить легитимность новой власти (отсюда его борьба за отречение царя в пользу Михаила, сильно подорвавшая его репутацию в левых кругах); провал этой попытки ведет к наступлению третьей фазы, когда ход событий стал бескон­трольным, а разрушение государственности неизбежным. В этом состоит, по Милюкову, закон всякой революции, которая, раз на­чавшись, «не может остановитсья на середине».

Победа большевиков объяснялась Милюковым прежде всего тем, что им удалось создать достаточно эффективный механизм властво­вания. Он подчеркивает, что их господство имеет три основания: «Пер­вой опорой была их монопольная партия — это основное орудие централизованного управления. Вторая опора — красная армия. Третья — единственная в истории, совершенно беспримерная система шпионажа и красного террора» . Россия, подчеркивает Милюков, есть государство, управляемое олигархией, состоящей из верхушки партии, ставшей новым служилым классом. Интересно, что основной вклад Ленина в марксизм Милюков усматривал в его идее создания особого пролетарского государства, которое постепенно будет вводить социализм «сверху». Эта простая «в стиле Колумбова яйца» идея, считает Милюков, имеет обширные корни в предшествующей истории, а потому является находкой для нового класса.

Анализ взглядов Милюкова на революцию и природу новой власти позволяет лучше понять его политические позиции в эмиграции, где он был одним из наиболее реалистически мыслящих и трезвых политических лидеров. После окончательного провала наступления Врангеля в Крыму он был первым, кто констатировал провал белого движения и невозможность свержения большевиков вооруженным путем. Отсюда — предложенная Милюковым «новая тактика», вызвав­шая ожесточенные споры в белой эмиграции. После ряда пред­варительных совещаний 26 мая — 2 июня 1921 г. состоялся съезд членов ЦК кадетской партии, пребывающих за границей. Большинство на нем высказалось за продолжение вооруженной борьбы, сто­ронниками которой являлись такие видные лидеры ^ как В. Д. Набоков (отец знаменитого писателя), И. Петрункевич, Н. Астров, Ф. Родичев и другие, а «новая тактика» Милюкова и его сторонников подверглась резкой критике. После этого раскол произошел в парижской группе эмигрантов. 28 июля 1921 г., как писал об этом Милюков, меньшинство парижской группы отделилось и начало са­мостоятельное политическое существование, приняв за основу деятель­ности «новую тактику». Данная группа приняла название «демократической», а позднее «республиканско-демократической» группы Партии народной свободы.

---

«Борьба с большевизмом,— писал Милюкор, обосновывая новую тактику,— не может продолжаться в прежних формах. Уже одна пере­мена обстоятельств борьбы диктует коренной пересмотр тактики. Из прежних национально-русских военных центров борьба переходит, по необходимости, отчасти за границу, отчасти во внутренность России...»⁴⁴

Возглавляемое Милюковым течение исходило из верности демок­ратическим принципам и духу прежней кадетской программы, необ­ходимости сохранения достижений февральской революции и учета происшедших в России перемен. Такой подход был далеко нетипичен для большинства белой эмиграции, которое в рассматриваемый период еще стояло на позициях возвращения к дореволюционному прошлому, монархии, традиционным социальным институтам, разрушенным в хо­де гражданской войны. Все это вызывало резко отрицательное отно­шение правых к программе Милюкова. В этом отношении особенно характерен инцидент, происшедший в конце марта 1921 г. в Берлине, куда Милюков приехал из Парижа для чтения доклада по случаю лятой годовщины февральской революции. По окончании доклада двое из присутствовавших в первых рядах неожиданно вскочили с мест и стали стрелять в Милюкова. В результате было ранено цять человек и убит В. Д. Набоков, заслонивший Милюкова от одного из напа­давших. Покушение было совершено бывшими офицерами белой армии, считавшими, что Милюков несет главную ответственность за свержение монархии в России. Основанием для таких мнений мог служить окончательный переход Милюкова на республиканские позиции, происшедший в эмиграции и нашедший позднее выражение в известной брошюре «Республика или монархия?». «Необходимо со всей определенностью сказать нашему народу,— писал он в ней в 1929 г.,— что, если он хочет сберечь приобретения революции и сделаться хозяином своей судьбы, он может сделать это в формах демократиче­ской республики». Более того, Милюков прекрасно понимал социаль­ные корни неудачи белого движения, видя их в исторической бесперспективности попыток реставрации старых порядков. «Неудача фронтовой борьбы есть, в весьма значительной степени,— говорил он,— неудача того социального слоя, который взял в свои руки руко­водство борьбой... Привычки и методы старого правящего класса дол­жны быть заменены теперь методами новой демократической России»⁴⁶.

Суть «новой тактики» Милюкова состояла, таким образом, в за­нятии средней позиции между крайне правыми представителями движения, которые, подобно Бурбонам, ничего не забыли и ничему не научились, отстаивая свои привилегии и монархические убеждения, и левыми — «сменовеховцами» или «возвращенцами», которые заяв­ляли об ошибочности своих прежних позиций, необходимости идти на сближение с советской властью и возвращаться на родину (что не­которые из них и делали). От первого, наиболее широко представ­ленного в эмиграции течения сторонников Милюкова отличало понимание объективной невозможности реставрации; от вторых — «моральное неприятие большевизма», та непримиримость, в которой

---

• «вся сущность политической эмиграции»⁴⁷. Вероятно, эта позиция оказалась в конечном счете наиболее приемлемой для эмиграции, пос- кальку организованное Милюковым течение было самым жизнеспо­собным в ней.

Для понимания общего направления эволюции научных и политических взглядов Милюкова в эмиграции весьма информативно обращение к его оценкам происходящих в СССР перемен, их значения и перспектив. Возглавляя созданную им политическую организацию

• Республиканско-демократическое объединение (РДО), возникшее в 1924 г., стремясь привлечь сочувствующих из различных других, преимущественно левых партий, Милюков постоянно выступает в ка­честве публициста, отстаивая либеральные традиции конституционно­демократической партии, распавшейся вскоре после смерти Набокова. С этой целью РДО начинает издавать свой печатный орган — газету «Последние новости», где Милюков пытается убедить большинство эмиграции принять «новую тактику» и сделать ставку не на военную интервенцию, а на стихийную внутреннюю эволюцию советского общества в сторону демократии. Этим объясняется в первую очередь особое внимание Милюкова к известиям из СССР, которые он ком­ментировал сразу по мере их поступления. Если учесть, что «Пос­ледние човости» были едва ли не самой популярной, а потому и самой жизнеспособной газетой русской эмиграции и издавались вплоть до вторжения немецких войск в Париж в 1940 г., то станет понятно, что мы имеем уникальную возможность проследить на их основе трактовку Милюковым и его сторонниками важнейших перемен в стране. Ис­пользуя в качестве источника редакционные статьи Милюкова в га­зете, новейший исследователь проблемы — Е. Нильсен дает весьма развернутую характеристику взглядов ученого в этот период, что поз­воляет говорить о них вполне определенно⁴⁸.

Дело в том, что для широких слоев русской эмиграции рас­сматриваемого периода была свойственна осознанная и вполне понят­ная попытка осмыслить русскую революцию в категориях французской революции XVIII в. В соответствии с этим многие надеялись, что вслед за торжеством русских якобинцев — большевиков неизбежно должен последовать термидор — экономическое и социальное перерождение власти, ее политическое свержение и установление военной диктатуры. При такой перспективе эмиграции предстояло еще сыграть активную роль в будущем восстановлении России, создании ее политического строя. Отсюда — та непримиримость и острота споров, которые шли внутри эмиграции по принципиальному вопросу об отношении к су­ществующему в СССР режиму и направлениях его развития. Так, например, авторы сборника «Смена вех», вышедшего в Праге в 1921 г., исходили из того, что процесс изживания коммунизма в России и перерождения власти есть свершившийся факт, а потому у эмиграции нет более оснований выступать против советского режима, следует идти в Каноссу⁴⁹. Реальным основанием для подобных умо­заключений служил, разумеется, нэп, породивший сильные надежды на скорое наступление термидора.

---

Смотрите также файлы

• Kots_Ya_M_-_Sportivnaya_fiziologia_Uchebnik_dlya_institutov_fizicheskoy_kultury.doc

• Pravila_po_sportivnomu_orientirovaniyu_2017_goda.pdf

• Pravila_povedenia_zanimayuschikhsya_v_sportivnom_zale.docx

• Pravila_vida_sporta_quot_Sportivny_turizm_quot.doc

• Shashkova_I_M_Sportivnoe_pravo.pdf