Файл: Риккерт_ ФИЛОСОФИЯ ЖИЗНИ (Киев 1998).pdf

ные индивиды будут упразднены естественным отбором. Однако 
и  из этого нельзя  извлечь нравственного идеала, так как любой 
индивид, лучше всех других умеющий отстаивать свои интересы, 

должен,  с биологистической точки зрения, считаться также эти­
чески  совершенным.  Какими  средствами  отдельные  люди  или 

группы  осуществляют своё господство, с биологистической точки 

зрения  совершенно безразлично.  В  последовательно биологис­

тической этике вопрос о ценности  решается исключительно успе­

хом,  и  поэтому биологистическая  социальная  политика должна 

оправдывать какое угодно состояние общества.

Попытка  установить  идеал,  который  должен  руководить  нашим 

поведением, в рамках биологизма, вообще, лишена какого-либо смыс­

ла. То, что хорошо, с необходимостью приходит само по себе. Более 
того, оно в каждый данный момент достигнуто как раз в той степени, 
в какой это  возможно и  необходимо для жизни.  Биологизм  приво­

дит, таким образом, к радикальному оптимизму. Он делает излишни­

ми  установку  целей  и  стремление  к  их  осуществлению.  Если  все 
представляется жизненным развитием, то все обозначает также прог­
ресс. Бытие и долженствование никогда не могут оказаться разъеди­
ненными.  «То, что разумно, то и действительно, и что действительно, 
то разумно», — говорит Гегель. То, что живет, то и разумно, должен 
сказать биологизм. Там  —  действительное оказывается  разумным, 

здесь разумное — живым. Так мы приходим к гегельянству, правда, с 

обратным  знаком.  Во  всяком  случае,  тот,  кто  спрашивает,  что  он 
должен делать, не уразумел еще основных биологических понятий. 
Он  ничего  не  должен  делать.  Единственный  этический  вывод  из 
биологизма —  это абсолютный  квиетизм.

Даже то  обстоятельство,  что  в  этом  лучшем  из  миров,  очень 

многие индивиды в высшей степени  недовольны, ничуть не опро­
вергает  этого  вывода,  но  скорее  легко  объяснимо  именно  сог­
ласно биологистическим принципам.  В жалобах недовольных ска­
зываются биологически неблагоприятные вариации.  Их недовольс­
тво является симптомом недостаточной приспособленности, и по­

ка индивидуальные вариации не исчезнут,  всегда будут находить­

ся  недовольные.  Они  всегда будут также  возводить свою  плохо 

приспособленную  конституцию в степень  идеала и ощущать  как 
несправедливость, что жизнь отбрасывает их с дороги.  Но,  если 

они  поняли,  что жизненный  закон  есть  закон  прогресса,  то они 
должны  прекратить  свои  вопли,  более  того,  они  должны  изум­

ляться  мудрости жизни, уничтожающей в их лице  плохо  приспо­

собленные  вариации.

Чтобы  кто-нибудь стал  придерживаться  этого принципа также 

в поведении, представляется, правда, мало вероятным. Плохо прис­

пособленный, даже обладающий  правильным пониманием,  прак­

тически  всегда будет чуждым пришельцем в жизни.  Этот раскол 

между знанием и хотением может стать для него невыносимым,  и 

тогда  он  либо  будет  пытаться  забыть  всякое  знание  или же  он 

впадет опять водно из тех устаревших, неживых мировоззрений, 
которые  грезят  о  не  живых  ценностях.  Так  новая  жизненная 
мудрость объясняет заодно, почему не отмирает старая  и почему 
все вновь находятся люди,  противопоставляющие свои индивиду­
альные желания законам  развития жизни.

Разумеется, эти замечания очень далеки от намерения  приба­

вить к существующим биологистическим мировоззрениям еще но­
вое.  Надлежало только показать  путем общей  критики биологис- 

тического  принципа  ценности,  что  на  почве  биологизма  невоз­

можно прийти ни  к каким  идеалам, будь они  «демократические» 
или  «аристократические»,  индивидуалистические  или социалис­

тические.

Однако, сторонники жизненных ценностей, быть может, все еще 

не удовлетворятся этим.  Всякий телесно  «нормальный», то есть 
средний, человек любит жизнь.  Понятие  восходящей и  нисходя­
щей жизни, скажут они, заключает в себе неоспоримую  противо­
положность ценностей,  важную также для  философии.  Ближай­
шим  образом,  правда,  всякий  хочет  лишь  своего  собственного 

здоровья,  и  это  может  быть  объявлено  частным  делом,  совер­

шенно не касающимся  философии. Однако,  это желание нельзя 
считать 

только частным делом, так как из него могут быть выве­

дены общие  принципы.  Или  разве  не  имеет общеобязательного 
значения жизненная цель, заключающаяся  в том, чтобы сделать 

жизнь здоровой, естественной, свежей, непосредственной? Сущес­

твует, так можно развивать далее эту мысль,  широко распростра­

ненное  «движение  молодых»,  начертавшее  на  своих  знаменах 
ясные жизненные  идеалы.  Оно  доверяет  своей  юности,  так  как 

она воплощает жизненность, т. е. здоровье, свежесть, силу и  не­
посредственность.  В таких понятиях скрыто не только бытие,  но 
вместе с тем и долженствование, и, что важнее всего, добываемый 

таким  путем естественный идеал оказывается  плодотворным для 

ведения  в  жизни  в  целом.  Жизненный  принцип  выставляется 
против чрезмерно интеллектуалистического или эстетизирующе­
го образования, так как оно убивает жизнь. Осуждают большие 
города и их школы, так как в них не произрастает непосредствен­
ная, свежая, здоровая жизнь. Уходят к свободной природе и хотят 
пробудить любовь к странствованию, так как оно делает челове­
ка  поистине  живым.  Борются  против  алкоголя  и  никотина,  так 
как они  подкапывают корни восходящей жизни. Это ли не обос­
нованные  жизненные  цели,  и  можно  ли  удивляться  тому,  что 

философия  жизни  оказывает  магическое  влияние  преимущест­

390

венно на молодежь? Соображения  вроде  изложенных нами вов­
се не возникают.  Не содержится ли  в философии жизни также и 
оправданное теоретическое ядро,  раз она оказывается столь по­
лезной  для  устроения  жизни?  Нечто  теоретически  совсем  нео­
боснованное не  могло бы оказаться  плодотворным.

Надо,  наконец,  посчитаться  и с этим.  Конечно, глупо было бы 

недооценивать такие стремления,  как движение молодых, более 
того,  прямо-таки абсурдно было бы отрицать ценность здоровья, 
свежести, силы  и непосредственности жизни.  Скорее вполне по­
нятно,  когда в противовес  ряду культурных зол говорят:  мы дол­

жны  быть  прежде всего живыми, то есть здоровыми, естествен­

ными, свежими и непосредственными.  Это самое главное. Осталь­
ное  приложится, если только заложен фундамент.  В особеннос­

ти после ужасного уничтожения жизней,  каковое Шелеру предс­
тавляется  политикой  народонаселения  по преимуществу,  можно 
подумать:  нам  бы  только опять  начать 

ж и т ь ,  тогда  мы  сможем 

также  надеяться  на то,  что жизнеспособный  народ будет также 

прогрессировать.  Что для  практической жизни это полезная точ­
ка зрения, в этом  нельзя сомневаться.

Однако,  с такой  же  достоверностью  можно  сказать,  что  это 

еще  не  есть  точка  зрения  для  философии.  То  «иное»,  которое 

якобы само  придет, если только  мы будем живы, и есть  как раз 

то,  что  для  философского  размышления  о  жизни  становится 
самым главным.  Именно в положениях,  что жизненность  в смыс­
ле  здоровья,  непосредственности  и свежести есть фундамент,  и 

заключается  мысль:  в жизни  мы  должны  видеть  средство  этого 

иного.  Только  потому,  что  мы  надеемся  на  «иное»  жизни,  мы 
восхваляем жизненность. Таким образом, эти  размышления,  пра­
вильно понятые,  подтверждают только то, что мы хотим сказать. 

Будучи  доведены  до  полной  ясности,  они  обращаются  против 
всякой философии  жизни,  которая  пытается  заимствовать  цен­
ности у самой жизни.  Ценность,  которая после этого сохраняется 

у жизни,  коренится  ведь  не  в самой жизни,  но делается  зависи­

мой  от  иных  ценностей  и  потому  имеет  значение  лишь  тогда, 
когда имеют значение иные  ценности.

Итак, несомненно верно следующее: жизнь есть условие всякой 

культуры, и постольку все враждебные жизни тенденции, как, напри­
мер, идеал абсолютного целомудрия у Толстого, вместе с тем враж­

дебны  культуре.  Но  в той же  мере  верно,  что жизнь,  как  простое 

пребывание в живых, есть 

только условие. Так называемую «цен­

ность жизни» мы имеем, таким образом, не в виде самодовлеющей 
(Eigenwert), а в виде условной ценности (Bedingungswert). На нее не 
может опереться никакой биологизм в качестве мировоззрения. Да­

же и того нельзя сказать, что исключительно живая жизнь является

391

условием исключительно высокой культуры. Поэтому тот, кто восх­

валяет жизнь как условие, этим самым удаляется от всякой биоло­
гистической философии жизни, то есть отказывается понимать куль­

турные ценности  просто как жизненные ценности.

Таким образом, окончательно уясняется: тот, кто только живет* 

живет бессмысленно. Остается только возможность придать жизни 

ценность на основе самодовлеющих ценностей,  которые не суть 

жизненные ценности.  Именно потому, что жизнь —  условие 

вся­

кого осуществления благ и  связанных с ними  ценностей, она не 
может  иметь  самодовлеющей  ценности.  Она  получает  ценность 
всегда только благодаря тому, что мы, имея в виду покоющиеся в 

себе, самодовлеющие ценности, делаем ее благом.

В  практической  жизни  можно  забывать  об  этом.  Там  имеет 

силу правило, что сперва надо строить фундамент, а затем дом. 

Поэтому бывают времена,  когда для  практики  вопрос о жизнен­
ности  жизни  оттесняет  на  задний  план  все  другие  вопросы.  Но 

философия хочет теоретически размышлять о жизни, и посколь­

ку она это делает, она должна спрашивать о том  «ином», чтобы 

знать, каким целям служит в качестве средства здоровая, свежая и 

непосредственная жизнь. Она ищет ясного понимания  плана до­
ма.  Только  после  этого  она  может  решить,  каков  должен  быть 

фундамент,  чтобы  он  был  в  состоянии  нести  на  себе  дом.  Это 
должно  было  бы  стать  ясным также  для  тех,  кто любит движе­
ние  молодых и  другие стремления,  за  их подчеркивание  непос­
редственности  и жизненности жизни. С  вопросом  о теоретичес­
кой  ценности  философии жизни  это  не  имеет  ничего  общего.

Надо  даже  сделать  еще  один  шаг  дальше.  Пребывание  в 

живых есть минимум, к которому мы стремимся, если мы хорошо 

понимаем самих себя, а не максимум.  И только там,  где минимум 
подвергается угрозе, он выступает на первый план.  Поэтому слиш­
ком высокую оценку одной лишь жизни мы поймем, быть может, 

лучше  всего,  как  рожденную  из  жизненной  нужды.  Из  нее  не 

следует делать философской добродетели. Однако  Ницше пос­

тупил  именно так.  Его  личная  любовь  к жизни  имела,  пожалуй, 

свои  глубочайшие  корни  в том,  что сам  он  был тяжело  болен  и 
несказанно  страдал  от  жизни.  Это  лишь  кажущийся  парадокс. 

Больному должно было казаться  героическим утверждение жиз­
ни. Так жизненность  стала для  него благом  из благ.  Он  восхва­

лял  волю  к  власти,  потому  что  у  самого  у  него  было  так  мало 
ее.  «Наши  недостатки  —  это  глаза,  которыми  мы  видим  иде­
ал»19. Эти слова подходят более, чем к кому-либо, к самому Ниц­

ше.  Не  обнаружится  ли  весь  современный  энтузиазм  жизни  и 
прославление  жизненности,  как  симптом  жизненной  слабости? 
Не ценим ли мы, быть может, так высоко простую жизнь только

392

потому, что видим ее угрожаемой  и чувствуем инстинктивно, что 
вместе с фундаментом подвергается опасности также и то «иное», 
которое мы хотим на нем  построить?

Нет надобности развивать далее эти  мысли. Уже теперь долж­

но быть ясно следующее: даже более узкое  понятие жизни био-- 

логизма все еще слишком  широко  и неопределенно, чтобы быть 

годным  в качестве основы жизнепонимания. Трава,  растущая на 

дюне, отличается от песка, из которого она возникает, тем, что она 

произрастает  с  полной  жизненной  силой,  но  пшеница  погибла 

бы там.  Каракатица,  плавающая в море также выделяется  на фо­

не воды, в которой она движется  и роскошно развивается, тогда 
как человек погиб бы там жалким  образом-  Разве  поэтому рост 

травы  и  движение  каракатицы,  из-за того только,  что они  явля­

ются  живой  развивающейся,  ширящейся  жизнью,  должны  быть 
подведены  под  понятие  жизненных  благ?  Ни  один  человек  не 

станет  утверждать  это.  Но  в  таком  случае 

всякая простая  жиз­

ненность заслуживает стремления  к  ней  не потому, что она есть 

жизненность  в  смысле  повышения  жизни  и  мощи.

Эта  простая  истина  в  научном  смысле  наносит принципу цен­

ности  современного биологизма смертельный удар.  Как только 
мы  занимаем  какую-либо  позицию  по  отношению  к  жизни,  мы 

тотчас  знаем  также  нечто  иное,  что  происходит  не  только  из 

самой  восходящей жизни.

Итак,  остается  в силе: жизнь  не есть  высшее из благ.  Правда, 

такими  цитатами  нужно  пользоваться  с  осторожностью.  Им  мо­

гут быть противопоставлены другие. Гете  говорит:  «В жизни, оче­
видно,  важна сама жизнь, а не результат ее»20.  В этом как будто 
сказывается  вера в жизнь,  не нуждающаяся  ни  в чем  «ином» для 
оправдания  жизни.  Раз  мы  цитировали  Шиллера,  то  мы  не  в 
праве  также  сказать,  что  слово  жизнь  во  времена  Гете  имело 
иное значение,  нежели  в современной  философии жизни,  и что 
поэтому  нельзя  в  этой  связи  ссылаться  на  Гете.  Это  должно 
было  бы  касаться  также  и  Шиллера.  Независимо  от  этого,  Гете 
действительно  можно  назвать  предтечей  современной  филосо­
фии жизни. Точное определение того,  в  каком  смысле это мож­
но  понимать, завело бы  нас слишком далеко.  Поэтому  мы отка­
зываемся  от 

всяких ссылок  на  авторитеты  и  указываем  только 

еще  на  то,  что  можно  даже  соглашаться  со  словами  Гете,  не 
становясь тем самым сторонником биологизма.  Ведь то,  что  мы 
ставим жизнь  в отношение  к чему-то  иному,  вовсе  не значит, что 

только 

отделенные от жизни  результаты  имеют значение.

Сколь  немного  можно  достигнуть  при  помощи  биологизма 

показывает,  наконец, сравнение нового направления со старым в 

отношении  понятия  борьбы  за существование.  Новое  направле-