Файл: Тема От истории социальной к истории социокультурной. Литература.docx
ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 07.11.2023
Просмотров: 309
Скачиваний: 7
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
, чем виделся предшествующим поколениям исследователей, круг явлений». В конечном счете, именно этот «круг явлений», который исследователь стремится рассмотреть за объектом своего микроанализа, за казусом, оказывается главной проблемой. (Репина).
Положительно оценивая антифункционалистский пафос «другой социальной истории», Ю. Л. Бессмертный, однако, считал, что ее сторонники в вопросе о связи между поведением индивида и социальным контекстом «существенно сужают его пространственные рамки». Эффективность анализа казусов, проявляющих нестандартные, нетипичные поступки и действия конкретных людей, виделась ему именно в раскрытии взаимодействия индивидуального выбора и общепринятых моделей поведения и, соответственно, в ориентации «на посильную реализацию принципа «дополнительности» микро- и макроанализа, на поиск путей их сопряжения. С этим связана и идеальная, с его точки зрения, форма повествования: сначала - в виде зачина - рассказ о конкретном казусе, затем попытка «осмыслить контекст рассмотренного случая.
Исследователь, изучая действия людей прошлого в любой сфере, в первую очередь должен интересоваться тем, как они сами понимали свою деятельность, «как к ней относились, насколько стандартно вели себя в ней, в какой мере (и насколько успешно) пытались ее перестроить и т.д. Там где удается с достаточной полнотой осмыслить заботы, чаяния и приоритеты отдельных действовавших в прошлом лиц, историк получает, на мой взгляд, редкостную возможность максимально приблизиться к главному предмету своих изысканий - человеку других эпох. В подобных случаях открывается самое заветное в прошлом, а средостение, извечно отделяющее историка от изучаемых героев, становится наименее непрозрачным. И даже если исследователю открываются при этом всего лишь один-два субъекта из отдаленного прошлого, осмысление их образов дает колоссально много для понимания всего их мира (Бессмертный).
5.2. Анализ казусов, переход от особенного к обычному.
Выбор человеком конкретной линии своего поведения мог порождать казусы разного типа. В одних “случаях” люди осознанно (или неосознанно) действовали в согласии с принятыми в данной общественной среде правилами, ориентируясь на массовые представления о должном и запретном. Поступки таких людей — это казусы, воплощающие господствующие в обществе стереотипы. Встречались, однако, люди, для которых подобное конформное поведение почему-либо оказывалось невозможным. Одни из них осмеливались пренебрегать обычаями, нарушать законы; другие, наоборот, стремились реализовать в обыденной жизни то, что считалось недостижимым идеалом. (Бессмертный).
Раскрывая присущие разным обществам модели мира, история ментальностей освещала массовые представления, которыми люди могли руководствоваться в тот или иной период в своих действиях. Однако, выявляя эти общие возможности поведения (или говоря иначе — поведенческий инвариант), ментальные исследования по необходимости ограничивались характеристикой того, что могло быть присуще всем вообще, индивидуальные же особенности кого бы то ни было в отдельности оставались нераскрытыми.
До поры до времени недостаточность этого подхода не слишком бросалась в глаза. Еще совсем недавно казалось более чем оправданным вопрошать: «Что вы ищете в истории — уникальное или типическое? Нацелено ваше внимание на выявление неповторимого или же на раскрытие тех понятийных форм, “матриц поведения”, “моделей мира”, которые таились даже и за этими уникальными цветами культуры?» Ответ на эти вопросы подразумевался сам собою, ибо матрицы поведения казались обладающими несравненно большей познавательной ценностью, чем уникальное.
Вряд ли нужно доказывать, что выявить и уяснить индивидуальное и уникальное можно, лишь зная массовое и стереотипное. (Бессмертный).
Л.М. Баткин в ставшей классической статье “О двух способах изучать культуру” сформулировал принцип “дополнительности” двух методов: социологического анализа массовой деятельности и культурологического анализа индивидуального и субъективного. К сожалению, реализовать этот принцип удавалось до сих пор крайне редко. И одна из важнейшихтпричин, на мой взгляд, — в недооценке познавательной ценности нестандартного поведения отдельных людей. Осознанно или не осознанно, в анализе такого поведения обычно видят нечто второстепенное, способное лишь подтвердить противостоящий стандарт. Между тем в исключительных и уникальных казусах может раскрываться нечто гораздо более важное. Речь идет об уяснении культурной уникальности времени.
Ее трудно уяснить, ограничиваясь анализом того, что чаще всего встречается. В общепринятом, стандартном поведении немало элементов традиционного, усредненного, даже вневременного. Сквозь них непросто рассмотреть то, что особенно как раз для данной эпохи. Иное дело — казус, который позволяет увидеть пусть лишь одного-двух ее современников, но с полнотой, достаточной для осмысления их специфических чаяний и приоритетов. Конечно, это не подменяет анализ господствующих структур и процессов. Но в то же время невиданно приближает к тому Другому, которого стремится рассмотреть в прошлом всякий историк. Более того, создаются предпосылки для прорыва в познании культурного универсума исследуемой эпохи: ведь в том “особенном ”, что раскрывается в уникальных казусах данного времени, полнее всего проступает своеобразие исторического мира культуры, в каковом, по выражению Л.М. Баткина, “нет никакого всеобщего, кроме особенного”. С этой точки зрения, изучение отдельных казусов, освещающих поступки и действия хотя бы немногих персонажей прошлого, представляется одним из перспективнейших на сегодня инструментов познания прошлого.
Бессмертный пишет, характеризуя подходы в немецком направлении Alltagsgeschichte следующее: «Показательно, что характерно понимание отдельных казусов как более или менее типичных для рассматриваемого аспекта прошлого. Это, конечно, облегчает выход на проблему взаимодействия микро и макро, единичного казуса и целостности. В то же время подобный подход существенно затрудняет возможность анализа подлинно уникального, индивидуального, нестандартного. Ведь основное внимание уделяется повторяющимся, типичным феноменам, а не исключениям, в которых воплощалось неординарное поведение отдельных индивидов».
В спорах вокруг Alltagsgeschichte, продолжающихся по сей день (и может быть даже усилившихся в самые последние годы), обсуждается не только мера исключительности и индивидуальности рассматриваемых казусов. Некоторые критики ставят под вопрос самую оправданность проводимого сторонниками этого направления противопоставления макро и микро. Отмечается, что существование этой дихотомии было известно со времен Аристотеля, что многим поколениям философов и историков уже не раз приходилось констатировать важность изучения малых и мельчайших объектов — так же как продуктивность познания любых тотальностей через переход от частного к целому.
Следует признать принципиальную недостаточность при таком изучении одних только типичных казусов, анализ которых - при всей его важности - оставляет нас в рамках сериальной истории (выявляя лишь свойственные людям данного времени стереотипные представления и формы поведения). Удовлетвориться этим нельзя не потому, что сериальная история “плоха” сама по себе, но из-за невозможности на ее основе дать ответ на некоторые вопросы, волнующие сегодняшнего человека.
В первую очередь речь идет об уже упоминавшимся стремлении понять место и функцию индивида в разных обществах. Из громадного числа аспектов, заслуживающих при этом рассмотрения (понимание индивида, индивидуальности, личности, социума, социального контекста и др.), я хотел бы выделить один, особенно, как мне кажется, актуальный. Я имею в виду взаимодействие единичного опыта и массовых стереотипов. В общем плане проблема “присвоения” отдельным человеком надындивидуальных явлений, поднятая уже во времена Анри Берра, не перестает волновать историков на протяжении всего XX в. В рамках предлагаемого в нашем альманахе подхода акцентируется лишь один из возможных способов ее исследования. Не поможет ли осмыслению того, как в различные эпохи совершался переход от единичного и индивидуального к массовому и общепринятому, анализ нестандартных, нетипичных казусов?
При изучении данного перехода прежде всего важно осмыслить, в зависимости от каких особенностей индивида и социального контекста этот переход оказывался возможным или, наоборот, невозможным, как в процессе такого перехода изменялся сам индивид, каковы были пределы таких изменений в разных обществах, как на смену старым рождались новые стереотипы и т. д. Для решения подобных вопросов изучение нетипичных казусов открывает особые возможности. Именно такие казусы нагляднее всего демонстрируют взаимодействие принятых сценариев поведения и индивидуального выбора. Индивидуальная интерпретация массовых стереотипов составляет здесь самую суть поведения человека.
5.3. Близость казуального подхода к «другой социальной истории».
Значимый момент в программе Ю. Л. Бессмертного созвучен идеям, высказываемым всеми сторонниками «другой истории» - интерес к культурному измерению прошлого и изучению мнений и намерений действующих лиц, их собственных мотивировок, представлений и всей культурной оснастки, тех индивидуализирующих различий, которые превращали жизненный опыт каждого человека в уникальный.
Изучение казусов вписывается в относительно новую научную тенденцию к пересмотру сложившихся в XX в. подходов к изучению прошлого.
Мишель Вовель констатировал, что в глазах ряда исследователей переход к “использованию микроскопа” в истории выступает как “эпистемологическая необходимость”. Вовель связывал такой переход с новым этапом в развитии исторического знания, с возвратом на новых основах к качественному анализу (в противовес количественному), с поиском более аутентичного облика прошлого.
Одну из форм реализации этой эпистемологической необходимости можно найти в исследованиях, предпринимавшихся с конца 70-х годов некоторыми молодыми в ту пору итальянскими историками, называвшими свое направление “микроисторией”. Хотя их взгляды были далеко не едиными, этих исследователей роднило то, что они стремились противопоставить распространенной в Италии этого времени “риторической” концепции истории — как науке о глобальных, вековых колебаниях в развитии человеческих обществ — гораздо более скромную по своим задачам концепцию исторического познания. Все они отличались пристрастием к выбору очень небольших исторических объектов:
Каждый из таких объектов рассматривался в очень крупном масштабе. Исследование не привлекавших раньше внимания подробностей позволяло увидеть этот объект в принципиально новом свете, рассмотреть за ним иной, чем виделся предшествующим поколениям исследователей, круг явлений.
Критикуя слепое следование англосаксонским традициям в понимании социальной и институциональной истории, демократически настроенные сторонники Alltagsgeschichte сочувственно относились к историко-антропологическим подходам французской школы “Анналов”. Особое внимание уделялось также изучению действий и сознания “маленьких людей” и их роли в “большой истории”. Именно в этом направлении с особой силой проявилась тенденция разрабатывать историю “снизу” (Geschichte von unten), с тем чтобы раскрыть своеобразие (Eigensinn) каждого отдельного субъекта, его способность быть творцом собственной истории, а не только игрушкой в руках надличностных сил и структур.
Всякий индивид, хочет он того или нет, вынужден так или иначе интерпретировать свои взаимоотношения с макросообществами, членом которых он оказывается; соответственно, всякий исследователь микроказуса, анализирующий действия индивида, в состоянии воспроизвести не только собственный мир этого индивида, но и трактовку последним его связей с более широким социальным универсумом; в результате “из изучения самой социальной практики отдельных людей выявляются невидимые извне социальные структуры”, характеризующие взаимодействие индивида и его социальной среды (А. Людтке).
Показательно, что характерно понимание отдельных казусов как более или менее типичных для рассматриваемого аспекта прошлого. Это, конечно, облегчает выход на проблему взаимодействия микро и макро, единичного казуса и целостности. В то же время подобный подход существенно затрудняет возможность анализа подлинно уникального, индивидуального, нестандартного. Ведь основное внимание уделяется повторяющимся, типичным феноменам, а не исключениям, в которых воплощалось неординарное поведение отдельных индивидов.
Версия казуального подхода, предложенная Ю. Л. Бессмертным, не ведет в «феноменологическую ловушку», поскольку, будучи ориентирована на понимание сложного взаимодействия структур и акторов, на максимальный учет обратной связи с контекстами разного уровня, предполагает как одну из ключевых задач определение степени соответствия между реальным поведением конкретных индивидов и общественными нормами. Близость казуального подхода к «другой социальной истории» ученый видел в
Положительно оценивая антифункционалистский пафос «другой социальной истории», Ю. Л. Бессмертный, однако, считал, что ее сторонники в вопросе о связи между поведением индивида и социальным контекстом «существенно сужают его пространственные рамки». Эффективность анализа казусов, проявляющих нестандартные, нетипичные поступки и действия конкретных людей, виделась ему именно в раскрытии взаимодействия индивидуального выбора и общепринятых моделей поведения и, соответственно, в ориентации «на посильную реализацию принципа «дополнительности» микро- и макроанализа, на поиск путей их сопряжения. С этим связана и идеальная, с его точки зрения, форма повествования: сначала - в виде зачина - рассказ о конкретном казусе, затем попытка «осмыслить контекст рассмотренного случая.
Исследователь, изучая действия людей прошлого в любой сфере, в первую очередь должен интересоваться тем, как они сами понимали свою деятельность, «как к ней относились, насколько стандартно вели себя в ней, в какой мере (и насколько успешно) пытались ее перестроить и т.д. Там где удается с достаточной полнотой осмыслить заботы, чаяния и приоритеты отдельных действовавших в прошлом лиц, историк получает, на мой взгляд, редкостную возможность максимально приблизиться к главному предмету своих изысканий - человеку других эпох. В подобных случаях открывается самое заветное в прошлом, а средостение, извечно отделяющее историка от изучаемых героев, становится наименее непрозрачным. И даже если исследователю открываются при этом всего лишь один-два субъекта из отдаленного прошлого, осмысление их образов дает колоссально много для понимания всего их мира (Бессмертный).
5.2. Анализ казусов, переход от особенного к обычному.
Выбор человеком конкретной линии своего поведения мог порождать казусы разного типа. В одних “случаях” люди осознанно (или неосознанно) действовали в согласии с принятыми в данной общественной среде правилами, ориентируясь на массовые представления о должном и запретном. Поступки таких людей — это казусы, воплощающие господствующие в обществе стереотипы. Встречались, однако, люди, для которых подобное конформное поведение почему-либо оказывалось невозможным. Одни из них осмеливались пренебрегать обычаями, нарушать законы; другие, наоборот, стремились реализовать в обыденной жизни то, что считалось недостижимым идеалом. (Бессмертный).
Раскрывая присущие разным обществам модели мира, история ментальностей освещала массовые представления, которыми люди могли руководствоваться в тот или иной период в своих действиях. Однако, выявляя эти общие возможности поведения (или говоря иначе — поведенческий инвариант), ментальные исследования по необходимости ограничивались характеристикой того, что могло быть присуще всем вообще, индивидуальные же особенности кого бы то ни было в отдельности оставались нераскрытыми.
До поры до времени недостаточность этого подхода не слишком бросалась в глаза. Еще совсем недавно казалось более чем оправданным вопрошать: «Что вы ищете в истории — уникальное или типическое? Нацелено ваше внимание на выявление неповторимого или же на раскрытие тех понятийных форм, “матриц поведения”, “моделей мира”, которые таились даже и за этими уникальными цветами культуры?» Ответ на эти вопросы подразумевался сам собою, ибо матрицы поведения казались обладающими несравненно большей познавательной ценностью, чем уникальное.
Вряд ли нужно доказывать, что выявить и уяснить индивидуальное и уникальное можно, лишь зная массовое и стереотипное. (Бессмертный).
Л.М. Баткин в ставшей классической статье “О двух способах изучать культуру” сформулировал принцип “дополнительности” двух методов: социологического анализа массовой деятельности и культурологического анализа индивидуального и субъективного. К сожалению, реализовать этот принцип удавалось до сих пор крайне редко. И одна из важнейшихтпричин, на мой взгляд, — в недооценке познавательной ценности нестандартного поведения отдельных людей. Осознанно или не осознанно, в анализе такого поведения обычно видят нечто второстепенное, способное лишь подтвердить противостоящий стандарт. Между тем в исключительных и уникальных казусах может раскрываться нечто гораздо более важное. Речь идет об уяснении культурной уникальности времени.
Ее трудно уяснить, ограничиваясь анализом того, что чаще всего встречается. В общепринятом, стандартном поведении немало элементов традиционного, усредненного, даже вневременного. Сквозь них непросто рассмотреть то, что особенно как раз для данной эпохи. Иное дело — казус, который позволяет увидеть пусть лишь одного-двух ее современников, но с полнотой, достаточной для осмысления их специфических чаяний и приоритетов. Конечно, это не подменяет анализ господствующих структур и процессов. Но в то же время невиданно приближает к тому Другому, которого стремится рассмотреть в прошлом всякий историк. Более того, создаются предпосылки для прорыва в познании культурного универсума исследуемой эпохи: ведь в том “особенном ”, что раскрывается в уникальных казусах данного времени, полнее всего проступает своеобразие исторического мира культуры, в каковом, по выражению Л.М. Баткина, “нет никакого всеобщего, кроме особенного”. С этой точки зрения, изучение отдельных казусов, освещающих поступки и действия хотя бы немногих персонажей прошлого, представляется одним из перспективнейших на сегодня инструментов познания прошлого.
Бессмертный пишет, характеризуя подходы в немецком направлении Alltagsgeschichte следующее: «Показательно, что характерно понимание отдельных казусов как более или менее типичных для рассматриваемого аспекта прошлого. Это, конечно, облегчает выход на проблему взаимодействия микро и макро, единичного казуса и целостности. В то же время подобный подход существенно затрудняет возможность анализа подлинно уникального, индивидуального, нестандартного. Ведь основное внимание уделяется повторяющимся, типичным феноменам, а не исключениям, в которых воплощалось неординарное поведение отдельных индивидов».
В спорах вокруг Alltagsgeschichte, продолжающихся по сей день (и может быть даже усилившихся в самые последние годы), обсуждается не только мера исключительности и индивидуальности рассматриваемых казусов. Некоторые критики ставят под вопрос самую оправданность проводимого сторонниками этого направления противопоставления макро и микро. Отмечается, что существование этой дихотомии было известно со времен Аристотеля, что многим поколениям философов и историков уже не раз приходилось констатировать важность изучения малых и мельчайших объектов — так же как продуктивность познания любых тотальностей через переход от частного к целому.
Следует признать принципиальную недостаточность при таком изучении одних только типичных казусов, анализ которых - при всей его важности - оставляет нас в рамках сериальной истории (выявляя лишь свойственные людям данного времени стереотипные представления и формы поведения). Удовлетвориться этим нельзя не потому, что сериальная история “плоха” сама по себе, но из-за невозможности на ее основе дать ответ на некоторые вопросы, волнующие сегодняшнего человека.
В первую очередь речь идет об уже упоминавшимся стремлении понять место и функцию индивида в разных обществах. Из громадного числа аспектов, заслуживающих при этом рассмотрения (понимание индивида, индивидуальности, личности, социума, социального контекста и др.), я хотел бы выделить один, особенно, как мне кажется, актуальный. Я имею в виду взаимодействие единичного опыта и массовых стереотипов. В общем плане проблема “присвоения” отдельным человеком надындивидуальных явлений, поднятая уже во времена Анри Берра, не перестает волновать историков на протяжении всего XX в. В рамках предлагаемого в нашем альманахе подхода акцентируется лишь один из возможных способов ее исследования. Не поможет ли осмыслению того, как в различные эпохи совершался переход от единичного и индивидуального к массовому и общепринятому, анализ нестандартных, нетипичных казусов?
При изучении данного перехода прежде всего важно осмыслить, в зависимости от каких особенностей индивида и социального контекста этот переход оказывался возможным или, наоборот, невозможным, как в процессе такого перехода изменялся сам индивид, каковы были пределы таких изменений в разных обществах, как на смену старым рождались новые стереотипы и т. д. Для решения подобных вопросов изучение нетипичных казусов открывает особые возможности. Именно такие казусы нагляднее всего демонстрируют взаимодействие принятых сценариев поведения и индивидуального выбора. Индивидуальная интерпретация массовых стереотипов составляет здесь самую суть поведения человека.
5.3. Близость казуального подхода к «другой социальной истории».
Значимый момент в программе Ю. Л. Бессмертного созвучен идеям, высказываемым всеми сторонниками «другой истории» - интерес к культурному измерению прошлого и изучению мнений и намерений действующих лиц, их собственных мотивировок, представлений и всей культурной оснастки, тех индивидуализирующих различий, которые превращали жизненный опыт каждого человека в уникальный.
Изучение казусов вписывается в относительно новую научную тенденцию к пересмотру сложившихся в XX в. подходов к изучению прошлого.
Мишель Вовель констатировал, что в глазах ряда исследователей переход к “использованию микроскопа” в истории выступает как “эпистемологическая необходимость”. Вовель связывал такой переход с новым этапом в развитии исторического знания, с возвратом на новых основах к качественному анализу (в противовес количественному), с поиском более аутентичного облика прошлого.
Одну из форм реализации этой эпистемологической необходимости можно найти в исследованиях, предпринимавшихся с конца 70-х годов некоторыми молодыми в ту пору итальянскими историками, называвшими свое направление “микроисторией”. Хотя их взгляды были далеко не едиными, этих исследователей роднило то, что они стремились противопоставить распространенной в Италии этого времени “риторической” концепции истории — как науке о глобальных, вековых колебаниях в развитии человеческих обществ — гораздо более скромную по своим задачам концепцию исторического познания. Все они отличались пристрастием к выбору очень небольших исторических объектов:
Каждый из таких объектов рассматривался в очень крупном масштабе. Исследование не привлекавших раньше внимания подробностей позволяло увидеть этот объект в принципиально новом свете, рассмотреть за ним иной, чем виделся предшествующим поколениям исследователей, круг явлений.
Критикуя слепое следование англосаксонским традициям в понимании социальной и институциональной истории, демократически настроенные сторонники Alltagsgeschichte сочувственно относились к историко-антропологическим подходам французской школы “Анналов”. Особое внимание уделялось также изучению действий и сознания “маленьких людей” и их роли в “большой истории”. Именно в этом направлении с особой силой проявилась тенденция разрабатывать историю “снизу” (Geschichte von unten), с тем чтобы раскрыть своеобразие (Eigensinn) каждого отдельного субъекта, его способность быть творцом собственной истории, а не только игрушкой в руках надличностных сил и структур.
Всякий индивид, хочет он того или нет, вынужден так или иначе интерпретировать свои взаимоотношения с макросообществами, членом которых он оказывается; соответственно, всякий исследователь микроказуса, анализирующий действия индивида, в состоянии воспроизвести не только собственный мир этого индивида, но и трактовку последним его связей с более широким социальным универсумом; в результате “из изучения самой социальной практики отдельных людей выявляются невидимые извне социальные структуры”, характеризующие взаимодействие индивида и его социальной среды (А. Людтке).
Показательно, что характерно понимание отдельных казусов как более или менее типичных для рассматриваемого аспекта прошлого. Это, конечно, облегчает выход на проблему взаимодействия микро и макро, единичного казуса и целостности. В то же время подобный подход существенно затрудняет возможность анализа подлинно уникального, индивидуального, нестандартного. Ведь основное внимание уделяется повторяющимся, типичным феноменам, а не исключениям, в которых воплощалось неординарное поведение отдельных индивидов.
Версия казуального подхода, предложенная Ю. Л. Бессмертным, не ведет в «феноменологическую ловушку», поскольку, будучи ориентирована на понимание сложного взаимодействия структур и акторов, на максимальный учет обратной связи с контекстами разного уровня, предполагает как одну из ключевых задач определение степени соответствия между реальным поведением конкретных индивидов и общественными нормами. Близость казуального подхода к «другой социальной истории» ученый видел в