Файл: Лекции по зарубежной литературе_Набоков В_2000 -512с.pdf

ПРЕДИСЛОВИЕ 13

разные ответы». Набоков относился холодно к такого

рода светским встречам писателей, и несколько раньше,

в одном из писем Вере, рассказал о легендарной, един-

ственной и бесплодной встрече Джойса с Прустом.

Когда Набоков впервые прочел Пруста? Английский

романист Генри Грин в своих мемуарах «Собираю че-

модан» писал об Оксфорде начала двадцатых годов:

«Всякий, кто претендовал на интерес к хорошей ли-

тературе и знал французский, знал назубок Пруста».

Кембридж вряд ли в этом смысле отличался, хотя в

студенческие годы Набоков был одержим русскостью:

«Страх забыть или засорить единственное, что я успел

выцарапать, довольно, впрочем, сильными когтями, из

России, стал прямо болезнью». Во всяком случае, в

первом опубликованном интервью, которое он дал кор-

респонденту рижской газеты, Набоков, отрицая какое

бы то ни было немецкое влияние на свое творчество в

берлинский период, заявляет: «Правильнее было бы

говорить о французском влиянии: я обожаю Флобера и

Пруста».

Прожив в Берлине больше пятнадцати лет, Набоков

так и не научился — по его собственным высоким

меркам — немецкому языку. «Я с трудом говорю и

читаю по-немецки», — сказал он рижскому коррес-

понденту. Тридцатью годами позже, в первом запи-

санном на пленку интервью для Баварского радио,

Набоков остановился на этом подробнее: «По приезде

в Берлин я стал панически бояться, что, научившись

бегло говорить по-немецки, я как-то испорчу этим мой

драгоценный слой русского. Задача лингвистического

ограждения облегчалась тем, что я жил в замкнутом

эмигрантском кругу русских друзей и читал исключи-

тельно русские газеты, журналы и книги. Мои вылазки

в туземную речь ограничивались обменом любезностя-

ми с очередными домовладельцами или домовладелица-

ми и рутинными диалогами в магазинах:

etwas Schinken

1

. Теперь я сожалею, что так мало преус-

пел в языке, — сожалею с культурной точки зрения».

Тем не менее с немецкими энтомологическими трудами

он был знаком еще в детстве, а его первым литератур-

ным успехом был перевод песен Гейне, сделанный в

 Мне нужно ветчины

 (нем.).

14 ДЖОН АПДАЙК

Крыму для концертного исполнения. Немецкий знала

его жена, и позже с ее помощью он проверял переводы

своих книг на этот язык, а для своих лекций о «Пре-

вращении» отважился подправлять английский перевод

Уиллы и Эдвина Мюир. Нет причины сомневаться в

том, что до 1935 года, когда было написано «Приглаше-

ние на казнь», Набоков действительно не читал Кафку,

как он утверждает в предисловии к этому довольно

кафкианскому роману. В 1969 году он уточнил в ин-

тервью для Би-би-си: «Я не знаю немецкого и поэ-

тому смог прочесть Кафку лишь в тридцатых годах,

когда в "La nouvelle revue

 появилась его "La

Metamorphose"

1

». Через два года он сказал корреспон-

денту Баварского радио: «Я читал Гете и Кафку

regard

2

 — так же, как Гомера и Горация».

Автор, с рассказа о творчестве которого начинаются

эти лекции, был последним, кого Набоков включил в

свой курс. Историю эту можно подробно проследить

переписке Набокова и Уилсона

3

. 17 апреля 1950 года

Набоков пишет Уилсону из Корнеллского университета,

где недавно получил должность преподавателя: «В буду-

щем году я веду курс под названием "Европейская

проза" (XIX и XX вв.). Кого из английских писателей

(романы и рассказы) Вы бы мне посоветовали? Мне

нужны по крайней мере два».

 отвечает неза-

медлительно: «Насчет английских романистов: на мой

взгляд, два безусловно лучшие (исключая Джойса, как

ирландца) — Диккенс и Джейн Остен. Попробуйте

перечитать, если не перечитывали, позднего Диккен-

са — "Холодный дом" и "Крошку Доррит". Джейн

Остен стоит прочесть всю — даже незавершенные рома-

ны у нее замечательны». 5 мая Набоков пишет опять:

«Спасибо за советы насчет моего курса прозы. Я не

люблю Джейн и предубежден против писательниц. Это

другой класс. Никогда ничего не находил в "Гордости и

предубеждении"... Вместо Джейн О. я возьму Стивенсо-

на». Уилсон возражает: «Вы ошибаетесь относительно

Джейн Остен. Мне кажется, Вам стоит прочесть "Мэнс-

филд-парк"... Она, на мой взгляд, — один из полудю-

 «Превращение»
 Параллельно с переводом

 (фр.).

 См.: The

 Letters. Harper and Row, 1978.

ПРЕДИСЛОВИЕ 15

жины величайших английских писателей (остальные —

это Шекспир, Мильтон, Свифт,

 и Диккенс). Сти-

венсон — второразрядный. Не понимаю, почему вы им

так восхищаетесь, хотя несколько хороших рассказов он

написал». Набоков, вопреки обыкновению, капитули-

ровал и 15 мая написал: «Я на середине "Холодного

дома" — продвигаюсь медленно, потому что делаю

много заметок для обсуждения на уроках. Отличная

вещь... Приобрел

 и думаю тоже

включить его в курс. Спасибо за чрезвычайно полезные

предложения». Через шесть месяцев он не без ликова-

ния сообщал Уилсону: «Хочу отчитаться за полсеместра

в связи с двумя книгами, которые Вы порекомендовали

мне для занятий. Для  Мэнсфилд-парка" я велел им

прочесть произведения, упоминаемые персонажами, —

две первые песни из "Песни последнего менестреля",

"Задачу" Купера, отрывки из "Генриха

 из "Празд-

ного" Джонсона, Брауна "Обращение к табаку" (подра-

жание Попу), "Сентиментальное путешествие" Стерна

(весь кусок с дверями без ключа и скворец) и, конечно,

"Обеты любви" в неподражаемом переводе миссис Инч-

 (умора)... Кажется, я получил больше удовольст-

вия, чем мои студенты».

В первые берлинские годы Набоков зарабатывал на

жизнь частными уроками, преподавая пять весьма не-

схожих дисциплин: английский и французский языки,

бокс, теннис и стихосложение. Позже публичные чте-

ния в Берлине и других центрах эмиграции, таких, как

Прага, Париж и Брюссель, приносили ему больше денег,

чем продажа его русских

 Так что, несмотря на

отсутствие ученой степени, он был отчасти подготовлен

 «Песнь последнего менестреля» — поэма Вальтера Скотта

(1771-1832). •

«Задача» — поэма английского поэта Уильяма Купера

«Генрих

 — пьеса Шекспира.

«Праздный» — серия эссе английского критика, лексикографа и

поэта Сэмюэла Джонсона (1709—1784) в «Еженедельной газете» за

1758-1760 гг.

«Обращение к табаку»

 английского поэта Хокинса Брауна

содержит подражание разным поэтам, в том числе Александру Попу

«Обеты любви» — английская версия пьесы немецкого драматур-

га Августа

 «Побочный сын». Наибольшей попу-

лярностью пользовался перевод, сделанный писательницей Элизабет

Инчболд (1753-1831).

16 ДЖОН АПДАЙК

к роли лектора, когда перебрался в 1940 году в Америку,

и вплоть до выхода «Лолиты» преподавание было ос-

новным источником его дохода. Первый цикл лекций,

разнохарактерных по тематике, — «Неприукрашенные

факты о читателях», «Век изгнания», «Странная судьба

русской литературы» и т. д. — он прочел в 1941 году в

Уэлсли-колледже; одна из них, «Искусство литературы

и здравый смысл», включена в этот том. До 1948 года

он жил в Кембридже (Крейги-Серкл, 8 — самый дол-

говременный из его адресов, до гостиницы «Палас» в

Монтрё, которая стала в 1961 году его последним

приютом) и совмещал две академические должности:

преподавателя в Уэлсли-колледже и научного сотрудни-

ка-энтомолога в Гарвардском музее сравнительной зоо-

логии. В те годы он работал неимоверно много и дважды

попадал в больницу. Помимо внедрения элементов рус-

ской грамматики в умы юных учениц и размышлений

над миниатюрными структурами гениталий бабочек, он

складывался как американский писатель, опубликовав

один за другим два романа (первый был написан по-анг-

лийски в Париже), эксцентричную и остроумную книгу

о Гоголе, полные изобретательности и энергии расска-

зы,

 воспоминания в журналах «Атлантик

и «Нью-Иоркер». Среди все умножающихся поклонни-

ков его англоязычного творчества был Моррис Бишоп,

виртуозный поэт в легком жанре и глава романского

отделения Корнеллского университета; он предпринял

успешную кампанию по переводу Набокова из Уэлсли,

где его работа была и ненадежна, и плохо оплачиваема.

Как явствует из воспоминаний Бишопа

1

, Набоков был

назначен доцентом кафедры славистики и сперва «читал

промежуточный курс русской литературы и спецкурс

повышенной сложности — обычно по Пушкину или по

модернистским течениям в русской литературе. <...>

Поскольку его русские группы неизбежно были малы, а

то и невидимы, ему дали английский курс мастеров

европейской прозы». Сам Набоков вспоминал, что курс

«Литературы

 среди студентов именовался

«Похаблит.», каковое прозвище досталось ему по на-

следству «от предшественника, грустного, мягкого,

 № 17, Winter 1970» — специальный выпуск, посвя-

щенный семидесятилетию В.Н.

ПРЕДИСЛОВИЕ 17

крепко пившего человека, которого больше интересова-

ла половая жизнь авторов, чем их книги».

Бывший слушатель его курса Росс Уэтстион на-

печатал в том же выпуске «Трикуотерли» теплые вос-

поминания о Набокове-лекторе. «Caress the details» —

«Ласкайте детали», — возглашал Набоков с раскатистым

«г», и в голосе его звучала шершавая ласка кошачьего

языка, — «божественные детали!» Лектор настаивал на

исправлениях в каждом переводе, чертил на доске за-

бавную диаграмму и шутливо умолял студентов «пере-

рисовать ее в точности, как у меня». Из-за его акцента

половина студентов писали

 вместо

«эпиграмматический». Уэтстион заключает: «Набоков

был замечательным учителем не потому, что хорошо

преподавал предмет, а потому что воплощал собой и

пробуждал в учениках глубокую любовь к предмету».

Еще один одолевший «Литературу

 вспоминал,

что Набоков начинал семестр словами: «Места прону-

мерованы. Прошу вас выбрать себе место и держаться

его, потому что я хочу увязать ваши лица с вашими

фамилиями. Все довольны своими местами? Хорошо.

Не разговаривать, не курить, не вязать, не читать газет,

не спать и, ради Бога, записывайте». Перед экзаменом

он говорил: «Одна ясная голова, одна голубая тетрадь,

думайте, пишите, не спешите и сокращайте очевидные

имена, например госпожа Бовари. Не приправляйте

невежество красноречием. Без медицинской справки

посещение туалета воспрещается». Лекции его были

электризующими, полными евангелического энтузиаз-

ма. Моя жена, прослушавшая последние курсы Набоко-

в а — в весеннем и осеннем семестрах 1958 года, перед

тем как, внезапно разбогатев на «Лолите», он взял

отпуск, из которого уже не вернулся, — настолько по-

пала под его обаяние, что на одну из лекций пошла с

высокой температурой, а оттуда прямиком угодила в

больницу. «Я чувствовала, что он может научить меня

читать. Верила, что он даст мне что-то такое, чего мне

хватит на всю жизнь, — так оно и случилось». До сих

пор она не может всерьез воспринимать Томаса Манна

и ни на йоту не отступила от догмы, усвоенной на

«Литературе

 «Стиль и структура — это сущ-

ность книги; большие идеи — дребедень».