Файл: Риккерт_ ФИЛОСОФИЯ ЖИЗНИ (Киев 1998).pdf

«принципы».  Если это случается с биологизмом, то он оказыва­

ется  не только  нефилософским,  но  антифилософским,  т.  е.  уж 

наверно  не 

философией жизни.

Таким образом, последняя претензия, выставляемая модным дви­

жением  нашего времени для спасения своих «принципов», обна­

руживает перед человеком теории свою несостоятельность. У этой 
философии  не  остается  ничего,  что  могло  бы  считаться  разви­

той философией в 

положительном смысле.  Итак, наша критика, 

поскольку она совпадает с отрицанием современных течений, за­
кончена.  Остается  еще только  вопрос,  не  имеет ли, 

те м  не ме­

нее, жизненная тенденция значения также для философии.

409

10.  Жизнь и культура

«Und  setzet ihr nicht das  Leben  ein,

Nie wird ench das Leben gewonnen sein».

Chor*.

Однако  прежде чем обратиться  к этому последнему вопросу, 

сделаем еще один шаг в отрицательном направлении, чтобы еще 

в одном смысле уяснить отношение между жизнью  и  культурой. 
Не только невозможно  понимать культурные ценности как поло­

жительные жизненные ценности,  но культура должна даже быть 

поставлена  в  отрицательное  отношение  к  жизни.  Лишь  тогда 
вполне уяснится, сколь недостаточна философия одной лишь жиз­
ни.  Потребность  в  подлинной  философии  жизни  станет  тогда, 
быть может, еще более ощутимой.

Конечно,  мы должны  высоко ценить жизнь как условное бла­

го и всякое учение, ведущее к уничтожению жизни, считать враж­

дебным  культуре.  Тем  не  менее,  только  тот,  кто  в  состоянии 

подавить в себе движения жизни,  может быть назван  культурным 

человеком,  и  поэтому только там  есть  объективные  культурные 
блага,  где  они  составляют  в  известном  смысле  противополож­

ность жизненности жизни.  Чтобы  резко  выразить это,  пользуясь 
при этом тем словом,  которое  применяется философией жизни, 
надо до известной степени  «убить» жизнь, чтобы дойти до куль­

турной  жизни  с  ее  самостоятельными  ценностями.  Что  хочет 

сказать  этот  кажущийся  парадокс,  мы  поясним  хотя  бы  на  нес­
кольких примерах.

Разумеется,  мы не вправе при этом брать слово жизнь в столь 

широком смысле, согласно которому все, что бы мы  ни  «пережи­
вали», уже называется жизнью, так как мы  «живем» также в ка­

честве  людей  культуры,  и  культурные  блага  с  их  ценностями

* 

«Если  вы  не  поставите  жизни  на  карту,  вы  никогда  и  не  выиграете  ее». 

(Заключительные  стихи  «Лагеря  Валленштейна»  Шиллера).

410

«переживаются»  нами. Так же,  как в новейшем биологизме, сло­
во  «жизнь»  должно  применяться  лишь  к  противоположности 
мертвого,  к живой, растущей  витальной жизни, как мы могли бы 

лучше всего сказать, так  как многозначность слова  «живой»  ве­
дет  к  неясностям;  при  этом  такое  деление  на  жизнь  в  более 

широком  смысле  й  жизнь  живую,  витальную,  в  более  узком — 
необходимо,  как для  отношения  человека к  культурному благу, 

так  и  для  содержания  самого  культурного блага.  Человеческое 

субъективное  отношение  всегда  есть  «жизнь»,  однако  именно 

поэтому  оно  и  должно  быть  отличаемо  от  живой  жизни  как 
витальной, так как здесь  «переживается»  неживое и даже недей­

ствительное,  и равным  образом  в содержании культурного блага 

надлежит разграничивать то, что живет в смысле витального, и то, 

что  ведет  в  качестве  неживого  и  недействительного  свою  «са­

мостоятельную жизнь»,  не будучи жизнью витальной.

Расстояние  от  живой  действительности  яснее  всего  обнару­

живается у человека теории,  при этом уже не только относитель­

но объективного культурного блага, с которым связана истина, о 
котором  мы  уже  ранее  знали,  что  оно  лишено  витальной  жиз­
ненности,  но  и  в отношении теоретического субъекта.

Прошло  много времени,  прежде чем  ценность истины  была  в 

чистоте своей осознана,  и люди  научились  «жить»  в  ней,  чтобы, 

таким образом, придавать ценность одной лишь витальной жизни 

своей.  В  Греции  впервые  стали  ценить  истину  ради  ее  самой  и 
отыскивать благо, с которым она связана, т.  е.  науку  ради исти­

ны.  В  этом  ясно  обнаруживается  оттеснение  на  задний  план 
просто  витальной жизни  культурою.  Отдельными  знаниями  лю­

ди  обладали  уже  задолго  до  того.  Можно  искать  их  и  ценить, 
чтобы  ставить  затем  на  службу  витальной  жизни.  Но  тогда  о 

«науке»  не  может быть  еще  речи.  Исследуют люди  потому,  что 
нуждаются  в  знании  жизни  или  для  какой-либо  иной  цели.  Так 

было  первоначально  повсюду,  и у  многих  это еще  и сейчас так.

В  Греции  соотношение  впервые  обернулось.  Люди,  сперва  в 

лице немногих, стали исследовать не для того, чтобы жить, а жить 
для  того,  чтобы  исследовать.  Благодаря  истине жизнь только  и 

получала  для  них  ценность.  С  биологистической  точки  зрения 

такая  переоценка  должна  была  бы  быть  названа  «вырождени­
ем». Для  развития  культуры  она означает одну из вершин. Жиз­

ненные ценности уступают часто теоретическим самостоятельным 
ценностям.  Именно это  и обеспечивает этому историческому мо­
менту  «жизнь»  в  смысле  бессмертия,  т.  е.  нечто  большее,  чем 
витальную  жизнь.  По  сей  день  человек  теории  находит  здесь 
непревзойденный образец.

411

Поэтому тот, кто пытается подобно прагматизму биологистичес­

ки  приравнять  научную  истину  полезности  для  витальной  жизни, 
повинен не только в грубой путанице понятий, так как он смешива­
ет  две  принципиально  отличные друг  от  друга  ценности,  но  он  в 
случае  успешности  своего  предприятия  привел  бы  нас  обратно  к 
тому состоянию,  которое господствовало  в Европе, пока греки не 

произвели на свет независимое от жизни теоретическое отношение 
к истине и тем самым  науку.  Биологистическая теория  познания  в 
принципе означает возврат к варварству.  В теоретической области 
она является специфически противокультурным направлением.

Удаленность  от  жизни  связана,  таким  образом,  не  только  с 

продуктами  познания  или  понятиями,  но  принадлежит  также  к 
сущности самого человека теории. Лишь тогда,  когда мы  имеем 
это в виду, вполне уясняется  противоположность между культур­
ным  благом —  наукой  и  жизнью.  Все,  что  мы  познаем,  мы  тем 

самым  удаляем  от себя,  так что  оно  не  переживается  уже  нами 
как живое.  Прежде  мы  видели  смысл  «понятия»  в том,  что  оно 
делает понятое неживым.  Это имеет связь следствия также и для 

жизни  познающего субъекта.  Истина, которую он мыслит, вопло­

щается  только  в  неживом  логическом  «смысле».  Так  дуализм 

жизни и мышления  вносится в каждого человека, занимающего­

ся наукою.  «Жизнь»,  в логическом  «смысле»  или в истине, силь­

но  отличается  от  витальной  жизни  и  не  может  быть  названа 

биологической жизнью.

Правда, как мы видели,  понятия различных наук обнаруживают 

в  своем  объективном  содержании  большую  или  меньшую  уда­
ленность от жизни, и это должно сказаться также на познающем 
субъекте.  На отдельных примерах это обнаруживается само со­
бою.  Математик,  равно как и его понятия,  в качестве математика 

всех более удален от живой жизни.  Историк,  с другой  стороны, 

живет со своими объектами общей живой жизнью,  и  между эти­

ми  крайностями  расположен  ряд  ступеней.  Однако,  и  историк, 
пока он только историк, живет в неживом смысле, подобно тому, 
как  и  наука  его  убивает  жизнь.  Это  верно  даже  относительно 

биографа.  Научно  мыслящий  человек,  стало  быть,  и  тогда  не 

живет в живом,  когда он  исследует что  ни  на есть живое.

Мысль  о  большей  или  меньшей  близости  к жизни  имеет еще 

и другое значение. Она может служить не только для упорядоче­
ния  различных  частей  науки  и  научной  жизни  исследователей, 
но  также  и  для  упорядочения  различных  вненаучных  областей 
культуры.  Ведь,  несомненно, люди будут пытаться стать к жизни 

ближе,  чем  это  возможно  в  какой  бы  то  ни  было  науке,  и  при 
этом  все же будут желать остаться  в сфере культуры, т.  е. жить 
не  только  витально.

412

Конечно,  это  имеет свое оправдание,  и для  этой  цели  прежде 

всего  оказывается  пригодным  искусство.  Что  его  содержание 

жизнейнее  содержания  науки,  это  уже  часто  отмечалось.  Иной 

артистичный  человек испытывает трепет перед мертвой  а6стр«ак- 

цией  научных теорий,  и если он,  как это случается, чувствует тягу 
к  метафизике  жизни,  то  это  можно  объяснить  лишь  тем,  что 
слово  «жизнь»  обманывает его. Он  придает этому  понятию,  ме­

тафизически  совершенно  пустому,  такой  смысл,  какого  оно  в 

качестве  метафизического  понятия  иметь  не  может.  В  лучшем 

случае,  наука о духе  как будто в состоянии соперничать жизнен­

ным  богатством  с искусством,  но только  потому,  что она  может 
принять в себя художественные моменты и, таким образом, благо­

даря  наглядности,  достигнуть такой  близости  к жизни,  которая 

как  науке  была  бы  ей  недоступна.  Собственно,  научное  в  ней 
«убивает» жизнь уже  потому, что  понятие неизбежно разрушает 
непосредственную  наглядность с ее жизненным  богатством.  Но 
в  мире  воззрения  и  наглядности  ищет  и  находит  свою  родину 
искусство,  и  поэтому-то оно  и  касается жизни,  хотя  бы  в  одном 
отношении,  непосредственно.

Тем не менее,  и об искусстве нельзя сказать, что оно вбирает в 

себя  самое  живую  жизнь.  Все,  что  мы  переживаем  как  только 
живое,  само  по  себе  лишено  не  только  логической,  но  также 
эстетической  ценности. Эстетичный человек должен отвернуться 
от самой живой жизни,  чтобы  понять смысл  произведения  искус­
ства,  который  не  витально жизнен.

Непереходимая  противоположность между жизнью и  произве­

дением  искусства ни  в чем так ясно не обнаруживается,  как в том, 

что  как  только  граница  между  представленным  в  искусстве  и 

живой действительностью оказывается  непроводимой, эстетичес­

ки  тонко  чувствующий  человек  переживает  это  как  нечто  невы­
носимое.  При  этом  нет  надобности  думать  сейчас же  о  панора­
мах  и  восковых фигурах. Также  в  произведениях,  которые хотят 

служить только искусству,  полная жизненность,  как бы симулиру­

ющая жизнь, действует отталкивающе. Натуралистические теории, 

утверждающие,  что искусство должно  как  можно более  прибли­
жаться к жизни, не только ложные эстетические теории,  но вооб­

ще не содержат в себе эстетики. Оки  вовсе не говорят об эстети­
ческой  ценности,  и не могут этого сделать. Должен быть  постав­

лен  вопрос,  чем  произведение  искусства  отличается  от  живой 
действительности,  которую оно изображает. Только там,  где есть 
расстояние,  возможна эстетическая  ценность.

На чем основывается  нежизненность эстетического  предмета, 

не  может быть здесь  подвергнуто детальному  изложению.  Дос­

таточно одного: то, что должно действовать эстетически, необхо­

413