Файл: Тема От истории социальной к истории социокультурной. Литература.docx
ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 07.11.2023
Просмотров: 389
Скачиваний: 7
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
Однако оставалось много нерешенных проблем. Использование концепций и методов смежных социальных и гуманитарных наук помогло определить направление новых поисков, сыграв важную ориентирующую роль, но эти теории, конкурирующие в своих дисциплинарных пространствах, обнаружили к тому же неспособность обеспечить новые убедительные объяснения с учетом специфики предмета исследования и природы исторического познания. Для этого потребовались собственные теоретические разработки. Основные усилия были сосредоточены на поисках способов интеграции микро- и макроаналитических подходов к изучению прошлого.
Дискуссии о совместимости микро- и макроистории продолжаются не одно десятилетие. Среди их участников есть и те, кто утверждает, что у микроистории не может быть особого логического и категориального аппарата (именно в силу неразрывной связи микро- и макроконтекстов), или сомневается в том, «мыслима ли вообще для прошлого (или хотя бы какоголибо его этапа) единая логика взаимодействия общества и отдельного субъекта». Между тем, «достичь подлинной (сущностной) интеграции микро- и макроподходов к прошлому - значит найти способ перехода от наблюдений над отдельными и уникальными казусами к суждениям, значимым для той или иной исторической глобальности».
Уже в конце 1990-х гг., размышляя о возможностях сопряжения макро- и микроподходов к изучению прошлого, Чарльз Тилли отметил эффективность реляционного реализма как методологии изучения социальной жизни, которая в отличие от феноменологического индивидуализма (в котором «индивидуальное сознание есть первая или исключительная сторона социальной жизни»), методологического индивидуализма (для которого индивиды и есть основной и единственный элемент социальной реальности), и холизма (согласно ему «социальная структура имеет свою самоподдерживающуюся логику развития», а господствующие менталитеты, традиции, ценности, культурные формы выступают в качестве регуляторов социальной жизни) центральное место в социальной жизни отводит социальным взаимодействиям, связям и речевым практикам. В этой методологии проблема несопоставимости макро- и микроуровней анализа теряет свое значение, поскольку «реляционный реализм концентрируется на связях, которые образуют организационные структуры и одновременно формируют индивидуальное поведение». Однако форма исторического нарратива воздвигает почти непреодолимые препятствия для раскрытия связей между микро- и макропроцессами из-за трудности трансляции материала, полученного главным образом в форме стандартных рассказов, созданных в ходе социального взаимодействия (и консолидированных уже постфактум), в другие формы, которые лучше представляют их действительную каузальную структуру. Для этого требуется «программа эмпирической идентификации, изучения и объяснения рассказанных историй, а затем - сравнения и соединения логических структур этих историй с наиболее подходящими каузальными описаниями релевантных процессов.
4. Варианты решения теоретико-методологической проблемы интеграции микро- и макроподходов: «романский» (или «франко-итальянский»), «англосаксонский» и «германский».
Индивидуальный или коллективный субъект истории действует в изменчивой социальной среде, образуемой сложным переплетением различных общностей (семейно-родственных, социально-профессиональных, локально-территориальных, этнополитических групп), в исторической ситуации, которая сама слагается из предшествовавшей социально-исторической практики и из желаний, стремлений, действий других индивидов и групп. Исследование механизма трансформации потенциальных причин в “актуальные” мотивы человеческой деятельности предполагает комплексный анализ обеих ее сторон, а следовательно – обращение как к макроистории, которая выявляет влияние общества на поведение личности, так и к микроистории, которая позволяет исследовать способ включения индивидуальной деятельности в коллективную и, таким образом, фиксирует индивидуальное в социальном и социальное в индивидуальном на уровне конкретной исторической практики. Изучение взаимосвязи поведения, социокультурных представлений и экономических, политических, духовных макропроцессов социальной жизни – это средство научного синтеза. Так на повестку дня был поставлен вопрос о практическом применении в конкретно-историческом исследовании комплексного метода социального анализа, опирающегося на последовательную комбинацию системно-структурного и субъективно-деятельностного подходов.
Если на первом этапе сдвиг ракурса социально-исторического исследования вылился в дуализм макро– и микроистории с их несовместимыми понятийными сетками и аналитическим инструментарием, то уже к середине 1990-х годов был накоплен опыт конкретных исследований, который позволил представить разные варианты решения теоретико-методологической проблемы интеграции микро– и макроподходов, которые могут быть условно обозначены, как «романский» («франко-итальянский»), «англосаксонский» и «германский».
В результате плодотворного сотрудничества ведущих представителей итальянской школы микроистории и французских историков, группирующихся вокруг журнала «Анналы», были сформулированы базовые принципы новой парадигмы – «другой» социальной истории. Эти принципы нашли свое отражение и осмысление в материалах подготовленных под руководством Б. Лепти и Ж. Ревеля коллективных изданий «Формы опыта» и «Игры с масштабами. От микроанализа к опыту». «Говорящие» названия этих трудов четко отразили и зафиксировали смещение исследовательского интереса в сторону изучения мотиваций и стратегий индивидуального и коллективного поведения в русле идей Пьера Бурдье, активно использующихся в исторической антропологии.
В своем предисловии ко второму сборнику Ж. Ревель констатировал существование двух разных позиций по вопросу о соотношении микро– и макроанализа. Первая – «релятивистская», которая основывается на принципе вариативности масштаба, видя в этом исключительный ресурс плодотворности, поскольку делается возможным конструирование сложных объектов и «учет многослойной структуры социального». Сторонники этого подхода не отдают предпочтения ни одному масштабу, видя преимущество для исследователя именно в «игре с масштабами». Приверженцы второй платформы, которую Ж. Ревель называет «фундаменталистской», «считают, что в производстве социальных форм и отношений «микро» порождает «макро», и защищают, таким образом, абсолютное предпочтение первого, поскольку именно на этом уровне, согласно их позиции, «происходят действительно причинные процессы». Каждый из этих подходов имеет значительный эвристический потенциал и объективно нацелен на обновление предметного поля социальной истории, рассматривая социальные нормы, институты и властные отношения в контексте повседневной жизнедеятельности (или социальных и культурных «практик») исторических «актеров».
Важнейший постулат «социальной истории культурных практик» состоит в следующем: практики развиваются в рамках институтов, в соответствии с нормами и ограничениями разного порядка, под контролем власти, но они, в свою очередь, являются источником мутаций институтов, замещения норм и производства новых властных отношений. Так формулируется концепция «культурной истории социального», центральным вопросом которой является соотношение между нормами, представлениями (репрезентациями) и практиками. Ключевым становится тезис о культурном многообразии, который указывает на существование в культуре «разломов», или «разрывов», возникающих вследствие половозрастных, социальных, экономических, этнических, политических различий. Эти различия обуславливают специфическое восприятие и усвоение общекультурного фонда в процессе социализации и, соответственно, дифференциацию принимаемых индивидами или группами «культурных моделей». Таким образом, в фокусе исследования оказывается не номенклатура существующих в обществе социальных групп, категорий или страт, а непрерывный процесс их становления. «Другая социальная история» ориентируется на анализ межиндивидных и групповых взаимодействий (в ходе которых и возникают социальные общности), а также локальных интерпретаций социальной структуры и государственной системы, порождающих «диалогические договорные отношения между центром и периферией». В этой связи становится очевидным, что
изучение индивидуального поведения действующих лиц истории в «микроисторическом масштабе» позволяет лучше понять и макросоциальные процессы.
Главные проблемы исследования состоят в определении «способов производства институтов», или процедур согласования между собой социальных институтов и норм, с одной стороны, и действия индивидов, с другой; в идентификации процессов формирования и трансформации социальных организаций и групп; в совмещении анализа социальных институтов с анализом поведения конкретных индивидов. Опираясь на имеющийся опыт конкретно-исторических исследований, приверженцы «другой» социальной истории, группирующиеся вокруг «Анналов», считают, что институты и нормы не являются чем-то «внешним по отношению к социальному полю», к индивиду и индивидам. Социальные институты и продуцируемые ими нормы рождаются в ходе соответствующих взаимодействий индивидов, результатом которых являются так называемые «договоренности», «соглашения» (они всегда относительны и подвижны). «Договоренности» и нормы выступают как продукт социальных практик индивидов, их социальной активности и коллективных представлений. В целом, определяющими для понимания новой концепции являются такие понятия, как «практики», «взаимодействия» («трансакции»), «договоренности» или «соглашения» («конвенции»), «репрезентации» и «дискурсы».
Преимущества «другой социальной истории» были блестяще продемонстрированы в работах Симоны Черутти по туринским профессиональным корпорациям XVII–XVIII вв. С. Черутти применила процессуальный подход к истории локальных социальных институтов, сосредоточившись не на их функциях, а на анализе индивидуальных и семейных стратегий, поляризовавших городское социальное и политическое пространство. В очерченном ею поле взаимодействий внутри каждой профессии вместо гомогенной корпоративной идентичности обнаружился сложный клубок сталкивающихся интересов, конкурирующих союзов, перемежающихся конфликтов и переговоров.
Изучая формирование социальных групп торгово-ремесленного населения в Турине С. Черутти сосредоточилась не на выяснении социальной принадлежности индивидов, а на реконструкции их индивидуального и коллективного опыта. С. Черутти пришла к заключению, что групповое сознание туринских коммерсантов не было сформировано отношениями в экономической и производственной сфере. Отнюдь не предопределенное общим положением в городской иерархии, форма и состав которой были предметом постоянного соперничества, это сознание возникло в результате притеснений с разных сторон и утраты свободы действий во многих социальных полях. И центральный вывод: социальные процессы, вызвавшие «сужение институционального пространства», не были продуктом воздействия внешних сил: они стали непреднамеренным и непредвиденным результатом конкурентной борьбы «между теми самыми индивидами, которые стали впоследствии их жертвами».
Впрочем, главный итог работы Черутти, с точки зрения методологии «другой социальной истории», состоит в ином, а именно в отчетливо выявленной взаимозависимости между двумя уровнями исследования – индивидуального поведения и институциональных отношений – и в использовании общего концептуального инструментария, независимо от масштаба анализа. Вместе с тем они показали, что разрыв между намерениями «актеров» и совокупным эффектом их действий может быть очень сильным, но при этом только «раскодировка индивидуального опыта» позволяет понять характер социальных групп и институтов.
На становление «англосаксонского варианта» огромное влияние оказала теория структурации английского социолога А. Гидденса, который стремился, с одной стороны, преодолеть крайности функционализма и структурализма, лишающие субъекта действия элементарной свободы, а с другой – крайности герменевтики, не находящей места для социальных структур.
Главные постулаты социальной теории Гидденса состоят в следующем. Общество создается и воспроизводится не механически, а в результате деятельности его членов. Люди, творя историю, создают общество не по собственному произвольному выбору, а исходя из исторических условий, в которых они находятся. В процессе общественной практики формируются социальные структуры – «правила», которые создают саму возможность рациональной деятельности, задавая ей определенные рамки, и «ресурсы» (материральные средства и организационные способности акторов), используемые людьми в их взаимодействии. Теория структурации Гидденса стремится преодолеть дуализм структуры и деятельности людей, происходящей в условиях, которые далеко не до конца осознаны и поняты ими.
Значительное число британских, американских и других практикующих историков англоязычного мира гласно или негласно принимают теорию структурации А. Гидденса. Как правило, речь не идет об открытой артикуляции лежащих в ее основе предположений, но их исследовательская платформа так или иначе приближается к тому, что Кристофер Ллойд назвал рабочим термином «методологический структуризм». Согласно этой модели, социальные структуры понимаются как складывающаяся совокупность правил, ролей, отношений и значений, «в которых люди рождаются и которые создаются, воспроизводятся и преобразуются их мыслью и действием.