Файл: Риккерт_ ФИЛОСОФИЯ ЖИЗНИ (Киев 1998).pdf

ние также не собирается приветствовать 

всякую восходящую жизнь, 

что  оно  должно  было  бы  делать  согласно  своему  биологисти- 
ческому принципу.  Всякая борьба за существование есть борьба 
жизни с жизнью же.  Обе борющиеся друг с другом  партии стре­
мятся  вверх и обнаруживают жизненный  напор;  ведь только  по­
тому, что они стремятся кверху, дело и доходит до борьбы. Одна 

из  них  оказывается  побежденной  и,  быть  может,  гибнет.  Разве 
исход  борьбы  есть  Божий  суд?  Так  должен  был  бы  сказать 
последовательный биологист. Однако,  в эпоху техники такое по­
нимание борьбы  или войны было бы бессмысленнее, чем  когда- 

либо.  Итак,  биологизм  не  обходится  без  партийности  в  пользу 
особого  рода жизни и  показывает этим, что не доверяет своему 
собственному принципу.

Это  легко  может  быть  уяснено  на  мыслях  Ницше.  Он  знал, 

что в борьбе за существование не всегда победителями оказыва­

ются  господа, но часто они  подвергаются опасности быть подав­

ленными  огромной  массой  рабов.  Поэтому  он  терпеть  не  мог 
Дарвиновой борьбы за существование. Со своим масштабом цен­

ности  он  выступил  против  нее,  как  мнимого  орудия  прогресса. 

Однако,  и эта борьба является  фактом. Этого Ницше не оспари­

вает. Он определенно заявляет, что борьба за существование  «к 

сожалению,  протекает  в  направлении  обратном  тому,  которого 
хочет школа Дарвина и  которого,быть  может, 

следовало бы  хо­

теть (!), а именно, во вред сильным,  привилегированным,  счастли­

вым  исключениям.  Роды  возрастают  не  в  направлении  к  совер­
шенству:  слабые  все  вновь  одолевают  сильных  —  это  от  того, 

что  их большое число,  они также умнее...  Дарвин  забыл  о духе 

(это по-английски), слабые имеют больше духа...»21.

Не заключается  ли  в этом  яркое опровержение  всякой  био- 

логистической  философии  жизни?  Если  слабые  побеждают 
сильных,  то  по  какому  праву  продолжают  еще  называть  их 
слабыми?  Разве,  побеждая  мнимых сильных,  они  не  показыва­

ют,  что  они  являются  подлинно  сильными?  Ту жизнь,  которая 
в состоянии  отстоять себя,  последовательный  биологизм  всег­

да будет  вынужден  назвать  сильной  восходящей жизнью.

Если  несмотря  на  это  Ницше  становится  на  сторону  мнимо 

сильных  единиц  против  массы  мнимо  слабых,  то  он  применяет 

иной  масштаб,  нежели  восходящую  сильную  жизнь.  Он  мерит 

жизнь  привносимыми  извне  ценностями,  в  которые  он  заранее 

верит.  Мы знаем также,  что это за ценности.  Достаточно напом­

нить  о  его  духовном  происхождении.  Его  аристократический 
индивидуализм первоначально не был обоснован биологически, 

скорее за ним сказывается романтический принцип, заставлявший 
Шопенгауэра  пренебрежительно  говорить  о фабричном  товаре

394

природы.  Также  в этом  отношении  Ницше остался  романтиком. 

Он любит  великого  одного,  в особенности  гения.  Народ  —  это 
для  него окольный путь,  которым  культура доходит до немногих. 
Этим действительно определяется его мировоззрение. Лишь впос­
ледствии  он  пытается  оправдать  его  антидарвинистически-био- 
логистически.  Последовательный  биологист  всегда  становился 
бы на сторону жизни-победительницы, в случае чего, стало быть, 

на сторону  многих. Так  именно  Ницше  показывает,  что жизнен­
ность  жизни  вовсе  не  пригодна  для  понимания  его  ценностей. 
Романтик в нем  разрывает биологистические оковы,  которые он 
сам  наложил  на  себя,  и  под  конец  он  винит  «жизнь»  —  стран­
ный  философ  жизни  —  за  то,  что  она  губит  его  блага!  Стало 
быть, жизнь ему  не  всегда дороже его  мудрости.

Равным образом,  восхваление  воли  к власти лишено  всякого 

теоретического фундамента. Что может возразить  Ницше,  когда 
такой человек,  как высокочтимый  им Яков Буркгардт,  ссылаясь 

на  Шлоссера, заявляет,  «что власть сама по себе есть зло», или 
когда  он  говорит:  «Более  сильный  тем  самым  далеко 

еще 

не 

лучший.  В  мире  растений  также  можно  наблюдать  иной  раз 

преуспеяние  более  обыденного  и  более  дерзкого»*22.  Разве 
вправе  Ницше причислить за это к рабам этого  историка ренес­

санса,  у  которого  он  столькому  научился?  С  биологическим 

понятием  восходящей жизни  здесь  ничего  не  сделаешь. Здесь 

оценка противостоит оценке. А это значит, что философия жиз­

ни  основана  на  акте  произвола.  Ницше,  пожалуй,  не  стал  бы 

оспаривать  этого.  «Философ  ли  я?  Да  разве  это  важно?»23 
Однако  мы  имеем дело  не с одним только  Ницше.  Его сторон­

никам,  желающим  из  его жизненного  пророчества сделать фи­
лософию жизни,  необходимо объяснить,  что эта попытка лише­
на теоретического фундамента.

Итак,  в  отношении  биологизма  мы  приходим  к  тому  же  ре­

зультату, что и  в отношении  интуиционизма переживания: недос­

тает  научно-философского  принципа  даже  в  том  случае,  если 

ограничиться  истолкованием человеческой жизни.  Правда,  био­
логизм  выделяет живую жизнь  из  всей  совокупности  пережива­
ний  вообще и таким образом определяет понятие жизни.  В этом 
его  преимущество  перед  общими  разговорами  о  переживании. 

Но ему также недостает принципа выбора для  различения осмыс­

ленной  и  бессмысленной  жизни.  Поэтому  и  он,  подобно  фило­
софии  переживания  и  историзму,  подвержен опасности потонуть 
в  волнах  жизни.  Жизненный  хаос  превращается  в  жизненный 

космос только вследствие одностороннего,  партикулярного рас­

* Weltgeschichtliche  Betrachtungen.  1905.  S.  33  и  265.

395

смотрения; стало быть, здесь не получается космос, заслуживаю­

щий  этого  имени,  не  получается  мировоззрение  и  в  отношении 

жизнепонимания, т. е. проблем  ценности, биологизм не выходит 

за  пределы  хаоса  ценностей.  Но  как  раз  выработка  космоса 
ценностей  должна  была  бы  быть  его  задачей,  если  он  хочет 
оправдать свою претензию дать научную ясность в вопросах жиз­
непонимания.  В конце концов, оказывается, что каждый называет 

живым  то,  что  он  любит,  а  неживым  или  мертвым  —•  то,  чего 
терпеть  не  может.  Если  вообще  отказаться  от  разграничения 
осмысленной  и  бессмысленной  жизни,  то  это  значит  вместе  с 
тем отказаться от всякого жизнепонимания, а этого не пожелает 

именно живой  человек.

Заратустра говорит:  «Вы совершили  путь от червя  к человеку, 

и  многое  в  вас  еще  червь»24.  Это  ли  результат  чистой  филосо- 

фии'жизни?  Конечно,  нет.  Если  под заклинанием  «храните  вер­

ность земле»  понимать требование, чтобы  мы оставались в пре­

делах одной лишь жизни, то нельзя будет сказать, что в человеке 

многое 

еще червь,  а  придется  сказать,  что  никогда  из  него  не 

может и  не должно стать  ничего,  кроме червя.  Пытаясь ограни­

читься жизнью, последовательный философ жизни должен прийти 
к выводу,  который можно облечь в слова Фауста:

«Den Göttern gleich ich nicht! Zu tief ist es gefühlt;
Dem Wurme gleich ich, der den Staub durchwühlt,
Den, wie er sich im Staube nährend lebt,
Des Wandrers Tritt vernichtet und begräbt»*

Биологист стал перед неутешительной альтернативой: бог или 

червь.  Но  мы  не  боги.

Но  мы  и  не  черви;  в  такой  же  мере  не  черви,  в  какой  мы  в 

состоянии  познать,  что  многое  в  нас  еще  червь.  Ни  один  червь 
не  сознает  себя  червем. 

Познавать  в  себе  червя  значит  быть 

больше, чем червь, и потому осуждена всякая философия, которая 
не в состоянии понять того,  в чем мы  не черви. Таков биологизм. 

Его  понятие  восходящей  жизни  нисколько  не  помогает  при  по­

пытке истолкования жизни.  Если восхождение не пустая  фраза, 

то  надо знать те  ценности,  которыми  измеряется  подъем  и упа­
док жизни.  Если  это  отвергается,  то  в  философии  восходящей 
жизни остается  немного философии. Она становится тогда,  как 

бы  резко  не  восставали  против  этого  ее  представители,  всего 
лишь одной из многих форм скептицизма и нигилизма. Соответ­

Ф Я  похожу  не  на  богов!  Это  слишком  глубоко  прочувствовано;  я  похожу 

на червя, роющегося в пыли, на червя,  которого стопа странника уничтожает и 
зарывает  в  пыли,  где  он  питается  и  живет.

396

ствующее  духу  времени  одеяние  жизни  не  должно  вводить  в 
заблуждение того,  кто стремится  к ясности  понятий.

Мы  не  исследуем далее  в положительном  направлении  проб­

лему  ценности,  на  которую  мы  натолкнулись.  Следует  только 

подчеркнуть,  что  мы  вообще  пришли  к  проблеме  ценности.  В 
остальном же мы  ограничиваемся отрицательным. Уже оно пока­
зывает,  что  мы  выходим  за  пределы  философии  одной  лишь 

жизни  к такому жизнепониманию,  которое ставит жизнь в отно­

шение к чему-то иному,  и  потому есть нечто большее, чем чистое 
учение  о  жизни.

Подобно тому,  как при  критике  интуитивной философии жиз­

ни, здесь обнаруживается: жизнь это одно, философствование о 

жизни  —  иное. Философия жизни  никогда не  может быть толь­

ко  жизнью.  Это  положение  является  предпосылкой  интереса  к 

философским  жизненным  проблемам.  Тем  самым  и  отрицание 
получает  положительное  значение. Сперва  надо  жизнь сделать 

предметом вопроса, т.  е. надо увидеть, что из нее самой нельзя 

добыть  ответа  на  жизненные  вопросы.  Любовь  к  жизни  в  этом 
смысле  не  меняет  дела.  То,  в  чем  философия  жизни  нашего 

времени хочет почерпнуть силу,  именно ограничение самой жиз^ 
нью,  представляется,  если  иметь  в  виду проблему  ценности,  как 
раз тем,  на чем философия жизни  неизбежно терпит крушение.

9.  Борьба  npomuß системы

Natürlichem genügt das Weltall kaum, 

Was  künstlich  ist  verlangt  geschlossnen 

Raum*  (Homunkulus).

Чтобы резюмировать еще раз все изложенное, обратим внима­

ние на различные  моменты,  характеризующие сущность филосо­
фии  в отличие от специальных наук,  и  спросим,  оправдывает ли 
современное жизнепонимание хоть в каком-нибудь из названных 

четырех пунктов свою претензию быть философией.

Универсальной тенденции философского  мышления  она  ни­

когда  не  сможет  удовлетворить.  Оно  либо  остается  при  широ­
ком, правда, но ничего не говорящем понятии  переживания, либо 
ограничивается частью мира,  которую оно не может мыслить так, 

чтобы  ее  можно  было  поставить  на  место  мирового  целого.  О 
логически определенном  и действительно всеобъемлющем миро­

воззрении  не  может  быть  речи  даже  и  в  том  случае,  если  под 
миром разуметь только мировой объект. Далее современное жиз­
непонимание оказывается  неспособным взяться за проблему 

цен­

ности и  на основе учения  о  ценности  истолковать  смысл  чело­
веческой  жизни.  Жизнепонимания  в  более  узком  смысле  она, 

следовательно,  также  не дает.  Более того,  она  не  считается  со 
своеобразием  культурных ценностей,  растворяя  их в  ценностях 
жизни. Наконец,  она не  может даже  пытаться хотя бы  поставить 

проблему отношения  между 

временем и  вечностью,  не говоря 

уже  о  разрешении  ее.  Для  нее  нет  в  этом  никакой  проблемы. 
Она, по самой своей сущности,  прикована к конечному временно­

му  бытию,  а  это  несовместимо  с  универсальным  мышлением. 

Так это мнимофилософское движение обнаруживает во всех отно­

шениях нефилософский характер.

* 

Естественному  вселенная  мала;  искусственное  требует  замкнутого  прос­

транства.

398