Файл: Йенский романтизм.doc

Мысли о причинах глубокой меланхолии, беспредельной горечи и скрытого беспокойства человека подкрепляются многочисленными примерами из литературы, что не мешает Шатобриану создать собственные иллюстрации к тезису о «смутности страстей» в жанре повести-исповеди («Рене» и «Атала»).

Все эти положения, изложенные логично, эмоционально и поэтично, позволяют говорить о романтическом мировосприятии автора. А между тем Шатобриан не считал себя новатором в области поэтики.

Десятилетием позже, в пояснениях к роману «Мученики» (1809) он писал: «Я не хочу ничего менять, не желаю что-либо обновлять в литературе... я обожаю древних, считаю их своими учителями и преклоняюсь перед принципами, установленными Аристотелем, Горацием и Буало». Нет слов, намерения ниспровергать эти авторитеты не постулировалось, но несомненно тот тип подражания античности, который имел цель укрепление идеологических основ режима Консульства, а позже и Империи, явно претил Шатобриану, воспитанному на неоклассическом преклонении перед древней Элладой. Он явно имел в виду возрождение эстетики классицизма конца XVIII в., когда в предисловии к первому изданию [217]повести «Атала» (1801) отмечал как свою заслугу попытку вернуть французской литературе вкус к античности, в значительной мере уже забытый. Там же сказано, что для «Атала» избрана форма, принятая у древнегреческих рапсодов, а именно деление текста на пролог, рассказ и эпилог и дробление рассказа на части.

Преклонение перед «Илиадой» не означает тождества шатобриановской прозы с древней эпопеей.

Начнем с сюжета «Атала», который автор определяет как «любовь двух влюбленных, шествующих по пустынным местам и беседующих друг с другом». «Атала» названа автором «своего рода поэмой, наполовину описанием, наполовину драмой», что свидетельствует о сознательном нарушении классицистского принципа единообразия стиля. Идея синтеза поэтических форм уточнена в последующем рассуждении об отношении искусства к действительности. Трактовка Шатобрианом аристотелевского тезиса о подражании природе подчеркнуто полемична. Она направлена против Вольтера, Руссо, т. е. против того понимания правды в искусстве, которое бытовало в просветительских теориях и художественной практике. В предисловии осуждается обилие «нудных деталей» (вплоть до описания спальных халатов или ночных колпаков), а главное - противопоставляются мыслящая личность и «прекрасная природа», вызывающая не просто слезы (как, по утверждению Шатобриана, требовал Вольтер), а чувство восхищения. Таким образом, автор «Атала» защищает творчество, подчиненное законам красоты, полагая, что предшественники подобный подход недооценивали. Прав ли и последователен был он сам? Начнем с того, что два прославивших его произведения - «Атала» и «Рене» были включены в «Гений христианства» в качестве примеров, наглядно демонстрирующих общие положения трактата. И хотя «Атала» была опубликована месяцем раньше, чем «Гений христианства», не следует игнорировать дидактический замысел художественного текста. Шатобриан писал в предуведомлении к изданию 1801 г., что задумал «Атала» еще до отъезда в Америку, но смог осуществить свое намерение только после знакомства с природой и нравами коренных обитателей этого континента. Результаты наблюдений - «детали» - налицо, но они романтически переосмыслены и предстоят «как нечто неведомое, странное, экзотическое». «Естественные люди» в «Атала» свирепы и преображаются [218]в мирных поселян, лишь соприкоснувшись с европейской цивилизацией, прежде всего с христианством. Христианство, проповедником которого является «добрый священник» отец Обри, трактуется здесь в духе, не чуждом просветительскому, ибо отрицается фанатическое истолкование героиней буквы священного писания, но не эта идейная тенденция определила сюжет «Атала». Главное в повести - рассказ о любви, побеждающей родственные привязанности, усвоенные с детства обычаи, страх перед наказанием. В коротком счастье девушки и Шактаса как «третий персонаж» участвует природа, то покровительствующая, то равнодушно величавая, то грозная и смертоносная. Ее проявления отвечают состоянию души молодых людей и подчеркивают значительность драматизма происходящего. И все это выражено в необычных для читателя языковых формах - от стилизации речи индейцев до лаконизма и точности, отличающих французскую словесность времен классицизма. Фантазии вообще имеют большое значение в художественном мире «Атала». Чего стоит, например, история главного героя Шактаса, попадающего то в общество благородного испанца Лопеса, то в плен к враждебному племени индейцев, то в поселение обращаемых в христианство дикарей, то во Францию времени Людовика XIV. Эти «авантюры», как и экстремальные ситуации, в которых оказываются Шактас и Атала, подчинены главной задаче - обнажить драматические коллизии во взаимоотношениях героев и желание понять их внутренний мир.

По воле автора их разделяет тайна, неведомая Шактасу. Правда, в финале становится известным, что Атала связана обетом безбрачия, т. е. тайне дано логическое объяснение. Но по ходу действия эта тайна постоянно тяготеет над героями. Загадочность, как известно, один из компонентов романтического творчества.

Почти одновременно с «Атала» написана повесть «Рене», тоже служащая иллюстрацией тезисов «Гения христианства». «Рене» (вместе с «Атала») был издан в 1805 г. и первоначально не произвел особого впечатления на современников. Зато вскоре его слава оттеснила все, что было написано Шатобрианом ранее, и затмила собой более поздние его творения. В 1809 г. была закончена эпопея в прозе «Мученики», в 1810 г.- повесть «История последнего из Абенсеррахов» (опубл. 1826), [219] в 1811 г.- «Путешествие из Парижа в Иерусалим»., Переехав после революции 1830 г. в Англию, Шатобриан продолжал писать. Посмертно были изданы мемуары (журнальная публикация 1849-1850), где Шатобриан стремился запечатлеть свой сложный жизненный путь. В этой связи надо отметить совпадение биографических подробностей в мемуарах и в «Рене». И там и тут главный персонаж - младший сын в аристократической семье, рано осиротевший, а затем потерявший и любимую сестру. Отъезд из Франции, пребывание в Америке... Сходство жизненных фактов не определило, однако, тождества характеров и судеб. В облике Рене главное - «потерянность» в этом мире, чувство одиночества, вновь и вновь подтверждающееся открытие им бренности жизни, бессмысленности ее круговорота. Как и в «Атала», писатель обращается к традиционным формам повествования, с тем чтобы в корне трансформировать их. На этот раз судьба героя воспроизводится согласно распространенной в XVIII в. схеме: детство, юность, путешествия, соприкосновение с обществом сильных мира сего, личная драма. Это не означает, однако, тенденций к более глубокому освоению действительности. Эпизоды из жизни героя лишены динамичности, напоминают картины, сменяющие друг друга, чтобы подтвердить и углубить изначальное восприятие мира героем. Но выбор обстоятельств меняет масштабы трагизма судьбы героя. Рене, обычный человек, вершит суд над явлениями крупноплановыми, будь то творения античной древности, исторические события, встречи с людьми, мнящими себя «сливками общества», природа. Такого типа конфликт с окружающим миром поднимает меланхолию героя до уровня «мировой скорби». Самому писателю была близка и понятна подобная трансформация внутреннего мира героя повести, что очевидно из эпизода пребывания его на вершине сицилийского вулкана Этны: «Юноша, полный страстей, сидящий у кратера вулкана и оплакивающий смертных, жилища которых он едва различает, достоин лишь вашего сожаления, о старцы; но что бы вы ни думали о Рене, эта картина дает вам изображение его характера и его жизни; точно так в течение всей моей жизни я имел перед глазами создание необъятное и вместе неощутимое, а рядом с собой зияющую пропасть...»

Не только внутренний мир героя находится в смятении и в постоянном конфликте с внешними обстоятельствами, [220] но и весь окружающий мир далек от гармонии и покоя. Динамика движения, скрытая в развернутой поэтической метафоре, относится также и к обществу, и к природе, и ко всей вселенной.

Звон колоколов, пострижение Амели, сам институт монастырей представлен автором как напоминание о возможности обрести желанную гармонию. Но ведь сам Рене не пытался ею воспользоваться! А сестра, . отказавшись от радостей жизни во имя верности «жениху небесному», вскоре умерла. Как и в «Атала», следование христианскому выбору оборачивается жертвой, гибелью... Таково коренное противоречие христианской проповеди Шатобриана, которой он оставался верен. О сложности своего мировоззрения он сказал в 1826 г., когда была издана часть его мемуаров: «Дворянин и писатель, я был роялистом по велению разума, бурбонистом по долгу чести и республиканцем по вкусам». В этом заявлении сказалась, конечно, характерная для Шатобриана склонность к эффектной фразе. И вместе с тем ее можно считать подтверждением того бесспорного факта, что автор «Рене» и «Атала» одним из первых раскрыл внутренний облик человека, пережившего исторические катаклизмы бурной эпохи конца XVIII - начала XIX в.

Анна Луиза Жермена де Сталь (1766- 1817) - представительница раннего романтизма во Франции. Отец ее, выходец из Швейцарии, знаменитый банкир Неккер, накануне революции был министром финансов Людовика XVI и тщетно пытался путем реформ предотвратить роковой для феодальной Франции кризис. Неккер ценил просвещенных людей, в его доме бывали Д'Аламбер и Дидро, Бюффон и Мармонтель, Гримм и Гиббон. Жермена беседовала с ними, размышляла о сочинениях философов XVIII в., пробовала писать. В 1788 г. было опубликовано ее «Письмо о сочинениях Жан Жака Руссо». Революцию она встретила восторженно, однако после падения монархии покинула Париж. Якобинскую диктатуру Жермена де Сталь не приняла, но и не присоединилась к контрреволюционной эмиграции, а вернувшись на родину после падения правительства Робеспьера, была на подозрении у термидорианских властей. Своим идеалом она считала конституционную монархию.

Жермена де Сталь резко отрицательно отнеслась к цезаризму, монархическим устремлениям Бонапарта, [221] а он, в свою очередь, распорядился отправить писательницу в изгнание. Но она не смирилась (как того ожидали в Париже), а продолжала выступать против произвола наполеоновской администрации и удушения даже тех немногих свобод, которые народу удалось завоевать в первые годы революции. Перед всем миром Жермена де Сталь разоблачала лицемерные заверения Бонапарта в том, что он стоит «на страже справедливости и добродетели». Для нее Наполеон был «маленьким капралом» - «хищным честолюбцем». Многие выдающиеся люди той эпохи восхищались героизмом «маленькой женщины, вступившей в единоборство с самодержавным исполином» (Байрон).

Белинский называл Шатобриана «крестным отцом», а Жермену де Сталь «повивального бабкою юного романтизма во Франции». И действительно, они вступили в литературу почти одновременно - в конце 90-х годов XVIII в., причем сразу же очень четко определилось коренное расхождение в решении каждым из них важнейшей для всякого художника проблемы - человек и его отношение к миру. Если Шатобриан утверждал необходимость смирения перед волей Бога, отнимая у человека надежду на возможность самостоятельно достичь счастья, то Жермена де Сталь говорила об активности и независимости личности. В трактате «О влиянии страстей на счастье людей и народов» (1796) страсть трактуется как страшная, порою гибельная, но благодатная сила, побуждающая человека к деятельности, к изменению своей судьбы. Этот взгляд на человека пронизывает все последующие произведения Жермены де Сталь: книгу «О литературе, рассмотренной в связи с общественными установлениями» (1800), романы «Дельфина» (1802), «Коринна, или Италия» (1807), критическое исследование «О Германии» (1813). Формулируя цель своей работы «О литературе», Жермена де Сталь писала, что, по ее мнению, «еще недостаточно проанализированы моральные и политические причины, меняющие дух литературы». Свойственная романтизму в целом и содержащаяся в этой ранней работе Жермены де Сталь идея исторического развития связывается с эволюцией политической и религиозной. Книге «О литературе» присущ подчеркнутый интерес к частному бытию, однако в центре внимания оказывается субъективный мир людей, непохожих на «посредственные умы, удовлетворенные обыденностью». [222]

Писательницу занимает «героическая мораль, красноречивый энтузиазм, своим происхождением обязанные потребности выйти за пределы, которые ставятся воображению». Людей выдающихся Сталь сделала героями двух своих прославленных романов - «Дельфина» и «Коринна, или Италия».

В первом романе - «Дельфина» - Жермена де Сталь выступает как зачинательница одной из основных тем литературы всего XIX столетия - темы женской, эмансипации.

Во втором романе («Коринна, или Италия») писательница значительно углубляет и расширяет эту тему: теперь она отстаивает права женщины на почетное положение в обществе, обусловленное личными заслугами. Ее героиня - гениальная поэтесса-импровизатор, актриса и певица - добивается всенародного признания: ее торжественно венчают в Риме золотым лавровым венком Петрарки. Однако Коринна, героиня романтическая, погибает, очутившись в полном одиночестве. Ее не понимают самые близкие ей люди: сестра Люсиль, жених Освальд Нельвиль, отказавшийся от брака с артисткой и поэтессой во имя семейных традиций, национальных и аристократических предрассудков, а прежде всего - из-за пассивности, готовности удовлетвориться существующим.

Верность традициям Просвещения и их творческое переосмысление является характерной приметой художественности романа «Коринна». Сюжет развивается логично, повествование насыщено деталями - бытовыми, историческими, нравоописательными. Критическое отношение автора к аристократической среде не только декларировано и подтверждено многими персонажами романа, в них легко разглядеть типичные, социально обусловленные черты. Продолжая традиции французского просветительского романа XVIII в., Ж. де Сталь передает индивидуальность каждого героя, отмечает не только его пороки, но и достоинства. Пусть высокомерна, горда английская родня Коринны, но в ее среде мог вырасти такой нежный цветок, как Люсиль. Старомодно-наивны итальянские друзья Коринны, но за ними стоят традиции галантности, почитания красоты, искусства. Наиболее полно типичное и индивидуальное воплощено в возлюбленном Коринны лорде Нельвиле. Он тоже - настоящий романтический герой, способный на смелый поступок, на сильную любовь. Но именно в сравнении [223] с Коринной очевидна его пассивность перед жизнью и неспособность стать духовно свободным. Есть сходство между ним и Рене, но в отличие от шатобрианского героя сложность характера Нельвиля обоснована не только присущей человеку «смутностью страстей», но и жизненными обстоятельствами, воспитанием, формирующимся под воздействием среды.

Сочетание традиций с новым мироощущением запечатлено в эпизодах романа, где Нельвиль знакомится с памятниками древности. Жермена де Сталь идет за XVIII веком в его преклонении перед гармонией античного мира. Но для нее это также напоминание об истории человеческого гения, о его поступательном движении. И вновь возникает сравнение (вернее, противопоставление) де Сталь и Шатобриана. Рене, созерцая памятники древности, видит неумолимость разрушающего действия времени. Для Коринны же они - подтверждение силы и несокрушимости человеческого гения, пусть даже его творения не вечны.

Сочинения Жермены де Сталь оказали существенное влияние на творчество А. С. Пушкина. Он не только цитировал ее мысли в своих произведениях, но и нарисовал в неоконченной повести «Рославлев» ее портрет. Когда в «Сыне Отечества» в 1825 г. появилась критическая заметка о Жермене де Сталь, Пушкин написал в защиту писательницы статью в «Московский телеграф», где с похвалой отзывался о ее вышедшей посмертно книге «Десять лет в изгнании» (1820), особо обращая внимание на ту часть книги, где описывается Россия: «Г-жа Сталь оставила Россию как священное убежище, как семейство, в которое она была принята с доверенностию и радушием. Исполняя долг благородного сердца, она говорит об нас с уважением и скромностию, с полнотою душевною хвалит, порицает осторожно, не выносит сора из избы! Будем же и мы благодарны знаменитой гостье нашей: почтим ее славную память, как она почтила гостеприимство наше...»*.