Файл: Риккерт_ ФИЛОСОФИЯ ЖИЗНИ (Киев 1998).pdf

жизнь,  а смерть бацилл,  и таким образом  не  всякая  жизнь  при­

нимается  за благо.

Естественнонаучная биология далека от такой  «партийности». 

Что остается  в живых и что умирает, это ей совершенно безраз­
лично.  Для  нее  жизнь  и  смерть,  здоровье  и  болезнь  просто 

различные факты, а не носители  ценностей  и  противоценностеи. 

Скорее  всякое  полагание  ценностей  представляется  с  ее  точки 

зрения  таким же  «детским»  антропоморфизмом,  как  вера  в то, 
что  земля  существует  для  людей,  а  животные  и  растения  «от 
природы»  предназначены служить пищей для человека.  И  когда, 
наконец,  как это часто бывает, самые резкие  противники  всякой 
естественной  телеологии  в  то  же  время  увлекаются  мыслью  о 
естественном прогрессе и тем самым делают основой своего «ес­

тественнонаучного»  мировоззрения столь ярко выраженное цен­

ностно-телеологическое понятие, то путаница достигает высшего 
предела.

Итак, мы вновь видим:  как раз основополагающие  мысли био­

логизма  в  качестве  философии  культуры  не  только  висят  без 

всякой  поддержки  в  воздухе,  но  стоят  также  в  самом  резком 
противоречии с подлинным естественнонаучным биологическим 
мышлением. Отказывать биологии, как естественной  науке, в спо­

собности  полагать ценности и давать нормы  вовсе не значит, как 

думают, по-видимому,  некоторые биологи, уменьшать ее научное 
значение.  Напротив,  это  значит  ставить  ее  на  ту  же  научную 

высоту,  на  которой  физика  и  химия  стоят  уже  издавна.  До  тех 
пор,  пока биология смешивает свои естественнонаучные теории с 
полаганием  ценностей, она не может дойти до ясного понимания 
своих  принципов.  Спор  о  механизме  и  телеологии  остается  в 
таком случае бесплодным. Только тем обстоятельством, что прин­
ципы  биологии были  превращены  в  «философские»  принципы  и 

должны были  построить  целое  «мировоззрение»  — только этим 

и объясняется, что не всем  биологам уже давно уяснилась  необ­
ходимость  различать  понятия  природы  от  понятия  ценностей,  а 

также бессмысленность биологического  полагания  норм.  Злоу­

потребление биологическими понятиями для  «философской»  це­

ли  оказало  неблагоприятное  воздействие  на  самое  биологию. 

Прежде такая путаница встречалась даже  в физике.  На ньютоно­
вом законе тяготения тоже пытались обосновать этические  нор­
мы.  К  этому  в  настоящее  время  никто,  пожалуй,  серьезно  не 

относится. Однако, совершаемая  при этом логическая ошибка,  в 

принципе совершенно та же,  которая  в настоящее время  ведет к 

тому,  что  биологические  понятия  «естественного  отбора»  или 

«борьбы  за  существование»,  или  понятия  повышения  жизни  и 

развития могущества используются для оценки нравственной жиз-

384

ии.  Надо надеяться,  что вскоре  настанет  время,  когда оба  рода 

попыток будут казаться  нам одинаково абсурдными.

Этим, однако,  наша проблема разрешена еще не во всех отно­

шениях.  Мы  должны  поставить еще  другой  вопрос.  Не  имеет ли 
оценка жизни  или  отождествление  ее  с  высшим  благом  какого- 
либо другого  фундамента,  если  она  и  вынуждена отказаться  от 
всякого натуралистически-биологического обоснования?  В част­
ности,  разве  лишено  смысла  говорить  о  жизненных  ценностях, 

которые  надлежит  сделать  основой  ценностей  культуры?  Лишь 
ответив  на этот  вопрос,  мы  сможем достигнуть полной ясности  в 
вопросе  об  отношении  культуры  к  жизни  и  обо  всей  филосо­

фии  биологизма.

Конечно,  можно полагать жизнь как благо, с которым  связана 

ценность.  Но часто за такими оценками жизни  скрывается  нечто 

другое,  что  только  и  является  носителем  оценки.  Жизнь,  как 

таковая,  в таком случае не  ценится.  Поэтому такого рода взгляды 
не  принимаются  нами  во  внимание.

Мы спрашиваем лишь о том,  имеет ли жизнь, как просто жизнь, 

ценность,  помимо  сообщения  ей  ценности  чем-либо  другим,  и 

более того,  не может ли  она рассматриваться  как высшее благо, 

которым  измеряется  ценность всех прочих благ. Только ответ на 

этот вопрос может дать решение о  правомерности биологическо­

го  мировоззрения.

Если  наше суждение оказывается  колеблющимся, то это про­

исходит, пожалуй, оттого, что до сих пор не сделана была еще ни 
разу серьезная  попытка действительно  обосновать утвердитель­
ный  ответ.  Пусть  многим  представляется  «само  собою  понят­
ным»,  что жизнь,  просто  как жизнь,  есть благо. Этого еще  мало. 
Мы  должны  здесь  внести  определенную  ясность и с этой  целью 
подумать о том,  сколь  необозрима  вся  полнота живого.  В таком 
случае тотчас же становится  ясным:  просто бессмысленно утвер­

ждать, что все  имеет ценность,  потому только, что оно живо.

Только  определенный 

род живого  может  быть,  как  ценный, 

противопоставлен другому  роду менее  ценного  или  противоцен- 
ного.  Но  какой  род является  ценным,  этого  нам  никогда не смо­

жет  сказать само живое.  Равным  образом,  выражения  «восходя­
щая  и  нисходящая  жизнь»  ничего  не  говорят  как  обозначения 

для  ценностей  и  противоценностей.  Всегда  существенно  то, 

ка­

кая жизнь находится  в  процессе  восхождения  и  какая  представ­

ляется  нисходящей.  Иначе  мы  не  знаем,  имеем ли  мы  перед  со­
бой  повышение  или  понижение  ценностей.  Восхождение  одной 
жизни  может оказаться чрезвычайно противоценным и, наоборот, 

нисхождение другой  —  чрезвычайно  ценным.  Жизнь,  как живое 
в смысле биологии,  совершенно  в такой же  мере не есть понятие

13 римсерт

385

ценности,  как пережитое  переживание.  Если даже ограничиться 

человеческой жизнью, что,  впрочем, с точки зрения биологии уже 
есть  акт  произвола,  то  и  тогда  все  зависит  исключительно  от 

рода  жизни.  Что  всякий  человек  во  всяком  своем  жизненном 
проявлении представляет ценность, этого  никто не станет серьез­
но утверждать.

Это можно  выразить еще яснее,  если  вместо слова  «жизнь», с 

которым еще связан  ряд неподдающихся  контролю тонов чувст­
ва,  пользоваться  словом  «вегетировать».  В  данной  связи  мы  на 

это  имеем  полное право,  ибо  просто жить  или  быть живым зна­
чит не что иное,  как вегетировать.  Правда,  и вегетирование может 

получить ценность от связанного с ним удовольствия,  и было бы 
несправедливо без нужды  к тому портить человеку радость, испы­

тываемую  им  от  одной  лишь  жизни.  Однако,  во-первых,  дело 

идет здесь о субъективных  и  индивидуальных оценках,  которые 
не  могут  стать  основой  культурных  ценностей:  радость  жизни 
представляется частным делом того или другого момента. А кроме 

того,  в  радости жизни  ценится  ведь не жизнь,  а связанное с нею 
удовольствие.  Никто  не  подумает,  что то  и другое совпадают,  и 

нельзя  также  сказать*  какое  количество  неудовольствия  проти­
востоит удовольствию от растительного существования,  чтобы  по 
возможности  произвести сравнительную оценку удовольствия  и 
неудовольствия  и, таким  образом,  вычислить  ценность жизни.  С 

одним,  во всяком случае,  согласятся: растительное существование 

не  есть  высшее  из  благ.  Однако,  в  таком  случае  следовало  бы 

также понимать, что жизнь,  как таковая,  еще не  может считаться 
благом.  Если  я  просто живу,  то  это  еще  ничего  не  значит.  Цен­

ность  моей  жизни  зависит  исключительно  от  рода  моей  жизни 
или от особенностей  моих  переживаний.

Вместе с этим, однако, должны  исчезнуть также все утвержде­

ния*  клонящиеся  к тому,  что  ценность  истины,  нравственности  и 
красоты,  и,  соответственно этому,  значение  культурных благ,  с 
которыми эти ценности связаны, т. е. науки,  искусства и социаль­
ной жизни,  должны  быть  сведены  к жизненным  ценностям  или, 

что  все  ценности  культуры  являются  лишь  повышением  и  утон­
чением жизненных ценностей. Если  простая живость,  рассматри­
ваемая сама по себе, безразлична в смысле ценности, то повыше­
ние и утончение ее,  помимо  привнесения  нового фактора, также 
не  может  вести  к  ценностям  и  благам.  Из  ничего  ничего  не 

получается.  Более того, слова  «повышение»  и «утончение» теря­
ют свой смысл,  если жизнь,  как таковая, еще не есть ценность. От 
мысли  основать  культурные  ценности  на жизненных  ценностях 
мы должны совершенно отказаться.  Правда, может случиться, что 

тот или  иной человек занимается  искусством  или  наукой только

386

для  того,  чтобы  «жить».  Но  тогда  он  ценит  удовольствие  от 
жизни, а не самое жизнь,  и,  кроме того,  нельзя  ведь утверждать, 
что  поступающий  так  исполняет  свое  жизненное  назначение. 

Утверждение,  что смыслом жизни является сама жизнь,  остается 

бессмысленной фразой.

Если  мы  с точки зрения такого взгляда еще раз посмотрим  на 

многообразие  социально-политических  идеалов,  установленных 

философией жизни, то пестрота этой  картины станет теперь лег­

ко  понятной.  Если спросят,  какое  из четырех борющихся  друг с 

другом  направлений  истинно,  то  ответ  может быть  лишь  такой: 

поскольку они опираются на биологические понятия,  все они лож­
ны.  Различные,  якобы  выведенные из биологии  идеалы,  сущест­
вовали  задолго  до  того,  как  они  были  поставлены  хотя  бы  в 
малейшую  связь  с  биологическими  понятиями.  Пестрота  пока­
занной  картины  находит себе объяснение в том, что биологичес­
кие  принципы  под социально-этическим углом зрения  совершен­
но индиферентны.  Поэтому ими  можно пользоваться для  оправ­

дания  и  обоснования  любой  социально-политической  цели.  Из 

понятий биологии  нельзя  вывести  ничего,  что могло бы  служить 

масштабом  ценности  или  противоценности  вещей.  Эти  понятия 

могут быть  поэтому  согласованы  со 

всеми ценностями  и  не  мо­

гут  обосновать 

никакой  этической  мысли,  именно  потому,  что 

они  являются биологическими понятиями.

Нет  надобности  в  дальнейших  разъяснениях,  чтобы  показать 

это  на частностях.  Тот,  кто  в отборе  видит естественный  закон  и 
вместе с тем закон  прогресса, должен всякое состояние общества 
признать  за  то,  что  должно  быть.  Если  он  этого  не  делает,  то 
совершает именно ту ошибку,  против которой борется биологизм: 
он  противопоставляет жизни  свои  индивидуальные человеческие 

желания, вместо того, чтобы довериться течению жизни.  Ведь одна 

только жизнь должна быть наставницей в области идеалов,  и ведь 

жипнь  повсюду  производит  хорошее.  С биологистической  точки 

эрпния  никогдп  нельзя,  подобно  Ницше  и  социалистам,  осудить 

длившееся  ряд столетий культурное  развитие человечества по его 

плодим.  Кто так  попумлот, тот тем самым изъемлет человеческую 
культуру  И

1

  потпкп  »юани  и  допускает,  что  для  нее  (культуры) 

жи »пашине«  формы  и  жизненные  законы  не  были  авторитетны. 

')тим  пи  ппфршлпт  против  своих  же  биологических  принципов. 
Prt-mr*  pitfii кпн  мораль  или любовь  к ближнему  не являются  про­

дутыми жи Ши?  Разве  капиталист не приспособлен? Почему чело­
век  им  должен  передавать  по  наследству  свои  приобретенные 
свойства  или почему наследственный  капиталист не должен унас­

ледованное  им  передавать своим потомкам? Наследование приоб­
ретенных свойств оспаривается,  правда,  биологией,  но  передача

387

унаследованных свойств  принадлежит к числу необходимых поня­

тий  всякой современной биологии.  Каким образом биологист мо­
жет называть наследственный  капитализм противоестественным?

Нет  надобности  увеличивать  чйсло  примеров.  Если  все  есть 

жизнь,  и жизнь  никогда  не заблуждается, то  попытка исправле­

ния  мира  или  переоценки  ценностей  лишена  смысла.  Ее  можно 
рассматривать лишь  как  смешную  заносчивость  маленького че­

ловеческого духа,  все еще  не научившегося  подчиняться жизни. 

Единственным  возможным  выводом  из  положения,  что  законы 

жизни суть законы  прогресса и формы жизни  —  формы  ценнос­
ти,  представляется  экономическая  доктрина  «laissez faire»18,  и 

что касается социальных идеалов биологизма, то из всех биоло­

гистов  —  один только  радикальный  индивидуалист Спенсер  мо­

жет считаться  последовательным. К сожалению,  идеал,  предостав­
ляющий  экономическое  развитие самому себе,  может быть  наз­

ван  идеалом лишь с большим ограничением, да и  кроме того, эта 
провозглашаемая биологизмом  мудрость не принадлежит к числу 
новых.

Однако,  и Спенсер не вполне последователен, а именно,  непос­

ледовательность его обнаруживается  как раз в том  месте,  где  он 

пытается  установить  идеал,  восхваляя  демократию.  Он  мыслит 
при этом биологический  процесс  развития  законченным  и видит 
цель человечества в состоянии  покоя.  Борьба за существование 

должна,  таким образом,  носить в себе тенденцию своего собст­

венного  уничтожения  или  принцип  отбора  должен  повести  к 

тому,  чтобы  отбор  не  был  более  нужен.  Комплекс  индивидов, 

среди  которых  ни  один  не  превосходит  другого,  живет тогда  в 
совершенной  гармонии. Трудно,  пожалуй,  будет согласовать эти 
демократические  идеалы  хотя  бы  только  с  принципами  дарви­

низма.  Нет надобности  оспаривать биологию Спенсера для того, 
чтобы  убедиться  в  непоследовательности  его этики.  Она  не  мо­

жет опираться  ни  на какую биологию,  в том  числе и  на Дарвино- 

ву.  Теория  естественного  отбора  предполагает  вариацию  инди­
видов.  Почему эта  последняя  должна  когда-либо  исчезнуть? До 

тех  пор,  однако,  пока вариации  не прекратились,  с необходимос­
тью  продолжается также  борьба за существование  и естествен­

ный отбор,  именно в интересах дарвинистически понимаемой эти­
ки;  ибо,  если  в обществе будут сохраняться  также  все биологи-1

чески  неблагоприятные  формы,  то  человечество  по  необходи­

мости будет все более  вырождаться.

Поэтому  антидарвинистические  биологисты  в  борьбе  против 

этики  Спенсера  несомненно  правы  в  своих  аристократических 
тенденциях.  Только  в  длительной  борьбе  и  в  длительном  гос­

подстве  более сильных  над более слабыми хуже  приспособлен-

3 88