ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 09.06.2021
Просмотров: 762
Скачиваний: 3
Для рассмотрения лубочной литературы Петр I учредил в Москве Изуграфическую палату, без разрешения которой та не могла выходить в свет. Но, как замечает историк лубка И. Снегирев (1861), этот цензурный комитет был предан забвению, лубочная литература продолжала выходить «самовольно». 20 марта 1721 г. появился Сенатский указ «О запрещении продавать церковные книги и изображения, нерассмотренные Синодом», где говорилось о том, что продаваемые в Москве на Спасском мосту и в других местах «листы разных изображений», «службы, каноны, молитвы» будут конфисковываться, а торговцев будут допрашивать «с очисткою». Продажа такого рода продукции запрещалась «под страхом жестокого ответа и беспощадного штрафования». Петр I особое внимание обратил на продававшиеся самодеятельные изображения монархов. 21 января 1723 г. последовал его указ: «Императорские персоны искусно писать свидетельствованным в добром мастерстве живописцам со всякою опасностию и с прилежным тщением, а продаваемые в Москве по разным местам и находящиеся по домам отобрать в Синод». Но все попытки остановить неофициальный информационный поток, стихийное народное творчество не имели особого успеха.
В последующие годы получает развитие процесс обособления и становления светской цензуры, происходит разделение функций духовной и светской цензуры. Через два года после смерти Петра I4 октября 1727 г. последовал указ, по которому Синодальную и Александро-Невского монастыря типографии со всем их оборудованием перевели в Москву и там сосредоточили печатание церковных книг. В Петербурге остались две светские типографии: Сенатская, используемая для выпуска указов и правительственных распоряжений, и при Академии наук, где печатались «сочинения исторических наук». Синод осуществлял духовную цензуру. Светскую цензуру проводила Академия наук. В ее же типографии под ее ответственностью с января 1728 г. стали выходить «Санкт-Петербургские ведомости».
Новый шаг в разделении функций духовной и светской цензуры был сделан императрицей Елизаветой Петровной, которая 7 марта 1743 г. повелела, чтобы «все печатные книги в России, принадлежащие до церкви и церковного учения, печатались с апробацией Святейшего Синода, а гражданские и прочие всякие, до церкви не принадлежащие, с апробацией Правительствующего Сената». Как показала практика, даже в годы ее правления это достигалось с большим трудом, так как церковь не хотела выпускать из-под своего контроля и светскую литературу. Интересная страница истории нашей культуры в этом отношении – научная и творческая деятельность М.В. Ломоносова, натолкнувшаяся на неприятие большинства церковников.
В своих трудах «О слоях Земли», «Явление Венеры на Солнце» и многих других ученый развивал научный взгляд на развитие Вселенной. При этом он подчеркивал, что научная правда и вера «суть две сестры родные, дщери одного вышнего родителя», они «никогда между собой в распрю прийти не могут». В «Регламенте» академического университета М.В. Ломоносов записал: «Духовенству к учениям, правду физическую для пользы и просвящения показующим, не привязываться, а особливо не ругать наук в проповедях».
Синод, не выступая открыто против такого авторитетного ученого, обрушил свой гнев на журнал «Ежемесячные сочинения, к пользе и увеселению служащие», выходивший по инициативе Ломоносова. Архиереи докладывали императрице о том, что журнал печатает богохульные произведения, «многие, а инде и бесчисленные миры были утверждающие, что Священному писанию и вере христианской крайне противно есть, и многим неутвержденным душам причину к натурализму и безбожию подает». 16 сентября 1756 г. руководству Московского университета была возвращена рукопись перевода поэмы А. Попа «Опыт о человеке», сделанного профессором Н.Н. Поповским, учеником М.В. Ломоносова. Синод снова замечал о том, что автор поэмы опирается на «Коперникову систему, тако ж и мнения о множестве миров, Священному писанию совсем не согласные». Наконец, 21 декабря 1756 г. Синод представил императрице Елизавете подробный доклад о вредности для православия гелиоцентрических воззрений. Синод испрашивал именной указ для строгого запрета на то, чтобы никто «писать и печатать как о множестве миров, так и всем другом, вере святой противном и с честными нравами не согласном, под жесточайшим за преступление наказанием не отваживался». Духовное ведомство предлагало конфисковать повсюду книгу Б. Фонтенеля «Разговоры о множестве миров» (перевод на русский язык А.Д. Кантемира. 1740 г.) и номера «Ежемесячных сочинений...» за 1755–1756 гг. «Придворный ее величества проповедник» иеромонах Гедеон (Криновский) прочел императрице и издал в 1756 г. проповедь, направленную против натуралистов, предлагая спросить с них ответ и с тех, кто украшен «рангами, достоинствами и богатством», имея в виду ученых.
М.В. Ломоносов, долго сдерживавший себя от полемики, сочинил ядовитую эпиграмму «Гимн бороде», моментально разошедшуюся как анонимное произведение в списках по всем городам России вплоть до Якутска. В ней высмеивалось невежество иерархов, борода которых – «завеса мнений ложных». Затем после прямой стычки с духовенством последовала новая эпиграмма. В ответ Синод 6 марта 1757 г. обратился к императрице с жалобой на Ломоносова, испрашивая указ, чтобы «таковые соблазнительные и ругательные пашквили истребить и публично сжечь, и впредь то чинить запретить, и означенного Ломоносова для надлежащего в том увещания и исправления в Синод отослать...» Жалоба не имела последствий. Мало того, в это время в 1756 г Ломоносов был введен в состав управления академической Канцелярией с тем, чтобы заниматься «всеми академическими делами» (наряду с академиком Таубертом). В феврале 1757 г в типографии Московскою университета приступили к новому изданию Собрания сочинении ученого.
Успех М.В. Ломоносова в борьбе с церковным невежеством – лишь небольшой эпизод из истории духовной цензуры, которая и в дальнейшем продолжит борьбу с научным объяснением устройства мироздания. Не поддавался духовной цензуре и поток народной лубочной литературы, к которой, как отмечают ее исследователи, в послепетровский период XVIII в власти относились терпимо, а гравюры, к примеру, все императрицы любили и покровительствовали их распространению. Церковь все-таки пыталась контролировать производство лубка, о чем свидетельствуют ее указы 1744, 1745, 1760 гг. Указ от 18 октября 1744 г. снова запрещал самовольно печатать и продавать изображения святых, предлагал представлять все рисунки предварительно на одобрение епархиальных архиереев до выпуска их в свет, а затем приносить их первый оттиск с доски. Позднее оттиски и доски, не прошедшие духовной цензуры, просто отбирались.
В целом при Елизавете Петровне цензура носила неупорядоченный характер.
Формально вся светская литература контролировалась Сенатом, но практически через Академию наук, где цензурой занимались все, хотя никаких цензурных правил не существовало. Нередко цензоры выступали в роли редакторов правили слог, исправляли грамматические ошибки.
В этот период цензуру проводили:
1) академики, под свою личную ответственность выпуская книги и периодические издания;
2) академическая конференция;
3) академическая канцелярия;
4) сам президент Академии наук.
Естественно, такая организация цензуры приводила к многим недостаткам и промахам. Указом от 18 марта 1742 г цензурование «Санкт-Петербургских ведомостей» у Академии наук было отобрано и передано Сенатской конторе, так как в газете «являются напечатанными несправедливости». В связи с чем приводился пример 26 февраля она опубликовала ложное сообщение о том, что действительному тайному советнику М. Бестужеву была пожалована кавалерия св. Апостола Андрея. В цензуре нередко проявлялся субъективизм, академики-литераторы часто доносили друг на друга, считая публикацию того или другого произведения ошибочной, не нужной.
Монопольное право власти на печать было поколеблено выходом в свет ежемесячного журнала «Трудолюбивая пчела» (1759).
Его издатель-редактор известный писатель А.П. Сумароков решил добровольно не нарушать установившийся порядок и сам соглашался на цензуру Академии наук, но сделал при этом оговорку «Что же касается до рассмотрения изданий, нет ли чего в оных противного, сие могут просматривать, ежели благоволено будет, те люди, которые просматривают академические журнальные издания, моих изданий слогу не касаясь». Назначенный цензор профессор Н. Попов не пришелся по нраву Сумарокову, который донес на него, обвинив его в пьянстве. Вскоре новый цензор математик С.К. Котельников, учитывая конфликтный характер издателя, сам просил уволить его от цензурования «Трудолюбивой пчелы».
Само появление первых частных журналов, помимо сумароковского, «Праздное время, в пользу употребленное» (1759), «Полезное увеселение» (1760–1762), «Свободные часы» (1763) и др., свидетельствует о том, что русские литераторы тогда могли не только достаточно свободно творить, но и выпускать собственные издания. По словам историка А.М. Скабичевского, с цензурной точки зрения, весь этот период преемников Петра, кончая Елизаветой, может представляться своею рода потерянным раем.
Об эпохе Екатерины II (1762–1796) этого не скажешь. Для нее характерны два взаимодействующих процесса, имеющих непосредственное отношение к журналистике и литературе: стимулирование их развития со стороны власти в лице императрицы и регламентирование их через совершенствование организации в государстве цензуры.
Екатерина II создала в обществе творческую атмосферу, при которой получали поддержку просвещение, культура, литература, наука, увлекались идеями энциклопедистов Вольтера и Дидро, с интересом восприняли «Наказ» самой императрицы (1767), а также пробуждалась политическая и критическая мысль. Однако Екатерина II никогда не выпускала из вида необходимость цензуры. В ее цензурной политике просматривается общая эволюция на протяжении всею царствования, которая привела императрицу к необходимости обобщить предшествующий законодательный опыт по ограничению свободы слова и печати, организовать в государстве тех лет официальную цензуру, узаконить ее.
Екатерина II начинает свою цензурную политику с совершенствования уже сложившейся структуры цензуры. В сентябре 1763 г появляется ее указ, напоминающий Академии наук о ее цензорских обязанностях и предлагающий усилить надзор над ввозимой в страну литературой: «Слышно, что в Академии наук продают такие книги, которые против закона, доброго нрава, нас самих и российской нации, которые во всем свете запрещены, как например: Эмиль Руссо, Мемории Петра III, письма жидовские по французскому и много других подобных». Такие же книги имеются и в лавках книгопродавцев. В связи с этим приказывалось «наикрепчайшим образом Академии наук иметь смотрение, дабы в ее книжной лавке такие непорядки не происходили, а прочим книгопродавцам приказать ежегодно реестры посылать в Академию наук и университет Московский, какие книги они намерены выписывать, а оным местам вычеркивать в тех реестрах такие книги, которые против закона, доброго нрава и нас. Если же будет обнаружено, что такие книги все-таки продаются в лавке, то она будет конфискована и продана в пользу сиропитательного дома». Сенату предлагалось принять решение, на что использовать средства, получаемые от конфискаций. На местах, где были училища, они и осуществляли цензуру, где их не было, ею занимались «градские начальники». Указ 1763 г. фактически предлагает первую организацию цензуры в государстве: в Санкт-Петербурге – Академия наук, в Москве – университет, в регионах – училища, а где их нет – градоначальники.
Интересным и новаторским шагом Екатерины II в цензуре была ее инициатива издавать печатный орган, который бы руководил общественным мнением, направлял его. Таким и стал журнал «Всякая всячина», детище императрицы, вышедший в столице в 1769 г. и вызвавший подражание, на что она тоже рассчитывала. В том же году появились в Санкт-Петербурге журналы «Полезное с приятным», «И то, и се», «Трутень», «Смесь», «Адская почта». Екатерина II через «Всякую всячину» предложила свою программу для всей журналистики. В одной из статей «Всякой всячины» прямо говорилось: «Всякий честный согражданин признаться должен, что, может быть, никогда, нигде какое бы то ни было правление не имело более попечения о своих подданных, как ныне царствующая над нами монархиня имеет о нас, в чем ей, сколько нам известно и из самых опытов доказывается, стараются подражать и главные правительства вообще. Поэтому сатира журналов должна быть в улыбательном духе, направлена на людские пороки, а не персоны». В ответах на письма, приходившие в редакцию, «Всякая всячина» заявляла, что журнал не будет обращаться к злободневным вопросам. Журналы должны писать о достоинствах русского правительства, воспитывать общество, как сказали бы теперь, на положительном примере, не критикуя недостатки действительности: «Добросердечный сочинитель изредка касается к порокам, чтобы тем под примером каким не оскорбити человечество: но располагая свои другим наставления, поставляет пример в лице человека, украшенного различными совершенствами, то есть добронравием и справедливостью; описывает твердого блюстителя веры и закона, хвалит сына отечества, пылающего любовью и верностью к государю и отечеству, изображает миролюбивого гражданина, искреннего друга, верного хранителя тайны и т.д.».
Естественно, не все издатели и редакторы поддержали это направление журналистики. Другая программа была у журнала «Трутень» (1769–1770) Н.И. Новикова, смело вступившего в полемику со «Всякой всячиной» и понимавшего, с кем он имеет дело. Этот эпизод истории журналистики достаточно известен. Мы останавливаемся на нем, как на первой попытке власти управлять информационным потоком с помощью официального или полуофициального печатного органа.
Екатерина II и в дальнейшем прибегала к такому своеобразному типу цензуры, что впоследствии было замечено внимательным критиком Н.А. Добролюбовым. В 1783–1784 гг. Академия наук издавала в столице журнал «Собеседник любителей российского слова». В нем активно сотрудничала Екатерина II, печатая свои Записки касательно российской истории. Н.А. Добролюбов пришел к выводу, что они являются не научным трудом, а политической инструкцией по поводу того, как нужно толковать события русской истории и рассказывать о них. Екатерина II желала убедить читателя «во всем, в чем только можно, что всякое добро нисходит от престола и что в особенности национальное просвещение не может обойтись без поддержки правительства».
Значительным событием в истории русской культуры, особенно журналистики, стал указ Екатерины II от 1 марта 1771 г. А.М. Скабический пишет о нем, как документе, определяющем начало переворота в судьбах прессы. Граф С.С. Уваров, один из видных государственных деятелей России XIX в., называет его первым цензурным законом по книгопечатанию гражданскому, но пока для одних лишь книг на иностранных языках. Поводом к его появлению послужило дозволение иностранцу Гартунгу завести собственно для таких книг первую в России вольную типографию. Иоганну Михелю Гартунгу было предоставлено право печатать в Ней книги, «кои не предосудительны ни христианским законам, ни Правительству, ниже добронравию, а для наблюдения за сим велено ему не выпускать никакой книги без дозволения Академии наук и никакого объявления без дозволения полиции». При нарушении установленного порядка предприятие конфисковалось, а его владелец лишался этого дозволения. Права Гартунга ограничивались выпуском книг на иностранных языках, чтобы не подорвать доход русского книгопечатания. Кроме того, другие предприниматели могли также заводить типографии.
22 августа 1776 г. правом завести вольную типографию воспользовались книгопродавцы Вейнбрехт и Шнор. Им было разрешено выпускать иностранные и русские книги. Их производство контролировали по указу 1780 г. особые смотрители, определенные Синодом и Академией наук, «кои обязаны смотреть, чтоб в печатаемых книгах и прочих сочинениях ничего противного, а особливо закону (Божию), Правительству и благопристойности не было».
Обратим внимание на то, что в последних документах в цензуру включена полиция и выработана формулировка того, что цензура должна запрещать.