Файл: Риккерт_ ФИЛОСОФИЯ ЖИЗНИ (Киев 1998).pdf

Но  прежде  всего  человек  не  должен  приспособляться  и  так 

достигать состояния покоя.  Это привело бы к «последнему чело­

веку»,  который  «изобрел счастье» и «жмуриться» от него, т. е.  к 
идеалу Шпенцера,  подвергнувшемуся критике Рольфа. Удобство 

спокойствия  можно  искать только  в полноте жизненного  прили­

ва!  Постоянно живое существо должно волить, оно должно стре­
миться смотреть поверх того, что оно само, и иметь то, что «выше» 
его. Таким образом, человек нуждается в сверхчеловеке как в «со­

ли  земли».  Нет  надобности  повторять  известные,  в  своем  роде 

удивительные  и  увлекательные,  стихи.  Если  сорвать  с  них  их 
поэтическое облачение, то во всех этих мыслях обнаружится тот 

же самый биологистический принцип. Как раз самое первое появ­

ление на сцену сверхчеловека обнаруживает это яснее всего.

В делающемся здесь указании на обезьяну звучат еще отзвуки 

Дарвина. Он пока еще не преодолен. Существование Ницше, так­
же и других мотивов,  не может изменить этого обстоятельства.

Некоторые мысли, прославившие Бергсона, точно так же луч­

ше всего могут быть поняты  на основании антидарвинистическо- 
го учения о развитии.  С биологической точки зрения, они обна­

руживают  тесное  родство  с  мыслями  Ницше.  Это  становится 
важным в тех случаях, когда нужно установить общее в разнооб­
разных стремлениях времени.  Не только антиметафизик Ницше, 

осмеивающий потусторонников,  к которым он когда-то сам при­

надлежал,  но и метафизик  Бергсон,  прозревающий в жизни глу­

бочайшую сущность мира,  при дальнейшем развитии им  понятия 

жизни попадают в биологистическое русло новейшего направле- 

нил.  Достаточно здесь нескольких указаний.

Что  в  Бергсоне  с  интуитивистом  соединяется  биологически 

ориентированный  мыслитель  особенно  ясно  из  его  последних 
сочинений:  когда у него идет речь о «творческой эволюции», то 
при этом жизнь разумеется не в своем самом широком значении 
совокупности  всех  наглядных  переживаний,  в  которую  мертвое 
пходит  на  равных  правах  с  живым.  В  этом  смысле  наглядно 
созерцаемое переживание не может быть сделано метафизичес­
ким  принципом мира.  Бергсон скорее повсюду имеет в виду орга­
ническую  жизнь  как  часть  мира  в  противоположность  мертвой 

природе, так,  как это соотношение принимает современная био- 

ппгип  в  качестве  специальной  науки.  И  лишь  после  этого  поня- 

1

ио жилки так расширяется, что им охватывается все.  Без биоло- 

1

М(  гичяского  принципа  оставались  бы  непонятными  не  только 

1

внрчасКАЛ  эволюция,  но и жизненный порыв.

lii'iHo 

1

йк же ясно, что Бергсон  принадлежит к школе антиме- 

мйми

1

 тичаских биологистов, настроенных против Дарвина и Шпен- 

ц я р я ,  

которые  не  ожидают  никакого  счастья  в  будущем  от  все

359

большего  приспособления.  О  постоянно  идущем  вперед  разви­
тии  сил  в  направлении  к  состоянию  покоя  Бергсон  ничего  не 
хочет знать, и только позже он дает этому биологическому прин­

ципу  метафизическое  истолкование.  Рассеяние  жизни  ведет  к 
мертвей материи, и смерть равносильна нравственной несвободе. 
Мё+афизическая  сущность  мира  сводится  не  к  сохранению  су­
ществования,  но  к  повышению  жизни.  Так,  учение  Бергсона  о 
материи, как рассеянии и расслаблении жизни в своем происхожу 

денни, также оказывается  продуктом  новейшего биологистичес­

кого  мышления.

Характерно далее его  отношение  к дарвинистическому праг* 

магизму. Он вносит в свою философию гносеологическую часть, 
которая у Маха и Авенариуса была обязана своим возникновени­

ем более  старому биологистическому направлению.  Но он1 дол­

жен тут же  придать ей  другое  заострение.  Только  искажающее 
жизнь  математическое естествознание  может быть  понятно  как 

мышление  о  мире  согласно  принципу  наименьшей  меры  сил, 
возникающему из стремления экономить мысли. С этим  принци­
пом нужно бороться как с результатом скаредности там, где стре­
мятся  к жизненной  интуиции  вечно бьющего  кяючем  и текучего 
потока жизни» Также и это  напоминает Ницше,  и  родство мысли 

основывается опять-таки  на бйологистическом принципе.

Само собой  разумеется,  эти  замечания  не  имеют в  виду дать 

хотя бы приблизительно исчерпывающую оценку философии Бер­
гсона во  всей ее совокупности.  Но нас  интересует здесь только 

то,  что  из  нее  попало  в  широкие  круги,  точно так же,  как и  при 

рассмотрении  Ницше,  речь  шла  только  о  получившем  популяра 

HöcTfe, 

и  мы не станем противоречить тому, кто усмотрит действи­

тельное  значение  этих  мыслителей  в  другом  направлении.  Мы 
хотели  указать  только  на  наличность  в  некоторых  их  мыслях 

биологистического  принципа«  Для  нас  они  важны  только  как 
модные философы.  Их биологизм служит для  нас самым общим 
фактором,  который постоянно играет роль в философских тече­
ниях времени и превращает их в единое целое.  Ницше  и  Бергсон 

с  этой  точки  зрения  оказываются  особыми  примерами  широко 

распространенной тенденции.

С самого начала  мы  определенно отметили, что  всякое такое 

генерализирующее  или  «морфологическое»  и  «коллективисти­

ческое»  изложение несправедливо, быть может, вообще оставляет 

в стороне  самое  важное  в  личности  соответствующих  мыслите­

лей.  Также  и здесь  мы отводим  всякие возражения  путем указа­

ния  на эту более узкую  постановку вопросов.

Было  бы  бесцельно  прослеживать  общие тенденции  во  всем 

их объеме также и у мыслителей меньшего калибра, остававших­

360

ся  только биологистами.  Поэтому мы только  приведем  особен­
но характерный  «пример»,  который уже повлечет за собой кри­
тику  новейшего биологистического принципа.

Также и здесь интересны формулировки  Шелера. Он облада­

ет замечательной способностью выражать модные мысли и при­
том  в  такой  заостренности,  что  они 

наталкиваю т  на  критику. 

Это  мы  уже  видели  на  примере  «нового  отношения  к  делу» 
интуитивной философии, последовательное осуществление кото­
рого  должно  было  привести  к  уничтожению  всякой  науки.  Это 
радикальное выражение своих взглядов должно быть поставле­
но  в  заслугу.  Для  биологизма  новейшего  течения  важна  неод­
нократно  уже упоминавшаяся  книга о  гении  войны*.

Правда,  Шелер определенно заявляет, что понятия органичес­

кой  жизни  недостаточно  для  разрешения  большинства  фило­

софских проблем. Он не хочет быть натуралистом, точно так же 

как он  не собирается  основывать  философию только  на интуи­
ции.  Несмотря на это,  всматривание в сущность живой витальной 
природы  играет  самое  большое  значение  в  его  оценке  войны. 
Война,  по  крайней  мере,  одним своим корнем должна уходить  в 

сущность жизни и, следовательно,  может быть понята на основе 
жизни,  что равносильно для  Шелера ее оправданию.

Война,  именно  в своих жизненных  истоках,  не  является,  как 

это думали дарвинисты и  Шпенцер, животной борьбой за сущес­
твование  и  пропитание,  но  следствием  известных  дисгармоний 

«приспособления»,  которые преодолеваются еще большим подъ­
емом приспособления, так что нужно ожидать прекращения вся­
кой борьбы  и смотреть  на войну только как на пережитки несо­
вершенного  приспособления, т.  е.  как  на варварство.  Истинные 
истоки  войны заключаются скорее,  наоборот,  в том, что всякой 

жизни  независимо от окружающей ее особо  изменчивой среды 

и  получающихся  от  нее  раздражений  свойственна  тенденция  к 
повышению,  росту  и  развитию  своих  многообразных  способов 
существования. Для  Шелера,  как для типичного биологиста но­
вейшей формации, понятия жизни Дарвина и Шпенцера слишком 

проникнуты  пассивностью и  механизмом.

Только  на основе антидарвйновской  биологии  можно  понять 

сущность  государства.  Она  и  сводится  как  раз  к  повышению 

мощи. Не развивающееся государство, государство, думающее толь­
ко  о  сохранении  своего  существования  в  таком  его  виде,  как 

( пйчяс,  было бы  мертвым,  косным, отрицающим свою сущность,

'  Мню  Шолер.  Гений  войны  и  немецкая  война,  1915  г.  Само  собой  разу- 

m p « | i

и, 

1

ДЯ

1 1

> на  может быть  речи  об  оценке  всей  книги.  Я  выхватываю  толь­

ко 

н а и ш п р ы я   як 

положения,  считая  их симптоматичными.  За  работой остает- 

< л  ниж а  и  положительное  значение.

361

упадочным государством.  Война же знаменует государство в са­

мом его актуальном росте и становлении, и поэтому она никогда 
не  исчезнет.  Уже  Шиллер  назвал  ее  двигателем  человеческих 

судеб.  Но  она  также  и  нравственно  необходима.  Люди  мирно 

пожрали  бы друг друга, если бы достоинство  войны  не освяща­

ло  бы  силу  и  не  наполняло бы  их стремлением  к общим  целям. 

Поэтому война должна считаться постоянным установлением вся­
кой  подлинно живой жизни.  Пацифизм опасен  для жизни  и для 
государства.

Шелер  заостряет  свои  мысли  в  словах,  что  «война  в  своем 

успехе  имеет в виду не только экономическую политику по прей* 
муществу,  но также качественную (не количественную)  политику 
народонаселения».  Нет надобности  приводить других примеров 
этого  биологизма.  В ответ  на  последнее  положение  можно  бы­
ло  бы  сказать  вместе  с  Ницше:  «Нет  надобности,  чтобы  кто- 
нибудь  опровергал  этого  мыслителя:  для  этого  достаточно  его 
самого».  Иначе  нельзя было бы  называть войной ту войну,  кото­
рую  мы  уже  «пережили».

Но,  во всяком случае,  мысли Шелера остаются  вполне после­

довательными, в равной мере как и его восхваление нового отно­

шения к делу Бергсона.  Там, вследствие жизненности воззрений, 

отвергалось их закрепление при помощи понятия. Здесь с живой 
жизненной борьбы должны быть сняты  все путы  ради того,  что­
бы  жизнь  оставалась  жизненной.  Кто  не только  усматривает  в 
естественной  витальной  жизни  рост  и  столкновение  в  борьбе  с 
другой  жизнью,  но  вместе  с  тем  полагает  в  биологистическом 

«законе»  норму  всякой 

культурной жизни,  тот  действительно 

должен  мыслить,  как  Шелер.  Но  не  должно  ли  у  него  тут  же 
явиться  подозрение,  все  ли  благополучно  в  основах  того  хода 
мыслей, который ведет к подобным следствиям?

Но  прежде  всего  мы  должны  уяснить  себе  тот  принцип,  на 

котором основывается  противоположность более старой  и более 
новой биологистической философии.  Мы его можем сейчас фор­
мулировать в том смысле, что он еще острее находит свое выра­

жение, чем у большинства представителей этого духовного дви­
жения нашего времени. Это не вредит, однако, делу, так как у нас 

речь  идет только о принципиальной стороне, а принцип  никогда 
не может быть слишком теоретичным. Философ стремится к связ­
ному  представлению  всего  действительного.  Если  при  этом  он, 
подобно многим, опирается  на самую общую молекулярную тео­
рию  и стоит за то,  что от тел 

ка к-то  зависит и духовная жизнь, 

которая  должна  быть  понята  в  связи  с  ними,  то  он  должен 
приветствовать всякое механистическое объяснение как принци­
пиальный философский шаг вперед. Согласно Дарвину,  проведе­

нию  этого  механизма  ничто  как  будто  бы  не  мешало.  Если 

раньше философия защищала дуализм слепой  причины и разум­
ной  цели,  который  ничего  не  объяснял,  но  был  только  asylum 
Ignorantiae,  то теперь  перед  нами  мир  «монистического»  комп­
лекса чисто  механических  причин  и следствий,  в  который  вклю­

чается все, вплоть до целесообразно и разумно устроенных орга­

низмов.  Нам  незачем  теперь  искать  каких-либо  убежищ.  Перед 
нами чисто  научное  мировоззрение.

Одновременно получает свое разрешение в духе монизма проб­

лема жизневоззрения  или  ценности.  Ранее  ценности противопо­
лагались  природе.  Этому  положил  начало  в  философии  уже 
Платон,  затем эта точка зрения  была укреплена христианством, 
господствовала во всем средневековьи, и в подобном  «средневе- 
ковьи»  до  сих  пор живет  много  достойных  сожаления  филосо­

фов.  В  этом  отношении  принцип  естественного  отбора  также 

произвел  переворот.  Мы  не  чужие  в  мире,  но  он  нам  сродни, 

смысл  нашей жизни  может сводиться только  к послушанию его 
законам. Повсюду, от амебы до культурного человека, они унич­
тожают  несовершенное  и  сохраняют жизненным  полное  совер­

шенство.

Таким образом, дарвиновские теории удовлетворяют не толь­

ко 

разумению, требующему однородного объяснения бытия  ми­

ра,  но  также  и  воле,  ищущей  более  твердых  идеалов,  которые 
могли бы руководить ее действием.

Новый биологизм стремится формально к той же философс­

кой  цели. Он так же добивается однородного объяснения бытия 
мира  и  создает  в  непосредственной  связи  с  ним  учение  о  цен­
ностях.  Но уже не  механизм служит теми  общими  рамками,  под 
которые  подгоняется  мир. Он  исходит из того,  что смотрит свы­
сока  на все механические воззрения. Жизнь можно понять толь­
ко антимеханистично, как развертывание сил, как рост, как посто­
янное  повышение,  как жизненные  силы.  Поэтому  для  единства 

мировоззрения  нужно включать не жизнь в материю,  но,  наобо­
рот,  материю в жизнь,  видя  в мертвом форму угасающей и зами­
рающей жизни.  Взгляд на бытие мира, таким образом, остается 

«монистическим».  Но  только  Центр  тяжести  здесь  переносится 

на  противоположную сторону преодолеваемого дуализма.

Теория ценностей, наконец, которая получается на этой основе, 

(.оответствует антимеханистическому или  виталистическому прин­
ципу.  О  совершенствовании  мира  путем  приближения  к  состоя­

нию  покоя,  в  котором  должна  прекратиться  жизнь  со  всей  ее 

жизненностью,  мы  не можем уже говорить. Так как мир  в глубо­

чайшей сущности своей является жизненным напряжением, отдель­

ные  индивидуумы,  подобно сообществам, служат целям творчес­

363