Файл: Фридрих Энгельс АнтиДюринг. Диалектика природы (сборник).pdf

Скачать файл (4,53Мб)

Заказать решение

ВУЗ: Не указан

Категория: Не указан

Дисциплина: Не указана

Добавлен: 02.12.2023

Просмотров: 157

Скачиваний: 5

ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.

IV. Мировая схематика
«Всеобъемлющее бытие единственно Будучи самодовлеющим, оно не допускает ничего рядом с собой или над собой.
Присоединить к нему второе бытие значило бы сделать его тем, чем оно не является, а именно – частью или элементом более обширного целого. Благодаря тому, что мы словно рамой охватываем все нашей единой мыслью, – ничто из того,
что должно войти в это мысленное единство не может сохранить в себе какую-либо двойственность. Но ничто немо- жет также и остаться вне этого мысленного единства Сущность всякого мышления состоит в объединении элементов сознания в некоторое единство Именно благодаря объединяющей способности мышления возникает неделимое понятие о мире а универсум, как показывает уже само слово,
признается чем-то таким, в нем все объединено в некоторое
единство».
Так говорит г-н Дюринг. Математический метод, согласно которому всякий вопрос должен быть решаем аксиоматически на простых основных формах, как если бы дело шло о простых принципах математики, – этот метод применен здесь впервые.
«Всеобъемлющее бытие единственно. Если тавтология,
простое повторение в предикате того, что уже было высказано в субъекте, – если это составляет аксиому, то мы имеем
здесь аксиому чистейшей воды. В субъекте г-н Дюринг говорит нам, что бытие охватывает все, а в предикате он бесстрашно утверждает, что в таком случае ничто не существует вне этого бытия. Какая колоссальная «системосозидающая идея»!
И в самом деле – «системосозидающая». Не успели мы прочитать и шести строк, как г-н Дюринг посредством нашей единой мысли уже превратил единственность бытия в его единство Так как, по Дюрингу, сущность всякого мышления состоит в объединении в некоторое единство, то бытие, коль скоро оно мыслится, мыслится как единое, и понятие о мире есть неделимое понятие а раз мыслимое бытие,
понятие о мире едино, то и действительное бытие, действительный мир, также составляет неделимое единство. И поэтому для потусторонностей не остается уже никакого места, как только дух научается охватывать бытие в его однородной универсальности».
Перед нами поход, который совершенно затмевает
Аустерлиц и Йену, Кёниггрец и Седан. В каких-нибудь
44
Энгельс перечисляет ряд крупнейших сражений в европейских войнах XIX
века.//Сражение под Аустерлицем 2 декабря (20 ноября) 1805 г. между русскими и австрийскими войсками, с одной стороны, и французскими – с другой, закончилось победой Наполеона Сражение при Йене между французской армией под командованием Наполеона и прусскими войсками произошло 14 октября года. Закончившееся разгромом прусской армии, это сражение повлекло за собой капитуляцию Пруссии перед наполеоновской Францией.//Сражение
при Кёниггреце
(в настоящее время Градец-Кралове) произошло 3 июля 1866 г.
в Чехии между австрийскими и саксонскими войсками, с одной стороны, и прус
двух-трех положениях, через какую-нибудь страничку, считая с того места, где мы мобилизовали первую аксиому, мы успели уже отменить, устранить, уничтожить все потусторонности, бога, небесное воинство, небеса, ад и чистилище, вместе с бессмертием души.
Каким образом мы от единственности бытия приходим к его единству Тем, что мы вообще представляем себе это бытие. Едва мы, словно рамой, охватили единственное бытие своей единой мыслью, как единственное бытие стало уже в мысли единым бытием, стало мысленным единством, ибо сущность всякого мышления состоит в том, что оно объединяет элементы сознания в некоторое единство.
Последнее положение просто неверно. Во-первых, мышление состоит столько же в разложении предметов сознания на их элементы, сколько в объединении связанных друг с другом элементов в некоторое единство. Без анализа нет синтеза. Во-вторых, мышление, если оно не делает промахов, может объединить элементы сознания в некоторое единство лишь в том случае, если в них или в их реальных прообразах это единство уже до этого существовало От того,
что сапожную щетку мы зачислим в единую категорию с мле- скими войсками – с другой, и явилось решающим сражением в австро-прусской войне 1866 г, которая закончилась победой Пруссии над Австрией. В истории это сражение известно также как битва при Садове.//Сражение при Седане сентября 1870 г, в котором прусские войска нанесли поражение французской армии Мак-Магона и вынудили ее капитулировать, явилось решающим сражением Франко-прусской войны 1870–1871 годов
копитающими, – от этого у нее еще не вырастут молочные железы. Таким образом, единство бытия и, соответственно,
правомерность понимания бытия как единства и есть как раз то, что нужно было доказать. И если г-н Дюринг уверяет нас,
что он представляет себе бытие единым, а не, скажем, двойственным, то он этим высказывает лишь свое личное, ни для кого необязательное мнение.
Если мы захотим представить ход его мысли в чистом виде, то он будет таков Я начинаю с бытия. Следовательно,
я мыслю себе бытие. Мысль о бытии едина. Но мышление и бытие должны находиться во взаимном согласии, они соответствуют друг другу, друг друга покрывают. Стало быть,
бытие в действительности также едино. Стало быть, несу- ществует никаких «потусторонностей». Но если бы г-н Дю- ринг говорил так откровенно, вместо того, чтобы угощать нас приведенными оракульскими изречениями, то его идеологический подход обнаружился бы с полной ясностью. Пытаться доказать реальность какого-либо результата мышления из тождества мышления и бытия, – вот именно это и было одной из самых безумных горячечных фантазий некоего Гегеля.
Если бы даже вся аргументация г-на Дюринга была правильна, то и тогда он не отвоевал бы еще и пяди земли у спиритуалистов. Последние ответят ему коротко мири для насесть нечто нераздельное распадение мира на посюсторонний и потусторонний существует только для нашей специфически земной, отягченной первородным грехом точки зрения само по себе, те. в боге, все бытие едино. И они последуют за гном Дюрингом на его излюбленные другие небесные тела и покажут ему одно или несколько среди них,
где не было грехопадения, где, стало быть, нет противоположности между посюсторонними потусторонним миром и где единство мира является догматом веры.
Самое комичное во всем этом то, что г-н Дюринг, желая из понятия бытия вывести доказательство того, что бога нет,
применяет онтологическое доказательство бытия бога. Это доказательство гласит Когда мы мыслим богато мы мыслим его как совокупность всех совершенств. Но к этой совокупности всех совершенств принадлежит прежде всего существование, ибо существо, не имеющее существования, по необходимости несовершенно. Следовательно, в число совершенств бога мы должны включить и существование. Следовательно, бог должен существовать. – Совершенно также рассуждает и г-н Дюринг: Когда мы мыслим себе бытие, мы мыслим его как одно понятие. То, что охватывается одним понятием, – едино. Таким образом, бытие не соответствовало бы своему понятию, если бы оно не было едино. Следовательно, оно должно быть единым. Следовательно, не существует бога и т. д.».
Когда мы говорим о бытии и только о бытии, то единство может заключаться лишь в том, что все предметы, о которых идет речь, суть существуют. В единстве этого бытия, –

а не в каком-либо ином единстве, – они объединяются мыслью, и общее для всех них утверждение, что все они существуют не только не может придать им никаких иных, общих или необщих, свойств, нона первых порах исключает из рассмотрения все такие свойства. Ибо как только мы от простого основного факта, что всем этим вещам обще бытие, удалимся хотя бы на один миллиметр, тотчас же перед нашим взором начинают выступать различия в этих вещах.
Состоят ли эти различия в том, что одни вещи белы, другие черны, одни одушевлены, другие неодушевлены, одни принадлежат, скажем, к посюстороннему миру, другие к потустороннему обо всем этом мы не можем заключать только на основании того, что всем вещам в равной мере приписывается одно лишь свойство существования.
Единство мира состоит не в его бытии, хотя его бытие есть предпосылка его единства, ибо сначала мир должен существовать прежде чем он может быть единым Бытие есть вообще открытый вопрос, начиная стой границы, где прекращается наше поле зрения. Действительное единство мира состоит в его материальности, а эта последняя доказывается не парой фокуснических фраза длинными трудным развитием философии и естествознания.
Пойдем дальше. Бытие о котором повествует г-н Дю- ринг, не есть то чистое бытие, которое, будучи равным самому себе, должно быть лишено всяких особых определений ив действительности представляет собой только аналог
мысленного ничто или иначе – отсутствия мысли».
Но мы очень скоро увидим, что мир г-на Дюринга на самом деле начинается с такого именно бытия, которое лишено всяких внутренних различий, всякого движения и изменения и, следовательно, фактически является всего лишь аналогом мысленного ничто, те. представляет собой действительное ничто. Лишь из этого бытия-ничто развивается теперешнее дифференцированное, изменчивое состояние мира, представляющее собой развитие, становление и лишь после того, как мы это поняли, мы оказываемся в состоянии также и при этом вечном превращении удерживать, как равное самому себе, понятие универсального бытия».
Таким образом, мы теперь имеем понятие бытия на более высокой ступени, на которой оно заключает в себе как постоянство, таки изменение, как бытие, таки становление.
Достигнув этого пункта, мы находим, что роди вид, или вообще – общее и особенное, являются простейшими средствами различения, без которых нельзя понять устройство вещей».
Но все это представляет собой средства различения качества рассмотрев их, мы идем дальше:
«Роду противостоит понятие величины, как того однородного, в чем уже нет больше никаких видовых различий, т. е.
от качества мы переходим к количеству а это последнее всегда «измеримо».
Сравним же теперь эти строго очерченные всеобщие схемы действенности и их истинно критическую точку зрения с неудобоваримыми идеями, диким бредом и горячечными фантазиями некоего Гегеля. Мы найдем, что логика
Гегеля начинает с бытия – как это делает и г-н Дюринг; что бытие раскрывает себя как ничто – как и у г-на Дюринга;
что от этого «бытия-ничто» совершается переход к становлению а результатом становления является наличное бытие,
т. е. более высокая, более заполненная форма бытия, – совсем как у г-на Дюринга. Наличное бытие приводит к качеству качество – к количеству – совсем как у г-на Дюринга.
И чтобы не было недостатка нив одном существенном элементе, г-н Дюринг, по другому поводу, рассказывает нам:
«Переход из сферы бесчувственности в сферу ощущения совершается, несмотря на всю количественную постепенность, только посредством качественного скачка, о котором мы можем утверждать, что он бесконечно отличается от простой градации одного итого же свойства».
Это ведь гегелевская узловая линия отношений меры, где чисто количественное увеличение или уменьшение вызывает в определенных узловых пунктах качественный скачок,
как, например, в случае нагревания или охлаждения воды,
где точки кипения и замерзания являются теми узлами, в которых совершается – при нормальном давлении – скачок в новое агрегатное состояние, где, следовательно, количество переходит в качество.
Наше исследование тоже пыталось дойти до корня вещей
ив корне проникающих до самых корней дюринговских основных схем оно находит горячечные фантазии некоего Гегеля, категории гегелевской Логики (часть I, учение о бытии в строго старогегелевской «последовательности»
и почти без всякой попытки замаскировать плагиат!
И, не довольствуясь тем, что он заимствовал у своего, так оклеветанного им, предшественника всю его схематику бытия, г-н Дюринг – после того, как он сам дал приведенный выше пример скачкообразного перехода количества в качество нисколько не смущаясь, заявляет о Марксе:
«Разве не комично выглядит, например, ссылка (Маркса) на путаное и туманное представление Гегеля о том, что
количество превращается в качество!».
Путаное и туманное представление Кто здесь претерпевает превращение и кто здесь выглядит комичным, г-н Дю- ринг?
Таким образом, все эти милые вещицы не только не решены аксиоматически, как было предписано, но просто привнесены извне, те. из Логики Гегеля. Да еще так, что во всей рассматриваемой здесь главе нет даже и видимости внутренней связи, поскольку эта связь не заимствована также у Гегеля, и все в конце концов сводится к бессодер-
45
G. W. F. Hegel. «Wissenschaft der Logik». Nürnberg, 1812–1816 (Г. В. Ф. Ге- гель. Наука логики. Нюрнберг, 1812–1816). Это произведение состоит из трех книг 1) объективная логика, учение о бытии (год изд. 1812); 2) объективная логика, учение о сущности (год изд. 1813); 3) субъективная логика, или учение о понятии (год изд. 1816).

жательному мудрствованию о пространстве и времени, о постоянстве и изменении.
От бытия Гегель переходит к сущности, к диалектике. Здесь он рассматривает рефлективные определения, их внутренние противоположности и противоречия, – например, положительное и отрицательное, – затем переходит к
причинности,
или к отношению причины и действия, и заканчивает необходимостью Тоже мы видим и у г-на Дю- ринга. То, что Гегель называет учением о сущности, г-н Дю- ринг переводит на свой язык словами логические свойства бытия. Последние же заключаются прежде всего в антагонизме сил, в противоположностях Но что касается противоречия, то его г-н Дюринг, напротив, радикально отрицает позднее мы еще вернемся к этому вопросу. Далее он переходит к причинности а от нее – к необходимости Если,
следовательно, г-н Дюринг говорит о себе:
«Мы, которые не философствуем из клетки то это, очевидно, надо понимать так, что он философствует в клетке, а именно – в клетке гегелевского схематизма категорий. Натурфилософия.
Время и пространство
Перейдем теперь к натурфилософии Здесь г-н Дюринг имеет опять все основания быть недовольным своими предшественниками Натурфилософия пала так низко, что превратилась в какую-то пустую лжепоэзию, покоящуюся на невежестве»,
и стала уделом проституированного философствования некоего Шеллинга и ему подобных молодцов, выступающих со своим хламом в роли жрецов абсолюта и мистифицирующих публику. Усталость спасла нас от этих уродств, но пока она расчистила почву только для шатаний что же касается широкой публики, то тут, как известно, уход более крупного шарлатана часто дает лишь повод более мелкому,
но более ловкому в этих делах преемнику воспроизводить под новой вывеской все штуки первого. Сами естествоиспытатели не проявляют большой склонности к экскурсиям в царство мирообъемлющих идей и потому дают в теоретической области одни лишь несвязные скороспелые выводы Здесь настоятельно необходима помощь, и, к счастью, г-н
Дюринг находится на своем посту.
Чтобы правильно оценить следующие засим откровения о развитии мира во времени и его ограниченности в пространстве, мы должны вернуться вновь к некоторым местам
«мировой схематики».
Бытию, опять-таки в согласии с Гегелем Энциклопедия, приписывается бесконечность – то, что Гегель именует дурной бесконечностью, – которая затем и исследуется Гегель. Энциклопедия философских наук, § 94.

Наиболее отчетливой формой бесконечности, мыслимой
без противоречий является неограниченное накопление чисел в числовом ряде Подобно тому, как мы к каждому числу можем прибавить еще одну единицу, не исчерпывая никогда возможности дальнейшего счета, таки к каждому состоянию бытия примыкает следующее состояние, ив неограниченном порождении этих состояний и заключается бесконечность. Эта точно мыслимая бесконечность имеет поэтому лишь одну-единственную основную форму с одним-един- ственным направлением. Ибо, хотя для нашего мышления и безразлично, представить ли накопление изменяющихся состояний в этом или в противоположном направлении, все же такая идущая назад бесконечность – нечто иное, как образ, созданный слишком поспешным представлением. В самом деле, так как эта бесконечность должна была бы в действительности быть пройденной в обратном направлении,
то в каждом отдельном своем состоянии она имела бы позади себя бесконечный числовой ряд. Но тогда мы получили бы недопустимое противоречие сосчитанного бесконечного числового ряда поэтому предположить еще второе направление бесконечности оказывается бессмысленным».
Первое следствие, которое выводится из этого понимания бесконечности, состоит в том, что сцепление причини следствий в мире должно было иметь некогда свое начало:
«Бесконечное число причин, уже примкнувших одна к другой, немыслимо уже потому, что оно предполагает бесчисленность сосчитанной».
Стало быть, доказано существование конечной причины.
Вторым следствием является закон определенности каждого данного числа накопление тождественных элементов ка- кого-либо реального рода самостоятельных объектов мыслимо только в виде образования некоторого определенного числа. Само по себе определенным должно быть в каждый данный момент не только наличное число небесных тел,
но и общее число всех существующих в мире мельчайших самостоятельных частей материи. Эта последняя необходимость есть истинное основание того, почему никакое соединение нельзя мыслить без атомов. Всякая реальная разделенность всегда обладает конечной определенностью и должна ею обладать, ибо иначе получится противоречие сосчитанной бесчисленности. По той же причине не только должно быть определенным число сделанных уже Землей оборотов вокруг Солнца, хотя это число и неизвестно нам, но и все периодические процессы природы должны были иметь ка- кое-нибудь начало, а всякая дифференциация, все следующие друг за другом многообразия природы должны корениться в некотором равном самому себе состоянии Такое состояние может без противоречия мыслиться существовавшим от века, но и это представление было бы исключено, если бы время само по себе состояло из реальных частей, а не делилось, напротив, произвольно нашим рассудком, путем одного только идеального полагания возможностей. Иначе
обстоит дело с реальными внутренне-неоднородным содержанием времени это действительное наполнение времени поддающимися различению фактами, а также формы существования этой области принадлежат – именно благодаря своей различности – к тому, что поддается счету. Если мы мысленно представим себе такое состояние, которое лишено изменений ив своем равенстве самому себе не проявляет никаких различий в следовании, то и более частное понятие времени превратится в более общую идею бытия. Что должно означать это накопление пустой длительности, этого нельзя себе даже представить.
Так говорит г-н Дюринг, немало гордящийся важностью этих своих открытий. Сначала он выражает только надежду, что их признают, по меньшей мере, немаловажной истиной, но дальше мы читаем у него:
«Напомним о тех крайне простых приемах, посредством которых мы доставили понятиям бесконечности и их критике доселе неведомую значимость Вспомним элементы универсального понимания пространства и времени, столь просто построенные благодаря современному углублению и заострению Мы доставили Современное углубление и заострение!
Кто же это – мы, и когда разыгрывается эта современность?
Кто углубляет и заостряет?
«Тезис. Мир имеет начало во времени, ив пространстве он также заключен в границы. – Доказательство. В самом деле, если мы допустим, что мир не имеет начала во времени, то до всякого данного момента времени прошла вечность и, стало быть, истек бесконечный ряд следовавших друг за другом состояний вещей в мире. Но бесконечность ряда именно в томи состоит, что он никогда не может быть закончен путем последовательного синтеза. Следовательно, бесконечный протекший мировой ряд невозможен значит, начало мира есть необходимое условие его существования, – это первое, что требовалось доказать. – Что касается второй половины тезиса, допустим опять противоположное утверждение, что мир есть бесконечное данное целое из одновременно существующих вещей. Но величину такого количества,
которое не дано в известных границах какого бы тони было наглядного представления, мы можем мыслить не иначе,
как только посредством синтеза частей, а целостность такого количества – только посредством законченного синтеза,
или посредством повторного присоединения единицы к самой себе. Поэтому, чтобы мыслить как целое мир, наполняющий все пространства, необходимо было бы рассматривать последовательный синтез частей бесконечного мира как завершенный, те. пришлось бы рассматривать бесконечное время, необходимое для пересчитывания всех сосуществующих вещей, как протекшее, что невозможно. Итак, бесконечный агрегат действительных вещей не может быть рассматриваем как данное целое, а следовательно, он не может быть рассматриваем также и как данный одновременно Следовательно, мир по своему протяжению в пространстве не бесконечен, а заключен в свои границы, – это второе (что требовалось доказать).
Эти положения буквально списаны с одной хорошо известной книги, впервые появившейся в 1781 г. и озаглавленной Иммануил Кант Критика чистого разума, где каждый может их прочитать в I части, отд. й, кн. я, гл. II, § Первая антиномия чистого разума. Гну Дюрингу принадлежит, следовательно, только та слава, что к мысли, высказанной Кантом, он приклеил название закон определенности каждого данного числа и открыл, что было такое время,
когда еще не было никакого времени, хотя уже существовал мир. Что же касается всего прочего, те. всего того, что в рассуждениях г-на Дюринга еще имеет какой-либо смысл, то оказывается мы – это Иммануил Канта современности всего-навсего девяносто пять лет. Бесспорно, крайне просто Замечательная доселе неведомая значимость»!
Между тем Кант вовсе не утверждает, что приведенные положения окончательно установлены этим его доказательством. Напротив, на странице, помещенной тут же рядом,
он утверждает и доказывает противоположное что мир не имеет начала во времени и конца в пространстве. И именно в том, что первое из этих положений также доказуемо, как и второе, Кант усматривает антиномию, неразрешимое противоречие. Люди меньшего калибра, быть может, несколько I. Kant. «Critik der reinen Vernunft». Riga, 1781, S. 426–433.

призадумались бы над тем, что некий Кант нашел здесь неразрешимую трудность. Ноне таков наш смелый изготовитель своеобразных в самой основе выводов и воззрений»:
то, что ему может пригодиться из антиномии Канта, он прилежно списывает, а остальное отбрасывает в сторону.
Вопрос сам по себе разрешается очень просто. Вечность во времени, бесконечность в пространстве, – как это ясно с первого же взгляда и соответствует прямому смыслу этих слов, – состоят в том, что тут нет конца нив какую сторону ни вперед, ни назад, ни вверх, ни вниз, ни вправо, ни влево. Эта бесконечность совершенно иная, чем та, которая присуща бесконечному ряду, ибо последний всегда начинается прямо с единицы, с первого члена ряда. Неприменимость этого представления о ряде к нашему предмету обнаруживается тотчас же, как только мы пробуем применить его к пространству. Бесконечный ряд в применении к пространству это линия, которая из определенной точки в определенном направлении проводится в бесконечность. Выражается ли этим хотя бы в отдаленной степени бесконечность пространства Отнюдь нет требуется, напротив, шесть линий, проведенных из одной точки в трояко противоположных направлениях, чтобы дать представление об измерениях пространства и этих измерений у нас было бы, следовательно, шесть. Кант настолько хорошо понимал это, что только косвенно, обходным путем переносил свой числовой ряд на пространственность мира. Г-н Дюринг, напротив, заставляет нас принять шесть измерений в пространстве и тотчас же вслед за этим не находит достаточно слов для выражения своего негодования по поводу математического мистицизма
Гаусса, который не хотел довольствоваться тремя обычными измерениями пространства
48
В применении ко времени бесконечная в обе стороны линия, или бесконечный в обе стороны ряд единиц, имеет известный образный смысл. Но если мы представляем себе время как ряд, начинающийся с единицы или как линию,
выходящую из определенной точки то мы тем самым уже заранее говорим, что время имеет начало мы предполагаем как раз то, что должны доказать. Мы придаем бесконечности времени односторонний, половинчатый характерно односторонняя, разделенная пополам бесконечность есть также противоречие в себе, есть прямая противоположность бесконечности, мыслимой без противоречий. Избежать такого противоречия можно лишь приняв, что единицей, с которой мы начинаем считать ряд, точкой, отправляясь от которой мы производим измерение линии, может быть любая единица в ряде, любая точка на линии и что для линии или ряда безразлично, где мы поместим эту единицу или эту точку.
Но как быть с противоречием сосчитанного бесконечного числового ряда Его мы сможем исследовать ближе в том Речь идет о выпадах Дюринга против идей великого немецкого математика
К. Ф. Гаусса относительно построения неевклидовой геометрии, в особенности относительно построения геометрии многомерного пространства
случае, если г-н Дюринг покажет нам кунштюк, как сосчитать этот бесконечный ряд Когда он справится с таким делом, как счет от – ∞ (минус бесконечность) до нуля, тогда пусть он явится к нам. Ведь ясно, что откуда бы он ни начал свой счет, он оставит за собой бесконечный ряда вместе сними ту задачу, которую ему надо решить. Пусть он обернет свой собственный бесконечный ряди попытается вновь считать от бесконечного конца обратно до единицы;
совершенно очевидно, что это попытка человека, который совсем не видит, о чем здесь идет речь. Более того. Если г-н
Дюринг утверждает, что бесконечный ряд протекшего времени сосчитан, то он тем самым утверждает, что время имеет начало, ибо иначе он вовсе не мог бы начать «сосчиты- вать». Он, стало быть, опять подсовывает в виде предпосылки то, что должен доказать. Таким образом, представление о сосчитанном бесконечном ряде, другими словами, миро- объемлющий дюринговский закон определенности каждого данного числа есть contradictio in adjecto
49
, содержит в себе самом противоречие, ипритом абсурдное противоречие.
Ясно следующее бесконечность, имеющая конец, ноне имеющая начала, не более и не менее бесконечна, чем та, которая имеет начало, ноне имеет конца. Малейшая диалектическая проницательность должна была бы подсказать г-ну
Дюрингу, что начало и конец необходимо связаны друг с дру-
49
Противоречие в определении, те. абсурдное противоречие типа круглый квадрат, деревянное железо. – Ред
гом, как северный и южный полюсы, и что когда отбрасывают конец, то начало становится концом, тем единственным
концом, который имеется у ряда, – и наоборот. Вся иллюзия была бы невозможна без математической привычки оперировать бесконечными рядами. Так как в математике мы, в силу необходимости, исходим из определенного, конечного,
чтобы прийти к неопределенному, не имеющему конца, то все математические ряды, положительные или отрицательные, должны начинаться с единицы, иначе никакие выкладки тут невозможны. Но идеальная потребность математика весьма далека оттого, чтобы быть принудительным законом для реального мира.
Кроме того, гну Дюрингу никогда не удастся представить себе действительную бесконечность лишенной противоречий. Бесконечность есть противоречие, иона полна противоречий. Противоречием является уже то, что бесконечность должна слагаться из одних только конечных величина между тем это именно так. Ограниченность материального мира приводит к не меньшим противоречиям, чем его безграничность, и всякая попытка устранить эти противоречия ведет, как мы видели, к новыми худшим противоречиям. Именно потому что бесконечность есть противоречие,
она представляет собой бесконечный, без конца развертывающийся во времени и пространстве процесс. Уничтожение этого противоречия было бы концом бесконечности. Это уже совершенно правильно понял Гегель, почему они отзывается с заслуженным презрением о господах, мудрствующих по поводу этого противоречия.
Пойдем дальше. Итак, время имело начало. А что было до этого начала Мир, находящийся в неизменном, самому себе равном состоянии. Итак как в этом состоянии не происходит никаких следующих друг за другом изменений, то более частное понятие времени превращается в более общую идею бытия Во-первых, нам здесь совершенно нет дела до того, какие понятия претерпевают превращения в голове г- на Дюринга. Речь идет не о понятии времени, а о действительном времени, от которого гну Дюрингу так дешево нив коем случае не отделаться. Во-вторых, сколько бы понятие времени ни превращалось в более общую идею бытия,
мы от этого не подвигаемся ни на шаг дальше. Ибо основные формы всякого бытия суть пространство и время бытие вне времени есть такая же величайшая бессмыслица, как бытие вне пространства. Гегелевское «вневременно прошедшее бытие и новошеллинговское предвечное бытие являются еще рациональными представлениями по сравнению с этим бытием вне времени. Поэтому г-н Дюринг и приступает очень осторожно к делу собственно говоря, это, пожалуй время, но такое время, которое нельзя в сущности назвать временем, ибо само по себе время не состоит ведь из См. Гегель. Наука логики, кн. II, начало Учения о сущности.//О категории позднего Шеллинга предвечное бытие см. в работе Энгельса «Шеллинг и откровение (К. Маркс и Ф. Энгельс. Из ранних произведений, стр. 424 сл.).

реальных частей и лишь произвольно делится на части нашим рассудком только действительное наполнение времени поддающимися различению фактами принадлежит кто- му, что поддается счету а что должно означать накопление пустой длительности, – этого нельзя себе даже представить.
Что должно означать это накопление, для нас здесь совершенно безразлично спрашивается длится ли мир в предположенном здесь состоянии, обладает ли он длительностью во времени Что от измерения подобной, лишенной содержания длительности ничего не получится, как ив том случае, если бы мы принялись без смысла и цели производить измерения в пустом пространстве, – это мы знаем давно, и
Гегель, именно вследствие скучного характера такого рода занятия, называет эту бесконечность дурной Согласно г-ну
Дюрингу, время существует только благодаря изменению, а не изменение существует во времени и благодаря времени.
Именно потому, что время отлично, независимо от изменения, его можно измерять посредством изменения, ибо для измерения всегда требуется нечто отличное оттого, что подлежит измерению. Затем, время, в течение которого не происходит никаких заметных изменений, далеко оттого, чтобы совсем не быть временем оно, напротив, есть чистое незатронутое никакими чуждыми примесями, следовательно,
истинное время, время как таковое Действительно, если мы хотим уловить понятие времени во всей его чистоте, отделенным от всех чуждых и посторонних примесей, то мы вынуждены оставить в стороне, как сюда не относящиеся, все те различные события, которые происходят во времени рядом друг с другом или друг за другом, – иначе говоря, представить себе такое время, в котором не происходит ничего.
Действуя таким путем, мы, следовательно, вовсе не даем понятию времени потонуть в общей идее бытия, а лишь впервые приходим к чистому понятию времени.
Однако все эти противоречия и несообразности представляют собой еще детскую забаву по сравнению стой путаницей, в которую впадает г-н Дюринг со своим равным самому себе первоначальным состоянием мира. Если мир был некогда в таком состоянии, когда в нем не происходило абсолютно никакого изменения, то как он мог перейти от этого состояния к изменениям То, что абсолютно лишено изменений, если оно еще вдобавок от века пребывает в таком состоянии, не может нив каком случае само собой выйти из этого состояния, перейти в состояние движения и изменения. Стало быть, извне, из-за пределов мира, должен был прийти первый толчок, который привел мир в движение. Но
«первый толчок есть, как известно, только другое выражение для обозначения бога. Г-н Дюринг, уверявший нас, что в своей мировой схематике он начисто разделался с богом и потусторонним миром, здесь сам же вводит их опять – в заостренном и углубленном виде – в натурфилософию.
Далее, г-н Дюринг говорит:
«Там, где величина принадлежит постоянному элементу
бытия, она остается неизменной в своей определенности.
Это положение справедливо относительно материи и механической силы».
Первое предложение представляет, кстати сказать,
прекрасный образчик широковещательной аксиоматиче- ски-тавтологической манеры выражения г-на Дюринга: там,
где величина не изменяется, она остается той же самой.
Итак, количество механической силы, имеющееся в мире,
остается вечно тем же самым. Мы уже не говорим о том, что в той мере, в какой это положение правильно, его знали высказал в философии почти триста лет тому назад Декарт
51
,
что в естествознании учение о сохранении силы за последние двадцать лет повсюду получило самое широкое распространение и что, ограничивая его механической силой, г-н
Дюринг его отнюдь не улучшает. Но где же была механическая сила вовремя неизменного состояния мира На этот вопрос г-н Дюринг упорно отказывается дать нам какой-ли- бо ответ.
Где, г-н Дюринг, была тогда вечно остающаяся равной себе механическая сила и что она приводила в движение Ответ Мысль о сохранении количества движения была высказана Декартом в его
«Трактате о свете (первая часть сочинения Мир, написанного в изданная посмертно в 1664 г) ив его письме де Бону от 30 апреля 1639 года.
Наиболее полно это положение было развито в книге R. Des-Cartes. «Principia
Philosophiae». Amstelodami, 1644, Pars secunda, XXXVI (P. Декарт. Начала философии. Амстердам, 1644, Часть вторая, § 36).

Изначальное состояние вселенной, или, выражаясь яснее, бытия материи, лишенного изменений, не заключающего в себе никакого накопления изменений во времени, – это вопрос, отмахнуться от которого может лишь ум, видящий верх мудрости в самоуродовании своей производительной способности».
Стало быть либо вы принимаете без рассуждений мое неизменное изначальное состояние, либо я, наделенный производительной способностью Евгений Дюринг, объявляю вас духовными евнухами. Это, конечно, может кое-кого испугать. Номы, уже видевшие несколько образцов производительной способности г-на Дюринга, позволим себе оставить пока изящное ругательство г-на Дюринга без ответа испросить еще раз однако, г-н Дюринг, с вашего позволения,
как обстоит дело с механической силой?
Г-н Дюринг тотчас же приходит в замешательство.
Действительно, – бормочет он, – абсолютное тождество этого первоначального предельного состояния само по себе не дает никакого принципа перехода. Вспомним, однако, что в сущности такое же затруднение имеется по отношению к любому, даже самому малому, новому звену в хорошо известной нам цепи бытия. Поэтому тот, кто хочет найти затруднения в данном главном случае, не должен позволять себе обходить их в случаях менее заметных. Сверх того, перед нами возможность включения промежуточных состояний, в их последовательной градации, и тем самым мост непрерывности, чтобы, идя назад, дойти до полного угасания изменений. Правда, чисто логически эта непрерывность не помогает нам найти выход из главного затруднения, но она является для нас основной формой всякой закономерности и всякого известного нам вообще перехода, так что мы имеем право воспользоваться его и как посредствующим звеном между упомянутым первоначальным равновесием и его нарушением. Но если бы мы захотели представить себе это, так сказать, неподвижное равновесие, в соответствии с теми понятиями, которые допускаются без особых сомнений (в современной механике, то совершенно нельзя было бы объяснить себе, каким образом материя могла дойти до состояния изменчивости. Но кроме механики масс существует еще, – говорит г-н Дюринг, – превращение движения масс в движение мельчайших частиц однако как оно происходит,
«для этого мы до сих пор не располагаем никаким общим принципом и мы не должны поэтому удивляться, если эти явления несколько уходят втемную область».
Вот и все, что может сказать г-н Дюринг. Ив самом деле,
мы должны были бы видеть верх мудрости не только в «са- моуродовании производительной способности, но ив слепой и темной вере, если бы захотели удовлетвориться этими поистине жалкими, пустыми увертками и фразами. Что абсолютное тождество не может само собой прийти к изменению, это признаёт сам г-н Дюринг. Нет никакого средства, с помощью которого абсолютное равновесие само собой могло бы перейти в движение. Что же остается в таком случае?
Три ложных жалких выверта.
Во-первых: столь же трудно, по словам г-на Дюринга,
установить переход от любого, даже самого малого звена в хорошо известной нам цепи бытия к следующему звену. –
Г-н Дюринг считает, по-видимому, своих читателей младенцами. Установление отдельных переходов и связей всех, даже самых малых, звеньев вцепи бытия как рази составляет содержание естествознания, и если при этом кое-где дело не ладится, то никому, даже гну Дюрингу, не приходит в голову объяснять происшедшее движение из ничего, а всегда, напротив, предполагается, что это движение является результатом перенесения, преобразования или продолжения какого-нибудь предшествующего движения. Здесь же, как он сам признаёт, дело идет о том, чтобы выводить движение из неподвижности, те. из ничего.
Во-вторых: мы имеем мост непрерывности. Правда, чисто логически он, как говорит г-н Дюринг, не помогает нам найти выход из затруднения, но все же мы вправе воспользоваться этим мостом как посредствующим звеном между неподвижностью и движением. К сожалению, непрерывность неподвижности состоит в том, чтобы не двигаться поэтому вопрос, каким образом создать при ее помощи движение, остается еще более таинственным, чем когда-либо. И
сколько бы г-н Дюринг ни разлагал на бесконечно малые частицы свой переход от полного отсутствия движения к универсальному движению и какой бы долгий период он ни приписывал этому переходу, все же мы не сдвинемся с места ни на одну десятитысячную долю миллиметра. Без акта творения мы уж, конечно, никак не можем перейти от ничего к чему-то, хотя бы это «что-то» было не больше математического дифференциала. Таким образом, мост непрерывности даже не ослиный мост пройти по такому мосту может только г-н Дюринг.
В-третьих: пока сохраняет значение современная механика а она, погну Дюрингу, является одним из важнейших орудий для развития мышления, – совершенно невозможно объяснить, как совершается переход от неподвижности к движению. Но механическая теория теплоты показывает нам, что движение масс при известных обстоятельствах превращается в молекулярное движение (хотя ив этом случае движение возникает из другого движения, но никогда не возникает из неподвижности, и это, робко намекает г-н Дю- ринг, могло бы, быть может, послужить нам мостом между строго статическим (находящимся в равновесии) и динамическим (движущимся. Однако эти явления несколько уходят втемную область. И г-н Дюринг таки оставляет нас сидеть впотьмах.
Вот куда мы пришли после всего углубления и заостре-
52
Игра слов «Eselsbrucke» означает ослиный мост, мост для ослов, а также пособие для тупых или ленивых школьников (нечто вроде шпаргалки. Ред
ния: все глубже погружаясь вовсе более глубокую бессмыслицу, мы, наконец, причалили туда, куда необходимо должны были причалить, – к темной для нас области. Это, однако, мало смущает г-на Дюринга. Уже наследующей странице он имеет дерзость утверждать, что ему удалось наполнить понятие равного самому себе постоянства реальным содержанием, исходя непосредственно из действий самой материи
и механических сил».
И этот человек называет других людей «шарлатанами»!
К счастью, при всей этой путанице и беспомощном блуждании впотьмах, у нас еще остается одно бесспорно возвышающее дух утешение:
«Математика обитателей других небесных тел не может основываться ни на каких иных аксиомах, кроме наших. Натурфилософия.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 42

Космогония, физика, химия
В дальнейшем мы приходим к теориям о том, каким способом образовался нынешний мир.
Состояние всеобщего рассеяния материи, – говорит г-н
Дюринг, – было исходным представлением уже у ионийских философов, но особенно со времени Канта гипотеза первоначальной туманности стала играть новую роль, причем тяготение и тепловое излучение послужили для объяснения постепенного образования отдельных твердых небесных тел

Современная механическая теория теплоты позволяет придать выводам о прежних состояниях вселенной гораздо более определенный характер. Но при всем том состояние газообразного рассеяния может быть исходным пунктом для выводов, имеющих серьезное значение, лишь в том случае,
если предварительно определеннее охарактеризовать данную в нем механическую систему. В противном случае не только эта идея фактически остается весьма туманной, но и первоначальная туманность, по мере дальнейших выводов, становится действительно все более густой и непроницаемой пока что все остается еще в смутном и бесформенном состоянии идеи рассеяния, не допускающей более точного определения, и, таким образом, мы имеем в лице этой газообразной вселенной только крайне воздушную концепцию».
Кантовская теория возникновения всех теперешних небесных тел из вращающихся туманных масс была величайшим завоеванием астрономии со времени Коперника. Впервые было поколеблено представление, будто природа не имеет никакой истории во времени. До тех пор считалось, что небесные тела с самого начала движутся по одними тем же орбитами пребывают в одних и тех же состояниях и хотя на отдельных небесных телах органические индивиды умирали,
роды и виды все же считались неизменными. Было, конечно, очевидно для всех, что природа находится в постоянном движении, но это движение представлялось как непрестанное повторение одних и тех же процессов. В этом представлении, вполне соответствовавшем метафизическому способу мышления, Кант пробил первую брешь, ипритом сделал это столь научным образом, что большинство приведенных им аргументов сохраняет свою силу и поныне. Разумеется,
теория Канта и до сих пор еще является, строго говоря, только гипотезой. Но и Коперникова система мира также остается доныне не более, чем гипотезой. А после того как существование раскаленных газовых масс в звездном небе было установлено спектроскопически с убедительностью, разбивающей всякие возражения, замолкла и научная оппозиция против теории Канта. Сам г-н Дюринг тоже не может справиться со своей конструкцией мира, не прибегая к подобной стадии туманного состояния, нов отместку за это – он выдвигает требование, чтобы ему показали данную в этом туманном состоянии механическую систему, атак как это пока невыполнимо, то он награждает это туманное состояние всякого рода пренебрежительными эпитетами. Современная О Коперниковой системе Энгельс в 1886 г. в своем произведении Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии говорит следующее:
«Солнечная система Коперника в течение трехсот лет оставалась гипотезой, в высшей степени вероятной, но все-таки гипотезой. Когда же Леверье на основании данных этой системы не только доказал, что должна существовать еще одна,
неизвестная до тех пор, планета, но и определил посредством вычисления место,
занимаемое ею в небесном пространстве, и когда после этого Галле действительно нашел эту планету, система Коперника была доказана. Планета Нептун, о которой здесь идет речь, была открыта в 1846 г. наблюдателем Берлинской обсерватории Иоганном Галле

наука не может, к сожалению, охарактеризовать эту систему так, чтобы вполне удовлетворить г-на Дюринга. Нов такой же степени она не может ответить и на многие другие вопросы. На вопрос, почему жабы не имеют хвоста, наука доселе может дать только такой ответ потому что они его утратили. Если же у кого-нибудь явилась бы охота погорячиться по поводу такого ответа и сказать, что в таком случае все остается в смутном и бесформенном состоянии идеи утраты, не допускающей более точного определения, и что все это представляет собой крайне воздушную концепцию, то от подобного применения морали к естествознанию мы не подвинулись бы ни на шаг вперед. Такого рода выпады и изъявления неудовольствия могли бы иметь место всегда и везде,
и именно поэтому они никогда и нигде неуместны. И кто,
наконец, мешает гну Дюрингу самому найти механическую систему первоначальной туманности К счастью, мы узнаем теперь, что Кантова туманная масса далеко не совпадает с вполне тождественным состоянием мировой среды, или, выражаясь иначе, с равным самому себе состоянием материи».
Истинное счастье для Канта, что, найдя обратный путь от существующих ныне небесных тел к туманному шару, он мог этим удовлетвориться и что ему даже в голову не приходила мысль о равном самому себе состоянии материи Заметим мимоходом, что если в современном естествознании туманный шар Канта называется первоначальной туманностью, то это, само собой разумеется, надо понимать лишь относительно. Эта туманность является первоначальной, с одной стороны, как начало существующих небесных тела с другой, как самая ранняя форма материи, к которой мы имеем возможность восходить в настоящее время. Это отнюдь не исключает, а, напротив, требует предположения, что материя до этой первоначальной туманности прошла через бесконечный ряд других форм.
Г-н Дюринг усматривает здесь свое преимущество. Там,
где мы, вместе с наукой, останавливаемся пока на существовавшей когда-то первоначальной туманности, ему его наука наук помогает гораздо дальше проникнуть в прошлое, вплоть до того состояния мировой среды, которое нельзя понять никак чисто статическое, в современном смысле этого представления, никак динамическое, которого, следовательно, вообще нельзя понять.
«Единство материи и механической силы, которое мы называем мировой средой, есть, так сказать, логически-реаль- ная формула, имеющая целью указать на равное самому себе состояние материи как на предпосылку всех поддающихся счету стадий развития».
Очевидно, мы далеко еще не отделались от этого равного самому себе первоначального состояния материи. Здесь оно называется единством материи и механической силы, а сие единство – логически-реальной формулой и т. д. Как только,
следовательно, прекращается единство материи и механической силы, начинается движение

Эта логически-реальная формула представляет собой нечто иное, как бессильную попытку воспользоваться для философии действительности гегелевскими категориями все- бе» и для себя. По Гегелю, бытие в себе содержит первоначальное тождество неразвитых противоположностей, скрытых в какой-либо вещи, в каком-либо процессе, в каком-ли- бо понятии в бытии для себя выступает различение и разъединение этих скрытых элементов и начинается их взаимная борьба. Мы, стало быть, должны представить себе неподвижное первоначальное состояние в виде единства материи и механической силы, а переход к движению – в виде их разъединения и противоположения. Но такой способ представления не дает нам доказательства реальности дюринговско- го фантастического первоначального состояния, а показывает только то, что это состояние может быть подведено под гегелевскую категорию в себе, а столь же фантастическое прекращение этого состояния – под категорию для себя».
Гегель, выручай!
Материя, – говорит г-н Дюринг, – есть носитель всего действительного поэтому не может существовать никакой механической силы вне материи. Далее, механическая сила есть некоторое состояние материи. И вот, в первоначальном состоянии, когда ничего не происходило, материя и ее состояние, те. механическая сила, составляли нечто единое. Следовательно, потом, когда что-то начало совершаться, состояние должно было, очевидно, стать отличным от материи

Итак, мы должны позволить потчевать нас подобными мистическими фразами, да еще уверением, что равное самому себе состояние не было ни статическим, ни динамическим,
что оно не находилось нив равновесии, нив движении. Мы всё еще не знаем, где была механическая сила вовремя этого состояния и как нам без толчка извне, те. без бога, перейти от абсолютной неподвижности к движению.
До г-на Дюринга материалисты говорили о материи и движении. Г-н Дюринг сводит движение к механической силе,
как к его якобы основной форме, и тем лишает себя возможности понять действительную связь между материей и движением, которая, впрочем, была неясна и всем прежним материалистам. Между тем дело это довольно просто. Движение есть способ существования материи Нигде и никогда не бывало и не может быть материи без движения. Движение в мировом пространстве, механическое движение менее значительных масс на отдельных небесных телах, колебание молекул в качестве теплоты или в качестве электрического или магнитного тока, химическое разложение и соединение,
органическая жизнь – вот те формы движения, в которых водной или в нескольких сразу – находится каждый отдельный атом вещества в мире в каждый данный момент. Всякий покой, всякое равновесие только относительны, они имеют смысл только по отношению к той или иной определенной форме движения. Так, например, то или иное тело может находиться на Земле в состоянии механического равновесия

те. в механическом смысле – в состоянии покоя, но это нисколько не мешает тому, чтобы данное тело принимало участие в движении Земли ив движении всей Солнечной системы, как это ничуть не мешает его мельчайшим физическим частицам совершать обусловленные его температурой колебания или же атомам его вещества – совершать тот или иной химический процесс. Материя без движения также немыслима, как и движение без материи. Движение поэтому также несотворимо и неразрушимо как и сама материя – мысль,
которую прежняя философия (Декарт) выражала так количество имеющегося в мире движения остается всегда одними тем же. Следовательно, движение не может быть создано,
оно может быть только перенесено. Когда движение переносится с одного тела на другое, то, поскольку оно переносит себя, поскольку оно активно, его можно рассматривать как причину движения, поскольку это последнее является переносимым, пассивным.
Это активное движение мы называем силой пассивное же проявлением силы Отсюда ясно как день, что сила имеет туже величину, что и ее проявление, ибо в них обоих совершается ведь одно и тоже движение.
Таким образом, лишенное движения состояние материи оказывается одним из самых пустых и нелепых представлений, настоящей горячечной фантазией. Чтобы прийти к нему, нужно представить себе относительное механическое равновесие, в котором может пребывать то или иное тело на

нашей Земле, как абсолютный покой и затем это представление перенести на всю вселенную в целом. Такое перенесение облегчается, конечно, если сводить универсальное движение к одной только механической силе. И тогда подобное ограничение движения одной механической силой дает еще то преимущество, что оно позволяет представить себе силу покоящейся, связанной, следовательно, в данный момент бездействующей. А именно, если перенос движения, как это бывает очень часто, представляет собой сколько-нибудь сложный процесс, в который входят различные промежуточные звенья, то действительный перенос можно отложить долю- бого момента, опуская последнее звено цепи. Так происходит, например, в том случае, если, зарядив ружье, мы оставляем за собой выбор момента, когда будет спущен курок и вследствие этого совершится разряжение, те. будет перенесено движение, освободившееся благодаря сгоранию пороха.
Можно поэтому представить себе, что вовремя неподвижного, равного самому себе состояния материя была заряжена силой, – это и подразумевает, по-видимому, г-н Дюринг, если он вообще что-либо подразумевает, под единством материи и механической силы. Однако такое представление бессмысленно, ибо на вселенную в целом оно переносит, как нечто абсолютное, такое состояние, которое по самой природе своей относительно и которому, следовательно, может быть подвержена в каждый данный момент всегда только
часть
материи. Но даже если оставить в стороне это обстоятельство, то все же остается еще затруднение во-первых,
каким образом мир оказался заряженным, ибо в наши дни ружья не заряжаются сами собой, а, во-вторых, чей палец затем спустил курок Мы можем вертеться и изворачиваться,
как нам угодно, но под руководством г-на Дюринга мы каждый раз опять возвращаемся к персту божию.
От астрономии наш философ действительности переходит к механике и физике. Здесь он сетует, что механическая теория теплоты за целое поколение, прошедшее со времени ее открытия, недалеко ушла оттого пункта, до которого ее постепенно довел сам Роберт Майер. Кроме того, по его мнению, все это дело еще очень темно:
Мы вынуждены вновь напомнить, что вместе с состояниями движения материи даны и статические отношения и что эти последние не имеют никакой меры в механической работе Если мы раньше назвали природу великой работницей и будем теперь брать это выражение в его строгом смысле,
то мы должны еще прибавить, что равные самим себе состояния и покоящиеся отношения не выражают никакой механической работы. Таким образом, у нас опять нет моста от статического к динамическому, и если так называемая скрытая теплота до сих пор остается камнем преткновения для теории, то мы и здесь должны констатировать такой пробел,
наличие которого менее всего следовало бы отрицать в применении к космическим проблемам».
Все это оракульское разглагольствование представляет

собой опять-таки нечто иное, как излияние нечистой совести, которая очень хорошо чувствует, что этим своим порождением движения из абсолютной неподвижности она безнадежно запуталась, но все же стыдится апеллировать к единственному спасителю, а именно – к создателю неба и земли. Если даже в механике, включая сюда механику теплоты, нельзя найти моста от статического к динамическому, от равновесия к движению, то почему г-н Дюринг обязан отыскивать мост от своего неподвижного состояния к движению?
Если это так, то он тем самым счастливо выпутался бы из беды.
В обыкновенной механике мостом от статического к динамическому является – толчок извне. Если камень весом в центнер поднят на высоту десяти метров и свободно подвешен, оставаясь там в равном самому себе состоянии и покоящемся отношении, то нужно апеллировать к публике из грудных младенцев, чтобы утверждать, будто теперешнее положение этого тела не выражает никакой механической работы или что расстояние, на котором оно находится от своего прежнего положения, не имеет никакой меры в механической работе. Каждый встречный без труда разъяснит гну Дюрингу, что камень не сам собой попал туда, вверх,
на веревку, и первый попавшийся учебник механики может указать ему, что если этому камню дать вновь упасть, то он произведет при падении ровно столько механической работы, сколько нужно было ее затратить, чтобы поднять его на

высоту десяти метров. Даже тот весьма простой факт, что камень висит там, наверху, выражает уже механическую работу, ибо если он будет висеть достаточно долгое время, то веревка оборвется, как только она, вследствие химического разложения, окажется недостаточно крепкой, чтобы поддерживать камень. Но к таким простым основным формам»,
употребляя выражение г-на Дюринга, можно свести все механические процессы, и надо еще родиться такому инженеру, который не сумел бы найти мост от статического состояния к динамическому, располагая надлежащим внешним толчком.
Конечно, для нашего метафизика твердым орешком и горькой пилюлей является тот факт, что движение должно находить свою меру в своей противоположности, в покое.
Ведь это – вопиющее противоречие, а всякое противоречие,
по мнению г-на Дюринга, есть бессмыслица. Тем не менее это факт, что висящий камень выражает определенное количество механического движения, которое может быть точно измерено повесу камня и его удаленности от поверхности
Земли и может быть пожеланию использовано различными способами (например, посредством прямого падения, спуска по наклонной плоскости, вращения какого-нибудь вала);
и точно также обстоит дело с заряженным ружьем. Для диалектического понимания эта возможность выразить движе-
54
Игра слов «Widerspruch» – противоречие, «Widersinn» – бессмыслица Ред

ние в его противоположности, в покое, не представляет решительно никакого затруднения. Для него вся эта противоположность является, как мы видели, только относительной;
абсолютного покоя, безусловного равновесия не существует. Отдельное движение стремится к равновесию, совокупное движение снова устраняет равновесие. Таким образом,
покой и равновесие там, где они имеют место, являются результатом того или иного ограниченного движения, и само собой понятно, что это движение может быть измеряемо своим результатом, может выражаться в нем и вновь из него получаться в той или иной форме. Но удовлетвориться столь простой трактовкой этого вопроса г-н Дюринг не может. Как это и подобает настоящему метафизику, он сначала создает между движением и равновесием несуществующую в действительности зияющую пропасть, а затем удивляется, что не может найти мост через эту, им же самим сфабрикованную пропасть. Он с таким же успехом мог бы сесть на своего метафизического Росинанта и погнаться за кантовской вещью в себе, ибо именно она, а не что-либо другое, скрывается в конце концов за этим непостижимым мостом.
Но как обстоит дело с механической теорией теплоты и со связанной, или скрытой, теплотой, которая для этой теории
«остается камнем преткновения»?
Если фунт льда при температуре точки замерзания и при нормальном атмосферном давлении превратить путем нагревания в фунт воды той же температуры, то исчезает количество теплоты, которого было бы достаточно, чтобы нагреть тот же фунт воды от нуля доили чтобы нагреть фунта воды на 1°. Если этот фунт воды нагреть до точки кипения, те. дои затем превратить ее в пар температурой в 100°, то, пока вода целиком превратится в пар, исчезает почтив семь раз большее количество теплоты – такое количество ее, которого достаточно, чтобы повысить на температуру 537,2 фунта воды. Эту исчезнувшую теплоту называют связанной Если путем охлаждения превратить пар снова вводу и воду снова в лед, то такое же количество теплоты, которое прежде приведено было в связанное состояние, вновь освобождается те. оно становится ощущаемыми измеримым в качестве теплоты. Это высвобождение теплоты при сгущении пара и при замерзании воды есть причина того, что пар, охлажденный до 100°, лишь постепенно превращается вводу и что масса воды, имеющая температуру точки замерзания, лишь очень медленно превращается в лед. Таковы факты. Теперь спрашивается что происходит с теплотой в то время, когда она находится в связанном состоянии Механическая теория теплоты, согласно которой теплота заключается в большем или меньшем, смотря по температуре и агрегатному состоянию, колебании мельчайших физически деятельных частиц тела (молекул, – колебании, спо-
55
По уточненным впоследствии данным скрытая теплота парообразования воды при 100 °C равна 538,9 кал/г.

собном при определенных условиях превратиться в любую другую форму движения, – эта теория объясняет дело тем,
что исчезнувшая теплота произвела определенную работу,
превратилась в работу. При таянии льда прекращается тесная, крепкая связь отдельных молекул между собой, превращаясь в свободное расположение соприкасающихся частиц;
при испарении воды, имеющей температуру точки кипения,
возникает такое состояние, в котором отдельные молекулы не оказывают никакого заметного влияния друг на друга и под действием теплоты даже разлетаются по всем направлениям. При этом ясно, что отдельные молекулы какого-либо тела в газообразном состоянии обладают гораздо большей энергией, чем в жидком, а в жидком состоянии – опять-таки большей, чем в твердом. Таким образом, связанная теплота не исчезла, – она просто претерпела превращение и приняла форму силы молекулярного напряжения. Как только прекращается условие, при котором отдельные молекулы могут сохранять в отношении друг друга эту абсолютную или относительную свободу, те. как только температура опускается ниже минимума вили, соответственно, ниже 0°, эта сила напряжения высвобождается, молекулы опять стремятся друг к другу стой же силой, с какой они раньше отрывались друг от друга и эта сила исчезает, но лишь для того,
чтобы вновь обнаружиться в виде теплоты, ипритом в таком же точно количестве, которое прежде было связанным. Это объяснение представляет собой, конечно, только гипотезу

как и вся механическая теория теплоты, поскольку никто до сих пор не видел молекулы, не говоря уже о ее колебаниях.
Оно поэтому несомненно полно пробелов, как и вообще вся эта еще очень молодая теория, но, по крайней мере, эта гипотеза может объяснить данный процесс, не вступая в какое бы тони было противоречие с неуничтожимостью и несотвори- мостью движения, иона даже в состоянии дать точный отчет о том, куда девается теплота вовремя ее превращения. Следовательно, скрытая, или связанная, теплота вовсе не является камнем преткновения для механической теории теплоты. Напротив, эта теория впервые дает рациональное объяснение процесса, а камнем преткновения может служить разве лишь то, что физики продолжают называть теплоту, превращенную в другую форму молекулярной энергии, устарелыми уже неподходящим выражением связанная теплота».
Итак, в равных самим себе состояниях и покоящихся отношениях твердого, капельножидкого и газообразного агрегатного состояния действительно выражена механическая работа, поскольку эта последняя является мерой теплоты.
Как в твердой земной коре, таки вводе океана в их теперешнем агрегатном состоянии выражено совершенно определенное количество освободившейся теплоты, которому,
само собой разумеется, соответствует столь же определенное количество механической силы. При переходе газообразного шара, из которого возникла Земля, в капельножидкое, а позднее – в значительной своей части – в твердое агрегатное

состояние, определенное количество молекулярной энергии было излучено в мировое пространство в виде теплоты. Следовательно, того затруднения, о котором таинственно бормочет г-н Дюринг, не существует и даже в применении к космическим проблемам мы хотя и наталкиваемся на недостатки и пробелы, обусловленные несовершенством наших познавательных средств, но нигде не встречаемся с теоретически непреодолимыми препятствиями. Мостом от статического к динамическому является и здесь толчок извне охлаждение или нагревание, вызванное другими телами,
которые действуют на предмет, находящийся в равновесии.
Чем больше мы углубляемся в дюринговскую натурфилософию, тем больше обнаруживается безнадежность всех попыток объяснить движение из неподвижности или найти мост,
по которому чисто статическое, покоящееся может само собой перейти в динамическое, в движение.
Теперь мы как будто благополучно избавились на некоторое время отравного самому себе первоначального состояния. Г-н Дюринг переходит к химии и поэтому случаю раскрывает перед нами три закона постоянства природы, добытые до сих пор философией действительности, а именно) количество всей вообще материи, 2) количество простых (химических) элементов и 3) количество механической силы – неизменны.
Итак, несотворимость и неразрушимость материи и ее простых элементов, поскольку она состоит из них, а равно

несотворимость и неразрушимость движения – эти старые общеизвестные факты, крайне неудовлетворительно выраженные вот единственное действительно положительное,
что г-н Дюринг может преподнести нам как результат своей натурфилософии неорганического мира. Все это – дав- ным-давно известные нам вещи. Оставалось для нас неизвестным лишь одно что это – законы постоянства и что как таковые они представляют схематические свойства системы вещей. Получается та же история, какую мы раньше видели в отношении Канта г-н Дюринг берет какое-ни- будь общеизвестное старье, приклеивает к нему дюрингов- скую этикетку и называет это своеобразными в самой основе выводами и воззрениями системосозидающими идеями проникающей до корней наукой».
Однако это еще отнюдь не должно приводить нас вот- чаяние. Какими бы недостатками ни страдала эта самая коренная из всех науки предлагаемое гном Дюрингом наилучшее общественное устройство, одно г-н Дюринг может утверждать с полной определенностью:
«Имеющееся во вселенной золото необходимо представляло всегда одно и тоже количество и, подобно всей вообще материи, не могло быть ни увеличено, ни уменьшено».
К сожалению, г-н Дюринг не сообщает нам, что именно мы можем купить себе на это имеющееся золото

VII. Натурфилософия.
Органический мир
«От механики давления и толчка до связи ощущений и мыслей идет единообразная и единственная последовательность промежуточных ступеней».
Этим уверением г-н Дюринг избавляет себя от необходимости сказать что-либо более определенное относительно возникновения жизни, хотя, казалось бы, от мыслителя, который проследил развитие мира в обратном направлении вплоть до равного самому себе состояния и который чувствует себя совсем как дома на других небесных телах,
можно было бы ожидать, что они это дело знает в точности. Впрочем, приведенное утверждение г-на Дюринга верно лишь наполовину, пока оно не дополнено упомянутой уже гегелевской узловой линией отношений меры. При всей постепенности, переход от одной формы движения к другой всегда остается скачком, решающим поворотом. Таков переход от механики небесных тел к механике небольших масс на отдельных небесных телах таков же переход от механики масс к механике молекул, которая охватывает движения,
составляющие предмет исследования физики в собственном смысле слова теплоту, свет, электричество, магнетизм. Точно также и переход от физики молекул к физике атомов – к химии – совершается опять-таки посредством решительного скачка. В еще большей степени это имеет место при переходе от обыкновенного химического действия к химизму белков, который мы называем жизнью. В пределах сферы жизни скачки становятся затем все более редкими и незаметными Итак, опять Гегелю приходится поправлять г-на
Дюринга.
Для логического перехода к органическому миру гну Дю- рингу служит понятие цели. И это опять-таки заимствовано у Гегеля, который в своей Логике – в учении о понятии совершает переход от химизма к жизни при посредстве телеологии, или учения о цели. Куда мы ни посмотрим, везде мы наталкиваемся у г-на Дюринга на какую-нибудь гегелевскую
«неудобоваримую идею, которую он без малейшего стеснения выдает за свою собственную, до корней проникающую науку. Мы зашли бы слишком далеко, если бы занялись здесь исследованием того, в какой степени правомерно и уместно применение представления о цели и средствах к органическому миру. Во всяком случае, даже применение гегелевской
«внутренней целите. такой цели, которая не привносится в природу намеренно действующим сторонним элементом,
например мудростью провидения, а заложена в необходимости самого предмета, – даже такое применение понятия цели постоянно приводит людей, не прошедших основатель В 1885 г. при подготовке второго издания «Анти-Дюринга» Энгельс предполагал дать к этому месту примечание, набросок которого (О «механическом»
понимании природы) он отнес впоследствии к материалам Диалектики природы ной философской школы, к бессмысленному подсовыванию природе сознательных и намеренных действий. Тот самый г- н Дюринг, который при малейших спиритических поползновениях других впадает в величайшее нравственное негодование, уверяет с полной определенностью, что инстинкты созданы главным образом ради того удовлетворения, которое связано сих игрой».
Он рассказывает нам, что бедная природа должна постоянно, все снова и снова, приводить в порядок предметный мири что сверх того у нее еще много других дел, которые требуют от природы большей утонченности, чем принято думать. Но природа не только знает почему она создает то или другое, ей не только приходится выполнять работу домашней служанки, она не только обладает утонченностью, что уже само по себе представляет собой весьма порядочное совершенство в субъективном сознательном мышлении она имеет еще и волю ибо дополнительную роль инстинктов, – то, что они мимоходом осуществляют реальные естественные функции питание, размножение и т. д, мы вправе рассматривать не как прямо, а лишь как косвенно желаемое».
Таким образом, мы пришли к сознательно мыслящей и сознательно действующей природе, следовательно, мы стоим уже на мосту, ведущем, правда, не от статического к динамическому, но все же от пантеизма к деизму. Или, быть может, гну Дюрингу хочется и самому немного заняться натурфилософской полупоэзией»?
Нет, этого не может быть. Все, что наш философ действительности может сказать нам об органической природе,
ограничивается походом против этой натурфилософской полупоэзии», против шарлатанства сего легкомысленной поверхностностью итак сказать, научными мистификациями, против напоминающих дурную поэзию черт дарви-
низма.
Прежде всего Дарвину ставится в упрек, что он переносит теорию народонаселения Мальтуса из политической экономии в естествознание, что он находится во власти представлений животновода, что в своей теории борьбы за существование он предается ненаучной полупоэзии и что весь дарвинизм, за вычетом того, что заимствовано им у Ламарка,
представляет собой изрядную дозу зверства, направленного против человечности.
Дарвин вынес из своих научных путешествий мнение, что виды растений и животных непостоянны, а изменчивы. Чтобы у себя дома развить эту мысль дальше, ему не представлялось лучшего поля для наблюдений, чем разведение животных и растений. Именно в этом отношении Англия является классической страной достижения других странна- пример Германии, не могут даже в отдаленной степени сравниться по своему масштабу стем, что в этом отношении сделано в Англии. При этом большая часть успехов, достигнутых в указанной области, относится к последней сотне лет
так что констатирование фактов не представляет больших затруднений. И вот, Дарвин нашел, что отбор вызвал искусственно у животных и растений одного итого же вида различия более значительные, чем те, которые встречаются у видов, всеми признаваемых разными. Таким образом, с одной стороны, была доказана доходящая до известной степени изменчивость видов, ас другой – было доказано, что у организмов, обладающих неодинаковыми видовыми признаками, могут быть общие предки. Дарвин исследовал затем, нельзя ли найти в самой природе таких причин, которые должны были стечением времени – без всякого сознательного и намеренного воздействия селекционера – вызвать в живых организмах изменения, подобные тем, которые создаются искусственным отбором. Причины эти он нашел в несоответствии между громадным числом создаваемых природой зародышей и незначительным количеством организмов,
фактически достигающих зрелости. Так как каждый зародыш стремится к развитию, то необходимо возникает борьба за существование, которая проявляется не только в виде непосредственной физической борьбы или пожирания, но ив виде борьбы за пространство и свет, наблюдаемой даже у растений. Ясно, что в этой борьбе имеют наибольшие шансы достичь зрелости и размножиться те особи, которые обладают какой-либо, хотя бы и незначительной, но выгодной в борьбе за существование индивидуальной особенностью.
Такие индивидуальные особенности имеют поэтому тенденцию передаваться по наследству, а если они встречаются у многих особей одного итого же вида, то и тенденцию усиливаться в однажды принятом направлении путем накопления наследственности. Напротив, особи, не обладающие такими особенностями, легче погибают в борьбе за существование и постепенно исчезают. Так происходит изменение вида путем естественного отбора, путем выживания наиболее при- способленных.
Против этой-то дарвиновской теории г-н Дюринг выдвигает тот аргумент, что, по признанию самого Дарвина, происхождение идеи борьбы за существование следует искать в обобщении взглядов экономиста, теоретика народонаселения, Мальтуса и что поэтому данная теория страдает всеми теми недостатками, которые свойственны поповско-мальту- зианским воззрениям относительно перенаселения. – Между тем Дарвину ив голову не приходило говорить, что происхождение идеи борьбы за существование следует искать у
Мальтуса. Он говорит только, что его теория борьбы за существование есть теория Мальтуса, примененная ко всему миру животных и растений. И как бы велик ни был промах Дарвина, столь наивно принявшего без критики учение Маль- туса, все же каждый может с первого взгляда заметить, что не требуется мальтусовских очков, чтобы увидеть в природе борьбу за существование, увидеть противоречие между бесчисленным множеством зародышей, которые расточительно производит природа, и незначительным количеством тех из
них, которые вообще могут достичь зрелости, – противоречие, которое действительно разрешается большей частью в борьбе за существование, подчас крайне жестокой. И подобно тому как закон заработной платы сохранил свое значение и после того, как давно уже заглохли мальтузианские доводы,
которыми его обосновывал Рикардо, точно также и борьба за существование может происходить в природе помимо какого бы тони было мальтузианского ее истолкования. Кто- муже организмы в природе также имеют свои законы населения, которые еще почти совершенно не исследованы, но установление которых будет иметь решающее значение для теории развития видов. А кто дали в этом направлении решающий толчок Некто иной, как Дарвин.
Г-н Дюринг благоразумно остерегается вдаваться в эту положительную сторону вопроса. Вместо этого должна все время быть в ответе борьба за существование. По его мнению,
возможность борьбы за существование среди лишенных сознания растений и среди кротких травоядных заранее ис- ключена:
«В строго определенном смысле слова борьба за существование имеет место в зверином мире лишь постольку, поскольку питание совершается путем хищничества и пожирания Введя понятие борьбы за существование в такие узкие границы, он может уже дать полную волю своему негодованию по поводу зверского характера того понятия, которое он
сам ограничил этим зверским содержанием. Однако стрелы этого нравственного негодования попадают только в самого г-на Дюринга, который является единственным автором борьбы за существование в этом ограниченном смысле, а потому он один и ответственен за нее. Стало быть, не Дарвин
«ищет законов и понимания всякой деятельности природы среди зверья, – Дарвин, напротив, включил в сферу борьбы за существование всю органическую природу, – а сфабрикованное самим гном Дюрингом некое фантастическое пугало. Впрочем, название борьбы за существование мы можем охотно принести в жертву высоконравственному гневу г-на
Дюринга. А что самый факт такой борьбы существует также и среди растений, – это может доказать гну Дюрингу каждый луг, каждое хлебное поле, каждый лес и дело не в названии, не в том, следует ли говорить борьба за существование или же недостаток условий существования и механические воздействия дело – в том, как этот факт влияет на сохранение или изменение видов. Относительно этого вопроса г-н Дюринг пребывает в упорном, равном самому себе молчании. Следовательно, с естественным отбором все остается пока по-старому.
Но дарвинизм производит свои превращения и различия из ничего».
Действительно, когда Дарвин говорит о естественном отборе, он отвлекается от тех причин которые вызвали изменения в отдельных особях, и трактует прежде всего о том
каким образом подобные индивидуальные отклонения ма- ло-помалу становятся признаками определенной расы, разновидности или вида. Для Дарвина дело идет прежде всего не столько о том, чтобы найти эти причины, – они до сих пор частью совсем неизвестны, частью же могут быть указаны лишь в самых общих чертах, – сколько о том, чтобы найти ту рациональную форму, в которой их результаты закрепляются, приобретают прочное значение. Дарвин, действительно, приписывал при этом своему открытию чрезмерно широкую сферу действия, он придал ему значение единственного рычага в процессе изменения видов и пренебрег вопросом о причинах повторяющихся индивидуальных изменений ради вопроса о той форме, в которой они становятся всеобщими. Это – недостаток, который Дарвин разделяет с большинством людей, действительно двигающих науку вперед.
К тому же, если Дарвин производит предполагаемые им индивидуальные превращения из ничего и при этом применяет исключительно только мудрость селекционера, то выходит, что всякий селекционер производит тоже из ничего желательные для него превращения животных и растительных форм, ипритом превращения действительные, а не только предполагаемые. Однако толчок к исследованию вопроса о том, откуда собственно возникают эти превращения и различия, дал опять-таки некто иной, как Дарвин.
В новейшее время представление об естественном отборе было расширено, особенно благодаря Геккелю, и изменчивость видов стала рассматриваться как результат взаимодействия между приспособлением и наследственностью, причем приспособление изображается как та сторона процесса,
которая производит изменения, а наследственность – как сохраняющая их сторона. Но и это не нравится гну Дюрингу:
«Настоящее приспособление к условиям жизни, даваемым или отнимаемым природой, предполагает такие стимулы и формы деятельности, которые определяются представлениями. Иначе приспособление – одна лишь видимость, и действующая в этом случае причинность не возвышается над низшими ступенями физического, химического и раститель- но-физиологического».
Название – вот что опять вызвало неудовольствие г-на
Дюринга. Между тем, как бы он ни называл этот процесс, вопрос заключается здесь в следующем вызываются ли подобными процессами изменения в видах организмов или нет И
г-н Дюринг снова не дает никакого ответа.
«Когда какое-нибудь растение в своем росте избирает путь, на котором оно получает наибольшее количество света,
то этот результат раздражения представляет собой не более как комбинацию физических сил и химических агентов, и если в этом случае хотят говорить о приспособлении не ме- тафорически, а в собственном смысле слова, то это должно внести в понятия спиритическую путаницу».
Так строг по отношению к другим тот самый человек, который знает совершенно точно, ради чего природа делает то
или другое, который толкует об утонченности природы и даже о ее воле Действительно, спиритическая путаница, – ноу кого у Геккеля или у г-на Дюринга?
И не только спиритическая, но и логическая путаница.
Мы видели, что г-н Дюринг изо всех сил настаивает на том,
что понятие цели имеет силу и для природы:
«Отношение между средством и целью нисколько не предполагает сознательного намерения».
Но что же представляет собой приспособление без сознательного намерения и без посредства представлений, столь решительно им отвергаемое, как не такую именно бессознательную целесообразную деятельность?
Если, следовательно, древесные лягушки и питающиеся листьями насекомые имеют зеленую окраску, животные пустынь песочно-желтую, а полярные животные – преимущественно снежно-белую, то, конечно, они приобрели такую окраску ненамеренно и не руководствуясь какими-либо представлениями напротив, эта окраска объясняется только действием физических сил и химических агентов. И все- таки бесспорно, что эти животные благодаря такой окраске целесообразно приспособлены к среде, в которой они живут,
и именно так, что они стали вследствие этого гораздо менее заметными для своих врагов. Точно также те органы,
при помощи которых некоторые растения улавливают и поедают опускающихся на них насекомых, приспособлены – и даже целесообразно приспособлены – к такому действию. И
вот, если г-н Дюринг настаивает на том, что приспособление может быть вызвано только действием представлений, то он лишь говорит другими словами, что и целесообразная деятельность тоже должна совершаться посредством представлений, должна быть сознательной, намеренной. Тем самым мы, как водится в философии действительности, опять пришли к творцу, осуществляющему свои целите. к богу.
«Прежде такое объяснение называлось деизмом, и оно не было в почете (говорит г-н Дюринг), но теперь, по- видимому, ив этом отношении развитие кое у кого пошло вспять».
От приспособления мы переходим к наследственности. И
здесь дарвинизм, по мнению г-на Дюринга, находится на совершенно ложном пути. Дарвин будто бы утверждает, что весь органический мир ведет свое происхождение от одного прародителя, представляет собой, так сказать, потомство од- ного-единственного существа. Самостоятельные параллельные ряды однородных созданий природы, несвязанных между собой посредством общности происхождения, якобы вовсе не существуют для Дарвина, ион поэтому тотчас же попадает в тупик со своими обращенными в прошлое воззрениями, как только у него обрывается нить порождения или иного способа размножения.
Утверждение, будто Дарвин выводит все живущие теперь организмы от одного прародителя, представляет собой, чтобы выразиться вежливо, продукт собственного свободного
творчества и воображения г-на Дюринга. На предпоследней странице Происхождения видов (е издание) Дарвин прямо говорит, что он рассматривает все живые существа не как обособленные творения, а как потомков, происходящих по прямой линии от нескольких немногих существ»
57
А Геккель идет еще значительно дальше и допускает одну совершенно самостоятельную линию для растительного царства и другую – для животного царства, а между ними некоторое число самостоятельных линий протистов, каждая из которых, совершенно независимо от первых двух, развилась из некоторой своеобразной архигонной формы моне- ры» (Естественная история творения, стр. 397)
58
. Общий Ch. Darwin. «The Origin of Species by Means of Natural Selection, or the
Preservation of Favoured Races in the Struggle for Life». 6th ed., London, 1872, p.
428 (Ч. Дарвин. Происхождение видов путем естественного отбора, или Сохранение благоприятствуемых пород в борьбе за жизнь. 6 изд, Лондон, 1872, стр курсив Энгельса. Это – последнее издание, в которое Дарвин внес дополнения и исправления. Первое издание книги, под названием «On the Origin of
Species» etc. (О происхождении видов и т. д, вышло в Лондоне в 1859 году Е. Haeckel. «Natürliche Schopfungsgeschichte. Gemeinverstandliche wissenschaftliche Vortrage über die Entwicke-lungslehre im Allgemeinen und diejenige von Darwin, Goethe und Lamarck im Besonderen». 4. AufL, Berlin, Э. Геккель. Естественная история творения. Общедоступные научные лекции об эволюционном учении вообще и об эволюционном учении Дарвина, Гёте и
Ламарка в особенности. 4 изд, Берлин, 1873). Первое издание книги вышло в
Берлине в 1868 году.//Протисты (от греч. πρώτιστος – самый первый) – по классификации Геккеля, обширная группа простейших организмов, охватывающая как одноклеточные, таки бесклеточные организмы и образующая наряду с двумя царствами многоклеточных (растения и животные) – особое, третье царство органической природы.//Манера (от греч. μονήρης – простой) – по Геккелю, безъ-

прародитель был изобретен гном Дюрингом лишь для того, чтобы, елико возможно, скомпрометировать его путем сопоставления с праиудеем Адамом, причем, к несчастью для него, те. для г-на Дюринга, ему осталось неизвестным,
что благодаря ассирийским открытиям Смита этот праиудей оказался прасемитом и что все библейское повествование о сотворении мира и потопе является не более как отрывком из цикла древнеязыческих религиозных сказаний, общего для иудеев, вавилонян, халдеев и ассириян.
Упрек по адресу Дарвина в том, что он тотчас же попадает в тупик там, где у него обрывается нить происхождения, конечно, суров, но неопровержим. К сожалению, этого упрека заслуживает все наше естествознание. Там, где об- ядерный и совершенно бесструктурный комочек белка, выполняющий все существенные функции жизни питание, движение, реакция на раздражение, размножение. Геккель различал первоначальные, в настоящее время вымершие монеры,
которые возникли путем самопроизвольного зарождения (архигонные монеры),
и современные, еще живущие монеры. Первые были исходным пунктом развития всех трех царств органической природы из архигонной монеры исторически развилась клетка. Вторые относятся к царству протистов и образуют его первый,
простейший класс современные монеры представлены, по Геккелю, различными видами Protamoeba primitiva (протамеба), Proto-myxa aurantiaca, Bathybius
Haeckelii (батибий).//Термины протисты и «монера» были введены Геккелем в г. (в его книге Общая морфология организмов, однако в науке не утвердились. В настоящее время организмы, рассматривавшиеся Геккелем как протисты, классифицируются либо как растения, либо как животные. Существование монер в дальнейшем также не подтвердилось. Однако общая идея развития клеточных организмов из доклеточных образований и идея дифференциации первоначальных живых существ на растения и животных стали в науке общепризнанными рывается нить происхождения, оно попадает в тупик. Оно до сих пор не дошло еще до создания органических существ иначе, как путем воспроизведения от других существ оно все еще не может получить из химических элементов даже простой протоплазмы или других белковых веществ. Следовательно, о возникновении жизни естествознание может пока определенно утверждать только то, что жизнь должна была возникнуть химическим путем. Но, быть может, философия действительности в состоянии помочь нам в этом случае, раз она располагает самостоятельными параллельными рядами однородных созданий природы, несвязанных между собой посредством общности происхождения Как возникли эти создания Путем самозарождения Но до сих пор даже самые рьяные сторонники самозарождения не претендовали на то, чтобы этим путем создавалось что-либо, кроме бактерий, грибных зародышей и других весьма примитивных организмов, – не было и речи о насекомых, рыбах,
птицах и млекопитающих. Если же эти однородные создания природы (разумеется, органические, только о них и идет здесь речь) не связаны между собой общим происхождением, то там, где обрывается нить происхождения, они, или каждый из их предков, должны были появиться на свет не иначе, как путем отдельного акта творения. Таким образом,
мы опять возвращаемся к творцу и к тому, что называют де- измом.
Далее, г-н Дюринг усматривает большую поверхностность
Дарвина в том, что Дарвин возводит простой акт половой композиции особенностей в фундаментальный принцип возникновения этих особенностей».
Это опять-таки – продукт свободного творчества и воображения нашего философа, проникающего в корень вещей.
Дарвин, напротив, определенно заявляет выражение естественный отбор охватывает только сохранение изменений, а не их возникновение (стр. 63). Это новое подсовывание Дарвину положений, которых тот никогда не высказывал, нужно, однако, для того, чтобы подвести нас к следующему глубокомысленному утверждению г-на Дюринга:
«Если бы во внутреннем схематизме полового размножения удалось отыскать какой-либо принцип самостоятельного изменения, то эта идея была бы совершенно рациональна, ибо вполне естественна мысль объединить принцип всеобщего генезиса с принципом полового размножения водно целое и рассматривать с высшей точки зрения так называемое самозарождение не как абсолютную противоположность воспроизведения, а именно как зарождение».
И человек, который способен был сочинить подобную галиматью, не стесняется упрекать Гегеля за его «жаргон»!
Однако довольно с нас раздражительного, противоречивого брюзжания и ворчания, выражающих только досаду г- на Дюринга по поводу того колоссального взлета, которым естествознание обязано толчку, полученному от теории Дарвина. Ни Дарвин, ни его последователи среди естествоиспытателей не думают о том, чтобы как-нибудь умалить великие заслуги Ламарка: ведь именно Дарвин и его последователи были первые, кто вновь поднял его на щит. Номы не должны упускать из виду, что во времена Ламарка наука далеко еще не располагала достаточным материалом для того, чтобы ответить на вопрос о происхождении видов иначе,
как предвосхищая будущее, – так сказать, в порядке пророчества. Между тем со времени Ламарка был не только накоплен огромный материал из области как описательной, таки анатомической ботаники и зоологии, но и появились две совершенно новые науки, имеющие здесь решающее значение, а именно исследование развития растительных и животных зародышей (эмбриология) и исследование органических остатков, сохранившихся в различных слоях земной поверхности (палеонтология. Дело в том, что тут обнаруживается своеобразное соответствие между постепенным развитием органических зародышей в зрелые организмы и последовательным рядом растений и животных, появлявшихся одни за другими в истории Земли. И как раз это соответствие дало надежнейшую опору для теории развития. Но сама теория развития еще очень молода, и потому несомненно, что дальнейшее исследование должно весьма значительно модифицировать нынешние, в том числе и строго дарвинистские,
представления о процессе развития видов.
Но что же положительного может сказать нам философия действительности по поводу развития органической жизни
Изменчивость видов представляет собой приемлемую гипотезу. Но рядом с ней имеет силу и самостоятельное параллельное существование однородных созданий природы, несвязанных между собой посредством общности происхождения На основании этого следовало бы думать, что неоднородные создания природы, – те. изменяющиеся виды, – происходят одно от другого, однородные же – нет. Но и это не совсем так, ибо и относительно изменяющихся видов мычи- таем, что связь посредством общности происхождения является, наоборот, лишь весьма второстепенным актом природы Стало быть, все-таки речь идет о происхождении, хотя и
«второго класса. Однако будем рады и тому, что г-н Дю- ринг в конце концов вновь впустил происхождение с черного хода, после того как он усмотрел в нем так много плохого и темного. Точно также обстоит дело и с естественным отбором, ибо после всего нравственного негодования против борьбы за существование, посредством которой и совершается ведь естественный отбор, мы вдруг читаем:
«Более глубокую основу совокупности свойств органических образований следует, таким образом, искать в условиях жизни ив космических отношениях, тогда как подчеркиваемый Дарвином естественный отбор может приниматься в расчет лишь во вторую очередь».
Стало быть, все-таки естественный отбор, хотя и второго класса. Но вместе с естественным отбором признается и борьба за существование, а следовательно, и поповско-маль- тузианское перенаселение Вот и все, – в остальном г-н Дю- ринг отсылает нас к Ламарку.
Наконец, г-н Дюринг предостерегает нас против злоупотребления словами метаморфоз и развитие. Метаморфоз,
говорит он, представляет собой неясное понятие, а понятие развития допустимо лишь постольку, поскольку здесь действительно могут быть установлены законы развития. Вместо того и другого мы должны говорить композиция, и тогда все будет в порядке. Опять старая история вещи остаются такими, какими они были, и г-н Дюринг вполне доволен, лишь бы только были изменены названия. Когда мы говорим о развитии цыпленка в яйце, то этим создаем путаницу, так как мылишь в недостаточной степени можем установить здесь законы развития. Но если мы будем говорить о
«композиции» цыпленка, то все становится ясно. Итак, отныне мы не будем больше говорить это дитя великолепно развивается, а скажем так дитя находится в процессе замечательной композиции, и нам остается поздравить г-на
Дюринга стем, что он достоин занять место рядом с творцом
«Кольца нибелунга» не только в отношении благородной самооценки, но ив своем качестве композитора будущего 59
Кольцо нибелунга» – монументальный оперный цикл Рихарда Вагнера, состоящий из четырех музыкальных драм Золото Рейна, Валькирия, «Зигф- рид» и Гибель богов. В 1876 г. постановкой Кольца нибелунга» открылся специальный вагнеровский театр в Байрёйте.//«Композитором будущего Энгельс в

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 42

VIII. Натурфилософия.
Органический мир (окончание)
«Пусть взвесят какие положительные знания требуются для того, чтобы снабдить наш натурфилософский отдел всеми его научными предпосылками. В основе его лежат прежде всего все существенные завоевания математики, затем главные положения точного знания в механике, физике,
химии, а также вообще естественнонаучные итоги физиологии, зоологии и аналогичных отраслей исследования».
Так уверенно и решительно отзывается г-н Дюринг ома- тематической и естественнонаучной учености г-на Дюрин- га. Однако по самому этому тощему отделу, а тем паче по его еще более скудным результатам невидно, чтобы за ними скрывалось проникающее до корней положительное знание. Во всяком случае, чтобы сочинить дюринговские ора- кульские изречения о физике и химии, не требуется знать из физики ничего, кроме уравнения, выражающего механический эквивалент теплоты, а из химии достаточно знать только то, что все тела разделяются на элементы и соединения элементов. К тому же, кто, подобно гну Дюрингу (стр. шутку называет здесь Р. Вагнера, музыку которого его противники иронически именовали музыкой будущего, поводом для чего послужила его книга Художественное произведение будущего (R. Wagner. «Das Kunstwerk der Zukunft».
Leipzig, 1850).

способен говорить о тяготеющих атомах, тем самым доказывает, что он еще всецело бродит впотьмах по вопросу о различии между атомом и молекулой. Как известно, атомами объясняется не тяготение или другие механические или физические формы движения, а только химическое действие.
Когда же читаешь главу об органической природе, с ее пустым, противоречивым, а по решающему вопросу оракуль- ски бессмысленным разглагольствованием о томи о сем, с абсолютно ничтожным конечным результатом, – то уже с самого начала невозможно удержаться от предположения, что г-н Дюринг толкует здесь о вещах, о которых он знает поразительно мало. Это предположение превращается в уверенность, когда читатель доходит до предложения г-на Дюрин- га говорить впредь в учении об органической жизни (биологии) о композиции, вместо развития. Кто может предложить нечто подобное, доказывает тем самым, что он не имеет ни малейшего представления об образовании органических тел.
Все органические тела, за исключением самых простейших, состоят из клеток – маленьких, видимых только при сильном увеличении комочков белка с клеточным ядром внутри. Как правило, клетка образует и внешнюю оболочку, и тогда ее содержание оказывается более или менее жидким. Простейшие клеточные тела состоят из одной клетки;
громадное же большинство органических существ являются многоклеточными, представляя собой связный комплекс многих клеток, которые, будучи у низших организмов еще

однородными, становятся у высших все более и более разнообразными по своей форме, группировке и деятельности.
Так, например, в человеческом теле кости, мышцы, нервы,
сухожилия, связки, хрящи, кожа, – одним словом, все ткани состоят из клеток или же развились из них. Но для всех органических клеточных образований, от амебы, составляющей простой комочек белка с клеточным ядром внутри, в течение большей части своей жизни лишенный оболочки, вплоть до человека, и от самой маленькой одноклеточной десмиди- евой водоросли до самого высокоразвитого растения, – для всех них общим является тот способ, каким клетки размножаются деление. Клеточное ядро сначала перетягивается в середине, это перетягивание, разделяющее обе колбообразные половины ядра, становится все сильнее наконец, они разделяются совсем и образуют два клеточных ядра. Тот же процесс происходит в самой клетке каждое из обоих ядер становится центром скопления клеточного вещества, которое связано с другой половиной все более и более суживающейся перетяжкой, пока, наконец, обе половины не отделятся друг от друга, продолжая жить уже в виде самостоятельных клеток. Путем такого многократного деления клеток из зародышевого пузырька животного яйца, после того как оно было оплодотворено, постепенно развивается вполне зрелое животное, и точно также совершается во взрослом организме замещение изношенных тканей. Называть подобный процесс композицией, а обозначение его как развитие – чистой

фантазией, на это способен, конечно, лишь тот, кто – как ни трудно допустить это в наше время – ровно ничего не знает об этом процессе здесь происходит, ипритом в самом буквальном смысле слова, только развитие, композиции же здесь нет решительно никакой!
О том, что г-н Дюринг понимает под жизнью вообще, нам придется еще кое-что сказать ниже. В частности же он под жизнью разумеет следующее:
«Неорганический мир тоже есть система самосовершаю- щихся возбуждений; но только там, где начинается действительное расчленение и циркуляция веществ осуществляется через особые каналы из одного внутреннего пункта и поза- родышевой схеме, допускающей перенос на меньшее образование только там можно решиться говорить о действительной жизни в более точном и строгом смысле этого слова Не говоря уже о беспомощном, запутанном грамматическом строе фразы, предложение это есть в более точном и строгом смысле слова система самосовершающихся воз- буждений (чтобы сии вещи ни означали) бессмыслицы. Если жизнь начинается только там, где наступает действительное расчленение, тогда мы должны объявить мертвым все геккелевское царство протистов и, быть может, еще многое сверх этого, смотря потому, что мы будем понимать под расчленением. Если жизнь начинается только там, где это расчленение может быть передано посредством меньшей зародышевой схемы, то нельзя признать живыми существами,
по меньшей мере, все низшие организмы, до одноклеточных включительно. Если признаком жизни является циркуляция веществ посредством особых каналов, то мы должны,
сверх вышеупомянутых, вычеркнуть из ряда живых существ еще весь верхний класс кишечнополостных, за исключением разве только медуз, те. должны вычеркнуть всех полипов и других зоофитов
60
. Если же существенным признаком жизни считать циркуляцию веществ посредством особых каналов из одного внутреннего пункта, то мы должны объявить мертвыми всех тех животных, которые не имеют сердца или же имеют несколько сердец. Сюда, кроме вышеупомянутых, относятся еще все черви, морские звезды и коло- вратки (Annuloida и Annulosa, по классификации Гексли
61
),
часть ракообразных (раки) и, наконец, даже одно позвоночное ланцетник (Amphioxus). Сюда же относятся и все рас Зоофиты (Pflanzentiere – животнорастения) – название, которым с XVI века обозначалась группа беспозвоночных животных (преимущественно губки и кишечнополостные, имеющих некоторые черты, считавшиеся признаками растений (например, прикрепленный образ жизни зоофитов считали поэтому формами, промежуточными между растениями и животными. С середины XIX века термин «зоофиты» употреблялся как синоним кишечнополостных животных;
в настоящее время он вышел из употребления Упомянутая классификация была дана в книге Т. Н. Huxley. «Lectures on the
Elements of Comparative Anatomy». London, 1864, lecture V (Т. Г. Гексли. Лекции об элементах сравнительной анатомии. Лондон, 1864, лекция V). Эта классификация положена в основу книги ГА. Николсона Руководство по зоологии (первое издание вышло в 1870 г, которой пользовался Энгельс при работе над «Анти-Дюрингом» и Диалектикой природы

тения.
Итак, желая охарактеризовать жизнь в собственном, более точном и строгом смысле слова, г-н Дюринг дает четыре совершенно противоречащих друг другу признака жизни, из которых один осуждает на вечную смерть не только все растительное царство, но и почти половину животного царства.
Поистине, никто не может сказать, что г-н Дюринг обманывал нас, когда обещал дать своеобразные в самой основе выводы и воззрения»!
В другом месте у него говорится:
«В природе мы также видим, что в основе всех организаций, от низшей до высшей, лежит простой тип, и этот тип
«в своей всеобщей сущности наблюдается целиком и полностью уже в самом второстепенном движении самого несовершенного растения».
Это утверждение опять-таки представляет собой целиком и полностью бессмыслицу. Наипростейшим типом, наблюдаемым во всей органической природе, является клетка, иона, действительно, лежит в основе высших организаций. Но среди низших организмов мы находим множество таких, которые стоят еще значительно ниже клетки, например протамеба, простой комочек белка, без какой бы тони было дифференциации, затем целый ряд других монер и все трубчатые водоросли (Si-phoneae). Все они связаны с высшими организмами лишь тем, что их существенной составной частью является белок и что они поэтому выполняют свойственные белку функции, те. живут и умирают.
Далее г-н Дюринг рассказывает нам:
«Физиологически ощущение связано с существованием какого-либо, хотя бы и очень простого, нервного аппарата. Поэтому характерным для всех животных форм признаком является их способность к ощущению, тек субъектив- но-сознательному восприятию своих состояний. Резкая граница между растением и животным лежит там, где совершается скачок к ощущению. Факт существования общеизвестных переходных форм не только не стирает этой границы, но эта последняя становится логической потребностью именно благодаря этим внешне остающимся нерешенными или неподдающимся решению формам».
И далее:
«Напротив, растения совершенно и навсегда лишены даже самого слабого подобия ощущения и даже всякой способности к нему».
Во-первых, Гегель (Философия природы, § 351, Добавление) говорит, что ощущение есть differentia абсолютно отличительный признак животного».
Стало быть, опять неудобоваримая идея Гегеля, которая путем простой аннексии со стороны г-на Дюринга возводится в благородное звание окончательной истины в последней инстанции.
Во-вторых, мы здесь впервые слышим о переходных фор-
62
Специфическое отличие. – Ред

мах, о внешне остающихся нерешенными или неподдающихся решению формах (ну и тарабарский же язык, лежащих между растением и животным. Тот факт, что такие промежуточные формы существуют и что имеются организмы,
о которых мы не можем так просто сказать, растения это или животные, что мы вообще не можем, таким образом, провести строгую грань между растением и животным, – этот факт создает для г-на Дюринга логическую потребность установить различающий их признак, который он тут жене переводя дыхания, сам признает не выдерживающим критики Нонам нет даже надобности обращаться к сомнительной области промежуточных форм между растениями и животными;
разве чувствительные растения, свертывающие при самом слабом прикосновении к ним свои листья или свои цветы,
разве насекомоядные растения – лишены даже самого слабого подобия ощущения и даже всякой способности к нему?
Этого не может утверждать даже и г-н Дюринг, не впадая в
«ненаучную полупоэзию».
В-третьих, опять-таки продуктом свободного творчества и воображения г-на Дюринга является его утверждение, будто ощущение физиологически связано с существованием ка- кого-либо, хотя бы и очень простого, нервного аппарата. Не только все простейшие животные, но еще и зоофиты – по крайней мере, подавляющее большинство их – не обнаруживают никаких следов нервного аппарата. Только начиная с червей впервые, как правило, встречается нервный аппарат

и г-н Дюринг первый выступает с утверждением, что названные выше животные организмы лишены ощущения, так как не имеют нервов. Ощущение связано необходимым образом нес нервами, но, конечно, с некоторыми, до сих пор неустановленными более точно, белковыми телами.
Впрочем, биологические познания г-на Дюринга достаточно характеризуются вопросом, который он бесстрашно выдвигает против Дарвина:
«Неужели животное развилось из растения?».
Такой вопрос может задать только тот, кто не имеет ни малейшего понятия ни о животных, ни о растениях.
О жизни вообще г-н Дюринг может сообщить нам только следующее:
«Обмен веществ, совершающийся посредством пластически формирующего схематизирования» (что это еще за штука, всегда остается отличительным признаком процесса жизни в собственном смысле слова».
Вот и все, что мы узнаем о жизни, причем мы вдобавок, по случаю пластически формирующего схематизиро- вания», увязаем по колено в бессмысленной тарабарщине чистейшего дюринговского жаргона. Поэтому, если мы хотим знать, что такое жизнь, то мы должны сами поближе разобраться в этом вопросе.
За последние тридцать лет физиолого-химиками и хими- ко-физиологами говорилось несчетное число раз, что органический обмен веществ представляет собой наиболее общее и наиболее характерное явление жизни, и г-н Дюринг попросту перевел это утверждение на свой собственный изысканный и ясный язык.
Но определять жизнь как органический обмен веществ это значит определять жизнь как жизнь, ибо органический обмен веществ, или обмен веществ с помощью пластически формирующего схематизирования, и представляет собой как раз такое выражение, которое в свою очередь нуждается в объяснении при посредстве жизни, в объяснении при посредстве различия между органическими неорганическим, те. между живыми неживым. Следовательно, при таком объяснении мы не двигаемся с места.
Обмен веществ как таковой имеет место и помимо жизни. Существует целый ряд таких химических процессов, которые при достаточном притоке сырых материалов всё снова и снова создают условия для своего возобновления, притом так, что носителем процесса является здесь определенное тело. Так, например, бывает при изготовлении серной кислоты посредством сжигания серы. При этом получается двуокись серы, SO
2
, и если ввести водяные пары и азотную кислоту, то двуокись серы поглощает водород и кислород и превращается в серную кислоту, H
2
SO
4.
Азотная кислота отдает при этом часть кислорода и превращается в окись азота эта окись азота тотчас же опять поглощает из воздуха новый кислород и превращается в высшие окислы азота, но лишь затем, чтобы тотчас же вновь отдать этот кислород двуокиси серы и снова проделать тот же процесс, так что, теоретически, бесконечно малого количества азотной кислоты достаточно, чтобы превратить неограниченное количество двуокиси серы, кислорода и воды в серную кислоту. – Далее,
обмен веществ имеет место при просачивании жидкостей сквозь мертвые органические и даже неорганические перепонки, а также в искусственных клетках Траубе
63
. И здесь опять-таки оказывается, что с обменом веществ мы не подвигаемся ни на шаг вперед, ибо тот своеобразный обмен веществ, который должен объяснить жизнь, в свою очередь нуждается сам в объяснении при посредстве жизни. Следовательно, приходится искать иного объяснения.
Жизнь есть способ существования белковых тел и этот способ существования состоит по своему существу в постоянном самообновлении химических составных частей этих тел.
Белковое тело понимается здесь в смысле современной химии, которая этим термином охватывает все тела, аналогичные по составу с обыкновенным белком и называемые также протеиновыми телами. Термин неудачен, так как из Искусственные клетки Траубе – неорганические образования, представляющие собой модели живых клеток, способные воспроизводить обмен веществ и рост и служащие для исследования отдельных сторон жизненных явлений были созданы, путем смешивания коллоидальных растворов, немецким химиком и физиологом М. Траубе. Сообщение о своих опытах Траубе сделал нам съезде немецких естествоиспытателей и врачей в Бреславле 23 сентября 1874 года.
Маркс и Энгельс высоко оценили это открытие Траубе (см. письма Маркса П. Л.
Лаврову 18 июня 1875 г. и В. А. Фрейнду 21 января 1877 г

всех родственных ему веществ обыкновенный белок играет наиболее безжизненную, наиболее пассивную роль наряду с желтком белок служит всего лишь питательным веществом для развивающегося зародыша. Однако, пока о химическом составе белковых тел известно так немного, этот термин, как более общий, все же заслуживает предпочтения перед всеми другими.
Повсюду, где мы встречаем жизнь, мы находим, что она связана с каким-либо белковым телом, и повсюду, где мы встречаем какое-либо белковое тело, не находящееся в процессе разложения, мы без исключения встречаем и явления жизни. Без сомнения, для того чтобы вызвать особые формы дифференциации этих явлений жизни, в живом организме необходимо присутствие также и других химических соединений, но для голого процесса жизни они не необходимы или же необходимы лишь постольку, поскольку они поступают в организм в качестве пищи и превращаются в белок. Самые низшие живые существа, какие мы знаем, представляют собой не более как простые комочки белка, и они обнаруживают уже все существенные явления жизни.
Но в чем же состоят эти явления жизни, одинаково встречающиеся у всех живых существ Прежде всего в том, что белковое тело извлекает из окружающей среды другие подходящие вещества и ассимилирует их, тогда как более старые частицы тела разлагаются и выделяются. Другие, неживые тела тоже изменяются, разлагаются или комбинируются входе естественного процесса, но при этом они перестают быть тем, чем они были. Скала, подвергшаяся выветриванию, уже больше не скала металл в результате окисления превращается в ржавчину. Но то, что в мертвых телах является причиной разрушения, у белка становится основным
условием существования Как только в белковом теле прекращается это непрерывное превращение составных частей,
эта постоянная смена питания и выделения, – с этого момента само белковое тело прекращает свое существование,
оно разлагается, те. умирает Жизнь – способ существования белкового тела – состоит, следовательно, прежде всего в том, что белковое тело в каждый данный момент является самим собой ив тоже время – иными что это происходит не вследствие какого-либо процесса, которому оно подвергается извне, как это бывает и с мертвыми телами. Напротив,
жизнь, обмен веществ, происходящий путем питания ивы- деления, есть самосовершающийся процесс, внутренне присущий, прирожденный своему носителю – белку, процесс,
без которого белок не может существовать. А отсюда следует, что если химии удастся когда-нибудь искусственно создать белок, то этот белок должен будет обнаружить явления жизни, хотя бы и самые слабые. Конечно, еще вопрос, сумеет ли химия открыть одновременно также и надлежащую пищу для этого белка.
Из обмена веществ посредством питания и выделения, обмена, составляющего существенную функцию белка, – и
из свойственной белку пластичности вытекают все прочие простейшие факторы жизни раздражимость, которая заключена уже во взаимодействии между белком и его пищей со- кращаемость, обнаруживающаяся уже на очень низкой ступени при поглощении пищи способность к росту, которая на самой низшей ступени включает размножение путем деления внутреннее движение, без которого невозможно ни поглощение, ни ассимилирование пищи.
Наша дефиниция жизни, разумеется, весьма недостаточна, поскольку она далека оттого, чтобы охватить все явления жизни, а, напротив, ограничивается самыми общими и самыми простыми среди них. Все дефиниции имеют в научном отношении незначительную ценность. Чтобы получить действительно исчерпывающее представление о жизни, нам пришлось бы проследить все формы ее проявления, от самой низшей до наивысшей. Однако для обыденного употребления такие дефиниции очень удобны, а подчас без них трудно обойтись повредить же они не могут, пока мы незабываем их неизбежных недостатков.
Однако вернемся к гну Дюрингу. Если ему несколько не везет в области земной биологии, то он знает, как утешиться он спасается на свое звездное небо.
«Не только специальный орган ощущения, но и весь объективный мир устроен так, чтобы вызывать удовольствие и боль. На этом основании мы предполагаем, что противоположность удовольствия и боли, притом точно в той самой
форме, которая нам знакома, – что эта противоположность универсальна и должна быть представлена однородными по существу чувствами в различных мирах вселенной Это соответствие имеет немалое значение, ибо оно является ключом ко вселенной ощущений Нам, следовательно, субъективный космический мир ненамного более чужд, чем мир объективный. Строение того и другого царства следует мыслить по единообразному типу, и таким путем мы получаем начатки учения осознании, имеющего не одну лишь земную сферу применения».
Что значат две-три грубых ошибки в земном естествознании для человека, который носит в своем кармане ключ ко вселенной ощущений Allons done!
64

1 ... 4 5 6 7 8 9 10 11 ... 42

IX. Мораль и право. Вечные истины
Мы воздерживаемся оттого, чтобы приводить образчики той окрошки из плоской болтовни и оракульских изречений,
словом, того чистейшего вздора который г-н Дюринг преподносит своим читателям на протяжении целых пятидесяти страниц подвидом проникающей до корней науки об элементах сознания. Процитируем лишь следующее:
«Кто способен мыслить только при посредстве языка, тот еще не испытал, что значит отвлеченное и подлинное мышление Полноте, стоит ли придираться – Ред
Если так, то животные оказываются самыми отвлеченными и подлинными мыслителями, так каких мышление никогда не затемняется назойливым вмешательством языка. Во всяком случае, по дюринговским мыслями по выражающему их языку можно видеть, как мало эти мысли приспособлены к какому бы тони было языку и как мало немецкий язык приспособлен к этим мыслям.
Наконец, мыс чувством облегчения можем перейти к четвертому отделу, который, кроме этой расплывчатой словесной каши, дает, по крайней мере там и сям, кое-что уловимое относительно морали и права На этот раз мы уже в самом начале получаем приглашение совершить путешествие на другие небесные тела:
Элементы морали должны оказаться совпадающими у всех внечеловеческих существ, деятельному рассудку которых приходится заниматься сознательным упорядочением инстинктивных проявлений жизни Впрочем, наш интерес к подобным выводам будет невелик Все жена наш кругозор благотворно расширяющим образом действует мысль, что на других небесных телах индивидуальная и общественная жизнь должна исходить из схемы, которая…
не может устранить или обойти основную общую организацию существа, действующего сообразно рассудку».
Если применимость дюринговских истин ко всем другим возможным мирам утверждается здесь, в виде исключения,
в самом начале, а не в конце соответствующей главы, то
это имеет свое достаточное основание. Раз будет установлена применимость дюринговских представлений о морали и справедливости ко всем мирам тотем легче можно будет распространить их благотворную силу на все времена И
опять-таки речь идет здесь – ни много нимало об окончательной истине в последней инстанции.
Мир морали также, как и мир общего знания, имеет свои непреходящие принципы и простые элементы моральные принципы стоят над историей и над современными различиями народных характеров Отдельные истины, из которых входе развития складывается более полное моральное сознание итак сказать, совесть, могут, поскольку они позна- ны до своих последних оснований, претендовать на такую же значимость и такую же сферу действия, как истины и приложения математики. Подлинные истины вообще неизменны…
так что вообще нелепо представлять себе правильность познания зависящей от времени и реальных перемен. Поэтому достоверность строгого знания и достаточность обыденного познания, – когда мы находимся в душевно нормальном состоянии, – не дают нам дойти до безнадежного сомнения в абсолютном значении принципов знания. Уже само длительное сомнение есть состояние болезненной слабости и представляет собой нечто иное, как проявление безнадежной путаницы которая пытается иногда в систематизированном сознании своего ничтожества создать видимость какой-то устойчивости. В вопросах нравственности отрицание всеобщих принципов цепляется за географическое и историческое многообразие нравов и нравственных начали стоит еще признать неизбежную необходимость нравственно дурного и злого, чтобы уже совершенно отвергнуть серьезное значение и фактическую действенность совпадающих моральных побуждений. Этот разъедающий скепсис который обращается не против каких-либо отдельных лжеучений, а против самой человеческой способности к сознательному моральному состоянию, выливается в конце концов в действительное ничто, даже, в сущности, во что-то худшее,
чем простой нигилизм Он льстит себя надеждой, что сумеет без труда властвовать среди дикого хаоса ниспровергнутых им нравственных представлений и открыть настежь двери беспринципному произволу. Но он жестоко ошибается, ибо достаточно простого указания на неизбежные судьбы разума в заблуждении и истине, чтобы уже при помощи одной этой аналогии стало ясно, что естественная погре- шимость не исключает возможности осуществлять правильное Мы спокойно принимали до сих пор все эти пышные фразы г-на Дюринга об окончательных истинах в последней инстанции, о суверенности мышления, абсолютной достоверности познания и т. д, так как вопрос этот мог быть решен только в том пункте, до которого мы теперь дошли. До сих пор достаточно было исследовать, в какой мере отдельные утверждения философии действительности имеют суверенное значение и безусловное право на истину. Здесь же мы приходим к вопросу, могут ли продукты человеческого познания вообще и если да, то какие, иметь суверенное значение и безусловное право на истину. Когда я говорю – человеческого познания, то делаю это нес каким-либо оскорбительным умыслом по отношению к обитателям других небесных тел, которых не имею чести знать, а лишь потому, что и животные тоже познают, хотя отнюдь не суверенно. Собака познает в своем господине своего бога, причем господин этот может быть превеликим негодяем.
Суверенно ли человеческое мышление Прежде чем ответить да или нет, мы должны исследовать, что такое человеческое мышление. Есть ли это мышление отдельного единичного человека Нет. Но оно существует только как индивидуальное, мышление многих миллиардов прошедших, настоящих и будущих людей. Следовательно, если я говорю,
что это обобщаемое в моем представлении мышление всех этих людей, включая и будущих, суверенно те. что оно в состоянии познать существующий мир, поскольку человечество будет существовать достаточно долго и поскольку в самих органах и объектах познания не поставлены границы этому познанию, – то я высказываю нечто довольно банальное и к тому же довольно бесплодное. Ибо самым ценным результатом подобного высказывания было бы лишь то, что оно настроило бы нас крайне недоверчиво к нашему нынешнему познанию, так как мы, по всей вероятности, находимся
еще почтив самом начале человеческой истории, и поколения, которым придется поправлять нас будут, надо полагать,
гораздо многочисленнее тех поколений, познания которых мы имеем возможность поправлять теперь, относясь к ним сплошь и рядом свысока.
Сам г-н Дюринг объявляет необходимостью то обстоятельство, что сознание, а следовательно, также мышление и познание могут проявиться только в ряде отдельных существ. Мышлению каждого из этих индивидов мы можем приписать суверенность лишь постольку, поскольку мы не знаем никакой власти, которая могла бы насильственно навязать ему, в здоровом и бодрствующем состоянии, ка- кую-либо мысль. Что же касается суверенного значения познаний, достигнутых каждым индивидуальным мышлением,
то все мы знаем, что об этом не может быть и речи и что,
судя по всему нашему прежнему опыту, эти познания, без исключения, всегда содержат в себе гораздо больше элементов, допускающих улучшение, нежели элементов, не нуждающихся в подобном улучшении, те. правильных.
Другими словами, суверенность мышления осуществляется в ряде людей, мыслящих чрезвычайно несуверенно; познание, имеющее безусловное право на истину, – в ряде относительных заблуждений ни тони другое не может быть осуществлено полностью иначе как при бесконечной продолжительности жизни человечества.
Мы имеем здесь снова то противоречие, с которым уже
встречались выше, противоречие между характером человеческого мышления, представляющимся нам в силу необходимости абсолютными осуществлением его в отдельных людях, мыслящих только ограниченно. Это противоречие может быть разрешено только в бесконечном поступательном движении, в таком ряде последовательных человеческих поколений, который, для нас по крайней мерена практике бесконечен. В этом смысле человеческое мышление столь же суверенно, как несуверенно, и его способность познавания столь же неограниченна, как ограниченна. Суверенно и неограниченно по своей природе, призванию, возможности,
исторической конечной цели несуверенно и ограниченно по отдельному осуществлению, поданной в то или иное время действительности.
Точно также обстоит дело свечными истинами. Если бы человечество пришло когда-либо к тому, чтобы оперировать одними только вечными истинами – результатами мышления, имеющими суверенное значение и безусловное право на истину, то оно дошло бы до той точки, где бесконечность интеллектуального мира оказалась бы реально и потенциально исчерпанной и тем самым совершилось бы пресловутое чудо сосчитанной бесчисленности.
Но ведь существуют же истины, настолько твердо установленные, что всякое сомнение в них представляется нам равнозначащим сумасшествию Например, что дважды два равно четырем, что сумма углов треугольника равна двум прямым, что Париж находится во Франции, что человек без пищи умирает с голоду и т. д Значит, существуют все-таки
вечные
истины, окончательные истины в последней инстанции Конечно. Всю область познания мы можем, согласно издавна известному способу, разделить натри больших отдела.
Первый охватывает все науки о неживой природе, доступные в большей или меньшей степени математической обработке;
таковы: математика, астрономия, механика, физика, химия.
Если кому-нибудь доставляет удовольствие применять большие словак весьма простым вещам, то можно сказать, что
некоторые
результаты этих наук представляют собой вечные истины, окончательные истины в последней инстанции, почему эти науки и были названы точными Однако далеко не все результаты этих наук имеют такой характер. Когда в математику были введены переменные величины и когда их изменяемость была распространена до бесконечно малого и бесконечно большого, – тогда и математика, вообще столь строго нравственная, совершила грехопадение она вкусила от яблока познания, и это открыло ей путь к гигантским успехам, но вместе стем и к заблуждениям. Девственное состояние абсолютной значимости, неопровержимой доказан- ности всего математического навсегда ушло в прошлое наступила эра разногласий, и мы дошли до того, что большинство людей дифференцирует и интегрирует не потому, что они понимают, что они делают, а просто потому, что верят в
это, так как до сих пор результат всегда получался правильный. Еще хуже обстоит дело в астрономии и механике, а в физике и химии находишься среди гипотез, словно в центре пчелиного роя. Да иначе оно и не может быть. В физике мы имеем дело сдвижением молекул, в химии – с образованием молекул из атомов, и если интерференция световых волн не вымысел, то у нас нет абсолютно никакой надежды когда-либо увидеть эти интересные вещи собственными глазами. Окончательные истины в последней инстанции становятся здесь стечением времени удивительно редкими.
Еще хуже положение дела в геологии, которая, по самой своей природе, занимается главным образом такими процессами, при которых не только не присутствовали мы, но и вообще не присутствовал ни один человек. Поэтому добывание окончательных истин в последней инстанции сопряжено здесь сочень большим трудом, а результаты его крайне скудны.
Ко второму классу наук принадлежат науки, изучающие живые организмы. В этой области царит такое многообразие взаимоотношений и причинных связей, что не только каждый решенный вопрос поднимает огромное множество новых вопросов, но и каждый отдельный вопрос может решаться в большинстве случаев только по частям, путем ряда исследований, которые часто требуют целых столетий при этом потребность в систематизации изучаемых связей постоянно вынуждает нас к тому, чтобы окружать окончательные истины в последней инстанции густым лесом гипотез.
Какой длинный ряд промежуточных ступеней от Галена до
Мальпиги был необходим для того, чтобы правильно установить такую простую вещь, как кровообращение у млекопитающих Как мало знаем мы о происхождении кровяных телец и как много не хватает нам еще и теперь промежуточных звеньев, чтобы привести, например, в рациональную связь проявления какой-либо болезни с ее причинами При этом довольно часто появляются такие открытия, как открытие клетки, которые заставляют нас подвергать полному пересмотру все установленные до сих пор в биологии окончательные истины в последней инстанции и целые груды их отбрасывать раз навсегда. Поэтому, кто захочет выставить здесь подлинные, действительно неизменные истины, тот должен довольствоваться банальностями вроде того, что все люди должны умереть, что все самки у млекопитающих имеют молочные железы и т. д. Он не сможет даже сказать, что у высших животных пищеварение совершается желудком и кишечным каналом, а не головой, ибо для пищеварения необходима централизованная в голове нервная деятельность.
Но еще хуже обстоит дело свечными истинами в третьей,
исторической, группе наук, изучающей, в их исторической преемственности и современном состоянии, условия жизни людей, общественные отношения, правовые и государственные формы сих идеальной надстройкой в виде философии,
религии, искусства и т. д. В органической природе мы все
же имеем дело, по крайней мере, с последовательным рядом таких процессов, которые, если иметь ввиду область нашего непосредственного наблюдения, в очень широких пределах повторяются довольно правильно. Виды организмов остались со времен Аристотеля в общем и целом теми же самыми. Напротив, в истории общества, как только мы выходим за пределы первобытного состояния человечества, так называемого каменного века, повторение явлений составляет исключение, а не правило и если где и происходят такие повторения, то это никогда не бывает при совершенно одинаковых обстоятельствах. Таков, например, факт существования первобытной общей собственности на землю у всех культурных народов, такова и форма ее разложения. Поэтому в области истории человечества наша наука отстала еще гораздо больше, чем в области биологии. Более того если,
в виде исключения, иногда и удается познать внутреннюю связь общественных и политических форм существования того или иного исторического периода, то это, как правило,
происходит тогда, когда эти формы уже наполовину пережили себя, когда они уже клонятся к упадку. Познание, следовательно, носит здесь по существу относительный характер,
так как ограничивается выяснением связей и следствий известных общественных и государственных форм, существующих только в данное время и у данных народов и по самой природе своей преходящих. Поэтому, кто здесь погонится за окончательными истинами в последней инстанции, за подлинными, вообще неизменными истинами, тот немногим поживится разве только банальностями и общими местами худшего сорта, вроде того, что люди в общем не могут жить не трудясь, что они до сих пор большей частью делились на господствующих и порабощенных, что Наполеон умер 5 мая гит. д.
Примечательно, однако, что именно в этой области мыча- ще всего наталкиваемся на так называемые вечные истины,
на окончательные истины в последней инстанции и т. д. Что дважды два четыре, что у птиц имеется клюв, и тому подобные вещи объявляет вечными истинами лишь тот, кто собирается из факта существования вечных истин вообще сделать вывод, что ив истории человечества существуют вечные истины, вечная мораль, вечная справедливость и т. д, претендующие на такую же значимость и такую же сферу действия, как истины и приложения математики. И тогда можно быть вполне уверенным, что этот самый друг человечества заявит нам при первом удобном случае, что все прежние фабриканты вечных истин были в большей или меньшей степени ослами и шарлатанами, что все они находились во власти заблуждений, что все они ошибались и что их заблуждения и их ошибки вполне естественны и служат доказательством того, что все истинное и правильное имеется только
у него у него, этого новоявленного пророка, имеется вру- ках в совершенно готовом виде окончательная истина в последней инстанции, вечная мораль, вечная справедливость
Все это уже бывало сотни и тысячи раз, так что приходится только удивляться, как еще встречаются люди достаточно легковерные, чтобы этому верить, когда дело идет не о других, – нет, когда дело идет о них самих. И тем не менее здесь перед нами, по крайней мере, еще один такой пророк,
который, как это обычно делается в подобных случаях, приходит в высоконравственное негодование, когда находятся люди, отрицающие возможность того, чтобы какой-либо отдельный человек был в состоянии преподнести окончательную истину в последней инстанции. Отрицание этого положения, даже одно сомнение в нем, есть признак слабости,
безнадежной путаницы, ничтожества, разъедающего скепсиса оно хуже, чем простой нигилизм, это – дикий хаос, итак далее в столь же изысканно-любезном стиле. Как это водится у всех пророков, здесь нет научно-критического исследования и обсуждения, – здесь г-н Дюринг просто мечет громы и молнии нравственного негодования.
Мы могли бы упомянуть выше еще о науках, исследующих законы человеческого мышления, те. о логике и диалектике. Но и здесь свечными истинами дело обстоит не лучше. Диалектику в собственном смысле слова г-н Дюринг объявляет чистой бессмыслицей, а множество книг, которые были написаны и теперь еще пишутся по логике, служит достаточным доказательством того, что и здесь окончательные истины в последней инстанции рассыпаны гораздо более редко, чем думают иные
Однако нам отнюдь нет надобности приходить в ужас по поводу того, что ступень познания, на которой мы находимся теперь, столь же мало окончательна, как и все предшествующие. Она охватывает уже огромный познавательный материал и требует очень значительной специализации от каждого, кто хочет по-настоящему освоиться с какой-либо областью знаний. Но прилагать мерку подлинной, неизменной,
окончательной истины в последней инстанции к таким знаниям, которые по самой природе вещей либо должны оставаться относительными для длинного ряда поколений и могут лишь постепенно достигать частичного завершения, либо даже (как это имеет место в космогонии, геологии и истории человечества) навсегда останутся неполными и незавершенными уже вследствие недостаточности исторического материала, – прилагать подобную мерку к таким знаниям значит доказывать лишь свое собственное невежество и непонимание, даже если истинной подоплекой всего этого не служит, как в данном случае, претензия наличную непогрешимость. Истина и заблуждение, подобно всем логическим категориям, движущимся в полярных противоположностях,
имеют абсолютное значение только в пределах чрезвычайно ограниченной области мы это уже видели, и г-н Дюринг знал бы это, если бы был сколько-нибудь знаком с начатками диалектики, с первыми посылками ее, трактующими как раз о недостаточности всех полярных противоположностей.
Как только мы станем применять противоположность истины и заблуждения вне границ вышеуказанной узкой области, так эта противоположность сделается относительной и,
следовательно, негодной для точного научного способа выражения. А если мы попытаемся применять эту противоположность вне пределов указанной области как абсолютную,
то мы уже совсем потерпим фиаско оба полюса противоположности превратятся каждый в свою противоположность,
т. е. истина станет заблуждением, заблуждение – истиной.
Возьмем в качестве примера известный закон Бойля, согласно которому объем газа при постоянной температуре обратно пропорционален давлению, под которым находится газ.
Реньо нашел, что этот закон оказывается неверным для известных случаев. Если бы Реньо был философом действительности, то он обязан был бы заявить закон Бойля изменчив, следовательно, он вовсе не подлинная истина, значит он вообще не истина, значит, он – заблуждение. Но тем самым Реньо впал бы в гораздо большую ошибку, чем та, которая содержится в законе Бойля; в куче заблуждения затерялось бы найденное им зерно истины он превратил бы,
следовательно, свой первоначально правильный результат в заблуждение, по сравнению с которым закон Бойля, вместе с присущей ему крупицей заблуждения, оказался бы истиной.
Но Реньо, как человек науки, не позволил себе подобного ребячества он продолжал исследование и нашел, что закон
Бойля вообще верен лишь приблизительно в частности он неприменим к таким газам, которые посредством давления
могут быть приведены в капельножидкое состояние, ипритом он теряет свою силу с того именно момента, когда давление приближается к точке, при которой наступает переход в жидкое состояние. Таким образом, оказалось, что закон Бойля верен только в известных пределах. Но абсолютно ли, окончательно ли верен он в этих пределах Ни один физик не станет утверждать это. Он скажет, что этот закон действителен в известных пределах давления и температуры и для известных газов ион не станет отрицать возможность того, что в результате дальнейших исследований придется в рамках этих узких границ произвести еще новые ограничения или придется вообще изменить формулировку закона 65
С тех пор, как я написал эти строки, мои слова, по-видимому, уже подтвердились. Согласно новейшим исследованиям Менделеева и Богуского (Энгельс излагает здесь содержание заметки, опубликованной в журнале «Nature» от ноября 1876 года. В заметке сообщалось о выступлении Д. И. Менделеева 3 сентября г. на V съезде русских естествоиспытателей и врачей в Варшаве, где
Менделеев изложил результаты своих опытов по проверке закона Бойля – Ма- риотта, осуществленных совместно с Ю. Е. Богуским в 1875–1876 годах.//Это примечание Энгельс написал, очевидно, при работе над корректурой данной главы «Анти-Дюринга», которая была напечатана в газете «Vorwarts» 28 февраля года. Конец примечания, заключенный в круглые скобки, Энгельс добавил в 1885 г. при подготовке второго издания «Анти-Дюринга».), произведенным с помощью более точных аппаратов, было найдено, что все истинные газы обнаруживают изменяющееся отношение между давлением и объемом у водорода коэффициент расширения оказался при всех примененных до сих пор давлениях положительным (объем уменьшался медленнее, чем увеличивалось давление);
у атмосферного воздуха и у других исследованных газов была обнаружена для каждого газа нулевая точка давления, так что при меньшем давлении указанный коэффициент положителен, при большем – отрицателен. Следовательно, закон
Так, следовательно, обстоит дело с окончательными истинами в последней инстанции, например, в физике. Поэтому в действительно научных трудах избегают обыкновенно таких догматически-моралистических выражений, как заблуждение и истина напротив, мы их встречаем на каждом шагу в сочинениях вроде философии действительности, где пустое разглагольствование о томи о сем хочет навязать нам себя в качестве сувереннейшего результата суверенного мышле- ния.
Но, – спросит, быть может, наивный читатель, – где же г-н
Дюринг прямо заявил, что содержание его философии действительности представляет собой окончательную истину ипритом в последней инстанции Где Ну, хотя бы, например,
в дифирамбе в честь своей системы (стр. 13), выдержку из которого мы привели во второй главе. Или, когда он в приведенном выше утверждении говорит моральные истины,
поскольку они познаны до своих последних оснований, претендуют на такую же значимость, как и истины математики.
Затем, разве г-н Дюринг не утверждает, что, исходя из своей действительно критической точки зрения и посредством своего исследования, проникающего до самых корней, он до-
Бойля, до сих пор все еще практически пригодный, нуждается в дополнении целым рядом специальных законов. (Теперь – в 1885 г. – мы знаем также, что вообще не существует никаких истинных газов. Все они были приведены в капельножидкое состояние См. настоящее издание, глава «II. Что обещает г-н Дюринг».
67
См. настоящее издание, «IX. Мораль и право. Вечные истины
шел до этих последних оснований, до основных схем, следовательно, придал моральным истинам характер окончательных истин в последней инстанции Если же г-н Дюринг не требует такого признания ни для себя, ни для своего времени если он хочет только сказать, что когда-нибудь в туманном будущем могут быть установлены окончательные истины в последней инстанции если он, следовательно, хочет сказать, только более путаным образом, приблизительно тоже, что говорят разъедающий скепсис и безнадежная путаница тов таком случае, к чему весь этот шум, что,
сударь, вам угодно?»
68
Если мы не сдвинулись с места уже в вопросе об истине и заблуждении, то еще хуже обстоит дело с добром и злом.
Эта противоположность вращается исключительно в области морали, стало быть, в области, относящейся к истории человечества, а здесь окончательные истины в последней инстанции рассыпаны как раз наиболее редко. Представления о добре и зле так сильно менялись от народа к народу, от века к веку, что часто прямо противоречили одно другому. – Но,
возразит кто-нибудь, добро все-таки не зло и зло недобро если добро и зло валить в одну кучу, то исчезает всякая нравственность, и каждый может делать и поступать так, как ему угодно. – Таково именно мнение г-на Дюринга, если освободить это мнение от оракульского наряда. Но так просто вопрос все-таки не решается. Если бы это было действительно Гёте. «Фауст», часть I, сцена третья (Кабинет Фауста»).

так просто, то ведь не было бы никаких споров о добре и зле, каждый знал бы, что есть добро и что есть зло. А между тем, как обстоит дело теперь Какая мораль проповедуется нам в настоящее время Прежде всего христианско-фе- одальная, унаследованная от прежних религиозных времен;
она, в свою очередь, распадается в основном на католическую и протестантскую, причем здесь опять-таки нет недостатка в дальнейших подразделениях от иезуитско-католи- ческой и ортодоксально-протестантской до либерально-про- светительской морали. Рядом сними фигурирует современ- но-буржуазная мораль, а рядом с последней – пролетарская мораль будущего таким образом, в одних только передовых странах Европы прошедшее, настоящее и будущее выдвинули три большие группы одновременно и параллельно существующих теорий морали. Какая же из них является истинной Ни одна, если прилагать мерку абсолютной окончательности но, конечно, наибольшим количеством элементов, обещающих ей долговечное существование, обладает та мораль, которая в настоящем выступает за его ниспровержение, которая в настоящем представляет интересы будущего,
следовательно – мораль пролетарская.
Но если, как мы видим, каждый из трех классов современного общества, феодальная аристократия, буржуазия и пролетариат, имеет свою особую мораль, то мы можем сделать отсюда лишь тот вывод, что люди, сознательно или бессознательно, черпают свои нравственные воззрения в последнем
счете из практических отношений, на которых основано их классовое положение, те. из экономических отношений, в которых совершаются производство и обмен.
Но ведь в трех вышеуказанных теориях морали есть нечто общее им всем быть может, оно-то и представляет, по крайней мере, частицу раз навсегда установленной морали Указанные теории морали выражают собой три различные ступени одного итого же исторического развития, значит,
имеют общую историческую основу, и уже потому в них не может не быть много общего. Более того. Для одинаковых или приблизительно одинаковых ступеней экономического развития теории морали должны непременно более или менее совпадать. С того момента, как развилась частная собственность на движимое имущество, для всех обществ, в которых существовала эта частная собственность, должна была стать общей моральная заповедь Не кради. Становится ли от этого приведенная заповедь вечной моральной заповедью Отнюдь нет. В обществе, в котором устранены мотивы к краже, где, следовательно, со временем кражу будут совершать разве только душевнобольные, – какому осмеянию подвергся бы там тот проповедник морали, который вздумал бы торжественно провозгласить вечную истину Не кради!
Мы поэтому отвергаем всякую попытку навязать нам какую бы тони было моральную догматику в качестве вечного Библия, Вторая книга Моисея, глава 20, стихи Пятая книга Моисея,
глава 5, стих 19.

окончательного, отныне неизменного нравственного закона,
под тем предлогом, что и мир морали тоже имеет свои непреходящие принципы, стоящие выше истории и национальных различий. Напротив, мы утверждаем, что всякая теория морали являлась до сих пор в конечном счете продуктом данного экономического положения общества. Атак как общество до сих пор двигалось в классовых противоположностях,
то мораль всегда была классовой моралью она или оправдывала господство и интересы господствующего класса, или же,
как только угнетенный класс становился достаточно сильным, выражала его возмущение против этого господства и представляла интересы будущности угнетенных. Не подлежит сомнению, что при этом в морали, как и во всех других отраслях человеческого познания, в общем и целом наблюдается прогресс. Но из рамок классовой морали мы еще не вышли. Мораль, стоящая выше классовых противоположностей и всяких воспоминаний о них, действительно человеческая мораль станет возможной лишь на такой ступени развития общества, когда противоположность классов будет не только преодолена, но и забыта в жизненной практике. А теперь пусть оценят самомнение г-на Дюринга, который, находясь в гуще старого классового общества, претендует, накануне социальной революции, навязать будущему, бесклассовому обществу вечную, независящую от времени и реальных изменений мораль Так обстоит дело даже в том случае,
если предположить, что г-н Дюринг понимает, хотя бы в общих чертах, структуру этого будущего общества, – а это нам пока еще не известно.
В заключение еще одно своеобразное в своей основе»
и тем не менее до корней проникающее открытие:
В вопросе о происхождении зла тот факт, что тип кошки,
со свойственной ей фальшивостью, существует как одно из животных образований, представляет собой для нас явление того же порядка, как наличие подобного же характера в человеке Поэтому зло не есть что-либо таинственное, если не желать подозревать нечто мистическое также в существовании кошки или вообще хищных животных».
Зло – это кошка. У черта, следовательно, не рога и лошадиное копыто, а когти и зеленые глаза. И Гёте совершил непростительную ошибку, когда вывел Мефистофеля в виде черной собаки, а не в виде черной кошки. Зло – это кошка Вот это действительно мораль, годная не только для всех миров, но и для кошки. Мораль и право. Равенство
Мы уже имели не один случай познакомиться с методом г- на Дюринга. Метод его состоит в том, чтобы разлагать каж-
70
Гёте. «Фауст», часть I, сцены вторая и третья (У городских вороти Кабинет Фауста»).
71
Игра слов «fur die Katze» означает для кошки, а также коту под хвост»,
в смысле чего-то совершенно негодного, – труд, затраченный впустую. – Ред
дую группу объектов познания на их якобы простейшие элементы, применять к этим элементам столь же простые, якобы самоочевидные аксиомы и затем оперировать добытыми таким образом результатами. Точно также и вопросы из области общественной жизни следует решать аксиоматически, на отдельных простых основных формах, как если бы дело шло о простых основных формах математики».
И таким образом применение математического метода к истории, морали и праву должно и здесь обеспечить нам математическую достоверность добытых результатов, должно придать этим результатам характер подлинных, неизменных истин.
Это только иная форма старого излюбленного идеологического метода, называемого также априорным, согласно которому свойства какого-либо предмета познаются непутем обнаружения их в самом предмете, а путем логического выведения их из понятия предмета. Сперва из предмета делают себе понятие предмета затем переворачивают все вверх ногами и превращают отражение предмета, его понятие в мерку для самого предмета. Теперь уже не понятие должно сообразоваться с предметом, а предмет должен сообразоваться с понятием. У г-на Дюринга вместо понятия фигурируют простейшие элементы, последние абстракции, до которых он в состоянии дойти, но это нисколько не меняет сущности дела:
эти простейшие элементы, в лучшем случае, обладают чисто логической природой. Следовательно, философия действительности оказывается и здесь чистой идеологией, выведением действительности не из нее самой, а из представления.
Что происходит, когда подобного рода идеолог конструирует мораль и право не из действительных общественных отношений окружающих его людей, а из понятия – или из так называемых простейших элементов – общества Что служит ему материалом для этой постройки Очевидно, вещи двоякого рода во-первых, те скудные остатки реального содержания, которые еще уцелели, быть может, в этих положенных в основу абстракциях, а во-вторых, то содержание, которое наш идеолог привносит из своего собственного сознания. А что же он находит в своем сознании Большей частью моральные и правовые воззрения, представляющие собой более или менее соответствующее выражение в положительном или отрицательном смысле, в смысле поддержки или борьбы – тех общественных и политических отношений, среди которых он живет далее он находит, быть может, представления, заимствованные из соответствующей литературы, и, наконец, возможно еще какие-нибудь личные причуды. Наш идеолог может вертеться и изворачиваться,
как ему угодно историческая реальность, выброшенная им за дверь, возвращается через окно. И воображая, что он создает нравственное и правовое учение для всех миров и всех времен, он на самом деле дает искаженное, – ибо оно оторвано от реальной почвы, – и поставленное вверх ногами отражение, словно в вогнутом зеркале, консервативных или революционных течений своего времени.
Итак, г-н Дюринг разлагает общество на его простейшие элементы и при этом находит, что простейшее общество состоит минимум из двух человек. С этими двумя индивидами г-н Дюринг оперирует затем аксиоматически. И тут непринужденно получается основная аксиома морали:
«Две человеческие воли как таковые совершенно равны
между собой, и ни одна из них не может первоначально предъявить другой никаких положительных требований».
Тем самым охарактеризована основная форма моральной справедливости, равно как и справедливости юридической,
ибо для развития принципиальных понятий права мы нуждаемся лишь в совершенно простом и элементарном отношении двух человек».
Что два человека или две человеческие воли как таковые
совершенно
равны между собой, – это не только не аксиома,
но даже сильное преувеличение. Два человека могут быть,
прежде всего, даже как таковые неравны по полу, и этот простой факт тотчас же приводит нас к тому, что простейшими элементами общества, – если на минуту принять всерьез эти ребяческие представления, – являются не двое мужчина мужчина и женщина, которые основывают семью эту простейшую и первую форму общественной связи в целях производства. Но это никак не подходит гну Дюрингу. Ибо, во- первых, ему нужно сделать обоих основателей общества возможно более равными, а во-вторых, даже г-н Дюринг несу мел бы из первобытной семьи сконструировать моральное и правовое равенство мужчины и женщины. Итак, одно из двух либо социальная молекула г-на Дюринга, путем умножения которой должно строиться все общество, заранее обречена на гибель, ибо двое мужчин никогда не сотворят друг с другом ребенка, либо же мы должны представлять себе их как двух глав семей. В последнем случае вся простая основная схема превращается в свою противоположность вместо равенства людей она доказывает, самое большее, равенство глав семей, атак как женщину при этом игнорируют, то эта схема свидетельствует сверх того и о подчиненном положении женщины.
Мы должны здесь сообщить читателю неприятное известие отныне он на довольно долгое время не избавится от этих двух достославных мужей. В области общественных отношений они играют такую же роль, какую до сих пор играли обитатели других небесных тел, от которых мы, надо надеяться, уже избавились. Как только надо решать какой-ли- бо вопрос политической экономии, политики и т. д, сразу же появляются эти два мужа и моментально решают вопрос
«аксиоматически». Какое это замечательное, творческое, си- стемосозидающее открытие нашего философа действительности Но если воздать должное истине, то мы, к сожалению, должны будем сказать, что неон открыл этих двух мужей. Они – общее достояние всего XVIII века. Они встречаются уже в Рассуждении о неравенстве Руссо (1754 г.)
72
,
где они, между прочим, аксиоматически доказывают как раз противоположное тому, что утверждает г-н Дюринг. Они играют одну из главных ролей у политико-экономов от Адама
Смита до Рикардо; но тут они неравны по крайней мере в том отношении, что каждый из них занимается своим особым делом – чаще всего это охотники рыбаки что они взаимно обмениваются своими продуктами. Кроме того, в течение всего XVIII века они служат главным образом всего лишь поясняющим примером, и оригинальность г-на Дю- ринга состоит только в том, что этот иллюстративный метод он возводит в основной метод всякой общественной науки ив масштаб всех исторических образований. В большей степени облегчить себе строго научное понимание вещей и людей, конечно, уже невозможно.
Но для получения основной аксиомы, – что два человека и их воли совершенно равны между собой и что ни один из них не может приказывать что-либо другому, – для такого дела можно использовать отнюдь нелюбую пару мужчин. Это должны быть два таких человека, которые настолько свободны от всякой действительности, от всех существующих на земле национальных, экономических, политических и религиозных отношений, от всяких половых и личных особенностей, что от них обоих не остается ничего, кроме голого Сочинение Руссо Рассуждение о происхождения и основаниях неравенства между людьми было написано в м, а издано в 1755 г
понятия человек, и тогда они, конечно, совершенно равны. Следовательно, это – два настоящих призрака, вызванных заклинаниями того самого г-на Дюринга, который везде чует и обличает спиритические поползновения. Эти два призрака должны, разумеется, делать все, что от них потребует их заклинатель но именно потому все их фокусы в высшей степени безразличны для остального мира.
Однако проследим аксиоматику г-на Дюринга несколько дальше. Обе воли не могут предъявить друг другу никаких положительных требований. Если же одна из них все же делает это и проводит свое требование силой, то возникает состояние несправедливости, и на этой основной схеме г-н Дю- ринг разъясняет, что такое несправедливость, насилие, рабство коротко говоря, разъясняет всю прошлую, достойную осуждения историю. Между тем уже Руссо в указанном выше сочинении как раз при посредстве двух мужей доказывал столь же аксиоматически нечто совершенно противоположное, а именно что из двух субъектов, A и B, первый не может поработить второго посредством насилия, а может сделать это, только поставив B в такое положение, в котором последний не может обойтись без A, – воззрение, для г-на Дюринга чересчур уж, правда, материалистическое. Рассмотрим поэтому тот же вопрос несколько иначе. Два человека, потерпевших кораблекрушение, попали на необитаемый остров и образуют там общество. Воли их формально совершенно равны, и оба признают это. Но материально между ними существует большое неравенство A – решителен и энергичен – нерешителен, ленив и вял A – смышлен, B – глуп. Много ли времени должно пройти, чтобы, как правило, A навязал свою волю, сначала путем убеждения, затем по установившейся привычке, но всегда в форме добровольного согласия Соблюдается ли здесь форма добровольного согласия или же она грубо попирается ногами – рабство остается рабством. Добровольное вступление в подневольное состояние проходит через все средневековье, а в Германии оно наблюдается еще и после Тридцатилетней войны. Когда в
Пруссии, послевоенных поражений 1806 и 1807 гг., была отменена крепостная зависимость, а вместе с ней и обязанность всемилостивейших господ заботиться о своих подданных в случае нужды, болезни и старости, то крестьяне подавали петиции королю с просьбой оставить их в подневольном состоянии, иначе кто же будет заботиться о них в случае нужды Следовательно, схема двух мужей «применима»
в такой же степени к неравенству и рабству, как к равенству и взаимопомощи, атак как мы вынуждены, под страхом вымирания общества, признать их главами семей, тов схеме предусмотрено уже и наследственное рабство.
Оставим, однако, на время все эти соображения в стороне.
Допустим, что аксиоматика г-на Дюринга нас убедила и что Тридцатилетняя война 1618–1648 гг. – общеевропейская война, вызванная борьбой между протестантами и католиками. Германия сделалась главной ареной этой борьбы, объектом военного грабежа и захватнических притязаний участников войны
мы в совершенном восторге от идеи полной равноправности обеих воль, общечеловеческой суверенности, суверенности индивида, – от всех этих поистине великолепных словесных колоссов, по сравнению с которыми даже штирне- ровский Единственный сего собственностью представляется жалким кропателем, хотя ион внес свою скромную лепту в это дело. Итак, мы все теперь совершенно равны и независимы. Всели Нет, все-таки не все.
Существуют случаи допустимой зависимости, но они объясняются такими причинами, которых следует искать не в деятельности обеих воль как таковых, а в некоторой третьей области, например, – когда дело идет о детях, – в недостаточности их самоопределения».
В самом деле Причин зависимости надо искать не в деятельности обеих воль как таковых Конечно, не в ней, ибо одной воле как размешают проявлять свою деятельность. Но надо искать этих причин в некоторой третьей области А что это за третья область Это – конкретная определенность одной, угнетенной воли как недостаточной Наш философ действительности так далеко ушел от действительности, что по сравнению с абстрактными бессодержательным термином
«воля» действительное содержание, характерная определенность этой воли является для него уже третьей областью Имеется ввиду книга ММ. Штирнер. Единственный и его собственность. Лейпциг, 1845). Это произведение было подвергнуто Марксом и Энгельсом уничтожающей критике в Немецкой идеологии
Как бы тони было, мы должны констатировать, что равноправие допускает исключение. Равноправие теряет свою силу для такой воли, которая страдает недостаточностью самоопределения. Отступление № 1.
Далее.
«Там, где водном лице соединены зверь и человек, можно поставить от имени второго, вполне человеческого лица вопрос, должен ли его образ действий быть таким же, как если бы друг другу противостояли, так сказать, только человеческие личности Поэтому наше предположение о двух морально-неравных лицах, из которых одно причастно в ка- ком-либо смысле к собственно-звериному характеру, является типической основной формой для всех тех отношений,
которые могут, согласно этому различию, встречаться внутри человеческих групп и между такими группами».
Пусть теперь читатель сам прочтет следующее за этими беспомощными увертками жалкое пасквильное рассуждение, где г-н Дюринг вертится и изворачивается, словно иезуитский поп, чтобы казуистически установить, как далеко может пойти человечный человек против человека-зверя, как далеко может он применять по отношению к последнему недоверие, военную хитрость, суровые и даже террористические средства, а также обман, – нисколько не поступаясь при этом неизменной моралью.
Итак, равенство прекращается и тогда, когда два человека
«морально неравны. Нов таком случае не стоило и вызывать на сцену двух совершенно равных мужей, ибо нет двух лиц, которые были бы совершенно равны в моральном отношении Однако, говорят нам, неравенство состоит в том,
что одна личность человечна, а другая носит в себе нечто от зверя. Но ведь уже самый факт происхождения человека из животного царства обусловливает собой то, что человек никогда не освободится полностью от свойств, присущих животному, и, следовательно, речь может идти только о том, имеются ли эти свойства в большей или меньшей степени, речь может идти только о различной степени животности или человечности. Деление человечества на две резко обособленные группы, на человечных людей и людей-зве- рей, на добрых и злых, на овец и козлищ, – такое деление признается, кроме философии действительности, еще только христианством, которое вполне последовательно имеет и своего небесного верховного судью, совершающего это разделение. Но кто же будет верховным судьей в философии действительности Надо полагать, что вопрос этот будет разрешен так, как он решается на практике в христианстве, где благочестивые овечки сами берут на себя – и не без успеха роль верховного судьи над своими мирскими ближними –
«козлищами». Секта философов действительности, если она когда-нибудь возникнет, наверно не уступит в этом отношении тишайшим святошам. Это обстоятельство, впрочем, для нас безразлично нас интересует лишь признание, что вследствие морального неравенства между людьми их равенство
опять-таки сводится на нет. Отступление № Пойдем еще дальше.
«Если один поступает сообразно с истиной и наукой, а другой сообразно с каким-либо суеверием или предрассудком, то как правило, должны возникнуть взаимные трения При известной степени неспособности, грубости или злых наклонностей характера всегда должно последовать столкновение Насилие является крайним средством не только по отношению к детям и сумасшедшим. Характер целых естественных групп людей и целых культурных классов может сделать неизбежной необходимостью подчинить их враждебную, вследствие своей извращенности, волю с целью ввести ее в рамки общежития. Чужая воля признается равноправной ив этом случае, но вследствие извращенного характера ее вредной и враждебной деятельности она вызывает необходимость выравнивания и если она при этом подвергается насилию, то пожинает лишь отраженное действие своей собственной несправедливости».
Следовательно, не только морального, но и умственного неравенства достаточно для того, чтобы устранить полное равенство двух воль и утвердить такую мораль, согласно которой можно оправдать все позорные деяния цивилизованных государств-грабителей по отношению к отсталым народам, вплоть до зверств русских в Туркестане. Когда генерал Речь идет о событиях, имевших место в период завоевания царской Россией
Средней Азии. Вовремя хивинского похода 1873 г. по приказу генерала Кауфма-

Кауфман летом 1873 г. напал на татарское племя иомудов,
сжег их шатры и велел изрубить их жени детей, согласно доброму кавказскому обычаю, как было сказано в приказе,
то он тоже утверждал, что подчинение враждебной, вследствие своей извращенности, воли иомудов, с целью ввести ее в рамки общежития, стало неизбежной необходимостью и что примененные им средства наиболее целесообразны;
а кто хочет какой-нибудь цели, тот должен хотеть и средств к ее достижению. Но только он не был настолько жесток, чтобы вдобавок еще глумиться над иомудами и говорить, что,
истребляя их в целях выравнивания, он этим как раз при- знаёт их волю равноправной. И опять-таки в этом конфликте люди избранные, поступающие якобы сообразно с истиной и наукой, – следовательно, в конечном счете философы действительности призваны решать, что такое суеверие, предрассудок, грубость, злые наклонности характера, а также решать, когда именно необходимы насилие и подчинение в целях выравнивания. Равенство, таким образом, превратилось теперь в выравнивание путем насилия, и первая воля при- знаёт равноправность второй путем ее подчинения. Отступ-
на отряд русских войск под командованием генерала Головачева в июле – августе совершил карательную экспедицию против туркменского племени иомудов; экспедиция отличалась крайней жестокостью. Основным источником, из которого
Энгельс заимствовал данные об этих событиях, явилась, очевидно, книга американского дипломата в России Юджина Скилера Туркестан. Заметки о путешествии в Русский Туркестан, Коканд, Бухару и Кульджу» (Е. Schuyler. «Turkistan.
Notes of a Journey in Russian Turkistan, Khokand, Bukhara, and Kuldja». In two volumes. Vol. II, London, 1876, p. 356–359).

ление № 3,
переходящее здесь уже в позорное бегство.
Мимоходом заметим фраза о том, что чужая воля при- знаётся равноправной именно в процессе выравнивания путем насилия, представляет собой только искажение теории
Гегеля, согласно которой наказание есть право преступника:
«В том, что наказание рассматривается как заключающее в себе собственное право преступника, содержится уважение к преступнику как к разумному существу (Философия права, § 100, Примечание).
Здесь мы можем остановиться. Было бы излишним следовать еще далее за гном Дюрингом, наблюдая, как он сам разрушает по частям столь аксиоматически установленное им равенство, общечеловеческую суверенность и т. д как он,
ухитрившись построить общество с помощью двух мужей,
вынужден, однако, для конструирования государства привлечь еще третьего, ибо, – вкратце излагая дело, – без этого третьего не могут состояться никакие постановления большинства, а без таких постановлений – следовательно, также без господства большинства над меньшинством – не может существовать ни одно государство как он затем постепенно сворачивает в более спокойный фарватер конструирования своего социалитарного государства будущего, где мы еще будем иметь честь навестить его водно прекрасное утро. Мы в достаточной мере могли убедиться, что полное равенство двух воль существует лишь до тех пор, пока обе эти воли
ничего не желают но как только они перестают быть абстрактными человеческими волями и превращаются в действительные индивидуальные воли, в воли двух действительных людей, – равенство тотчас же прекращается. Мы видели, что детский возраст, безумие, так называемые зверские черты характера, мнимые суеверия, приписываемые предрассудки, предполагаемая неспособность у одной стороны и воображаемая человечность, понимание истины и науки у другой, – одним словом, всякое различие в качестве обеих воль и сопровождающих их интеллектов оправдывает неравенство между людьми, которое может доходить до подчинения. Чего женам тут требовать еще, раз г-н Дюринг разрушил свое собственное здание равенства столь коренным образом и до самого основания?
Но если мы и покончили с плоской и несуразной дюрин- говской трактовкой представления о равенстве, то это еще не значит, что мы покончили с самим этим представлением,
которое играло, в особенности благодаря Руссо, определенную теоретическую роль, а вовремя великой революции и после нее – практически-политическую роль и которое еще и теперь играет значительную агитационную роль в социалистическом движении почти всех стран. Выяснение научного содержания этого представления определит также и его ценность для пролетарской агитации.
Представление о том, что все люди как люди имеют между собой нечто общее и что они, насколько простирается это общее, также равны, само собой разумеется, очень старо
Но от этого представления совершенно отлично современное требование равенства. Это требование состоит, скорее,
в том, что из того общего свойства людей, что они люди, из равенства людей как людей, оно выводит право на равное политическое и – соответственно – социальное значение всех людей или, по крайней мере, всех граждан данного государства или всех членов данного общества. Должны были пройти и действительно прошли целые тысячелетия, прежде чем из первоначального представления об относительном равенстве был сделан вывод о равноправии в государстве и обществе и этот вывод даже стал казаться чем-то естественным,
само собой разумеющимся. В древнейших первобытных общинах речь могла идти в лучшем случае о равноправии членов общины женщины, рабы, чужестранцы, само собой разумеется, не входили вкруг этих равноправных людей. У
греков и римлян неравенства между людьми играли гораздо большую роль, чем равенство их в каком бы тони было отношении. Древним показалась бы безумной мысль о том, что греки и варвары, свободные и рабы, граждане государства и те, кто только пользуется его покровительством, римские граждане и римские подданные (употребляя последнее слово в широком смысле, – что все они могут претендовать на равное политическое значение. Под властью Римской империи все эти различия постепенно исчезли, за исключением различия между свободными и рабами таким образом возникло, по крайней мере для свободных, то равенство частных лиц, на почве которого развилось римское право, совершеннейшая, какую мы только знаем, форма права, имеющего своей основой частную собственность. Но пока существовала противоположность между свободными и рабами,
до тех пор не могло быть и речи о правовых выводах, вытекающих из общечеловеческого равенства это мы еще недавно видели в рабовладельческих штатах североамериканского союза.
Христианство знало только одно равенство для всех людей, а именно – равенство первородного греха, что вполне соответствовало его характеру религии рабов и угнетенных.
Наряду с этим оно, в лучшем случае, признавало еще равенство избранных, которое подчеркивалось, однако, только в самый начальный период христианства. Следы общности имущества, которые также встречаются на первоначальной стадии новой религии, объясняются скорее сплоченностью людей, подвергавшихся гонениям, чем действительными представлениями о равенстве. Очень скоро установление противоположности между священником и мирянином положило конец и этому зачатку христианского равенства. Наводнение Западной Европы германцами устранило на столетия все представления о равенстве, создав постепенно социальную и политическую иерархию столь сложного типа,
какого до тех пор еще не существовало. Но одновременно оно вовлекло в историческое движение Западную и Центральную Европу и создало впервые компактную культурную область, где впервые возникла система преимущественно национальных государств, которые друг на друга влияли и держали друг друга в страхе. Таким путем была подготовлена почва, на которой только и стало возможным в позднейшее время говорить о человеческом равенстве, оправах человека.
Кроме того, в недрах феодального средневековья сложился тот класс, который призван был сделаться в своем дальнейшем развитии носителем современного требования равенства, а именно – буржуазия. Буржуазия, бывшая первоначально сама феодальным сословием, довела преимущественно ремесленную промышленность и обмен продуктов внутри феодального общества до сравнительно высокой ступени развития, когда в конце XV века великие открытия морских путей развернули передней новое, более широкое поприще. Внеевропейская торговля, которая до тех пор велась только между Италией и Левантом, распространилась теперь на Америку и Индию и скоро превысила по своему значению как обмен отдельных европейских стран между собой, таки внутренний обмен каждой отдельной страны. Американское золото и серебро наводнили Европу и как разлагающий элемент проникли вовсе щели, трещины и поры феодального общества. Ремесленное производство перестало удовлетворять растущий спрос в ведущих отраслях промышленности наиболее передовых стран оно было заменено мануфактурой
Однако вслед за этим громадным переворотом в экономических условиях жизни общества далеко не сразу наступило соответствующее изменение его политической структуры. Государственный строй оставался феодальным, тогда как общество становилось все более и более буржуазным.
Торговля в крупном масштабе, следовательно в особенности международная, а тем более – мировая торговля, требует свободных, не стесненных в своих движениях товаровла- дельцев, которые как таковые равноправны и ведут между собой обмен на основе одинакового для них всех права, одинакового по крайней мере в каждом данном месте. Переход от ремесла к мануфактуре имеет своей предпосылкой существование известного числа свободных рабочих, – свободных, с одной стороны, от цеховых пут, ас другой – от средств, необходимых для самостоятельного использования своей рабочей силы, – людей, которые могут договариваться с фабрикантом о найме их рабочей силы и, следовательно, противостоят ему как равноправная договаривающаяся сторона. И, наконец, равенство и равнозначность всех видов человеческого труда, поскольку они являются человеческим
трудом вообще, нашло свое бессознательное, но наиболее яркое выражение в законе стоимости современной буржуазной политической экономии, – законе, согласно которому стоимость какого-либо товара измеряется содержащимся в Энгельс цитирует здесь I том Капитала
нем общественно необходимым трудом. – Однако там, где экономические отношения требовали свободы и равноправия, политический строй противопоставлял им на каждом шагу цеховые путы и особые привилегии. Местные привилегии, дифференциальные пошлины и всякого рода исключительные законы стесняли не только торговлю чужестранцев или жителей колоний, но довольно часто также и торговлю целых категорий собственных подданных государства цеховые привилегии всюду и всегда стояли поперек дороги развитию мануфактуры. Нигде путь не был свободен, нигде не было равенства шансов для буржуазных конкурентов, а между тем это равенство являлось первыми все более настоятельным требованием.
Как только экономический прогресс общества поставил в порядок дня требование освобождения от феодальных оков и установления правового равенства путем устранения феодальных неравенств, – это требование по необходимости должно было скоро принять более широкие размеры. Хотя оно было выдвинуто в интересах промышленности и торговли, но того же равноправия приходилось требовать и для громадной массы крестьян. Крестьяне, находясь на всех ступенях порабощения, вплоть до полного крепостного состояния, принуждены были большую часть своего рабочего времени отдавать безвозмездно всемилостивому феодальному Это объяснение современных представлений о равенстве из экономических условий буржуазного общества было развито впервые Марксом в Капитале
сеньору и сверх того уплачивать еще бесчисленные оброки в пользу него и государства. С другой стороны, неизбежно должно было возникнуть требование, чтобы были уничтожены и феодальные преимущества, чтобы были отменены свобода дворянства от податей и политические привилегии отдельных сословий. Атак как дело происходило уже не в мировой империи, какой была Римская империя, а в системе независимых государств, которые вступали в сношения друг с другом как равные, находясь приблизительно на одинаковой ступени буржуазного развития, то естественно, что требование равенства приняло всеобщий, выходящий за пределы отдельного государства характер, что свобода и равенство были провозглашены правами человека При этом для специфически буржуазного характера этих прав человека весьма показательно то обстоятельство, что американская конституция, которая первая выступила с признанием прав человека, в тоже самое время санкционирует существующее в
Америке рабство цветных рас классовые привилегии были заклеймены, расовые привилегии – освящены.
Известно, однако, что с того момента, когда буржуазия вылупляется из феодального бюргерства, превращаясь из средневекового сословия в современный класс, ее всегда и неизбежно сопровождает, как тень, пролетариат. Точно также буржуазные требования равенства сопровождаются пролетарскими требованиями равенства. С того момента, как выдвигается буржуазное требование уничтожения классовых привилегий рядом с ним выступает и пролетарское требование уничтожения самих классов сначала – в религиозной форме, примыкая к первоначальному христианству, а потом – на основе самих буржуазных теорий равенства. Пролетарии ловят буржуазию на слове равенство должно быть не только мнимым, оно должно осуществляться не только в сфере государства, но и быть действительным, оно должно проводиться ив общественной, экономической сфере. Ив особенности с тех пор, как французская буржуазия, начиная с великой революции, выдвинула на первый план гражданское равенство, – французский пролетариат немедленно вслед за этим ответил ей требованием социального, экономического равенства, и требование это стало боевым кличем, характерным как раз для французских рабочих.
Требование равенства в устах пролетариата имеет, таким образом, двоякое значение. Либо оно является – и это бывает особенно в самые начальные моменты, например в Крестьянской войне, – стихийной реакцией против вопиющих социальных неравенств, против контраста между богатыми и бедными, между господами и крепостными, обжорами иго- лодающими; в этой своей форме оно является просто выражением революционного инстинкта ив этом, только в этом,
находит свое оправдание. Либо же пролетарское требование равенства возникает как реакция против буржуазного требования равенства, из которого оно выводит более или менее правильные, идущие дальше требования оно служит тогда агитационным средством, чтобы поднять рабочих против капиталистов при помощи аргументов самих капиталистов,
и в таком случае судьба этого требования неразрывно связана с судьбой самого буржуазного равенства. В обоих случаях действительное содержание пролетарского требования равенства сводится к требованию уничтожения классов Всякое требование равенства, идущее дальше этого, неизбежно приводит к нелепости. Мы уже привели примеры подобных нелепостей, и нам придется еще указать немалое число их,
когда мы дойдем до фантазий г-на Дюринга относительно будущего.
Таким образом, представление о равенстве, как в буржуазной, таки в пролетарской своей форме, само есть продукт исторического развития для создания этого представления необходимы были определенные исторические условия, предполагающие, в свою очередь, долгую предшествующую историю. Такое представление о равенстве есть, следовательно, все, что угодно, только не вечная истина. И если в настоящее время оно – в томили другом смысле – является для широкой публики чем-то само собой разумеющимся,
или, по выражению Маркса, уже приобрело прочность народного предрассудка, то это – не результат аксиоматиче-
78
К. Marx. «Das Kapital». Bd. I, 2. AufL, Hamburg, 1872, S. 36 (К. Маркс. Капитал. Т. I, 2 изд, Гамбург, 1872, стр. 36). В «Анти-Дюринге» Энгельс цитирует том Капитала по второму немецкому изданию. Только в X главе второго отдела Энгельс при переработке этой главы для третьего издания «Анти-Дюринга»
использовал третье немецкое издание I тома Капитала
ской истинности этого представления, а результат того, что идеи XVIII века получили всеобщее распространение и продолжают сохранять свое значение и для нашего времени. Таким образом, если г-н Дюринг без дальних околичностей может позволить своим пресловутым двум мужам хозяйничать на почве равенства, то это происходит оттого, что народному предрассудку это кажется совершенно естественным. Ив самом деле, г-н Дюринг называет свою философию естественной так как она исходит из таких только представлений, которые ему кажутся совершенно естественными. Но почему они кажутся ему естественными, – этого вопроса он,
конечно, и не ставит. Мораль и право.

1 ... 5 6 7 8 9 10 11 12 ... 42

Смотрите также файлы

Биохимия нервной ткани.pptx

Котел паровой мзк7АГ.docx

Группа Дипломная работа Автоматизированная система управления процессом конвертирования в цветной металлургии Пояснительная записка Зав кафедрой.doc

Вакансии в муниципальных образовательных организациях города Ульяновска.doc

Данной работы была выбрана не случайно, так как она актуальна в современной спортивной жизни подростков.docx

Файл: Фридрих Энгельс АнтиДюринг. Диалектика природы (сборник).pdf

Смотрите также файлы

Информация

Списки файлов

Дополнительно