ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 23.11.2023
Просмотров: 533
Скачиваний: 1
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
Глава вторая
Уже более недели приезжий господин жил в горо- де, разъезжая по вечеринкам и обедам и таким обра- зом проводя, как говорится, очень приятно время. На- конец он решился перенести свои визиты за город и навестить помещиков Манилова и Собакевича, кото- рым дал слово. Может быть, к сему побудила его дру- гая, более существенная причина, дело более серьез- ное, близшее к сердцу… Но обо всем этом читатель узнает постепенно и в свое время, если только бу- дет иметь терпение прочесть предлагаемую повесть,
очень длинную, имеющую после раздвинуться шире и просторнее по мере приближения к концу, венчаю- щему дело. Кучеру Селифану отдано было приказа- ние рано поутру заложить лошадей в известную брич- ку; Петрушке приказано было оставаться дома, смот- реть за комнатой и чемоданом. Для читателя будет не лишним познакомиться с сими двумя крепостны- ми людьми нашего героя. Хотя, конечно, они лица не так заметные, и то, что называют второстепенные или даже третьестепенные, хотя главные ходы и пружи- ны поэмы не на них утверждены и разве кое-где каса- ются и легко зацепляют их, – но автор любит чрезвы- чайно быть обстоятельным во всем и с этой стороны,
Уже более недели приезжий господин жил в горо- де, разъезжая по вечеринкам и обедам и таким обра- зом проводя, как говорится, очень приятно время. На- конец он решился перенести свои визиты за город и навестить помещиков Манилова и Собакевича, кото- рым дал слово. Может быть, к сему побудила его дру- гая, более существенная причина, дело более серьез- ное, близшее к сердцу… Но обо всем этом читатель узнает постепенно и в свое время, если только бу- дет иметь терпение прочесть предлагаемую повесть,
очень длинную, имеющую после раздвинуться шире и просторнее по мере приближения к концу, венчаю- щему дело. Кучеру Селифану отдано было приказа- ние рано поутру заложить лошадей в известную брич- ку; Петрушке приказано было оставаться дома, смот- реть за комнатой и чемоданом. Для читателя будет не лишним познакомиться с сими двумя крепостны- ми людьми нашего героя. Хотя, конечно, они лица не так заметные, и то, что называют второстепенные или даже третьестепенные, хотя главные ходы и пружи- ны поэмы не на них утверждены и разве кое-где каса- ются и легко зацепляют их, – но автор любит чрезвы- чайно быть обстоятельным во всем и с этой стороны,
несмотря на то что сам человек русский, хочет быть аккуратен, как немец. Это займет, впрочем, не много времени и места, потому что не много нужно приба- вить к тому, что уже читатель знает, то есть что Пет- рушка ходил в несколько широком коричневом сюрту- ке с барского плеча и имел, по обычаю людей своего звания, крупный нос и губы. Характера он был боль- ше молчаливого, чем разговорчивого; имел даже бла- городное побуждение к просвещению, то есть чтению книг, содержанием которых не затруднялся: ему бы- ло совершенно все равно, похождение ли влюблен- ного героя, просто букварь или молитвенник, – он всё
читал с равным вниманием; если бы ему подверну- ли химию, он и от нее бы не отказался. Ему нрави- лось не то, о чем читал он, но больше самое чтение,
или, лучше сказать, процесс самого чтения, что вот- де из букв вечно выходит какое-нибудь слово, которое иной раз черт знает что и значит. Это чтение соверша- лось более в лежачем положении в передней, на кро- вати и на тюфяке, сделавшемся от такого обстоятель- ства убитым и тоненьким, как лепешка. Кроме страсти к чтению, он имел еще два обыкновения, составляв- шие две другие его характерические черты: спать не раздеваясь, так, как есть, в том же сюртуке, и носить всегда с собою какой-то свой особенный воздух, свое- го собственного запаха, отзывавшийся несколько жи-
читал с равным вниманием; если бы ему подверну- ли химию, он и от нее бы не отказался. Ему нрави- лось не то, о чем читал он, но больше самое чтение,
или, лучше сказать, процесс самого чтения, что вот- де из букв вечно выходит какое-нибудь слово, которое иной раз черт знает что и значит. Это чтение соверша- лось более в лежачем положении в передней, на кро- вати и на тюфяке, сделавшемся от такого обстоятель- ства убитым и тоненьким, как лепешка. Кроме страсти к чтению, он имел еще два обыкновения, составляв- шие две другие его характерические черты: спать не раздеваясь, так, как есть, в том же сюртуке, и носить всегда с собою какой-то свой особенный воздух, свое- го собственного запаха, отзывавшийся несколько жи-
лым покоем, так что достаточно было ему только при- строить где-нибудь свою кровать, хоть даже в необи- таемой дотоле комнате, да перетащить туда шинель и пожитки, и уже казалось, что в этой комнате лет де- сять жили люди. Чичиков, будучи человек весьма ще- котливый и даже в некоторых случаях привередли- вый, потянувши к себе воздух на свежий нос поутру,
только помарщивался да встряхивал головою, приго- варивая: «Ты, брат, черт тебя знает, потеешь, что ли.
Сходил бы ты хоть в баню». На что Петрушка ничего не отвечал и старался тут же заняться каким-нибудь делом; или подходил с щеткой к висевшему барско- му фраку, или просто прибирал что-нибудь. Что ду- мал он в то время, когда молчал, – может быть, он говорил про себя: «И ты, однако ж, хорош, не надое- ло тебе сорок раз повторять одно и то же», – Бог ве- дает, трудно знать, что думает дворовый крепостной человек в то время, когда барин ему дает наставле- ние. Итак, вот что на первый раз можно сказать о Пет- рушке. Кучер Селифан был совершенно другой чело- век… Но автор весьма совестится занимать так дол- го читателей людьми низкого класса, зная по опыту,
как неохотно они знакомятся с низкими сословиями.
Таков уже русский человек: страсть сильная зазнать- ся с тем, который бы хотя одним чином был его по- выше, и шапочное знакомство с графом или князем
только помарщивался да встряхивал головою, приго- варивая: «Ты, брат, черт тебя знает, потеешь, что ли.
Сходил бы ты хоть в баню». На что Петрушка ничего не отвечал и старался тут же заняться каким-нибудь делом; или подходил с щеткой к висевшему барско- му фраку, или просто прибирал что-нибудь. Что ду- мал он в то время, когда молчал, – может быть, он говорил про себя: «И ты, однако ж, хорош, не надое- ло тебе сорок раз повторять одно и то же», – Бог ве- дает, трудно знать, что думает дворовый крепостной человек в то время, когда барин ему дает наставле- ние. Итак, вот что на первый раз можно сказать о Пет- рушке. Кучер Селифан был совершенно другой чело- век… Но автор весьма совестится занимать так дол- го читателей людьми низкого класса, зная по опыту,
как неохотно они знакомятся с низкими сословиями.
Таков уже русский человек: страсть сильная зазнать- ся с тем, который бы хотя одним чином был его по- выше, и шапочное знакомство с графом или князем
для него лучше всяких тесных дружеских отношений.
Автор даже опасается за своего героя, который толь- ко коллежский советник. Надворные советники, может быть, и познакомятся с ним, но те, которые подобра- лись уже к чинам генеральским, те, бог весть, может быть, даже бросят один из тех презрительных взгля- дов, которые бросаются гордо человеком на все, что ни пресмыкается у ног его, или, что еще хуже, мо- жет быть, пройдут убийственным для автора невни- манием. Но как ни прискорбно то и другое, а все, од- нако ж, нужно возвратиться к герою. Итак, отдавши нужные приказания еще с вечера, проснувшись поут- ру очень рано, вымывшись, вытершись с ног до голо- вы мокрою губкой, что делалось только по воскрес- ным дням, – а в тот день случись воскресенье, – вы- брившись таким образом, что щеки сделались насто- ящий атлас в рассуждении гладкости и лоска, надев- ши фрак брусничного цвета с искрой и потом шинель на больших медведях, он сошел с лестницы, поддер- живаемый под руку то с одной, то с другой стороны трактирным слугою, и сел в бричку. С громом выеха- ла бричка из-под ворот гостиницы на улицу. Прохо- дивший поп снял шляпу, несколько мальчишек в зама- ранных рубашках протянули руки, приговаривая: «Ба- рин, подай сиротинке!» Кучер, заметивши, что один из них был большой охотник становиться на запят-
Автор даже опасается за своего героя, который толь- ко коллежский советник. Надворные советники, может быть, и познакомятся с ним, но те, которые подобра- лись уже к чинам генеральским, те, бог весть, может быть, даже бросят один из тех презрительных взгля- дов, которые бросаются гордо человеком на все, что ни пресмыкается у ног его, или, что еще хуже, мо- жет быть, пройдут убийственным для автора невни- манием. Но как ни прискорбно то и другое, а все, од- нако ж, нужно возвратиться к герою. Итак, отдавши нужные приказания еще с вечера, проснувшись поут- ру очень рано, вымывшись, вытершись с ног до голо- вы мокрою губкой, что делалось только по воскрес- ным дням, – а в тот день случись воскресенье, – вы- брившись таким образом, что щеки сделались насто- ящий атлас в рассуждении гладкости и лоска, надев- ши фрак брусничного цвета с искрой и потом шинель на больших медведях, он сошел с лестницы, поддер- живаемый под руку то с одной, то с другой стороны трактирным слугою, и сел в бричку. С громом выеха- ла бричка из-под ворот гостиницы на улицу. Прохо- дивший поп снял шляпу, несколько мальчишек в зама- ранных рубашках протянули руки, приговаривая: «Ба- рин, подай сиротинке!» Кучер, заметивши, что один из них был большой охотник становиться на запят-
ки, хлыснул его кнутом, и бричка пошла прыгать по камням. Не без радости был вдали узрет полосатый шлагбаум, дававший знать, что мостовой, как и вся- кой другой муке, будет скоро конец; и еще несколько раз ударившись довольно крепко головою в кузов, Чи- чиков понесся наконец по мягкой земле. Едва только ушел назад город, как уже пошли писать, по нашему обычаю, чушь и дичь по обеим сторонам дороги: коч- ки, ельник, низенькие жидкие кусты молодых сосен,
обгорелые стволы старых, дикий вереск и тому подоб- ный вздор. Попадались вытянутые по снурку дерев- ни, постройкою похожие на старые складенные дро- ва, покрытые серыми крышами с резными деревян- ными под ними украшениями в виде висячих шитых узорами утиральников. Несколько мужиков, по обык- новению, зевали, сидя на лавках перед воротами в своих овчинных тулупах. Бабы с толстыми лицами и перевязанными грудями смотрели из верхних окон; из нижних глядел теленок или высовывала слепую мор- ду свою свинья. Словом, виды известные. Проехавши пятнадцатую версту, он вспомнил, что здесь, по сло- вам Манилова, должна быть его деревня, но и шест- надцатая верста пролетела мимо, а деревни все не было видно, и если бы не два мужика, попавшиеся навстречу, то вряд ли бы довелось им потрафить на лад. На вопрос, далеко ли деревня Заманиловка, му-
обгорелые стволы старых, дикий вереск и тому подоб- ный вздор. Попадались вытянутые по снурку дерев- ни, постройкою похожие на старые складенные дро- ва, покрытые серыми крышами с резными деревян- ными под ними украшениями в виде висячих шитых узорами утиральников. Несколько мужиков, по обык- новению, зевали, сидя на лавках перед воротами в своих овчинных тулупах. Бабы с толстыми лицами и перевязанными грудями смотрели из верхних окон; из нижних глядел теленок или высовывала слепую мор- ду свою свинья. Словом, виды известные. Проехавши пятнадцатую версту, он вспомнил, что здесь, по сло- вам Манилова, должна быть его деревня, но и шест- надцатая верста пролетела мимо, а деревни все не было видно, и если бы не два мужика, попавшиеся навстречу, то вряд ли бы довелось им потрафить на лад. На вопрос, далеко ли деревня Заманиловка, му-
жики сняли шляпы, и один из них, бывший поумнее и носивший бороду клином, отвечал:
– Маниловка, может быть, а не Заманиловка?
– Ну да, Маниловка.
– Маниловка! а как проедешь еще одну версту, так вот тебе, то есть, так прямо направо.
– Направо? – отозвался кучер.
– Направо, – сказал мужик. – Это будет тебе дорога в Маниловку; а Заманиловки никакой нет. Она зовется так, то есть ее прозвание Маниловка, а Заманиловки тут вовсе нет. Там прямо на горе увидишь дом, камен- ный, в два этажа, господский дом, в котором, то есть,
живет сам господин. Вот это тебе и есть Маниловка,
а Заманиловки совсем нет никакой здесь и не было.
Поехали отыскивать Маниловку. Проехавши две версты, встретили поворот на проселочную дорогу, но уже и две, и три, и четыре версты, кажется, сделали,
а каменного дома в два этажа все еще не было вид- но. Тут Чичиков вспомнил, что если приятель пригла- шает к себе в деревню за пятнадцать верст, то зна- чит, что к ней есть верных тридцать. Деревня Мани- ловка немногих могла заманить своим местоположе- нием. Дом господский стоял одиночкой на юру, то есть на возвышении, открытом всем ветрам, каким только вздумается подуть; покатость горы, на которой он сто- ял, была одета подстриженным дерном. На ней были
– Маниловка, может быть, а не Заманиловка?
– Ну да, Маниловка.
– Маниловка! а как проедешь еще одну версту, так вот тебе, то есть, так прямо направо.
– Направо? – отозвался кучер.
– Направо, – сказал мужик. – Это будет тебе дорога в Маниловку; а Заманиловки никакой нет. Она зовется так, то есть ее прозвание Маниловка, а Заманиловки тут вовсе нет. Там прямо на горе увидишь дом, камен- ный, в два этажа, господский дом, в котором, то есть,
живет сам господин. Вот это тебе и есть Маниловка,
а Заманиловки совсем нет никакой здесь и не было.
Поехали отыскивать Маниловку. Проехавши две версты, встретили поворот на проселочную дорогу, но уже и две, и три, и четыре версты, кажется, сделали,
а каменного дома в два этажа все еще не было вид- но. Тут Чичиков вспомнил, что если приятель пригла- шает к себе в деревню за пятнадцать верст, то зна- чит, что к ней есть верных тридцать. Деревня Мани- ловка немногих могла заманить своим местоположе- нием. Дом господский стоял одиночкой на юру, то есть на возвышении, открытом всем ветрам, каким только вздумается подуть; покатость горы, на которой он сто- ял, была одета подстриженным дерном. На ней были
разбросаны по-английски две-три клумбы с кустами сиреней и желтых акаций; пять-шесть берез неболь- шими купами кое-где возносили свои мелколистные жиденькие вершины. Под двумя из них видна была беседка с плоским зеленым куполом, деревянными голубыми колоннами и надписью: «Храм уединенно- го размышления»; пониже пруд, покрытый зеленью,
что, впрочем, не в диковинку в аглицких садах рус- ских помещиков. У подошвы этого возвышения, и ча- стию по самому скату, темнели вдоль и поперек се- ренькие бревенчатые избы, которые герой наш, неиз- вестно по каким причинам, в ту же минуту принялся считать и насчитал более двухсот; нигде между ни- ми растущего деревца или какой-нибудь зелени; вез- де глядело только одно бревно. Вид оживляли две ба- бы, которые, картинно подобравши платья и подты- кавшись со всех сторон, брели по колени в пруде, вла- ча за два деревянные кляча изорванный бредень, где видны были два запутавшиеся рака и блестела по- павшаяся плотва; бабы, казалось, были между собою в ссоре и за что-то перебранивались. Поодаль в сто- роне темнел каким-то скучно-синеватым цветом сос- новый лес. Даже самая погода весьма кстати прислу- жилась: день был не то ясный, не то мрачный, а ка- кого-то светло-серого цвета, какой бывает только на старых мундирах гарнизонных солдат, этого, впрочем,
что, впрочем, не в диковинку в аглицких садах рус- ских помещиков. У подошвы этого возвышения, и ча- стию по самому скату, темнели вдоль и поперек се- ренькие бревенчатые избы, которые герой наш, неиз- вестно по каким причинам, в ту же минуту принялся считать и насчитал более двухсот; нигде между ни- ми растущего деревца или какой-нибудь зелени; вез- де глядело только одно бревно. Вид оживляли две ба- бы, которые, картинно подобравши платья и подты- кавшись со всех сторон, брели по колени в пруде, вла- ча за два деревянные кляча изорванный бредень, где видны были два запутавшиеся рака и блестела по- павшаяся плотва; бабы, казалось, были между собою в ссоре и за что-то перебранивались. Поодаль в сто- роне темнел каким-то скучно-синеватым цветом сос- новый лес. Даже самая погода весьма кстати прислу- жилась: день был не то ясный, не то мрачный, а ка- кого-то светло-серого цвета, какой бывает только на старых мундирах гарнизонных солдат, этого, впрочем,
мирного войска, но отчасти нетрезвого по воскрес- ным дням. Для пополнения картины не было недо- статка в петухе, предвозвестнике переменчивой пого- ды, который, несмотря на то что голова продолбле- на была до самого мозгу носами других петухов по известным делам волокитства, горланил очень гром- ко и даже похлопывал крыльями, обдерганными, как старые рогожки. Подъезжая ко двору, Чичиков заме- тил на крыльце самого хозяина, который стоял в зеле- ном шалоновом сюртуке, приставив руку ко лбу в ви- де зонтика над глазами, чтобы рассмотреть получше подъезжавший экипаж. По мере того как бричка бли- зилась к крыльцу, глаза его делались веселее и улыб- ка раздвигалась более и более.
– Павел Иванович! – вскричал он наконец, когда Чи- чиков вылезал из брички. – Насилу вы таки нас вспом- нили!
Оба приятеля очень крепко поцеловались, и Мани- лов увел своего гостя в комнату. Хотя время, в про- должение которого они будут проходить сени, перед- нюю и столовую, несколько коротковато, но попробу- ем, не успеем ли как-нибудь им воспользоваться и сказать кое-что о хозяине дома. Но тут автор должен признаться, что подобное предприятие очень трудно.
Гораздо легче изображать характеры большого раз- мера: там просто бросай краски со всей руки на по-
– Павел Иванович! – вскричал он наконец, когда Чи- чиков вылезал из брички. – Насилу вы таки нас вспом- нили!
Оба приятеля очень крепко поцеловались, и Мани- лов увел своего гостя в комнату. Хотя время, в про- должение которого они будут проходить сени, перед- нюю и столовую, несколько коротковато, но попробу- ем, не успеем ли как-нибудь им воспользоваться и сказать кое-что о хозяине дома. Но тут автор должен признаться, что подобное предприятие очень трудно.
Гораздо легче изображать характеры большого раз- мера: там просто бросай краски со всей руки на по-
лотно, черные палящие глаза, нависшие брови, пе- ререзанный морщиною лоб, перекинутый через пле- чо черный или алый, как огонь, плащ – и портрет го- тов; но вот эти все господа, которых много на свете,
которые с вида очень похожи между собою, а между тем как приглядишься, увидишь много самых неуло- вимых особенностей, – эти господа страшно трудны для портретов. Тут придется сильно напрягать внима- ние, пока заставишь перед собою выступить все тон- кие, почти невидимые черты, и вообще далеко при- дется углублять уже изощренный в науке выпытыва- ния взгляд.
Один Бог разве мог сказать, какой был характер
Манилова. Есть род людей, известных под именем:
люди так себе, ни то ни се, ни в городе Богдан, ни в селе Селифан, по словам пословицы. Может быть,
к ним следует примкнуть и Манилова. На взгляд он был человек видный; черты лица его были не лише- ны приятности, но в эту приятность, казалось, черес- чур было передано сахару; в приемах и оборотах его было что-то заискивающее расположения и знаком- ства. Он улыбался заманчиво, был белокур, с голу- быми глазами. В первую минуту разговора с ним не можешь не сказать: «Какой приятный и добрый чело- век!» В следующую за тем минуту ничего не скажешь,
а в третью скажешь: «Черт знает что такое!» – и отой-
которые с вида очень похожи между собою, а между тем как приглядишься, увидишь много самых неуло- вимых особенностей, – эти господа страшно трудны для портретов. Тут придется сильно напрягать внима- ние, пока заставишь перед собою выступить все тон- кие, почти невидимые черты, и вообще далеко при- дется углублять уже изощренный в науке выпытыва- ния взгляд.
Один Бог разве мог сказать, какой был характер
Манилова. Есть род людей, известных под именем:
люди так себе, ни то ни се, ни в городе Богдан, ни в селе Селифан, по словам пословицы. Может быть,
к ним следует примкнуть и Манилова. На взгляд он был человек видный; черты лица его были не лише- ны приятности, но в эту приятность, казалось, черес- чур было передано сахару; в приемах и оборотах его было что-то заискивающее расположения и знаком- ства. Он улыбался заманчиво, был белокур, с голу- быми глазами. В первую минуту разговора с ним не можешь не сказать: «Какой приятный и добрый чело- век!» В следующую за тем минуту ничего не скажешь,
а в третью скажешь: «Черт знает что такое!» – и отой-
дешь подальше; если ж не отойдешь, почувствуешь скуку смертельную. От него не дождешься никакого живого или хоть даже заносчивого слова, какое мо- жешь услышать почти от всякого, если коснешься за- дирающего его предмета. У всякого есть свой задор:
у одного задор обратился на борзых собак; другому кажется, что он сильный любитель музыки и удиви- тельно чувствует все глубокие места в ней; третий ма- стер лихо пообедать; четвертый сыграть роль хоть од- ним вершком повыше той, которая ему назначена; пя- тый, с желанием более ограниченным, спит и грезит о том, как бы пройтиться на гулянье с флигель-адъ- ютантом, напоказ своим приятелям, знакомым и да- же незнакомым; шестой уже одарен такою рукою, ко- торая чувствует желание сверхъестественное зало- мить угол какому-нибудь бубновому тузу или двойке,
тогда как рука седьмого так и лезет произвести где-ни- будь порядок, подобраться поближе к личности стан- ционного смотрителя или ямщиков, – словом, у вся- кого есть свое, но у Манилова ничего не было. Дома он говорил очень мало и большею частию размыш- лял и думал, но о чем он думал, тоже разве Богу было известно. Хозяйством нельзя сказать чтобы он зани- мался, он даже никогда не ездил на поля, хозяйство шло как-то само собою. Когда приказчик говорил: «Хо- рошо бы, барин, то и то сделать», – «Да, недурно», –
у одного задор обратился на борзых собак; другому кажется, что он сильный любитель музыки и удиви- тельно чувствует все глубокие места в ней; третий ма- стер лихо пообедать; четвертый сыграть роль хоть од- ним вершком повыше той, которая ему назначена; пя- тый, с желанием более ограниченным, спит и грезит о том, как бы пройтиться на гулянье с флигель-адъ- ютантом, напоказ своим приятелям, знакомым и да- же незнакомым; шестой уже одарен такою рукою, ко- торая чувствует желание сверхъестественное зало- мить угол какому-нибудь бубновому тузу или двойке,
тогда как рука седьмого так и лезет произвести где-ни- будь порядок, подобраться поближе к личности стан- ционного смотрителя или ямщиков, – словом, у вся- кого есть свое, но у Манилова ничего не было. Дома он говорил очень мало и большею частию размыш- лял и думал, но о чем он думал, тоже разве Богу было известно. Хозяйством нельзя сказать чтобы он зани- мался, он даже никогда не ездил на поля, хозяйство шло как-то само собою. Когда приказчик говорил: «Хо- рошо бы, барин, то и то сделать», – «Да, недурно», –