Файл: Уральский федеральный университет Имени первого Президента России Б. Н. Ельцина Институт гуманитарных наук и искусств Департамент Факультет журналистики .doc
ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 09.11.2023
Просмотров: 179
Скачиваний: 2
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
», – утверждает коллега Политковской по журналистскому цеху Юлия Латынина100.
В условиях войны бывает крайне сложно избежать некоторых политических вопросов, ведь на войне всегда есть свои, а есть враги. Журналист, принадлежащий к одной из сторон, автоматически принимает ее сторону. Однако в женской журналистике экстремальных ситуаций больший акцент делается не на объяснении читателю, кто прав, а кто виноват. Миссия женской журналистики, действительно, скорее в отстаивании гуманистических идеалов и ценности человека и человеческого в нем. Ведь, по большому счету, не так важно, как зовут дядьку, отдающего приказы. Трагедия войны глубже и шире, это трагедия всего общества.
Социальная значимость
Социальная трагедия экстремальных ситуаций, особенно войны, в глобальном и одномоментном разложении общества. В условиях войны вся социальная сфера – образование, культура, здравоохранение и т.д. – разом остаются в руинах. На войне не до того. В результате – некая воспитательная дисфункция, маргинализация. Это еще одна причина, по которой женщины не признают войну «праведной».
Женщины-журналисты обращают внимание на то, какой ущерб война наносит социальным институтам, и как важно пытаться сохранить их. С одной стороны, показывая, как из последних сил, вопреки всему, «герои» пытаются сохранить школы, обучать детей, лечить больных и раненых, сохранять хоть какой-то намек на «мирный» общественный уклад. С другой - демонстрируя, каких «антигероев» порождает война:
«Дети? А вы не видели, как эти дети блок-посты подрывают?»101
Те, кто прошел ад, побывал в царствии смерти и хаоса, нередко теряют связь с мирной жизнью:
«Хлебнув однажды здесь лиха, они возвращаются сюда снова и снова. Добровольно. Из отпусков и госпиталей, с инвалидностью и предписанием находиться под наблюдением врача. Их гонит сюда непонятная сила, названная синдромом войны. В ней и неустроенность на «гражданке», и долг перед друзьями, и черт еще знает что намешано»102.
Часто, отражая социальную трагедию, женщины-журналисты обращают свой взор на второе после семьи пристанище детей – школу:
«Глава администрации селения Махкеты – Абдулла Эльбуздукаев – производит впечатление навсегда испуганного и сломленного человека. Хотя в прошлом Абдулла – народный судья в Веденском районе. Он признается, что ничего не может сделать для своих односельчан. Абсолютно ничего. И панически боится военных, которые считают его пособником боевиков, а значит, пристрелят, когда им захочется. В результате родители решили детей в школу не пускать, тем более что школа – одно название, дети ходят туда пообщаться, а уроков совсем нет»103.
Глобальное разложение общества приводит к тому, что страдает каждый отдельный человек, не попавший в ряды власть имущих. То, что все институты социальной сферы разом утрачивают свою дееспособность видно как по образованию, так и по здравоохранению:
«–А где дети? Где ваша охрана? В администрации уверяют, что все больницы под охраной.
–Охраны не было и нет. Наверное, о нас не помнят. Детей тоже нет. Как только началась блокада, родители похватали своих детей и попытались прорваться в села, спасаясь от обстрелов и «зачисток». Забрали даже из реанимации. Вытащили трубки и унесли. Девочка с ДЦП лежала на растяжке – сняли с растяжки. В больнице сейчас остался всего один пациент – трехмесячный Сала ват Хакимов из Алхан Калы. Он – тяжелый, и он спит. Рядом с туго спеленутым спящим Салаватом – молоденькие мама и тетя. Они объясняют, почему не ушли вслед за всеми. Мальчику нужна срочная операция, без которой он обречен. У Салавата свищ тазобедренного сустава, образовавшийся на месте укола, сделанного в роддоме. (И в роддом, и в детскую больницу так и не подвели воду, и сегодня это, по сутк, полевые госпитали с соответствующим уровнем дезинфекции, точнее. отсутствием ее. Отсюда и свищ на месте «грязного» укола.) У младенца уже гноится кость, начинается сепсис и очень высокая температура – он может погибнуть в любой момент»104.
«Странно выглядит и медицинское оборудование, которое используют врачи. Если бы над входной дверью не висела табличка «Городская детская больница № 2», то весь этот инвентарь можно было бы принять за склад списанного оборудования, которое просто не успели вынести на помойку»105.
«Только что она была в сельском госпитале. Видела Мадонну и ее младенца.
Подойдя к кровати с фотоаппаратом, Наташа дала осечку.
– Почему вы до сих пор здесь? – спросила она у Мадонны и присела на соседнюю кровать. На ней кто-то лежал.
– Заражение крови, – с сильным акцентом ответила Мадонна.
– Почему вы не отвезли ее в Хасавюрт? Там работают московские врачи, у них много лекарств, они могут помочь...
– У меня нет денег на дорогу в Хасавюрт, – сказала Мадонна.
– Но это же... рядом... Вас за пятьдесят долларов довезут...
– У меня нет пятьдесят долларов»106
«Родильное отделение. Из разбитого окна на нее пустыми окнами смотрит недостроенный дом. На полу – стекла и выбитые из стен кирпичи. Гинекологическое кресло выгнулось дугой, как женщина в родовой схватке, вывернуло подставки для ног, будто раздвинуло колени, расширяя проход для жизни, которая умрет, еще не родившись. Наташа выбрала ракурс и сделала кадр. Слов не надо, детали сами расскажут о том, что жизни после родов нет»107
.
Маргинализация и разложение общественных ценностей и норм тесно связаны с пренебрежением гуманистическими ценностями. Общество настолько теряет свое лицо в условиях войны, что надругательствам подвергается сама смерть:
«Они пробороздили даже кладбище, святое место для всех людей, независимо от вероисповедания»108.
«Презирая все человеческое, боевики минировали тела, не подпускали к погибшим, вывоз раненых был вначале невозможен, а позже – крайне затруднен»109.
Те, кто участвует в этой войне, разлагаются морально, перестают быть людьми, способными построить мирное общество:
«Полное моральное разложение почти 100‑тысячного армейского и милицейского контингента, «гуляющего» по Чечне. И ответ, которого следовало ожидать, – воспроизводство терроризма и рекрутирование новых бойцов‑сопротивленцев»110.
Повсеместное и вопиющее пренебрежение гуманистическими идеалами и мгновенно, страшной чумой разгорающаяся социальная трагедия (в мирное время тихонько, но настойчиво тлеющая) заставляют женщину-журналиста, воочию убеждающуюся в этом, делать выводы о безусловной трагичности и «неправильности» войны.
Объективность
«– Вас, журналистов, не поймешь, – заводит Владимир, и другие с ним соглашаются: нет, не поймешь журналистов.
– Вы же то с нами, то с ними... Вам лишь бы денег заработать. Суки вы продажные, – продолжает он и ждет, что Наташа вступит в спор, начнет доказывать, что она – третья сторона, ее дело – снимать, документировать историю, оттискивать ее для потомков. Он тут же опровергнет ее доводы, и ему есть чем крыть, потому что это нечестно, сегодня с нами, а завтра с ними, потому что те – против нас. А то, что объективная информация должна быть подана с двух сторон, – для него не аргумент, для них для всех не аргумент. Все это – хуйня, потому что сегодня он мерзнет, потому что в десяти километрах от них братишки из Пскова ждут подкрепления, а танки в летних гусеницах увязли в грязи. Потому что он хочет домой к маме, ему страшно, хотя в этом он никогда не признается, и потому что завтра его убьют, и срать ему хотелось на то, с каких сторон будет подана информация.
– Лучше давай я тебя щелкну – на память, – останавливает она его аргументы»111.
Объективность достигается, как правило, предоставлением нескольких точек зрения на одну проблему. В идеале, для создания максимально объективного материала журналист должен непредвзято смотреть на происходящее. Но как можно быть непредвзятым, когда ты видишь, как гибнут люди? Особенно, когда гибнут твои соотечественники. На войне, пожалуй, гораздо сложнее сохранять здоровый цинизм и не поддаваться той или иной стороне, сложнее разобраться, кто прав, кто виноват – ведь журналист видит и горе тех, с кем воюет «его сторона».
Специфическая именно для женской журналистики экстремальных ситуаций объективность принимает несколько иную форму, поскольку женщинам в большей степени свойственно подвергаться влиянию окружающей среды и людей, как мы отмечали ранее. Женская (а женщина – существо изначально созданное, чтобы давать жизнь) объективность выражается в осуждении войны как таковой, в признании ее самым неправильным способом разрешения конфликта.
Вот как отзываются коллеги об Анне Политковской:
«Была ли Анна Политковская объективным журналистом? Конечно, нет. Но именно ее статьи о чеченской войне переводили, перепечатывали и читали во всем мире. Анна никогда не была над схваткой»112.
«Деятельность Анны он определяет как некую тревогу о справедливости, изливаемую на газетные полосы»113.
Говоря о творчестве Анны Политковской, невольно задумываешься – а что считать объективным? Поскольку Анна проявляла активную политическую позицию в своих текстах, а значит, судила не совсем объективно. Описывая страдания тех, чьи права повсеместно нарушаются, она давала оценки властям:
«– Вы получали какую-нибудь новую аппаратуру от новой власти?
– Нет, конечно, – отвечает главврач.
А в Москве тем временем много разговоров о том, как «налаживается в Грозном мирная жизнь», о составах медоборудования от имени Минздрава, о грузовиках с лекарствами»114.
И, тем не менее, главным для нее было не транслировать чью-то позицию, а раскрыть кошмары войны, страдания людей, нарушения прав.
Рада Боженко, размышляя через много лет о работе в Чечне, говорит:
«Политковская, в силу имеющихся знаний, возраста, опыта, имела моральное право давать политические оценки. У меня была более узкая цель – показать, как живут наши ребята в тех трагических условиях и передать эту трагедию».
Женская объективность, по-видимому, чаще принимает несколько иную форму выражения и заключается скорее в предоставлении читателю делать выводы, максимально погрузившись в «пекло», описанное журналистом.
Женщины-журналисты, в отличие от мужчин, отдают предпочтение изобразительному отражению действительности, нежели попыткам объективно проанализировать происходящее на войне. Создавая «картинку», передавая более тонкие черты характеров, настроения, женщина-журналист скорее констатирует ужас войны:
«Если цель Марины Ахмедовой рассматривать как указание на что-то, в частности, не столько на личную судьбу героини Натальи Медведевой, военного фоторепортера, сколько на саму Войну, то да, она достигнута
В условиях войны бывает крайне сложно избежать некоторых политических вопросов, ведь на войне всегда есть свои, а есть враги. Журналист, принадлежащий к одной из сторон, автоматически принимает ее сторону. Однако в женской журналистике экстремальных ситуаций больший акцент делается не на объяснении читателю, кто прав, а кто виноват. Миссия женской журналистики, действительно, скорее в отстаивании гуманистических идеалов и ценности человека и человеческого в нем. Ведь, по большому счету, не так важно, как зовут дядьку, отдающего приказы. Трагедия войны глубже и шире, это трагедия всего общества.
Социальная значимость
Социальная трагедия экстремальных ситуаций, особенно войны, в глобальном и одномоментном разложении общества. В условиях войны вся социальная сфера – образование, культура, здравоохранение и т.д. – разом остаются в руинах. На войне не до того. В результате – некая воспитательная дисфункция, маргинализация. Это еще одна причина, по которой женщины не признают войну «праведной».
Женщины-журналисты обращают внимание на то, какой ущерб война наносит социальным институтам, и как важно пытаться сохранить их. С одной стороны, показывая, как из последних сил, вопреки всему, «герои» пытаются сохранить школы, обучать детей, лечить больных и раненых, сохранять хоть какой-то намек на «мирный» общественный уклад. С другой - демонстрируя, каких «антигероев» порождает война:
«Дети? А вы не видели, как эти дети блок-посты подрывают?»101
Те, кто прошел ад, побывал в царствии смерти и хаоса, нередко теряют связь с мирной жизнью:
«Хлебнув однажды здесь лиха, они возвращаются сюда снова и снова. Добровольно. Из отпусков и госпиталей, с инвалидностью и предписанием находиться под наблюдением врача. Их гонит сюда непонятная сила, названная синдромом войны. В ней и неустроенность на «гражданке», и долг перед друзьями, и черт еще знает что намешано»102.
Часто, отражая социальную трагедию, женщины-журналисты обращают свой взор на второе после семьи пристанище детей – школу:
«Глава администрации селения Махкеты – Абдулла Эльбуздукаев – производит впечатление навсегда испуганного и сломленного человека. Хотя в прошлом Абдулла – народный судья в Веденском районе. Он признается, что ничего не может сделать для своих односельчан. Абсолютно ничего. И панически боится военных, которые считают его пособником боевиков, а значит, пристрелят, когда им захочется. В результате родители решили детей в школу не пускать, тем более что школа – одно название, дети ходят туда пообщаться, а уроков совсем нет»103.
Глобальное разложение общества приводит к тому, что страдает каждый отдельный человек, не попавший в ряды власть имущих. То, что все институты социальной сферы разом утрачивают свою дееспособность видно как по образованию, так и по здравоохранению:
«–А где дети? Где ваша охрана? В администрации уверяют, что все больницы под охраной.
–Охраны не было и нет. Наверное, о нас не помнят. Детей тоже нет. Как только началась блокада, родители похватали своих детей и попытались прорваться в села, спасаясь от обстрелов и «зачисток». Забрали даже из реанимации. Вытащили трубки и унесли. Девочка с ДЦП лежала на растяжке – сняли с растяжки. В больнице сейчас остался всего один пациент – трехмесячный Сала ват Хакимов из Алхан Калы. Он – тяжелый, и он спит. Рядом с туго спеленутым спящим Салаватом – молоденькие мама и тетя. Они объясняют, почему не ушли вслед за всеми. Мальчику нужна срочная операция, без которой он обречен. У Салавата свищ тазобедренного сустава, образовавшийся на месте укола, сделанного в роддоме. (И в роддом, и в детскую больницу так и не подвели воду, и сегодня это, по сутк, полевые госпитали с соответствующим уровнем дезинфекции, точнее. отсутствием ее. Отсюда и свищ на месте «грязного» укола.) У младенца уже гноится кость, начинается сепсис и очень высокая температура – он может погибнуть в любой момент»104.
«Странно выглядит и медицинское оборудование, которое используют врачи. Если бы над входной дверью не висела табличка «Городская детская больница № 2», то весь этот инвентарь можно было бы принять за склад списанного оборудования, которое просто не успели вынести на помойку»105.
«Только что она была в сельском госпитале. Видела Мадонну и ее младенца.
Подойдя к кровати с фотоаппаратом, Наташа дала осечку.
– Почему вы до сих пор здесь? – спросила она у Мадонны и присела на соседнюю кровать. На ней кто-то лежал.
– Заражение крови, – с сильным акцентом ответила Мадонна.
– Почему вы не отвезли ее в Хасавюрт? Там работают московские врачи, у них много лекарств, они могут помочь...
– У меня нет денег на дорогу в Хасавюрт, – сказала Мадонна.
– Но это же... рядом... Вас за пятьдесят долларов довезут...
– У меня нет пятьдесят долларов»106
«Родильное отделение. Из разбитого окна на нее пустыми окнами смотрит недостроенный дом. На полу – стекла и выбитые из стен кирпичи. Гинекологическое кресло выгнулось дугой, как женщина в родовой схватке, вывернуло подставки для ног, будто раздвинуло колени, расширяя проход для жизни, которая умрет, еще не родившись. Наташа выбрала ракурс и сделала кадр. Слов не надо, детали сами расскажут о том, что жизни после родов нет»107
.
Маргинализация и разложение общественных ценностей и норм тесно связаны с пренебрежением гуманистическими ценностями. Общество настолько теряет свое лицо в условиях войны, что надругательствам подвергается сама смерть:
«Они пробороздили даже кладбище, святое место для всех людей, независимо от вероисповедания»108.
«Презирая все человеческое, боевики минировали тела, не подпускали к погибшим, вывоз раненых был вначале невозможен, а позже – крайне затруднен»109.
Те, кто участвует в этой войне, разлагаются морально, перестают быть людьми, способными построить мирное общество:
«Полное моральное разложение почти 100‑тысячного армейского и милицейского контингента, «гуляющего» по Чечне. И ответ, которого следовало ожидать, – воспроизводство терроризма и рекрутирование новых бойцов‑сопротивленцев»110.
Повсеместное и вопиющее пренебрежение гуманистическими идеалами и мгновенно, страшной чумой разгорающаяся социальная трагедия (в мирное время тихонько, но настойчиво тлеющая) заставляют женщину-журналиста, воочию убеждающуюся в этом, делать выводы о безусловной трагичности и «неправильности» войны.
Объективность
«– Вас, журналистов, не поймешь, – заводит Владимир, и другие с ним соглашаются: нет, не поймешь журналистов.
– Вы же то с нами, то с ними... Вам лишь бы денег заработать. Суки вы продажные, – продолжает он и ждет, что Наташа вступит в спор, начнет доказывать, что она – третья сторона, ее дело – снимать, документировать историю, оттискивать ее для потомков. Он тут же опровергнет ее доводы, и ему есть чем крыть, потому что это нечестно, сегодня с нами, а завтра с ними, потому что те – против нас. А то, что объективная информация должна быть подана с двух сторон, – для него не аргумент, для них для всех не аргумент. Все это – хуйня, потому что сегодня он мерзнет, потому что в десяти километрах от них братишки из Пскова ждут подкрепления, а танки в летних гусеницах увязли в грязи. Потому что он хочет домой к маме, ему страшно, хотя в этом он никогда не признается, и потому что завтра его убьют, и срать ему хотелось на то, с каких сторон будет подана информация.
– Лучше давай я тебя щелкну – на память, – останавливает она его аргументы»111.
Объективность достигается, как правило, предоставлением нескольких точек зрения на одну проблему. В идеале, для создания максимально объективного материала журналист должен непредвзято смотреть на происходящее. Но как можно быть непредвзятым, когда ты видишь, как гибнут люди? Особенно, когда гибнут твои соотечественники. На войне, пожалуй, гораздо сложнее сохранять здоровый цинизм и не поддаваться той или иной стороне, сложнее разобраться, кто прав, кто виноват – ведь журналист видит и горе тех, с кем воюет «его сторона».
Специфическая именно для женской журналистики экстремальных ситуаций объективность принимает несколько иную форму, поскольку женщинам в большей степени свойственно подвергаться влиянию окружающей среды и людей, как мы отмечали ранее. Женская (а женщина – существо изначально созданное, чтобы давать жизнь) объективность выражается в осуждении войны как таковой, в признании ее самым неправильным способом разрешения конфликта.
Вот как отзываются коллеги об Анне Политковской:
«Была ли Анна Политковская объективным журналистом? Конечно, нет. Но именно ее статьи о чеченской войне переводили, перепечатывали и читали во всем мире. Анна никогда не была над схваткой»112.
«Деятельность Анны он определяет как некую тревогу о справедливости, изливаемую на газетные полосы»113.
Говоря о творчестве Анны Политковской, невольно задумываешься – а что считать объективным? Поскольку Анна проявляла активную политическую позицию в своих текстах, а значит, судила не совсем объективно. Описывая страдания тех, чьи права повсеместно нарушаются, она давала оценки властям:
«– Вы получали какую-нибудь новую аппаратуру от новой власти?
– Нет, конечно, – отвечает главврач.
А в Москве тем временем много разговоров о том, как «налаживается в Грозном мирная жизнь», о составах медоборудования от имени Минздрава, о грузовиках с лекарствами»114.
И, тем не менее, главным для нее было не транслировать чью-то позицию, а раскрыть кошмары войны, страдания людей, нарушения прав.
Рада Боженко, размышляя через много лет о работе в Чечне, говорит:
«Политковская, в силу имеющихся знаний, возраста, опыта, имела моральное право давать политические оценки. У меня была более узкая цель – показать, как живут наши ребята в тех трагических условиях и передать эту трагедию».
Женская объективность, по-видимому, чаще принимает несколько иную форму выражения и заключается скорее в предоставлении читателю делать выводы, максимально погрузившись в «пекло», описанное журналистом.
Женщины-журналисты, в отличие от мужчин, отдают предпочтение изобразительному отражению действительности, нежели попыткам объективно проанализировать происходящее на войне. Создавая «картинку», передавая более тонкие черты характеров, настроения, женщина-журналист скорее констатирует ужас войны:
«Если цель Марины Ахмедовой рассматривать как указание на что-то, в частности, не столько на личную судьбу героини Натальи Медведевой, военного фоторепортера, сколько на саму Войну, то да, она достигнута