Файл: Дипломная работа антологическая лирика н. Ф. Щербины выполнила студентка 5 курса очного отделения.doc
Добавлен: 22.11.2023
Просмотров: 146
Скачиваний: 3
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
Столетние дубы во прах… [Щербина, 1970, 77].
Существование человека не прочно в этом мире, даже если крепкие дубы становятся во время бури подобны трости. Человек новой эпохи слаб и перед стихией природы, и перед волнениями собственной души, в то время как в мире античности человек ощущал себя как дитя природы, защищенное ее сенью. О различном восприятии окружающего мира древнего грека и человека современного рассуждает Дружинин А.В.: «греки любили природу и понимали ее, в их поэтах нетрудно отыскать гимны подобного рода, не один грек думал о том, что он счастлив, потому что живет; но все эти чувства проявлялись в сыне Эллады почти бессознательно, как проявляются они в дитяти, играющем на солнце, в птице, поющей среди только что распускающейся зелени. В их поклонении природе слышится резвый голос простодушного дитяти; в нашем гимне звучит отрадный вздох человека, отшатнувшегося от мучительных бурь света и с восторгом простирающего усталые руки к вечно юной богине» [Дружинин, 1988, с. 40].
Человек нового времени бунтует, стремится выйти из-под опеки того, что его породило:
И жаждал иной я свободы,
И жаждал иного венца
В объятиях бурной природы,
На лоне Зевеса-отца… [Щербина, 1970, с. 77].
В этом противоречии заключен спор, между собственно античным миром и миром современным для поэта. По мысли Белинского, если поэт «в греческое содержание внес какой-то оттенок новейшего миросозерцания», «это еще более возвышает цену его произведений в древнем роде». Неслучайно Щербина берет эпиграфом к своим антологическим стихотворениям слова Андре Шенье: «Будем творить современные стихи в античном духе».
В стихотворении «Уединение», написанном в 1842 году, лирический герой так же, как и в стихотворении «Герой», находит покой на лоне природы, однако, мотив «истерзанного сердца» здесь еще только находит слабое выражение в последней строфе:
Я здесь веду спокойный разговор
С природой мирною, певцу весны внимая.
И жаждет звуками и ветерком дохнуть
Пафосским пламенем истерзанная грудь… [Щербина, 1970, с. 100].
В этом стихотворении находит свое выражение тема покоя, не раз возникающая в антологических стихотворениях Щербины. Здесь покой воплощается в художественных образах песен соловья, лебедей, неспешных волнах ручья:
Струями звонкими по роще разливаясь,
Мой слух лелеяли напевы соловья;
Проснулась лебедей прибрежная семья:
Она внимала им, задумчиво плескаясь
В немых волнах уснувшего ручья [Щербина, 1970, с. 100].
Здесь природа словно остановилась, заснула, замерла на какой-то миг, а, быть может, на всю вечность. С темой душевного покоя в лирике Щербины связана тема остановившегося мгновения. Среди таких стихотворений можно выделить «Миг» (1846), а также «Наши очи малы» (1848), в которых особенно ярко проявляется философская направленность лирики Щербины. Жизнь человека подобна единому мигу:
Счастливы мы, что живем, что родились, друзья-человеки!..
Горе нежившим и горе отжившим!
[Щербина, 1970, с. 94].
Счастье мгновенья заключается в полном единстве, в подлинной гармонии жизни человека с жизнью природы:
Небо с землей и с душой человека дышало одно
Сладкой гармонией, будто бы звучною грудью одною…
[Щербина, 1970, с. 94]
При этом видение человеком мира природы весьма субъективно:
Чудный был вечер весенний. Уж солнце в волнах потонуло,
Искрились тихие волны, и запад в последнем сияньи
Медленно гаснул над ними, и Геспер уже теплился ярко.
Робкой стопой среброногая дева Селена из тучки
В темно-лазурное поле небес выходила
[Щербина, 1970, с. 94].
Вся окружающая природа таинственно волшебна, словно лирический герой помещен в сказочный мир, обвораживающий, обволакивающий тихим сиянием. Об этом свидетельствует ряд текстуальных синонимов: «искрились», «сияньи», среброногая». Читатель вместе с лирическим героем словно проваливается во времени и оказывается ближе к античному миру, к постижению его основ. Но полное погружение в беспредельность оказывается не подвластным смертному человеку, таким образом реализуется тема смерти в стихотворении «Наши очи малы». Лирический герой остается лишь отражением этого огромного, бесконечного мира, вмещая его в себя. Время не подвластно воле человеческого сознания:
Наши очи малы,
Велика природа;
Их погасит время,
Но она бессмертна.
Наши очи малы,
Но безбрежность мира
Меряют собою
И в себя вмещают.
Наша жизнь лишь только
Вечности мгновенье, –
Мы ж порой в мгновенье
Проживаем вечность… [Щербина, 1970, с. 157].
Такая попытка масштабно осмыслить мир, подняться над временем и пространством, найти общие грани у человеческой души с миром природы не была в антологической лирике нововведением. Здесь мы находим некоторую связь поэзии Щербины с философским осмыслением мира в стихотворениях Баратынского Е.
Философские взгляды поэта находят свое воплощение в лирике: «Щербина был увлечен идеей, коренящейся в натурфилософии Шеллинга, утверждающей общность природы и сознания. Эта идея легла в основу целого ряда стихотворений, впоследствии объединенных в цикл «Песни о природе»» [Гликман, 1970, с. 26]. В данный цикл вошли такие стихотворения, как «Предсмертное чувство» (1843, 1844), «Болезни» (1845), «Сердцу» (1846), «Когда в высокие минуты бытия…» (1848), «Свидание с морем» (1848), «Природа» (1846, 1851), «Узник» (1851), «Голоса ночи» (1854), «Весенний гимн» (1851), «Природе» (1854) и другие.
Будучи родственна душе человека, природа способна лечить ее. Так, в стихотворении «Природа» душа лирического героя полна оптимистического пафоса, находя в природе свое продолжение, начало, исток и исцеление:
Тогда я познаю глубоко,
Что плоть я от плоти ее,
Что я не живу одиноко,
И вся она лоно мое… [Щербина, 1970, с. 136].
Или: Пред блещущим ликом природы
Всё мрачное духа – далёко,
Всё ясно, как тихие воды,
Кристальные воды потока;
И ложны пред нею страданья,
Болезнен путь жизни людей…
Рассейся ж, о мрак отрицанья,
В душе обновленной моей! [Щербина, 1970, с. 137].
Лирический герой внимателен к каждому штриху, каждой детали, окружающего мира:
Кудри дерев расцветают
Роскошью белых цветков,
Пчелы над ними летают
В желтой пыли лепестков.
Чашей сребристой – лилия,
Жук изумрудом блестит;
Сеть паутины, белея,
В зелени темной висит [Щербина, 1970, с. 172].
Еще одной ипостасью природы является ипостась исповедальная, лишь природе лирический герой в стихотворении «Болезни» раскрывает в полной мере свою душу, свою боль:
Все тайны я как внутренний недуг,
Хочу тебе поведать, милый друг,
Природе их раскрыть,
Затем что тайн и болей нет у ней:
Те тайны – гной от язв души моей, –
Мне должно их целить… [Щербина, 1970, с. 161].
Если в лирике античных поэтов и звучала тема смерти, то лирический герой обязательно находил утешение в искренней вере в загробную жизнь в царстве Аида, и колорит стихотворения в целом был светлый. В стихотворениях Щербины в душе лирического героя появляются темные мысли: «И мрачный лес всё мрачное зовет…» [Щербина, 1970, с. 161]. В покое видится смерть, перед которой становятся бессильны все бури и страсти, сердце наполняется «тревожным горем»:
Что ж ты завидуешь, сердце, покою?
Смерть под цветами в покое таится, –
Жизни дыханье с тобой, за тобою
Пламенем пышет и бурею мчится… [Щербина, 1970, с. 161].
Щербина использует прием контрастного противопоставления художественных образов цветов, символизирующих красоту жизни, и смерть. Природа – это не только прекрасное лоно, защищающее человека, это и мировые законы, зачастую совсем равнодушные к стремлениям и желаниям души. Лирический герой испытывает острое чувство одиночества:
Но отчего на сердце тяжело
И смутное желанье налегло
На молодую грудь?
Но отчего я чувствую сильней,
Что я теперь не с милою моей,
Что одинок мой путь?.. [Щербина, 1970, с. 161].
Таким восприятие мира не могло быть у древнего грека, ощущающего полную гармонию с окружающим миром. Наивысшей кульминации разлада героя с самим собой и с окружающим миром достигает состояние лирического героя в стихотворении «Узник», который не просто не чувствует единства с природой, он оторван от нее, одинок, словно сломлен натиском жизни:
Черные стены суровой темницы
Сырость одела, покрыли мокрицы;
Падают едкие капли со свода…
А за стеною ликует природа.
Куча соломы лежит подо мною;
Червь ее точит. Дрожащей рукою
Сбросил я жабу с нее… а из башни
Видны и небо, и горы, и пашни [Щербина, 1970, с. 156].
«В стихотворениях Щербины были услышаны новые ноты, скорбные и надтреснутые, напоминающие порою вопль; в них увидели новые краски, терпкие и режущие глаз. Все это было порождено новым десятилетием, тяжелые шаги которого гулко отзывались в душе и поэта, и читателя» [Гликман, 1970, с. 19]. Возникает ощущение какой-то тотальной безысходности, безнадежности, в которую погружается человек:
Вырвался с кровью из груди холодной
Вопль, замиравший неслышно, бесплодно;
Глухо оковы мои загремели…
А за стеною малиновки пели… [Щербина, 1970, с. 156].
Такое состояние хуже смерти. Лирический герой грезит о природе, жажда вернуться к прекрасному, далекому, усиливается повтором в конце последней строфы четвертого стиха:
Вот когда смерти впервые хочу я,
Мыслью далёко отсюда лечу я:
Вижу себя на коне и на поле,
Чую себя я на воле, на воле… [Щербина, 1970, с. 156].
Природа выступает здесь как контекстуальный синоним понятия свободы, во имя достижения которой лирический герой предпочтет смерть. Эмоциональное состояние души усиливается использованием автором приема синтаксического параллелизма. Внутренний монолог героя становится подобен заговору:
Чайки кружатся над морем стадами,
Плавно летают орлы над скалами,
Здесь, на раздольи и в эти мгновенья,
Как бы я умер в пылу исступленья!
Вашей мне жизни уж больше не надо:
В смерти своя есть и жизнь, и отрада –
В лоне природы, в борьбе и в волненьях,
В страстных, вакхических мира стремленьях
[Щербина, 1970, с. 156].
В последней строфе косвенно, не прямо выражена мысль о побеге, точнее способности вырваться из замкнутого круга. Такое ощущение для читателей автору удается создать посредством использования определенной интонации, однородных членах предложения, являющихся контекстуальными синонимами, а также самим смыслом, заключенным в последней строфе.
В другом стихотворении «Свидание с морем» поэт использует символический образ моря, традиционный как для русской литературы, так и для европейской. В нашем восприятии уже сложился образ моря как бушующей природной стихии, неподвластной человеку:
«Вечно шумное море» [Щербина, 1970, с. 170]. Море может символизировать также и саму жизнь, прихотливую судьбу:
Под твоею громадною властью
Я взлелеян, повит и вскормлен;
Я в час бури взволнован был страстью,
Был покоем твоим усыплен;
Прояснялся я робкой душою
Перед ясной твоей тишиной,
И склонялся во прах пред тобою,
Когда спорило шумно с грозой…[Щербина, 1970, с. 170].
Море и здесь, в поэтическом мире Щербины, является символом жизни, стихийной природы, имеющей власть над судьбой человека. Однако здесь же возникает мотив взросления, возмужания человека, а также мотив возвращения к истокам. Человека возвращается к природной стихии. Стихия остается все той же, какой была с начала времен жизни людей на земле. Человек же приобрел разум, «повзрослел душой», стал представителем мира цивилизованного, способным побеждать не только стихию, но и собственные пороки:
И вот свиданье настало:
На твоем берегу я стою,
И что прежде меня волновало,
Не нисходит на душу мою,
И себя пред тобой не узнал я…
Я велик и могуч, я – иной,
Но все тем же тебя увидал я.
Ты все то же, я вырос душой,
Ты все то ж, как в начале созданья,
Когда первый ты видело век
И младенцем без мысли и знанья
Поражен был тобой человек…
Я смеюся над мощью твоею,
Я стопами топчу твою грудь,
И железной рукою моею
К тебе в сердце прорезал я путь.
Ты в борьбе вековой отступило
Перед зреющей мыслью моей, –
Так, и ложь, и безумная сила
Ей уступят, склонясь перед ней [Щербина, 1970, с.170, 171].
В другом стихотворении «Природе», написанном в 1854 году, то есть через несколько лет после стихотворения «Свидание с морем», поэт высказывает уже совершенно иные мысли, по сути своей более близкие к поэзии древних греков. Природа покоряет человека своей любовью, чарует его своей красотой. Лирический герой обретает вновь покой и наслаждение жизнью, не звучат больше нотки разлада с самим собой:
Чужда нам власть, – и только между нами
Невольно цепь любви проведена:
Несусь к тебе я страстными мечтами,
А ты ко мне отзвучьями полна [Щербина, 1970, с. 173].
Или: Моей душе и чувству непонятно,
Что человек – властитель над тобой…
Нет! надо всем царишь ты всеобъятно
Чарующей своею красотой [Щербина, 1970, с. 173].
Природа здесь воплощена в образе прекрасной женщины, которому принадлежит сердце лирического героя: