Файл: Риккерт_ ФИЛОСОФИЯ ЖИЗНИ (Киев 1998).pdf

тавляем.  Но из  предыдущего ясно, что это  или-или  имеет  место 

и при процессе суждения,  который совершенно развился в ясный 
процесс утверждения  или отрицания. Такое суждение,  поэтому, 
ведет не к безучастному рассмотрению,  в процессе утверждения 
или отрицания  выражается одобрение или неодобрение, отноше^ 
ние к ценности. Пока представления только представляются, они 
приходят и уходят без вмешательства в это с нашей стороны.  Но, 
как мы  их чувствуем приятными  или  неприятными,  как мы  к ним 

стремимся  или отталкиваем их, когда мы хотим, так мы соглаша­
емся  с  ними  или  отклоняем  их,  когда  мы  рассуждаем.  Таким 
образом, тогда как беглый взгляд на процессы мышления и поз­

нания схватывает процессы  представления  и суждения  и  проти­
вопоставляет чувствованию  и желанию,  как взаимно связанные, 

мы  думаем,  —  если  вообще  можно  делать  такое  разделение 
психических  процессов,  —  что  процесс  представления  должен 
быть отнесен  в один класс, а утверждающие и отрицающие суж­

дения  как взаимно  связанные  с чувствованиями  и желаниями  в 
другой  класс.  В совершенно  развитом  суждении,  и  именно  как 
существенное для его логического смысла, заключается  «практи­
ческое» отношение,  которое в утверждении нечто одобряет или 

признает, в отрицании нечто отвергает.

Так как действительное для  суждения  должно быть действи­

тельно и для познавания, потому что всякое познавание выража­
ется  в совершенно развитых суждениях, то из родства,  которое 
суждение имеет с желанием и чувствованием, оказывается, что и 

при чисто те о р е ти ч е ско м  познавании речь и д е т об отнош е­
нии к ценности. Нет надобности приводить для этого еще отдель­
ное  доказательство.  Только  по  отношению  к  ценностям  имеет 

смысл альтернативное отношение одобрения  или неодобрения. 
То,  что  я  утверждаю,  должно  мне  нравиться, то  что я  отрицаю* 
должно возбуждать мое недовольство.  Познавание, таким обра­
зом, есть процесс,  который определяется чувствами, а чувства с 
психологической точки  зрения  всегда удовольствие  или  неудо­
вольствие.  Как  бы  странно  ни  звучало  это,  что  удовольствие 
или неудовольствие руководят всяким познаванием, однако это 

только несомненный  вывод из учения,  что в совершенно разви­
том суждении к представлениям  привходит обсуждение, то есть 
утверждение или отрицание, благодаря  которым из представле­

ний вообще впервые только получается  познание.

Далее,  нам нет также надобности еще особенно  показывать, 

что  эта  истина  имеет  значение  опять-таки  независимо  от  всех 

психологических теорий. Даже немыслимо, чтобы  нас могло по­

буждать к согласию или отклонению что-нибудь иное, чем чувст­

во, выражающееся в утверждении или отрицании. Да, эта «прак­

82

тическая»  природа всякого познавания,  которая принципиально 
отделяется от всякого простого процесса представления, должна 
быть принята даже и теми,  которые видят познание в согласова­

нии  представлений  с  их  предметом.  Они  не  смогут утверждать, 

что само согласование для  них всякий раз прямо может служить 

критерием истины.  И  именно не только  потому, что вещи в себе 
никогда не  могут сравниваться  с представлениями,  непосредст­
венное чувство не может быть для  них критерием, на основании 
которого они решают, выполнило ли их познавание свою задачу, 
но  даже  если  бы  вещи  могли  привлекаться  для  сравнения  с 
представлениями, все же познавание не достигло бы чего-нибудь 

другого, выходящего за пределы соответственного чувствам кри­
терия,  потому  что  по  своей логической  сущности оно  есть про­

цесс утверждения  или отрицания, и  потому что, таким образом, 
положение, что вещи согласуются с представлениями, только тог­

да можно утверждать, стало быть, можно признавать, когда оно 
благодаря чувству добивается признания, утверждения.

Таким образом, мы достигли своего результата независимо не 

только от всякой психологической теории, но и от всех предпо­

сылок  о  трансцендентном  бытии.  На  какую  бы  гносеологичес­

кую точку зрения  ни  стать,  всегда  остается  очевидным:  всякое 

убеждение о познавании, в конце концов, должно основываться 

на чувстве,  и чувства,  стало быть,  руководят нашим познанием. 

Самый акт познания может состоять только в признании ценнос­
ти чувства,  а отсюда  прямо следует: 

познавание е с т ь  процесс 

признания  или  отверж ения.  На  это  можно  было  не  обращать 
внимания только до тех пор,  пока суждение считалось разложен 
нием  или  связыванием  представлений  и  не обращали  внимания 
на то, что собственно логическое зерно суждения, процесс утвер­

ждения  или отрицания, одобрения  или неодобрения,  есть отно­

шение  к ценности.

Чтобы подчеркнуть характерное этого нового понятия позна­

ния,  мы  еще  раз  укажем  на  мысли,  с  которыми Дильтей  делал 
попытку  разрешить  вопрос о  реальности  «внешнего  мира».  Он 

требует,  как  мы  знаем,  чтобы  в  этой  проблеме  не  исходили  из 

чистого представляющего сознания, а в другом месте* он также 
совершенно обще ставит в упрек теории познания, что она объяс­
няет познание из обстоятельства, относящегося к простому про­
цессу представления. Теперь в 

одном отношении мы безусловно 

согласны с этим упреком.  Познавание не есть процесс представ­

ления.  Но у Дильтея центр тяжести не в этой мысли, да, он и эт6 

понимает собственно вовсе не так. Он хочет рассматривать тео­

*  Einleitung  in  die  Geisteswissenschaften.  1,  (1883). Vorrede,  S . XVII.

83

ретического субъекта вообще не изолированно, а мы никогда не 
можем допустить, чтобы  не только познающий,  но  и 

весь чело­

век  в  многообразии  его  способностей  должен  был  быть  поло­

жен  в  основу  исследования  познания  и  его  понятий.  Напротив, 

ничего нельзя возразить,  поскольку речь идет только о психоло­
гическом  генезисе этих  понятий.  Но до  этого психологического 
генезиса нам нет ровно  никакого дела.  В теории  познания спра­
шивается  о  понятии познавания  и  объективности  его функций, 
и  там  совершенно  необходимо  изолировать  и  отдельно  обсуж­

дать  познающий субъект.  Нисколько  не  вредит делу,  если  в его 
жилах течет  не  «действительная  кровь»,  а только  «утонченный 
сок  разума  как  простая  мыслительная  деятельность».  Ведь  мы 
х о т и м  узнать  только  сущность  мышления  и  его  способность  к 
объективности.  Итак, ошибка лежит не в 

одностороннем интел- 

лектуалистическом  понимании,  как думает Дильтей,  но в л о ж ­

ном понимании  интеллекта и  познания,  и это ложное понимание 
в основе еще разделяет сам Дильтей.  У него нигде не выяснено, 

что разум, сама деятельность мышления, даже когда она рассмат­
ривается  совершенно  обособленно от  прочей душевной жизни, 
далека от того, чтобы быть только процессом представления, что, 
следовательно,  изолированно  мыслимое  чистое  познавание  по 
своей логической сущности также есть отношение к ценности.

Лишь  поскольку  интеллект  рассматривается  как  чистый  про­

цесс представления  при  интеллектуалистическом значении  «по­

ложения феноменальности» невозможно решение проблемы тран­
сцендентности.  Напротив, если к интеллекту причисляется утвер­
ждающее или отрицающее суждение, то и при интеллектуалисти­
ческом значении, наш вопрос о предмете познания  приобретает 

иной  вид,  и  при том  в решающем  пункте.  Потребность  именно в 

трансцендентной действительности, знаками или отображениями 

которой должны быть представления, теперь уже совершенно не 

имеет места. Ведь познающий субъект может овладеть тем, к чему 

он стремится в познавании не благодаря представлениям, а толь­
ко  благодаря  процессам  утверждения  или  отрицания.  Но  этим 
нам  предуказывается также  путь,  который  мы должны  избрать, 
чтобы  найти  предмет  познания.  Теперь  речь  идет  о  том,  чтобы 

установить не то, что представляет, а то, что утверждает или отри­

цает, то есть то, что признается в суждении или отвергается, а для 

этой  цели мы прежде всего еще ближе должны  познакомиться с 
чувством, на котором основывается познание и которое им руко­
водит«  До  сих  пор  мы  подчеркивали  только  родство,  которое 
есть у познавании с хотением и чувствованием, чтобы по возмож­
ности  до  основания  разрушить  привычный  взгляд,  который  ви­

дит  в  познавании только состоящий  из  представлений  процесс.

84

Теперь мы должны обратить внимание также на различие между 

обоими процессами и, таким образом, отграничить чувство исти­

ны от других чувств.

IV.  Необходимость  в  суждении

Во всяком познании, как мы видели, признается ценность.  Как 

мы  различаем эту ценность от других ценностей,  с  которыми  мы 
соглашаемся?  Прежде всего мы здесь говорим только о том, что 

мы все делаем, и оставляем вопрос о праве на это пока в стороне.

Чувственному удовольствию,  которое связано с представлени­

ем,  мы  придаем  значение  только  постольку,  поскольку  мы  его 
чувствуем.  Мы  не  спрашиваем  о том,  всегда ли  это  представле­
ние будет иметь для  нас ценность,  или если  мы спрашиваем, то в 
большинстве случаев убеждаемся,  что тут этого  нет.  Мы  можем 
очень хорошо себе представить,  что  при других условиях то же 

представление  не  обладает  для  нас  ровно  никакой  ценностью. 

Гедоническое обсуждение,  —  назовем  его так,  —  стало  быть, 

действительно только для  индивидуального Л  в том  месте прос­
транства  и  в том  пункте  времени,  где  именно  индивидуум  испы­
тывает удовольствие.

Напротив, в ценности, которую мы признаем в суждении, сущ­

ность заключается  в совершенно ином.  Мы здесь также  конста­

тируем  нечто,  что  мы  не  можем  описать  иначе,  как  назвав  его 
чувством, удовольствием, в котором стремление к познанию нахо­
дится  в  покое,  и  мы  называем  это  чувство 

уверенностью .  При 

всех  непосредственно  достоверных  суждениях  мы  говорим  об 

очевидности, а суждения  не непосредственно очевидные должны 
быть также сведены  к очевидности для  нашего полного удовлет­

ворения. Но хотя содержание сознания, приносящее с собой это 

удовольствие уверенности, совершенно преходяще, тем не менее 
чувству,  определяющему  на*ше утверждение  или отрицание,  мы 

Ьрйда1ем  совершенно  иное  значение,  чем  другим  чувствам.  Мы 

твердо убеждены в том, что суждение,  к которому мы получили 

повод, должно быть высказано для  всякого места и для  всякого 

времени. Представления, например, ряд звуков, приходят и уходят, 
но суждение, что я их слышал, хотя звуки безразличнейшая вещь 
в мире,  имеет 

длящееся значение,  выходящее за их предел  пос­

тольку,  поскольку немыслимо, чтобы я когда-нибудь мог сказать: 

нет, я не слышал звуков. При всяком суждении, в момент, когда я 
рассуждаю, я  предполагаю, что я  нечто  признаю, что 

д е й ств и ­

те л ьн о   вне  времени,  независимо  от  наличного  в  данный  мо­
мент  чувства  ценности,  и  эта  вера  во  вне-временное  значение, 
обладает свойством превращать 

логическое обсуждение, —   на- 

збвём так утверждение или отрицание,  — в гедоническое.

85

Итак, очевидность, с психологической точки зрения есть именно 

чувство удовольствия,  но она вместе с тем связана с тем свойст­

вом, —  которого недостает другим чувствам, — что она сообщает 

суждению вне-временное значение,  и этим придает ему ценность 
для нас, которая никаким чувством удовольствия иначе не порож­
дается. Но отсюда для нашей проблемы получается очень важное 
следствие.  Признаваемая  во  всяком  суждении  ценность, так  как 
она вне-временна, независима от всякого индивидуального содер­

жания сознания, которое мы представляем и которое, как времен­

ной образ, должно иметь начало и  конец. Да, мы можем сказать 

еще больше. Чувству, с которым мы соглашаемся в суждении, мы 
придаем не только независимое от нас значение, но мы пережива­
ем в нем нечто, от чего мы зависим. Я чувствую себя, когда я хочу 

рассуждать,  вместе с тем 

связанным чувством очевидности^ кото­

рым  я  согласен,  то  есть  я  не  могу  произвольно  утверждать  или 
отрицать. Я чувствую себя определяемым силой, которой я подчи­
няюсь,  с  которой я  сообразуюсь  и  которую я  признаю для  себя 

обязательной. Эта над-индивидуальная сила не может быть отри­

цаема никем, кто допускает, что никогда не безразлично, отвечать 
на однозначный вопрос нет или да, что, напротив, должно утверж­

дать или отрицать. То или другое суждение, следовательно, всегда 

неизбежно.  Когда я  слышу  звуки  и  вообще  хочу  рассуждать,  я, 
безусловно, вынужден рассуждать, что я слышу звуки.  Без такой 
необходимости я  нахожусь  в состоянии  неуверенности и  не рас­

суждаю вообще, или во всяком случае знаю, что я не должен был 
рассуждать. Итак, чувство, которое я утверждаю в суждении, сооб­
щает моему суждению характер безусловной 

необходимости.

Эта необходимость под названием  «необходимости в мышле­

нии»  —  обычное  понятие  логики  и  теории  познания,  но  мы 

должны отметить, что мы о нем здесь говорим в особом смысле. 

Именно, обыкновенно в ней  видят принцип достоверности, 

кото­

рый отличается от т о й  достоверности, которой обладает «опыт». 
Едва ли  есть надобность особенно отмечать, что в этом смысле 

здесь это слово  не может пониматься.  Необходимость,  о  кото­

рой мы  говорим, есть у 

всякого суждения, которое достоверно, 

стало быть, также у всякого опыта. Да, у нас речь идет именно о 

том, чтобы отметить, что и при простом  констатировании факта 
сознания  всегда следует говорить о признании  необходимости, 
долженствовании  рассуждать так,  а  не  иначе.  Поэтому,  мы  эту 

необходимость, образующую основание 

всех суждений, чтобы 

яснее  можно  было  подчеркнуть  ее  смысл,  назовем 

необходи­

м о сть ю  в суждении.

Мы предпочитаем это выражение слову необходимость в мыш­

лении  уже  потому,  что  слово  мышление  может обозначать  как

86