Файл: Риккерт_ ФИЛОСОФИЯ ЖИЗНИ (Киев 1998).pdf

тельно и никакой науки.  Наоборот,  как 

философия, эта апология 

отдачи, симпатии, достижения 

здесь сущего, привета повышению 

полноты  знаменует  только  половинчатость,  как  бы  громко  ни 
звучали  наши  слова.  Как  раз  от  мнимого  «нового  отношения  к 

делу»  философов должны самым основательным образом  изба­

виться,  чтобы  вновь  при  помощи  мысли  овладеть  миром,  а  не 
погружаться  в  одну его  интуицию.

Правда,  слово  «ингуиция»  имеет  различные значения,  на что 

теперь же  необходимо  особо  указать,  чтобы  не было  никакого 

недоразумения  в том, против какого вида интуитивизма мы здесь 
протестуем.

Говорят  о  «гениальной»  интуиции  и  противопоставляют  ее 

«трезвому» рассудочному познанию, которое нуждается  в косты­

лях логического мышления.  Если тут имеется  в виду,  что иногда 
человеку свойственно прозревать истину,  которую он не в состо­
янии  облечь  в  форму  обоснованного  знания,  то  против  этого 

нечего  возразить. Действительно, такой способностью обладает 
не только  гений,  но  и  всякий  человек,  которого случайно с точ­
ки зрения  науки что-либо  «осеняет».  Мысль не всегда становит­

ся  тотчас  же  ясной.  Оказывается  необходимым  разобраться  в 
том  способе,  каким  она  возникает  в  уме.  Но  это  относится  к 
психологии  познания, из чего не  может получиться никакой инту­
итивной философии.  Нас интересует не  постепенное возникнове­

ние  мыслей,  но  их  готовая  структура.  Истина,  интуитивная  в  вы­
шеуказанном смысле слова,  как что-то выхваченное и  прозревае- 
мое,  по сравнению с логически  продуманной, теоретически ока­

зывается  несовершенной и означает лишь способ к познанию,  не 

идеал  его.  Это  отдает  рассудочностью,  но  все  же  правильно. 

Далее еще одно значение можно связывать с «cognitio intuitiva»9. 
Оно  не  играет  почти  никакой  роли  в  философии жизни  нашего 

времени.  На  нее  можно  указать лишь  для  того,  чтобы  отличить 
как ее противоположность ту интуицию,  которая имеет значение в 
модной  философии. Это тот рода  интуиции,  который  мы  имеем, 
например,  у  Плотина  или  у  мистиков  средневековья  (Мейстер 
Экхарт),  или же у  рационалиста  Спинозы  и  еще  позже  у  после- 
кантовских немецких идеалистов. Она  носит наименование  «ин­

теллектуального созерцания».  Ее стороннику она представляет­
ся  таким способом познания,  который возвышается  над логичес­

ким  знанием  и, таким образом,  восстанавливает  «то единство», 
которое разрушается «рассудком»  (ratio). Она дальше всего отсто­
ит от непосредственного, 

по  сю  сторону совершающегося,  пе­

реживания современного интуитивизма.  Ни  в  коем случае она не 
может  быть  руководящей  для  широко  распространенных  тече­
ний  нашего  времени.

Нам незачем ставить вопрос, существует ли подобное убиваю­

щее всякую живую жизнь интуитивное познание,  к какому стре­
мится  «отрешенный» созерцающий  Бога мистик, или оно в таком 
своем  виде  уже  не  может  называться  «знанием»,  раз  понятию 
познания мы желаем придавать ясный теоретический смысл. Этот 
вопрос  можно  было  бы  разрешить  в  контексте  общей  теории 
созерцательной жизни,  которая не ограничивается областью тео­
ретического созерцания;  мы же говорим здесь о познании,  кото­
рое  стремится  к  научной  жизни,  и  имеем  дело  только  с  тем 
интуитивизмом,  который  в  своей  философии  жизни  отвергает 
понятие рассудка, так как он умерщвляет непосредственную 

зем­

ную жизнь.  Наша  критика  не  касается  тех  случаев,  в  которых 
интуитивизм  превращается  в  мистику или  интеллектуальное со­

зерцание, что теперь подчас случается, так как здесь он выходит 
из той области, для  которой подходит модный лозунг жизни.

Точно так же мы должны оставить в стороне всякую интуицию 

художника. В музыке, живописи, пластике и архитектуре никто не 
станет выдавать свои произведения за философию.  Наоборот,  в 
поэзии смешение скорей возможно. Поэт, подобно философу,поль­
зуется речью и обладает атеоретической способностью так приме­
нять  значения  слов,  что  их соединения дают  наглядные  образы. 

На  чем  это  основывается  и  в  каком  отношении  эти  не  просто  в 

жизни жизненные атеоретические наглядности стоят к непосредс­
твенной  наглядности  переживаний,  нам  нечего здесь  рассматри­

вать.  Легко  можно  было  бы  показать,  что  и  в  них  также  дело 
идет об оформлении чистой жизни. Они, правда, носят всегда наг­

лядный характер и поэтому стоят ближе, чем теоретическое поня­
тие  к  наглядности  живой  жизни, —  могут  больше  брать  от  нее. 
Эта способность свойственна не одним только поэтам, но ею обла­
дают многие.  Но может также быть, что в философских сочинени­
ях то и дело будут попадаться составные части,  которые выводят 
нас за границы  доступного  понятию,тем  не менее,  наряду с этим 
сохраняют позитивное теоретическое значение постольку, посколь­
ку они дают возможность осознать 

отличие наглядного от теоре- 

тически-познаваемого.  Но  из-за  одного  этого  эстетическую  наг­
лядность  нельзя  превращать  в  орудие  философии.  И  здесь  ско­
рее  нужно различить  разнообразные виды  созерцания  и  уяснить 
значение того его вида, который приводит к познанию. Для полу­

чения философского «мировоззрения»  поэтическая  интуиция  не 

пригодна уже  потому,  что  подобно  всякому  другому  воззрению 
художника  на  конкретную жизнь,  она  по  самой  своей  сущности 

ограничивается одной только  wc/776/o мира.  Поэтически  нагляд­

ное  должно  иметь  границы.  Безграничное  схватывается  только 
понятием. Эстетическая интуиция поэтому, подобно мистической,

320

хотя и по другим соображениям, чем последняя, не может помочь 

гом, где дело идет о выяснении возможности интуитивной фило­

софии  жизни.  Основой  философии  не  может  служить  никакая 
вненаучная  интуиция, не может она лежать и в основе философии 

жизни.

Наконец, опровержение интуитивизма предполагает, что предс­

тавители интуитивной философии под значением слова интуиция 
разумеют  то,  что  контрастирует  со  всеми  понятиями  рассудка. 

Если интуитивист полагает, что философ нуждается в целях поз­

нания  не  только  в  мышлении,  но  также  и  в  наглядности,  то 

против  этого  ничего  нельзя  возразить.  Но  это  сводится  к тому 
взгляду, который теперь никем серьезно не оспаривается, и здесь, 

само собой разумеется,  не может быть места философии интуи­
тивно воспринимаемой жизни.  Если  мы желаем сохранить выра­
жение  «интуиция»  в  качестве  термина,  то  созерцание  или  наг­
лядность должны быть  противоположностью логического  мыш­
ления,  и как только мы  придадим им это значение,  исчезает вся­

кое  интуитивное  «познание». Скорее в каждое 

познание входят 

как момент наглядности, так и момент понятия. Тем самым интуи­

тивизм поколеблен  в своих основах.  Без  выраженного в поняти­

ях принципа отбора невозможна 

никакая философия.

По  крайней  мере,  интуитивист  не  сомневается,  что  нагляд­

ность должна снабдить его чем-то  новым,  и уж это показывает, 

что  одна  только  наглядность  не  дает  познания.  Не  будут  же 
спорить  против того,  что для  раскрытия  нового  нужно  мышле­

ние?  В известном смысле,  конечно,  всякое переживание «ново», 

благодаря  чему кажется  ненужным  какой-либо принцип  отбора. 

Но  новое  в  этом  смысле  не  имеет  никакого  теоретического 
значения. Это можно показать воочию на примере детской шутки. 

Любопытному мальчику обещают показать что-то, чего еще ни­

когда  никто  не  видел  и  не увидит.  Берут  орех,  разбивают его, 
показывают ядрышко и съедают. Тем самым сделанное обеща­

ние  выполнено. Любопытный обманут и тем основательнее, чем 

более  «интуитивно»  он собирался  воспринимать орех.  С.одно­

го  только  взгляда  на  новое  не  «проживешь».

В этом должен убедиться  и жадный до переживаний  интуити­

вист:  философ  не  находит  ничего  для  себя  хорошего  в  одной 

только новизне. Орех должен стать под знак вопроса, т.  е.  прев­

ратиться в проблему, требующую своего раскрытия, только тогда 
•  шит ого разбивать, но раз нужно разрешить проблему, то нель- 

IH 

о г р а н и ч и т ь с я

одним соглядатайством,  но нужно переработать 

видимое  и  включить  его  в  свое  мышление.  В  том  случае,  если 
ишуиция  «In  nuce»10 видит все мироздание, то стоит разгрызать 

»ioi  орешек,  но тогда он не может ни  в  коем случае быть 

прос-

321

то й  интуицией.  В таком случае она должна создавать мировоз­

зрение  и  уже  в  силу  этого  быть  чем-то  большим  воззрения  на 

мир.  Мир,  как  целое,  нельзя  «наглядно  представлять».  Чистая 
интуиция  не  сможет даже  различить  пустышек от хороших оре­

хов,  если  она останется 

чисто воззрительной.

В настоящее время является  неблагодарной задачей бороться 

с интуитивизмом,  особенно в тех вопросах,  в которых он связан 
с философией жизни.  Наглядность и жизненность —  слова уже 
сами  по  себе  привлекательные  даже  взятые  порознь,  но  кто 
сможет  противостоять  «наглядной жизненности»  или  «жизнен­
ной  наглядности»?  В особенности  не пользуются симпатиями  в 

настоящее время супостат философии переживания — трезвый, 
не  наглядный,  не жизненный  рассудок и  все  рациональное,  что 

является его результатом,  и поэтому на обоснование своих мыс­

лей  не обращается особенного  внимания.  Рациональное  можно 
обосновывать, только признав его ранее.  Поскольку же человек 
хочет только жить,  он  готов отвергнуть всякий  «ratio».

Из философии, однако, рассудок никогда не может быть изгнан 

до конца, в силу чего преодоление рационализма или интеллектуа­
лизма, пользующееся теперь одобрением, никогда не может вести к 

преодолению  рассудка  или  интеллекта*.  От  логически  необосно­
ванного предрасположения к только наглядной жизни мы должны, 
наконец,  обратиться  снова  к  научной  философии.  Наконец!  Ибо 

уже прошло полстолетия с тех пор, как Ницше в своем «Рождении 

трагедии из духа музыки»  пошел  войною на созданного Сократом 

человека. Обязана ли философия «дионистическому» принципу чем- 

нибудь  новым  для  своего  положительного 

построения?  В  этом 

можно  сомневаться.  Сама  по  себе  борьба,  которую  вел  Ницше, 
неизбежна везде, где человек Сократа принимает образ филистера 
просвещения  с теми  своими чертами,  которые Гайм,  проникнутый 

духом романтики, считает присущим веку просвещения**. Но Сократ 

не был филистером просвещения, и Сократовский человек сохраня­

* 

На  это  я  указал  уже  в  1899  г.  в  статье  «Спор  об  атеизме  Фихте»  (Kant­

studien  IV  В.),  когда  «жизнь»  еще  не  была  столь  излюбленным  философским 

лозунгом,  полемизируя  с Джемсом  и  Паульсеном.  Борьба,  которую  Фихте  вел 
с  философией  «als  o b » 11  Форберга,  даже  и  сейчас  не  совсем  устарела.

** Ср.  Рудольф  Гайм,  Романтическая  школа.  Исследование  по  истории 

немецкой  духовной  культуры.  1870  г.,  стр.  88.

Там  говорится  по  поводу  «Филистера»  Тика:  «Мишенью  насмешки  главным 

образом  были...  совершенно  исключительная  прозаическая  надменная  муд­

рость  филистера просвещения,  тривиальность  и безвкусие  просветителей».  Так 
как  Ницше  гордился  своим  изобретением  слова  «филистер  просвещения»,  то 
исключается  возможность  знания  им  этого  места.  Данная  Гаймом  критика  Ш о­
пенгауэра  возмутила  его  романтическое  сердце.  Он  разразился  остротой  о 
«некоторых  сверхсамонадеянных  Ибервегах 

(überverwegene  Ueberwege) 

и

322

ет  свое  право  на существование  наравне  с дионисианским.  Даже 
он  единственно  в  философии  существует  по  праву,  дарованному 
теорией.

Эти сами собой очевидные истины, быть может, докучливы, но 

их  нельзя  забывать.  Поэтому  здесь  уместно  было  бы  вспомя­
нуть  о  сократовской  стороне  жизни.  Имели  ли  бы  мы  в  самом 

деле какую-либо радость в том, что мы живые существа, если бы 

могли  жить  и  переживать 

только  как  таковые?  Кажется,  что 

таков  взгляд  современной  философии  жизни.  Представляется, 
что она находит свою радость жизни  в чистой жизни.  Разве нам 
не  следовало  бы  в  таком  случае  сделать  попытку  превратить 
наше чувство опять  в нечто,  имеющее смысл для  рассудка, т. е. 
нашу  гордость  и  наше  достоинство  увидеть  в  том,  что,  будучи 

живыми  существами,  мы  можем  размышлять  о  нашей  жизни  и 
таким  образом  подниматься  в  мир  нежизненного?  Отрицатель­

ный ответ на этот вопрос подсказывается нам не теоретическими 

основаниями,  но единственно жизненными  настроениями.

Одни только доводы  разума не могут, само собой  разумеет­

ся, совладать с теми эмоциональными элементами,  которые тол­

кают здесь на отрицательный ответ.  Но так как каждый человек, 

занимающийся  философией,  не только  живущее,  но  и  мысля­

щее  существо,  т.  е.  могущее  понимать  разумные  доводы,  то 

даже  чисто  теоретическая  борьба  с  философией  чистой  наг­

лядности и жизненности, быть может, окажется в состоянии нес­
колько  ослабить  засилие  жизненных  настроений  и  чувств.  Их 

единодержавие не может быть признано плодотворным  в фило­
софски  положительном  смысле  Перемещение  сил  здесь  было 
бы  крайне желательно.

Если бы таким образом удалось убедить  в том, что в филосо­

фии дело  идет  не  о жизни,  но  о 

мышлении,  предметом ко т о ­

рого жизнь, и что мышление, по самому своему существу,  всегда 

нечто  большее  или,  скромнее  говоря,  нечто  иное,  чем  только 
созерцающая жизнь,  то  уже это  одно  было  бы  большим  дости­

жением.

В  положительном отношении таким  путем,  правда,  не  много 

было бы достигнуто.  Основным  вопросом,  само  собой  разуме­
й ся,  остается,  как  мы  будем  мыслить  мир  и  жизнь.  Но  таким 
образом, по крайней мере, одно препятствие,  мешавшее филосо-

I пМмяи,  которые  совсем  не  дома  в  философии  (nicht heimische  Hayme)»12.  Кто 
Huifi|in«i  пырлжение  «филистер  просвещения»,  не  имеет  особенного  значения. 
I ||Н

1

мичя

1

а/|||||о  одно,  что  и  Гайм,  и  после  него  Ницше  употребляют  его  в 

■ ■днпм  и  ihm  жо  значении  насмешливого  прозвища  просветителей.  Борьба  с 

рш гудочным  просвещением  входит  в задачи  также  и  современной  философии 
шн4Ш|.  Оfi  ном   още  придется  говорить  в  дальнейшем.

II*

323