Файл: Уральский федеральный университет Имени первого Президента России Б. Н. Ельцина Институт гуманитарных наук и искусств Департамент Факультет журналистики .doc
ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 09.11.2023
Просмотров: 180
Скачиваний: 2
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
«И там мы разговорились с одним мальчиком. Он был такой мальчик как мальчик, такой же босой, сирый, нищий, голый. И этот мальчик вдруг нам сказал: «А когда вы к нам еще приедете?» <…> Он говорит: «А вы знаете, я подумал, может быть, вы могли бы заплатить за мое обучение. Я хочу выучиться и стать врачом». <…> И я ему сказала: «Сколько это стоит?» Мы там узнали, стоит это 300 долларов в год, приличная школа на севере Уганды. И мы ему сказали: «О чем речь? Конечно! Мы узнаем, как заплатить и мы заплатим, ты будешь учиться в школе»83.
Эмоциональность и образность. Настроения, определяющие границы положительных и отрицательных переживаний, сильно, бурно протекающие аффекты, страсти, подчиняющие себе мысли и действия журналиста, могут оказать существенное влияние и на исполнение им профессиональных обязанностей, и на психофизиологическое состояние аудитории. Эмоциональная открытость, женская незащищенность в сочетании с очевидной твердостью характера вызвали симпатию аудитории84.
В силу своих психологических особенностей, женщины воспринимают окружающий мир более эмоционально. Кроме того, как мы уже говорили, им в большей степени свойственно обращать внимание на детали, а также проявлять сочувствие к окружающим, даже в экстремальной ситуации. Женщина-журналист переносит эмоциональное видение окружающего в свои тексты. Эмоциональность и образность также позволяет усилить воздействие на аудиторию, более точно передать весь ужас происходящего:
«Тот Грозный, который увидела я в начале 2000 года, остался в душе комком боли, и даже сейчас я не могу спокойно въезжать в этот город, где в каждом доме мне чудится черный покосившийся скелет. Архитектура войны въелась в память навсегда. Полдома с вывернутыми внутренностями: тряпками, ведрами, холодильниками, застывшими в раскуроченном чреве дома, который никак не может умереть. Пустые черные улицы. Липкий страх. Я до сих пор думаю, что, если ад существует, он выглядит именно так»85.
«Однако пленным всегда рады. Например, тех, что привезли сейчас в Ханкалу, спецназ приветствовал прямо на взлетной площадке.
Из открытой двери вертолета выпадает первый чеченец. Его поднимают и тащат по коридору между двумя шеренгами военных. Второй идет сам, но тут же получает пинок в бок. Так приветствуют всех, но особенно рады снайперше. Та буквально вылетает из вертолета на бетон. Подняться после такой встречи смогли не все
»86.
Таким образом, мы подтвердили сформулированную ранее гипотезу о том, что женскую журналистику экстремальных ситуаций отличает специфическая авторская позиция. Выделенные нами составляющие авторской позиции подтверждают свое наличие в женских публикациях. Предложенную нами схему особенной авторской позиции можно использовать для более детального анализа творчества женщин-журналистов, работающих в экстремальных ситуациях.
Глава 3. Особая авторская позиция в творчестве Анны Политковской, Марины Ахмедовой и Рады Боженко
Итак, мы выделили женскую журналистику экстремальных ситуаций из ЖЭС в целом, так как она отличается особой авторской позицией, основанной на гуманизме, социальной значимости, объективности, аполитичности, личностности и эмоциональности. Доказав право такой схемы на существование, мы получили возможность применить ее в качестве основы для исследования творчества выбранных авторов. Ниже мы рассмотрим, как специфическая авторская позиция проявляется и выражается в творчестве «экстремальных» журналисток, освещавших чеченский конфликт, или, как это принято называть, контртеррористическую операцию на Северном Кавказе.
Анализу подвергнется творчество Анны Политковской, представленное в документальной книге «Вторая чеченская»; «Женский чеченский дневник» Марины Ахмедовой, посвященный военному фотожурналисту Наталье Медведевой, а также материалы Рады Боженко: «Шняга. Из чеченского блокнота», «Тело опознанию не подлежит…», «Негосударственная граница».
Рассматривая специфическую авторскую позицию в женской журналистике экстремальных ситуаций на примере указанных материалов, мы проанализируем, как те или иные составляющие авторской позиции выражаются в творчестве женщин-журналистов, побывавших в «горячих точках». Мы определили авторскую позицию как совокупность морально-этических установок, которой руководствуется журналист, выражая свое мнение по тому или иному вопросу, представляющему общественный интерес. Стоит отметить, что к выделенным нами компонентам авторской позиции добавляются и личные авторские особенности. Для анализа мы преднамеренно выбрали разных авторов и разные произведения: документальная книга борца за Человека и «Матери Терезы» Анны Политковской; повесть Марины Ахмедовой, в которой она рассказывает историю Чеченской войны, увиденную другим «экстремальным» репортером – Натальей Медведевой; серию материалов в региональной газете «Вечерний Екатеринбург» Рады Боженко. Такое разнообразие позволит наиболее полно рассмотреть особенности авторской позиции в женской экстремальной журналистике. Итак, по порядку.
Гуманизм
«Муратов считает, что чеченская война дала рождение такому явлению в России, как женская военная журналистика. <…>
«И эта женская журналистика была очень правильной, – размышляет Муратов. – Она несла в себе гораздо больший гуманистический заряд. Это главное, чего нам сегодня не хватает».
Эта женская военная журналистика, на его взгляд, является продолжением русской традиции гуманизма»87.
В условиях боевых действий (войны, контртеррористической операции, вооруженных конфликтов) в Чечне, как и в условиях любой другой войны, действительность априори противоречит гуманистическим идеалам. Гибель людей «античесловечна», как ни назови ситуацию. Поэтому женщины-журналисты акцентируют внимание в своих текстах на ценность Человека и человеческого в человеке.
Права человека попирались во время чеченских кампаний день ото дня, в условиях постоянных боевых действий, наверное не оставалось времени на заботу о простом человеке:
«И гуманитарной катастрофы в связи с «антитеррористической операцией на Северном Кавказе», «конечно, нет»… Я стою на заднем дворе Шалинского пищекомбината среди оголодавшей толпы, рвущейся к заветным контейнерам, и вспоминаю холеную внешность Сергея Ястржембского, президентского помощника и главного провозвестника отсутствия «гуманитарной катастрофы»88.
В том бедственном положении, в котором находятся беженцы – при вполне реальной угрозе голодной смерти – Политковская видит «полную потерянность человеческих чувств» и «сердечную разобщенность»89. Угнетение человеческих прав (по политическим или военным причинам, да и без таковых) доходит до того, что Введенский район Чечни превращается в территорию-изгоя:
«Даже в спецзоне под названием Чечня Веденский район – особая статья. Он все более смахивает на индейскую резервацию в США начала прошлого века, развитие которой идет в направлении дальнейшей изоляции от внешнего мира. Сюда не ездят проверяющие комиссии из чеченской столицы, от правительства и от главы администрации. Тут не показываются важные птицы из Москвы – очень боятся. Сюда не заглядывает и Владимир Каламанов – спецпредставитель президента по соблюдению прав человека в Чечне. Здесь не припомнят гуманитарные конвои»90.
Политковская во «Второй чеченской» неоднократно замечает, как Человек теряет в цене и становится не важен:
«Можно долго перебирать пепел на голове и философски ронять, что, мол, во всем виновато отсутствие средств, и были бы деньги – мы были бы чуткими и добрыми, и относились бы к каждому человеку, как к единственной ценности, и не было бы у нас бесследно сгинувших… Увы, это снова «валерьянка» и ложь»91.
Война негуманна сама по себе, она рушит жизни, рушит человеческие отношения. В Чечне семьи, которые дружили поколениями, оказывались по разные стороны баррикад:
«Они вместе служили, он и нынешний заместитель главы Введенского района Султан. Жили на одной площадке. Были друзьями. Потом жизнь раскидала – не виделись, кажется, целую вечность. Встретиться довелось здесь, под Ведено. Крепко обнялись, и у здоровых мужиков, видавших за эти годы многое, накатились слезы. Вспоминали прошлое, старались не говорить о настоящем. И разошлись с этой полянки в разные стороны: он – на вершину, в отряд, Султан – тоже в отряд, но в Ведено. Друзья. А если завтра приказ… Враги»92.
Человеческое (равно как и нечеловеческое) в человеке на войне обостряется. Это чувствуют и пострадавшие, и участники, и очевидцы. Это касается и журналистов, попадающих в «горячие точки». Об этом в «Женском чеченском дневнике» пишет Марина Ахмедова:
«Война помогла ей разглядеть в себе человека, ведь война сразу делит людей на плохих и хороших. У войны нет середины, только крайности – либо белое, либо черное. И не надо ни с кем съедать пуд соли. Война срывает с лиц маски, сдирает с тел кожу, и люди начинают чувствовать по-другому – остро-остро, любая мелочь становится важной и может стоить жизни. А без масок и без кожи тебя видно насквозь – какой ты есть. Первый обстрел, и уже понятно – говно ты или человек»93.
Женщины-журналисты не могут не обращать внимания на проблемы гуманизма в экстремальных ситуациях. Так или иначе, но главным героем женской «экстремальной» публицистики всегда становится человек.
Аполитичность
Нередко человеку и человеческим ценностям противопоставляется «власть», на чьей совести и сама война, и правонарушения, ее сопровождающие, и жизнь каждого отдельного героя. В каждом правиле есть исключения, и все же «копание» в политической подоплеке конфликта не свойственно женской журналистике экстремальных ситуаций:
«Какая ей разница – кто оппозиция, а кто за Дудаева. Она предпочитала в тонкости не вдаваться. Ее дело – снимать
»94.
Не имея особой склонности к анализу, прогнозированию, женщины-журналисты не пытаются найти конкретных виновных среди оставшихся в «Кремле» или «Москве» - слова эти обобщают власть, государство и тех людей, по приказу которых ведется война:
«Когда там узнают, что в России говорят: «Никакой войны нет, есть борьба с бандитами», - сплевывают презрительно и цедят сквозь зубы: «Шняга»95.
Имя врага – конкретнее. Потому что женщина-журналист смотрит на войну не глобальным взглядом, она воспринимает то, что видит непосредственно перед собой. Так, объектив фотоаппарата Натальи Медведевой не видел тех, кто «Москва», но видел Басаева:
«По полу были разложены провода от взрывчатки, у стен стояли канистры с бензином. Малейшее отступление Москвы от его требований, и он приведет все это в действие. Ему терять нечего, он – смертник, у него – зеленая повязка на лбу»96.
Вместе с тем, Ахмедова пишет, что Наташе «была чужда политика, диктовавшая правила игры в солдатики, она ничего не понимала в расстановке военных сил. Ее интересовали только люди – с той и с этой стороны»97.
В плане отношений с политикой и объема соответствующей информации в текстах из женской журналистики экстремальных ситуаций «выбивается» Анна Политковская. В ее творчестве абстрактные «власть» и «государство» нередко принимают конкретные формы:
«Государство и власть, летом 99 го взявшие на себя миссию «освободить Чечню от бандитизма», никак не представлены перед лицом беды под генетически кодовым названием «37 й». Прежде всего потому, что творят чеченский «37 й» – люди, находящиеся на государственной службе. Несведущему это покажется наветом, но от того, что Путин по телевизору чеканит слова о наведении порядка – порядка в Чечне все меньше, а смертей все больше»98.
Вот как характеризует Анну Политковскую журналист Михаил Леонтьев: «…Анна была убежденным и страстным врагом
правящего режима». По его словам, «она была не журналистом, а борцом. Борцом в первую очередь с правящим режимом»99.
Между тем, Анна Политковская, казалось бы, не страшась последствий, раз за разом называла «виновных», на ее взгляд, политических персон скорее из соображений «борца» за права страдающих от «игр» политических верхов:
«Ее отношение к деятельности Кадырова основывалось на позиции правозащитницы, поскольку то, что творилось в Чечне, не влезало ни в какие правовые рамки