Файл: Риккерт_ ФИЛОСОФИЯ ЖИЗНИ (Киев 1998).pdf

зываются  последним основанием не только желающей, но и чис­
то теоретической деятельности.

Но значение этого результата может быть нуждается  в даль­

нейшем  разъяснении. Именно,  можно было бы сказать следую­
щее.  Между долженствованием,  определяющим  наши  волевые 

действия  и долженствованием,  которое  мы  признаем  в сужде­

нии,  существует  различие,  которое  важно  именно  по  отноше­
нию  к вопросу,  как далеко наш  результат выводит нас за преде­

лы  теории  познания.  Абсолютная  действительность  долга, 

по-прежнему, должна быть  подвергнута сомнению с чисто тео­
ретической, научной точки зрения,  и голос совести, руководящий 

желающим человеком, следует рассматривать как индивидуаль­

ный  образ.  По  отношению  к  интеллектуальной  совести  такая 

чисто теоретическая точка зрения,  конечно, более невозможна, 
так  как  и  наше  знание  в  конечном  счете  покоится  на  нашей 

интеллектуальной совести и  поэтому всякий, кто борется  против 
притязаний этой совести на абсолютную действительность, опи­
рается  при этом  на самое совесть, следовательно, должен приз­
нать то,  против чего  он борется.  Но  интеллектуальная  совесть 
ручается только за мир интеллектуальных ценностей, а для дру­
гих областей философии,  как  например, для этики, это обстоя­

тельство  не  имеет  значения.  Если  я  не 

хочу признать  долга  и 

совести,  которые  руководят  моими  поступками,  то  никто  не  в 
состоянии  мне доказать их абсолютное значение. Напротив, это 

исключительно мое решение  повиноваться  совести,  которая за­
ведует всей этической жизнью, а для  науки всякое  решение есть 
индивидуальный факт.  Итак, чисто теоретический,  научный че­

ловек никогда не  может стать  по ту сторону истины  и лжи, хотя 
он  все  же  всегда  стоит  по  ту  сторону добра  и  зла  и,  следова­
тельно, для философских проблем, лежащих вне теории  позна­

ния,  все остается  по-старому.

Однако это  верно только до тех пор,  пока  понятие совести  и 

долга в этической области понимают слишком узко, т. е.  имеют в 

виду  по  содержанию  уже  определенную  форму  нравственного 
императива.  Если мы  возьмем понятие совести, руководящее же­

лающим человеком, точно так же, как понятие логической совести, 
чисто  формально,  то  только  что  отмеченное  принципиальное 

различие но отношению к безусловному значению отпадает. Это, 
конечно,  верно,  что  значение  сознания  долга  для  желающего 

человека в конечном счете основывается на решении воли,  пото­

му что  всякий, чтобы  поступать по совести  и долгу,  должен 

х о ­

т е т ь  поступать только по совести  и долгу,  и точно так  же вер­
но, что это решение повиноваться чувству долга, которое руково­

дит всей  нравственной жизнью, не может быть более доказано в

157

его необходимости.  Но такое заключение, как мы видели, являет­
ся также предпосылкой теоретического познавания. 

Воля к исти­

не необходима,  если  признать  в эмпирическом  индивидуальном 

субъекте  интеллектуальную совесть,  да,  мы  можем сказать, что 

только там  стремление  к  истине  существует  совершенно чисто, 

где мы соглашаемся с необходимостью в суждении только пото­
му, что мы желаем истины, точно так же,  как мы  поступаем нрав­
ственно только тогда,  когда мы добровольно подчиняемся  нрав­

ственному закону  и  воспринимаем его  в  нашей  воле. Поэтому  и 

познавание  в  конечном  счете  покоится  на  решении  воли,  на 

sit 

venia verbo15, 

осуществлении  и  поэтому всякий,  кто становится 

вообще на теоретическую точку зрения,  уже совершил  это осу­
ществление, уже принял решение повиноваться совести и долгу.

Итак,  мы  пришли  к  понятию 

логической  автономии,  и  уже 

более нельзя понимать автономию желающего человека с теоре­

тической точки  зрения  в ее абсолютном  значении.  Оба  понятия 

имеют один  и тот же базис в сознательной, добровольно подчи­
няющейся  долгу воле.  Решение управляет не только этической, 
но и  научной жизнью.  Да,  можно  прямо-таки  сказать,  что логи­

ческая совесть есть только особая  форма этической совести  во­
обще. Доказательство,  что долженствование  в логическом зак­

лючается в понятии прежде, чем бытие,  ведет к учению о «прима­
те практического разума»  в самом решительном значении слова. 

Признание  логического  долженствования  есть  род  исполнения 

долга вообще, и этим основное понятие этики, совесть, участвует 

вместе с тем  в логической  важности  истинного или абсолютной 
несомненности.

Достаточно того, что мы указали таким образом самый общий 

принцип, благодаря  которому теория  познания  выходит за пре­

делы самой себя  и  ведет туда,  где лежит исходный пункт всякой 
философии,  именно  к  понятию абсолютной  ценности  или дол­
женствования  и  признающей  ценность  воли  вообще. Этим  пре­
одолевается  противоположение теоретического и  практическо­

го,  и,  таким  образом,  вместе с тем  находится  не только базис 

для  наукоучения  и этики,  но мы  видим также, что в этих поняти­
ях  заключается  общий  корень 

всех философских  дисциплин, 

так как философия занимается  вообще  ценностями  и  нормами 
своего  признания.

Это определение понятия философии не произвольно.  Конеч­

но,  задачи этой  науки  менялись,  и  именно  потому,  что филосо­

фия первоначально была всеобъемлющей  наукой,  и только пос­

тепенно освободилась от различных разветвлений, которые отно­
сятся  к  различным областям  Исследования.  Но с тех  пор,  как и 

психология начинает становиться специальной наукой, этот про­

цесс освобождения в  принципе завершен;  всякая область бытия 

теперь претендует на особую науку для себя. Однако вследствие 
этого  философия  не  стала  излишней,  но  задача,  которой  она 

прежде  себя  посвящала  наряду с другими  задачами,  выступает 

теперь только  в  полной  чистоте. Философия  оставляет все 

бы­

ти е   специальным  наукам, чтобы  всюду  спрашивать  о  смысле. 
При этом она должна оставаться  в самом тесном соприкоснове­
нии со многими специальными науками,  но ее цели  и ее методы 
принципиально различны от целей и методов специальных наук. 
Как 

наука она противостоит наукам о бытии, и притом, естествен­

но,  не как наука о бытии ценностей,  но как наука о их значении, 
как наука о долженствовании.  Больше никакой задачи  при сов­
ременном состоянии  специальных  наук она  иметь  не 

м о ж е т,  и 

она необходимо 

должна иметь эту задачу.

Идея, что она из результатов всех наук должна созидать соб­

ственный  образ  мира,  должна быть  отклонена  потому,  что  она 
вовсе не показывает, что могла бы добавить при этом принципи­
ально  нового философия  к открытиям  специальных  наук.  Мне­

ние, что она должна наследовать  «сущность»  мира в противопо­

ложность «явлениям», утеряло всякий смысл потому, что проти­

воположение сущности явлениям стало проблематичным, и пото­
му, что науки с чисто проблематическим и непознаваемым объек­

том  не  существует.  Но  спрашивать  о  смысле  мира  и  значении 

ценностей люди  никогда не перестанут,  и на эти  вопросы  поэтот 
му  философия  пытается  дать  ответ.  Только  тогда  можно  было 

бы  отклонить  задачу,  которую должна  себе  поставить  филосо­

фия  как  наука о  ценностях,  если  бы  можно  было  показать,  что 

все  ценности суть чисто индивидуальные образы,  и проблема их 
надиндивидуального значения  поэтому не научная  проблема.

Но  такое  доказательство  никогда  не  будет  приведено.  Оно 

наталкивается на гносеологические рассуждения, которые мы здесь 
развили,  и  постольку  основания теории  познания  суть  вместе  с 

тем  основания  всей  философии.  Вера  в  относительность  всех 

ценностей есть предрассудок, догма,  которая  не может устоять 
против трансцендентальной философии. Мы проследили доказа­

тельство  этому только  до  тех  пор,  пока  мы  пришли  к  понятиям 

субъекта,  признающего надиндивидуальные ценности вообще и 

трансцендентного долженствования,  но уже этих понятий доста­
точно, чтобы доказать неизбежность проблемы философии  как 

науки  о  ценностях,  а  именно  такой  философии,  которая  нечто 

большее, чем  просто теория  познания. До сих пор мы ограничи­

вались разработкой ценностей, которые лежат в основании науч­
ной деятельности. Можем ли мы на этом остановиться? Не долж­
ны  ли  мы  пойти  дальше  и  спросить,  существуют  ли  ценности

159

абсолютного  значения  только  для  человека  науки?  Но  наука 

только часть более  великой  связи,  которую  мы  называем 

куль- 

турой*, а в культурной жизни  выступают,  не считая уже  назван­
ных этических основных понятий, еще другие ценности, например, 
ценности государства, искусства,  религии, также с притязанием на 
необходимость  и обязательность для всякого. Оправдывается ли 

это притязание? Это также  неизбежный  вопрос.

Чтобы  ответить на него,  философия должна обратиться  к по­

пытке  прежде  всего  отыскать  в  культурной  жизни  различные 
группы оценок, а потом эти ценности  исследовать с точки зрения 
их значения. Таким образом, они превратятся в политику, эстетику, 

философию религии.  Их расчленение, естественно,  нельзя  вывес­
ти  гносеологически.  Она  должна,  чтобы  приобрести  основание 
для своего разделения, прежде всего обратиться к истории. Только 
таким  образом  она  может  узнать  все,  что  становится  для  нее 

проблемой**,  и только позже она должна вспомнить о том, чтобы 

систематизировать  найденные  в  исторической  жизни  ценности. 

Но оправдание для  исследования  исторического не только исто­
рически,  но и  «критически»,  по его надисторическому содержа­
нию,  она  получает  от  теории  познания,  и  если  она  нашла  под 

руководством истории свою проблему, то и ее задачи  приобрета­

ют форму  всюду по  аналогии  с  задачами теории  познания.

Да,  значение наукоучения  простирается еще дальше. Точно так 

же,  как философские исследования  получают в теории  познания 
всеобщее оправдание своей  постановки вопроса,  они  и дальше в 
частностях  должны  всегда  сообразоваться  с  теорией  познания. 
Всякая наука подчинена логическим нормам, стало быть, и всякая 

часть философии. Часть, основания которой мы здесь разработа­
ли, наукоучение или научное исследование логических норм, в извес­
тном  отношении  находится  на  самой  прочной  почве,  потому  что 

здесь наука имеет дело только с самой собою  и логическое луч­

ше  всего  можно  понять  научно.  Но  поэтому  именно  должно 
иметь решающее значение сравнение человека политики,  искусст­
ва  и  религии  с  человеком  науки  и  для  сущности  политических, 
художественных и религиозных ценностей, и для их обоснования.

И  религия,  например,  притязает на то,  чтобы учить  «истине». 

Что может значить эта  религиозная  истина наряду с научной?  На

О  понятии  культуры  ср.  мою  статью: 

Kulturwissenschaft  und  Natur­

wissenschaft. 

(1889).  S.  20 

ff. 

[Рус.  пер.  стр. 

11].

И  здесь должна  быть  оставлена  попытка опереть  философию  на  психо­

логию.  Деление  на  различные  роды  психического  бытия  только  тогда  дос­
тигает  цели,  если  эти  различные  роды  приобретаются  уже  по  отношению  к 
различным  областям  культуры,  стало  быть,  не  психологически.  Это  один  из 
пунктов,  в  котором  и  Кант еще  многое  представлял  психологически.

•160

такой вопрос можно ответить только тогда» когда сущность науч­

ной  истины  уже  известна.  Религиозный  человек верит  в транс­
цендентную  реальность,  которая  вместе с тем есть содержание 
абсолютно  ценного.  Без теории  познания  в это понятие  нельзя 
было бы внести никакой ясности.  Искусство хочет представлять 

действительность. Что означает эстетический образ в сравнении 

с научным образованием понятий? Что такое действительность, 
которую подразумевает художник? Есть ли это то, что с гносео­

логической  точки  зрения  должно  пониматься  под объективной 
действительностью? Может ли искусство отображать эту дейст­

вительность, как полагает натурализм, или и в искусстве возмож­
но  только  преобразование  действительного  по  определенным 
нормам и  идеалам, и, стало быть, можно считать только  «идеа­

листическую» эстетику сущностью искусства? Достаточно толь­

ко этих замечаний, чтобы показать, что эстетика, как философия 
религии, не может обойтись без гносеологического ориентирова­
ния и  поэтому можно остановиться  на этих замечаниях.

В заключение мы хотели бы отметить несколько точнее толь­

ко  еще  одну  проблему,  на  которой  можно  пояснить  важность 
гносеологических  исследований  для  труднейших  и  важнейших 
вопросов  философии,  и  это  опять  связано  с  уже  много  раз 
приводившимся в качестве примера понятием причинности, имен­
но  на  проблеме  свободы.  Мы уже  однажды  касались  ее,  когда 
указывали но трудность сделать принципиальное различие в цен­

ности между объектами, которые все возникают с одной и той же 

причинной необходимостью. 

Долженствование, по-видимону, те­

рцет  свой  смысл  о  сравнении  с 

принуждением.  Виндельбакд 

именно в этом отношении  говорил об антиномии сознания и она 
особенно проявляется в отношении между нормами и естествен­
ными  законами6.  Ясно,  что этот  пункт  решающей  важности для 
всей  философии,  если  под  ней  подразумевать  науку о  ценнос­

тях.  В  случае если  бы  антиномия  действительно  существовала, 

примирение противоположения теоретического и практического 
человека, примирение, о котором мы говорили выше, и следова­
тельно, оправдание всеобщей науки о ценностях не достигалось 
бы. Тогда мы  имели бы, действительно, два законодательства с 
неизбежным антагонизмом.

Мо  фактически доказательство логического приоритета дол­

женствования  перед бытием разрешает эту антиномию.  Прежде 

вс«го  ясно,  что  форма  закономерности  природы  только  тогда 
обладает объективным значением, когда она сама обосновывает­

ся в норме, и из этого следует, что без признания долженствова-

0  Ср.  Präludien,  2 Aufl.,  S.  361  ff. 

[Рус.  пер.  стр. 

195 

сл.].

6  Риккерт

161