Файл: Том первыйГлава первая.pdf

отвечал он обыкновенно, куря трубку, которую курить сделал привычку, когда еще служил в армии, где счи- тался скромнейшим, деликатнейшим и образованней- шим офицером. «Да, именно недурно», – повторял он.
Когда приходил к нему мужик и, почесавши рукою за- тылок, говорил: «Барин, позволь отлучиться на рабо- ту, пóдать заработать», – «Ступай», – говорил он, куря трубку, и ему даже в голову не приходило, что мужик шел пьянствовать. Иногда, глядя с крыльца на двор и на пруд, говорил он о том, как бы хорошо было, если бы вдруг от дома провести подземный ход или чрез пруд выстроить каменный мост, на котором бы были по обеим сторонам лавки, и чтобы в них сидели куп- цы и продавали разные мелкие товары, нужные для крестьян. При этом глаза его делались чрезвычайно сладкими и лицо принимало самое довольное выра- жение; впрочем, все эти прожекты так и оканчивались только одними словами. В его кабинете всегда лежа- ла какая-то книжка, заложенная закладкою на четыр- надцатой странице, которую он постоянно читал уже два года. В доме его чего-нибудь вечно недоставало:
в гостиной стояла прекрасная мебель, обтянутая ще- гольской шелковой материей, которая, верно, стоила весьма недешево; но на два кресла ее недостало, и кресла стояли обтянуты просто рогожею; впрочем, хо- зяин в продолжение нескольких лет всякий раз предо-

стерегал своего гостя словами: «Не садитесь на эти кресла, они еще не готовы». В иной комнате и вовсе не было мебели, хотя и было говорено в первые дни после женитьбы: «Душенька, нужно будет завтра по- хлопотать, чтобы в эту комнату хоть на время поста- вить мебель». Ввечеру подавался на стол очень ще- гольской подсвечник из темной бронзы с тремя антич- ными грациями, с перламутным щегольским щитом, и рядом с ним ставился какой-то просто медный инва- лид, хромой, свернувшийся на сторону и весь в сале,
хотя этого не замечал ни хозяин, ни хозяйка, ни слуги.
Жена его… впрочем, они были совершенно довольны друг другом. Несмотря на то что минуло более вось- ми лет их супружеству, из них все еще каждый прино- сил другому или кусочек яблочка, или конфетку, или орешек и говорил трогательно-нежным голосом, вы- ражавшим совершенную любовь: «Разинь, душенька,
свой ротик, я тебе положу этот кусочек». Само собою разумеется, что ротик раскрывался при этом случае очень грациозно. Ко дню рождения приготовляемы были сюрпризы: какой-нибудь бисерный чехольчик на зубочистку. И весьма часто, сидя на диване, вдруг, со- вершенно неизвестно из каких причин, один, оставив- ши свою трубку, а другая работу, если только она дер- жалась на ту пору в руках, они напечатлевали друг другу такой томный и длинный поцелуй, что в продол-

жение его можно бы легко выкурить маленькую со- ломенную сигарку. Словом, они были, то что говорит- ся, счастливы. Конечно, можно бы заметить, что в до- ме есть много других занятий, кроме продолжитель- ных поцелуев и сюрпризов, и много бы можно сделать разных запросов. Зачем, например, глупо и без тол- ку готовится на кухне? зачем довольно пусто в кладо- вой? зачем воровка ключница? зачем нечистоплотны и пьяницы слуги? зачем вся дворня спит немилосерд- ным образом и повесничает все остальное время? Но все это предметы низкие, а Манилова воспитана хо- рошо. А хорошее воспитание, как известно, получает- ся в пансионах. А в пансионах, как известно, три глав- ные предмета составляют основу человеческих доб- родетелей: французский язык, необходимый для сча- стия семейственной жизни, фортепьяно, для достав- ления приятных минут супругу, и, наконец, собствен- но хозяйственная часть: вязание кошельков и других сюрпризов. Впрочем, бывают разные усовершенство- вания и изменения в метóдах, особенно в нынешнее время; все это более зависит от благоразумия и спо- собностей самих содержательниц пансиона. В других пансионах бывает таким образом, что прежде фор- тепьяно, потом французский язык, а там уже хозяй- ственная часть. А иногда бывает и так, что прежде хо- зяйственная часть, то есть вязание сюрпризов, потом

французский язык, а там уже фортепьяно. Разные бы- вают метóды. Не мешает сделать еще замечание, что
Манилова… но, признаюсь, о дамах я очень боюсь го- ворить, да притом мне пора возвратиться к нашим ге- роям, которые стояли уже несколько минут перед две- рями гостиной, взаимно упрашивая друг друга пройти вперед.
– Сделайте милость, не беспокойтесь так для меня,
я пройду после, – говорил Чичиков.
– Нет, Павел Иванович, нет, вы гость, – говорил Ма- нилов, показывая ему рукою на дверь.
– Не затрудняйтесь, пожалуйста, не затрудняйтесь.
Пожалуйста, проходите, – говорил Чичиков.
– Нет уж извините, не допущу пройти позади такому приятному, образованному гостю.
– Почему ж образованному?.. Пожалуйста, прохо- дите.
– Ну да уж извольте проходить вы.
– Да отчего ж?
– Ну да уж оттого! – сказал с приятною улыбкою Ма- нилов.
Наконец оба приятеля вошли в дверь боком и несколько притиснули друг друга.
– Позвольте мне вам представить жену мою, – ска- зал Манилов. – Душенька! Павел Иванович!
Чичиков, точно, увидел даму, которую он совершен-

но было не приметил, раскланиваясь в дверях с Ма- ниловым. Она была недурна, одета к лицу. На ней хорошо сидел матерчатый шелковый капот бледного цвета; тонкая небольшая кисть руки ее что-то бросила поспешно на стол и сжала батистовый платок с выши- тыми уголками. Она поднялась с дивана, на котором сидела; Чичиков не без удовольствия подошел к ее ручке. Манилова проговорила, несколько даже карта- вя, что он очень обрадовал их своим приездом и что муж ее не проходило дня, чтобы не вспоминал о нем.
– Да, – примолвил Манилов, – уж она, бывало, все спрашивает меня: «Да что же твой приятель не едет?»
– «Погоди, душенька, приедет». А вот вы наконец и удостоили нас своим посещением. Уж такое, право,
доставили наслаждение… майский день… именины сердца…
Чичиков, услышавши, что дело уже дошло до име- нин сердца, несколько даже смутился и отвечал скромно, что ни громкого имени не имеет, ни даже ран- га заметного.
– Вы всё имеете, – прервал Манилов с такою же приятною улыбкою, – всё имеете, даже еще более.
– Как вам показался наш город? – примолвила Ма- нилова. – Приятно ли провели там время?
– Очень хороший город, прекрасный город, – отве- чал Чичиков, – и время провел очень приятно: обще-

ство самое обходительное.
– А как вы нашли нашего губернатора? – сказала
Манилова.
– Не правда ли, что препочтеннейший и прелюбез- нейший человек? – прибавил Манилов.
– Совершенная правда, – сказал Чичиков, – пре- почтеннейший человек. И как он вошел в свою долж- ность, как понимает ее! Нужно желать побольше та- ких людей.
– Как он может этак, знаете, принять всякого, на- блюсти деликатность в своих поступках, – присовоку- пил Манилов с улыбкою и от удовольствия почти со- всем зажмурил глаза, как кот, у которого слегка поще- котали за ушами пальцем.
– Очень обходительный и приятный человек, – про- должал Чичиков, – и какой искусник! я даже никак не мог предполагать этого. Как хорошо вышивает разные домашние узоры! Он мне показывал своей работы ко- шелек: редкая дама может так искусно вышить.
– А вице-губернатор, не правда ли, какой милый че- ловек? – сказал Манилов, опять несколько прищурив глаза.
– Очень, очень достойный человек, – отвечал Чи- чиков.
– Ну, позвольте, а как вам показался полицеймей- стер? Не правда ли, что очень приятный человек?

– Чрезвычайно приятный, и какой умный, какой на- читанный человек! Мы у него проиграли в вист вме- сте с прокурором и председателем палаты до самых поздних петухов; очень, очень достойный человек.
– Ну, а какого вы мнения о жене полицеймейсте- ра? – прибавила Манилова. – Не правда ли, прелю- безная женщина?
– О, это одна из достойнейших женщин, каких толь- ко я знаю, – отвечал Чичиков.
Засим не пропустили председателя палаты, почт- мейстера и таким образом перебрали почти всех чи- новников города, которые все оказались самыми до- стойными людьми.
– Вы всегда в деревне проводите время? – сделал наконец, в свою очередь, вопрос Чичиков.
– Больше в деревне, – отвечал Манилов. – Иногда,
впрочем, приезжаем в город для того только, чтобы увидеться с образованными людьми. Одичаешь, зна- ете, если будешь все время жить взаперти.
– Правда, правда, – сказал Чичиков.
– Конечно, – продолжал Манилов, – другое дело,
если бы соседство было хорошее, если бы, напри- мер, такой человек, с которым бы в некотором роде можно было поговорить о любезности, о хорошем об- ращении, следить какую-нибудь этакую науку, чтобы этак расшевелило душу, дало бы, так сказать, паре-

нье этакое… – Здесь он еще что-то хотел выразить,
но, заметивши, что несколько зарапортовался, ковыр- нул только рукою в воздухе и продолжал: – Тогда, ко- нечно, деревня и уединение имели бы очень много приятностей. Но решительно нет никого… Вот только иногда почитаешь «Сын отечества».
Чичиков согласился с этим совершенно, прибавив- ши, что ничего не может быть приятнее, как жить в уединенье, наслаждаться зрелищем природы и почи- тать иногда какую-нибудь книгу…
– Но знаете ли, – прибавил Манилов, – все если нет друга, с которым бы можно поделиться…
– О, это справедливо, это совершенно справедли- во! – прервал Чичиков. – Что все сокровища тогда в мире! «Не имей денег, имей хороших людей для об- ращения», – сказал один мудрец.
– И знаете, Павел Иванович! – сказал Манилов, явя в лице своем выражение не только сладкое, но да- же приторное, подобное той микстуре, которую лов- кий светский доктор засластил немилосердно, вооб- ражая ею обрадовать пациента. – Тогда чувствуешь какое-то, в некотором роде, духовное наслаждение…
Вот как, например, теперь, когда случай мне доставил счастие, можно сказать образцовое, говорить с вами и наслаждаться приятным вашим разговором…
– Помилуйте, что ж за приятный разговор?.. Ни-

чтожный человек, и больше ничего, – отвечал Чичи- ков.
– О! Павел Иванович, позвольте мне быть откровен- ным: я бы с радостию отдал половину всего моего со- стояния, чтобы иметь часть тех достоинств, которые имеете вы!..
– Напротив, я бы почел с своей стороны за вели- чайшее…
Неизвестно, до чего бы дошло взаимное излияние чувств обоих приятелей, если бы вошедший слуга не доложил, что кушанье готово.
– Прошу покорнейше, – сказал Манилов. – Вы из- вините, если у нас нет такого обеда, какой на паркетах и в столицах, у нас просто, по русскому обычаю, щи,
но от чистого сердца. Покорнейше прошу.
Тут они еще несколько времени поспорили о том,
кому первому войти, и наконец Чичиков вошел боком в столовую.
В столовой уже стояли два мальчика, сыновья Ма- нилова, которые были в тех летах, когда сажают уже детей за стол, но еще на высоких стульях. При них стоял учитель, поклонившийся вежливо и с улыбкою.
Хозяйка села за свою суповую чашку; гость был поса- жен между хозяином и хозяйкою, слуга завязал детям на шею салфетки.
– Какие миленькие дети, – сказал Чичиков, посмот-

рев на них, – а который год?
– Старшему осьмой, а меньшему вчера только ми- нуло шесть, – сказала Манилова.
– Фемистоклюс! – сказал Манилов, обратившись к старшему, который старался освободить свой подбо- родок, завязанный лакеем в салфетку.
Чичиков поднял несколько бровь, услышав такое отчасти греческое имя, которому, неизвестно почему,
Манилов дал окончание на «юс», но постарался тот же час привесть лицо в обыкновенное положение.
– Фемистоклюс, скажи мне, какой лучший город во
Франции?
Здесь учитель обратил все внимание на Фемисто- клюса и, казалось, хотел ему вскочить в глаза, но на- конец совершенно успокоился и кивнул головою, ко- гда Фемистоклюс сказал: «Париж».
– А у нас какой лучший город? – спросил опять Ма- нилов.
Учитель опять настроил внимание.
– Петербург, – отвечал Фемистоклюс.
– А еще какой?
– Москва, – отвечал Фемистоклюс.
– Умница, душенька! – сказал на это Чичиков. – Ска- жите, однако ж… – продолжал он, обратившись тут же с некоторым видом изумления к Маниловым, – в та- кие лета и уже такие сведения! Я должен вам сказать,

что в этом ребенке будут большие способности.
– О, вы еще не знаете его, – отвечал Манилов, –
у него чрезвычайно много остроумия. Вот меньшой,
Алкид, тот не так быстр, а этот сейчас, если что-ни- будь встретит, букашку, козявку, так уж у него вдруг глазенки и забегают; побежит за ней следом и тотчас обратит внимание. Я его прочу по дипломатической части. Фемистоклюс, – продолжал он, снова обратясь к нему, – хочешь быть посланником?
– Хочу, – отвечал Фемистоклюс, жуя хлеб и болтая головой направо и налево.
В это время стоявший позади лакей утер посланни- ку нос, и очень хорошо сделал, иначе бы канула в суп препорядочная посторонняя капля. Разговор начался за столом об удовольствии спокойной жизни, преры- ваемый замечаниями хозяйки о городском театре и об актерах. Учитель очень внимательно глядел на разго- варивающих и, как только замечал, что они были го- товы усмехнуться, в ту же минуту открывал рот и сме- ялся с усердием. Вероятно, он был человек призна- тельный и хотел заплатить этим хозяину за хорошее обращение. Один раз, впрочем, лицо его приняло су- ровый вид, и он строго застучал по столу, устремив глаза на сидевших насупротив его детей. Это было у места, потому что Фемистоклюс укусил за ухо Алки- да, и Алкид, зажмурив глаза и открыв рот, готов был

зарыдать самым жалким образом, но, почувствовав,
что за это легко можно было лишиться блюда, привел рот в прежнее положение и начал со слезами грызть баранью кость, от которой у него обе щеки лоснились жиром. Хозяйка очень часто обращалась к Чичикову с словами: «Вы ничего не кушаете, вы очень мало взя- ли». На что Чичиков отвечал всякий раз: «Покорней- ше благодарю, я сыт, приятный разговор лучше вся- кого блюда».
Уже встали из-за стола. Манилов был доволен чрезвычайно и, поддерживая рукою спину своего го- стя, готовился таким образом препроводить его в го- стиную, как вдруг гость объявил с весьма значитель- ным видом, что он намерен с ним поговорить об од- ном очень нужном деле.
– В таком случае позвольте мне вас попросить в мой кабинет, – сказал Манилов и повел в небольшую комнату, обращенную окном на синевший лес. – Вот мой уголок, – сказал Манилов.
– Приятная комнатка, – сказал Чичиков, окинувши ее глазами.
Комната была, точно, не без приятности: стены бы- ли выкрашены какой-то голубенькой краской вроде серенькой, четыре стула, одно кресло, стол, на кото- ром лежала книжка с заложенною закладкою, о кото- рой мы уже имели случай упомянуть, несколько испи-

санных бумаг, но больше всего было табаку. Он был в разных видах: в картузах и в табачнице, и, нако- нец, насыпан был просто кучею на столе. На обоих окнах тоже помещены были горки выбитой из трубки золы, расставленные не без старания очень красивы- ми рядками. Заметно было, что это иногда доставля- ло хозяину препровождение времени.
– Позвольте вас попросить расположиться в этих креслах, – сказал Манилов. – Здесь вам будет попо- койнее.
– Позвольте, я сяду на стуле.
– Позвольте вам этого не позволить, – сказал Ма- нилов с улыбкою. – Это кресло у меня уж ассигновано для гостя: ради или не ради, но должны сесть.
Чичиков сел.
– Позвольте мне вас попотчевать трубочкою.
– Нет, не курю, – отвечал Чичиков ласково и как бы с видом сожаления.
– Отчего? – сказал Манилов тоже ласково и с видом сожаления.
– Не сделал привычки, боюсь; говорят, трубка су- шит.
– Позвольте мне вам заметить, что это предубежде- ние. Я полагаю даже, что курить трубку гораздо здо- ровее, нежели нюхать табак. В нашем полку был пору- чик, прекраснейший и образованнейший человек, ко-

торый не выпускал изо рта трубки не только за сто- лом, но даже, с позволения сказать, во всех прочих местах. И вот ему теперь уже сорок с лишком лет, но,
благодаря Бога, до сих пор так здоров, как нельзя луч- ше.
Чичиков заметил, что это, точно, случается и что в натуре находится много вещей, неизъяснимых даже для обширного ума.
– Но позвольте прежде одну просьбу… – прогово- рил он голосом, в котором отдалось какое-то стран- ное или почти странное выражение, и вслед за тем неизвестно отчего оглянулся назад. Манилов тоже неизвестно отчего оглянулся назад. – Как давно вы изволили подавать ревизскую сказку?
1
– Да уж давно; а лучше сказать, не припомню.
– Как с того времени много у вас умерло крестьян?
– А не могу знать; об этом, я полагаю, нужно спро- сить приказчика. Эй, человек! позови приказчика, он должен быть сегодня здесь.
Приказчик явился. Это был человек лет под сорок,
бривший бороду, ходивший в сюртуке и, по-видимому,
проводивший очень покойную жизнь, потому что ли- цо его глядело какою-то пухлою полнотою, а желтова- тый цвет кожи и маленькие глаза показывали, что он
1
Ревизская сказка – список крепостных крестьян, составлявшийся при переписи (ревизии).