Файл: Фридрих Энгельс АнтиДюринг. Диалектика природы (сборник).pdf
ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 02.12.2023
Просмотров: 153
Скачиваний: 5
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
Свобода и необходимость
«Для политической и юридической области в основу высказанных в этом Курсе принципов были положены углуб-
леннейшие специальные занятия Поэтому необходимо исходить из того, что здесь дело идет о последовательном изложении результатов достигнутых в области юриспруденции и государствоведения. Моей первоначальной специальностью была как раз юриспруденция, и я посвятил ей не только обычные три года теоретической университетской подготовки в течение трех последующих лет судебной практики я продолжал изучение этого предмета, причем
XIII. Диалектика. Отрицание отрицания
«Этот исторический очерк (генезис так называемого первоначального накопления капитала в Англии) представляет собой еще сравнительно лучшее место в книге Маркса и был бы еще лучше, если бы не опирался, помимо научных, еще и на диалектические костыли. Гегелевское отрицание отрицания играет здесь – за неимением лучших и более ясных доводов – роль повивальной бабки, благодаря услугам которой будущее высвобождается из недр прошедшего. Уничтожение индивидуальной собственности, совершившееся указанным образом с XVI века, представляет собой первое отрицание. За ним последует второе, которое характеризуется как отрицание отрицания и, следовательно, как
Политическая экономия. Предмет и метод
Политическая экономия, в самом широком смысле, есть наука о законах, управляющих производством и обменом материальных жизненных благ в человеческом обществе.
Производство и обмен представляют собой две различные функции. Производство может совершаться без обмена, обмен же – именно потому, что он, как само собой разумеется, есть обмен продуктов, – не может существовать без производства. Каждая из этих двух общественных функций находится под влиянием в значительной мере особых внешних воздействий и поэтому имеет также в значительной мере свои собственные, особые законы. Нос другой стороны,
эти функции в каждый данный момент обусловливают друг друга ив такой степени друг на друга воздействуют, что их можно было бы назвать абсциссой и ординатой экономической кривой.
Условия, при которых люди производят продукты и обмениваются ими, изменяются от страны к стране, а в каждой стране, в свою очередь, – от поколения к поколению. Политическая экономия не может быть поэтому одной и той
бесправия
в истории»…
И в заключение все распределение превращается в некое
«экономическое право распределения».
Теперь, наконец, г-н Дюринг вновь обрел твердую почву под ногами. Рука об руку со своими двумя мужами он может бросить вызов своему веку. Но за этим тройным созвездием стоит еще некто неназванный.
«Капитал не изобрел прибавочного труда. Всюду, где часть общества обладает монополией на средства производства, работник, свободный или несвободный, должен присоединять к рабочему времени, необходимому для содержания его самого, излишнее рабочее время, чтобы произвести жизненные средства для собственника средств производства, будет ли этим собственником афинский kalos kagathos
100
, этрусский теократ, civis romanus» (римский гражданин, норманнский барон, американский рабовладелец, валашский боярин, современный лендлорд или капиталист (Маркс, Капитал, том I, издание второе, стр. После того как г-н Дюринг узнал таким путем, какова основная форма эксплуатации, общая всем существовавшим Аристократ. – Ред
изнутри.
Такова первая мораль нашей истории современной пехоты. Вторая мораль, снова возвращающая нас к гну Дюрин- гу, состоит в том, что вся организация армий и применяемый ими способ ведения боя, а вместе с этим победы и поражения, оказываются зависящими от материальных, те. экономических, условий от человеческого материала и от оружия, следовательно – от качества и количества населения и от техники. Только такой охотничий народ, как американцы,
мог вновь изобрести рассыпной стрелковый строй, а охотниками они были по чисто экономическим причинам, точно
«Для политической и юридической области в основу высказанных в этом Курсе принципов были положены углуб-
леннейшие специальные занятия Поэтому необходимо исходить из того, что здесь дело идет о последовательном изложении результатов достигнутых в области юриспруденции и государствоведения. Моей первоначальной специальностью была как раз юриспруденция, и я посвятил ей не только обычные три года теоретической университетской подготовки в течение трех последующих лет судебной практики я продолжал изучение этого предмета, причем
мои занятия были направлены, главным образом, на углубление его научного содержания Точно также моя критика частноправовых отношений и соответствующих юридических несуразностей не могла бы, конечно выступить с такой
же уверенностью не будь у нее сознания, что ей известны
все слабые стороны этой специальности также хорошо, как и ее сильные стороны».
Человек, имеющий основание так говорить о самом себе,
должен заранее внушать к себе доверие, особенно в сравнении с гном Марксом, изучавшим когда-то, по его собственному признанию, небрежно юридические науки».
Поэтому нас не может не удивить, что выступающая с такой уверенностью критика частноправовых отношений ограничивается повествованием о том, что юриспруденция недалеко ушла в отношении научности, что положительное гражданское право есть бесправие, так как санкционирует насильственную собственность, и что естественной основой уголовного права является месть, – утверждение, в котором новым является разве только мистическое облачение в естественную основу. Достижения государствоведе- ния ограничиваются повествованием о взаимоотношениях известных уже нам трех мужей, из которых один до сих пор всегда совершал насилие над остальными, причем г-н Дю- ринг пресерьезно обсуждает вопрос о том, кто ввел впервые насилие и порабощение, – второе или третье из этих лиц.
Проследим, однако, несколько далее углубленнейшие специальные занятия и научность нашего самоуверенного юриста, углубленную трехлетней судебной практикой. О Ласса- ле г-н Дюринг рассказывает нам, что он был привлечен к судебной ответственности за побуждение к покушению на похищение шкатулки, но осуждение не состоялось, ибо было применено еще возможное в то время так называемое
оправдание за недоказанностью обвинения это полуоправ- дание».
Процесс Лассаля, о котором здесь идет речь, разбирался летом 1848 г. перед судом присяжных в Кёльне
79
, где, как почти во всей Рейнской провинции, действовало французское уголовное право. Только для политических проступков и преступлений там, в виде исключения, введено было прусское право, но уже в апреле 1848 г. это исключительное постановление было опять отменено Кампгаузеном. Французское право вовсе не знает расплывчатой категории прусского права – побуждение к преступлению, а тем более побуждение к покушению на преступление. Оно знает только подстрекательство к преступлению, причем для наказуемости подстрекательства требуется, чтобы оно было произведено путем подарков, обещаний, угроз, злоупотребления своим положением или силой, путем коварных подговоров
79
Лассаль был арестован в феврале 1848 г. по обвинению в подстрекательстве к краже шкатулки с документами для использования их в бракоразводном процессе графини Гацфельдт, который Лассаль вел в качестве адвоката с 1846 по год. Процесс Лассаля состоялся 5—11 августа 1848 года. Судом присяжных
Лассаль был оправдан
же уверенностью не будь у нее сознания, что ей известны
все слабые стороны этой специальности также хорошо, как и ее сильные стороны».
Человек, имеющий основание так говорить о самом себе,
должен заранее внушать к себе доверие, особенно в сравнении с гном Марксом, изучавшим когда-то, по его собственному признанию, небрежно юридические науки».
Поэтому нас не может не удивить, что выступающая с такой уверенностью критика частноправовых отношений ограничивается повествованием о том, что юриспруденция недалеко ушла в отношении научности, что положительное гражданское право есть бесправие, так как санкционирует насильственную собственность, и что естественной основой уголовного права является месть, – утверждение, в котором новым является разве только мистическое облачение в естественную основу. Достижения государствоведе- ния ограничиваются повествованием о взаимоотношениях известных уже нам трех мужей, из которых один до сих пор всегда совершал насилие над остальными, причем г-н Дю- ринг пресерьезно обсуждает вопрос о том, кто ввел впервые насилие и порабощение, – второе или третье из этих лиц.
Проследим, однако, несколько далее углубленнейшие специальные занятия и научность нашего самоуверенного юриста, углубленную трехлетней судебной практикой. О Ласса- ле г-н Дюринг рассказывает нам, что он был привлечен к судебной ответственности за побуждение к покушению на похищение шкатулки, но осуждение не состоялось, ибо было применено еще возможное в то время так называемое
оправдание за недоказанностью обвинения это полуоправ- дание».
Процесс Лассаля, о котором здесь идет речь, разбирался летом 1848 г. перед судом присяжных в Кёльне
79
, где, как почти во всей Рейнской провинции, действовало французское уголовное право. Только для политических проступков и преступлений там, в виде исключения, введено было прусское право, но уже в апреле 1848 г. это исключительное постановление было опять отменено Кампгаузеном. Французское право вовсе не знает расплывчатой категории прусского права – побуждение к преступлению, а тем более побуждение к покушению на преступление. Оно знает только подстрекательство к преступлению, причем для наказуемости подстрекательства требуется, чтобы оно было произведено путем подарков, обещаний, угроз, злоупотребления своим положением или силой, путем коварных подговоров
79
Лассаль был арестован в феврале 1848 г. по обвинению в подстрекательстве к краже шкатулки с документами для использования их в бракоразводном процессе графини Гацфельдт, который Лассаль вел в качестве адвоката с 1846 по год. Процесс Лассаля состоялся 5—11 августа 1848 года. Судом присяжных
Лассаль был оправдан
или наказуемых проделок (Code penal, ст. 60)
80
. Прокуратура, углубившись в прусское право, проглядела, подобно гну Дюрингу, существенное различие между строго определенным французским законом и расплывчатой неопределенностью прусского права, возбудила против Лассаля тенденциозный процесс и блистательно провалилась. Утверждать же, будто французский уголовный процесс знает категорию прусского права – оправдание за недоказанностью обвинения, это полуоправдание, – на это может отважиться лишь совершенный невежда в области современного французского права последнее признаёт в уголовном процессе только осуждение или оправдание – и ничего среднего между ними.
Таким образом, мы должны сказать, что г-н Дюринг, конечно, не мог бы с такой уверенностью применить к Лассалю свою историографию в высоком стиле, если бы когда-ли- бо держал в руках Code Napoleon
81
. Мы должны, следова-
80
Code penal – французский Уголовный кодекс, принятый в 1810 и введенный с 1811 г. во Франции ив завоеванных французами областях Западной и Юго-За- падной Германии наряду с Гражданским кодексом действовал в Рейнской провинции и после присоединения ее к Пруссии в 1815 году. Прусское правительство посредством целого ряда мероприятий стремилось внедрить в этой провинции прусское право. Эти мероприятия, вызвавшие решительную оппозицию в
Рейнской провинции, были отменены после мартовской революции указами от апреля 1848 года Code Napoleon (Кодекс Наполеона) – французский Гражданский кодекс civil), принятый в 1804 году. Энгельс назвал его классическим сводом законов буржуазного общества.//В данном месте «Анти-Дюринга» Энгельс говорит о Кодексе Наполеона в широком смысле, имея ввиду совокупность пяти кодексов, принятых при Наполеоне в 1804–1810 годах гражданский, гражданский
Iguorantia non est argumentum, невежество не есть аргумент
82
После всего этого мы не можем прийти к иному выводу,
кроме того, что углубленнейшие специальные занятия г-на
Дюринга состояли лишь в том, что три года он углублялся теоретически в Corpus juris
83
, а последующие три года углублялся практически в благородное прусское право. Конечно,
такая ученость уже сама по себе представляет заслугу и была бы достаточной для какого-нибудь весьма почтенного старо- прусского уездного судьи или адвоката. Но когда берешься сочинять философию права для всех миров и для всех времен, то следовало бы хоть кое-что знать также и о правовых отношениях таких наций, как французы, англичане и американцы наций, игравших в истории совсем иную роль, чем тот уголок Германии, где процветает прусское право. Однако пойдем дальше.
«Пестрая смесь местных, провинциальных и общеземель- ных прав, которые самым произвольным образом перекрещиваются в самых разнообразных направлениях, то как О том, что невежество не есть аргумент, Спиноза говорит в Этике (часть первая, прибавление, выступая против представителей поповско-телеологиче- ского взгляда на природу, которые выставляли волю бога как причину причин всех явлений и у которых единственным средством аргументации оставалась апелляция к незнанию иных причин Corpus juris civilis (Корпус юрис цивилис) – свод гражданского права, регулировавший имущественные отношения римского рабовладельческого общества;
составлен в VI в. при императоре Юстиниане. Энгельс охарактеризовал его как
«первое всемирное право общества товаропроизводителей (см. настоящее издание, т. 21, стр. 311).
80
. Прокуратура, углубившись в прусское право, проглядела, подобно гну Дюрингу, существенное различие между строго определенным французским законом и расплывчатой неопределенностью прусского права, возбудила против Лассаля тенденциозный процесс и блистательно провалилась. Утверждать же, будто французский уголовный процесс знает категорию прусского права – оправдание за недоказанностью обвинения, это полуоправдание, – на это может отважиться лишь совершенный невежда в области современного французского права последнее признаёт в уголовном процессе только осуждение или оправдание – и ничего среднего между ними.
Таким образом, мы должны сказать, что г-н Дюринг, конечно, не мог бы с такой уверенностью применить к Лассалю свою историографию в высоком стиле, если бы когда-ли- бо держал в руках Code Napoleon
81
. Мы должны, следова-
80
Code penal – французский Уголовный кодекс, принятый в 1810 и введенный с 1811 г. во Франции ив завоеванных французами областях Западной и Юго-За- падной Германии наряду с Гражданским кодексом действовал в Рейнской провинции и после присоединения ее к Пруссии в 1815 году. Прусское правительство посредством целого ряда мероприятий стремилось внедрить в этой провинции прусское право. Эти мероприятия, вызвавшие решительную оппозицию в
Рейнской провинции, были отменены после мартовской революции указами от апреля 1848 года Code Napoleon (Кодекс Наполеона) – французский Гражданский кодекс civil), принятый в 1804 году. Энгельс назвал его классическим сводом законов буржуазного общества.//В данном месте «Анти-Дюринга» Энгельс говорит о Кодексе Наполеона в широком смысле, имея ввиду совокупность пяти кодексов, принятых при Наполеоне в 1804–1810 годах гражданский, гражданский
тельно, констатировать, что гну Дюрингу совершенно неизвестен единственный современный буржуазный кодекс, имеющий своей основой социальные завоевания великой французской революции, которые этот кодекс переводит на юридический язык, – те. совершенно неизвестно современное французское право.
В другом месте, где г-н Дюринг критикует введенный на всем континенте, по французскому образцу, суд присяжных,
принимающий решение большинством голосов, мы находим следующее поучение:
«Да, можно будет даже освоиться с такой, – не лишенной, впрочем, некоторых исторических примеров, – мыслью,
что в совершенном обществе осуждение, при наличии возражающих голосов будет немыслимым институтом Однако этот серьезный и глубоко идейный образ мысли, как уже отмечено выше, должен казаться для традиционных форм неподходящим потому, что он для них слишком хорош».
Г-ну Дюрингу опять-таки неизвестно, что единогласие присяжных, – не только в приговорах по уголовным делам,
но и при решениях в гражданских процессах, – безусловно необходимо по английскому общему праву, те. потому неписаному обычному праву, которое действует в Англии с. незапамятных времен, следовательно, по меньшей мере с века. Таким образом, тот серьезный и глубоко идейный образ мысли, который, по мнению г-на Дюринга, слишком
процессуальный, торговый, уголовный и уголовно-процессуальный.
В другом месте, где г-н Дюринг критикует введенный на всем континенте, по французскому образцу, суд присяжных,
принимающий решение большинством голосов, мы находим следующее поучение:
«Да, можно будет даже освоиться с такой, – не лишенной, впрочем, некоторых исторических примеров, – мыслью,
что в совершенном обществе осуждение, при наличии возражающих голосов будет немыслимым институтом Однако этот серьезный и глубоко идейный образ мысли, как уже отмечено выше, должен казаться для традиционных форм неподходящим потому, что он для них слишком хорош».
Г-ну Дюрингу опять-таки неизвестно, что единогласие присяжных, – не только в приговорах по уголовным делам,
но и при решениях в гражданских процессах, – безусловно необходимо по английскому общему праву, те. потому неписаному обычному праву, которое действует в Англии с. незапамятных времен, следовательно, по меньшей мере с века. Таким образом, тот серьезный и глубоко идейный образ мысли, который, по мнению г-на Дюринга, слишком
процессуальный, торговый, уголовный и уголовно-процессуальный.
хорош для современного мира, имел в Англии силу закона уже в самое мрачное время средневековья и из Англии был перенесен в Ирландию, в Соединенные Штаты Америки и вовсе английские колонии, – причем углубленнейшие специальные занятия не подсказали гну Дюрингу поэтому вопросу ни единого слова Итак, сфера действия единогласного решения присяжных не только бесконечно велика по сравнению с ничтожной областью, в которой действует прусское право, но она даже более обширна, чем все области, вместе взятые, в которых дела решаются большинством голосов присяжных. Гну Дюрингу совершенно неизвестно не только единственное современное право – французское он обнаруживает такое же невежество и относительно единственного германского права, которое до настоящего времени продолжает развиваться независимо от римского авторитета и распространилось по всем частям света, – относительно английского права. Да и зачем его знать Ведь английская манера юридического мышления все равно оказалась бы несостоятельной перед сложившейся на немецкой почве системой воспитания в духе чистых понятий классических римских юристов, говорит г-н Дюринг и добавляет далее:
«Что значит говорящий по-английски мир со своим детским языком-мешаниной по сравнению с нашим самобытным языковым строем?»
На это мы можем только ответить вместе со Спинозой:
«Что значит говорящий по-английски мир со своим детским языком-мешаниной по сравнению с нашим самобытным языковым строем?»
На это мы можем только ответить вместе со Спинозой:
Iguorantia non est argumentum, невежество не есть аргумент
82
После всего этого мы не можем прийти к иному выводу,
кроме того, что углубленнейшие специальные занятия г-на
Дюринга состояли лишь в том, что три года он углублялся теоретически в Corpus juris
83
, а последующие три года углублялся практически в благородное прусское право. Конечно,
такая ученость уже сама по себе представляет заслугу и была бы достаточной для какого-нибудь весьма почтенного старо- прусского уездного судьи или адвоката. Но когда берешься сочинять философию права для всех миров и для всех времен, то следовало бы хоть кое-что знать также и о правовых отношениях таких наций, как французы, англичане и американцы наций, игравших в истории совсем иную роль, чем тот уголок Германии, где процветает прусское право. Однако пойдем дальше.
«Пестрая смесь местных, провинциальных и общеземель- ных прав, которые самым произвольным образом перекрещиваются в самых разнообразных направлениях, то как О том, что невежество не есть аргумент, Спиноза говорит в Этике (часть первая, прибавление, выступая против представителей поповско-телеологиче- ского взгляда на природу, которые выставляли волю бога как причину причин всех явлений и у которых единственным средством аргументации оставалась апелляция к незнанию иных причин Corpus juris civilis (Корпус юрис цивилис) – свод гражданского права, регулировавший имущественные отношения римского рабовладельческого общества;
составлен в VI в. при императоре Юстиниане. Энгельс охарактеризовал его как
«первое всемирное право общества товаропроизводителей (см. настоящее издание, т. 21, стр. 311).
обычное право, то как писаный закон, создаваемый часто путем придания важнейшим решениям уставной формы в ее чистом виде, – эта коллекция образчиков беспорядка и противоречия, где частности уничтожают общее, а затем, при случае, общие определения уничтожают частные, поистине непригодна для того, чтобы создать у кого-либо ясное правосознание Но где же царит эта путаница Опять-таки в сфере действия прусского права, где рядом с ним, над ними под ним сохраняют силу в самых разнообразных степенях провинциальные права и местные статуты, кое-где также и общегер- манское право и прочий хлам, вызывая у всех юристов-прак- тиков тот крик отчаяния, которому здесь с таким сочувствием вторит г-н Дюринг. Ему нет надобности покидать свою любимую Пруссию, а достаточно посетить Рейнскую провинцию, чтобы убедиться, что вот уже семьдесят лет, как там совсем этим покончено, не говоря о других цивилизованных странах, где подобные устарелые порядки давно устранены.
Далее:
«В менее резкой форме естественная личная ответственность прикрывается тайными, а потому и анонимными, коллективными решениями и коллективными действиями коллегий или иных бюрократических учреждений, которые маскируют личное участие каждого члена».
И в другом месте:
«При наших теперешних порядках покажется поразительными крайне строгим требованием, если кто-либо выскажется против маскировки и прикрытия личной ответственности коллегиями».
Быть может, гну Дюрингу покажется поразительной новостью, если мы сообщим ему, что в сфере действия английского права каждый член судебной коллегии должен отдельно высказать и мотивировать свое суждение на открытом заседании, что невыборные административные коллегии, без открытого ведения дели открытого голосования, представляют собой преимущественно прусское учреждение и неизвестны в большинстве других стран и что поэтому его требование может казаться поразительными крайне строгим только в Пруссии.
Точно также и его жалобы на принудительное вмешательство церкви, с ее обрядами, при рождении, браке, смерти и погребении могли бы относиться, – если речь идет о более крупных цивилизованных странах, – только к Пруссии, а со времени введения в ней книг для записей актов гражданского состояния эти жалобы не относятся больше и к ней. То, что г-н Дюринг надеется осуществить только по Закон о введении в Пруссии, в обязательном порядке, гражданской регистрации рождений, браков и смертей был принят по инициативе Бисмарка; он был окончательно утвержден 9 марта и введен в действие с 1 октября 1874 года февраля 1875 г. был издан аналогичный закон для всей Германской империи. Этот закон лишал церковь права регистрации актов гражданского состояния и тем самым значительно ограничивал ее влияние и доходы. Он был направлен преимущественно против католической церкви и явился существенным звеном в бисмарковской политике так называемой борьбы за культуру (культур
Далее:
«В менее резкой форме естественная личная ответственность прикрывается тайными, а потому и анонимными, коллективными решениями и коллективными действиями коллегий или иных бюрократических учреждений, которые маскируют личное участие каждого члена».
И в другом месте:
«При наших теперешних порядках покажется поразительными крайне строгим требованием, если кто-либо выскажется против маскировки и прикрытия личной ответственности коллегиями».
Быть может, гну Дюрингу покажется поразительной новостью, если мы сообщим ему, что в сфере действия английского права каждый член судебной коллегии должен отдельно высказать и мотивировать свое суждение на открытом заседании, что невыборные административные коллегии, без открытого ведения дели открытого голосования, представляют собой преимущественно прусское учреждение и неизвестны в большинстве других стран и что поэтому его требование может казаться поразительными крайне строгим только в Пруссии.
Точно также и его жалобы на принудительное вмешательство церкви, с ее обрядами, при рождении, браке, смерти и погребении могли бы относиться, – если речь идет о более крупных цивилизованных странах, – только к Пруссии, а со времени введения в ней книг для записей актов гражданского состояния эти жалобы не относятся больше и к ней. То, что г-н Дюринг надеется осуществить только по Закон о введении в Пруссии, в обязательном порядке, гражданской регистрации рождений, браков и смертей был принят по инициативе Бисмарка; он был окончательно утвержден 9 марта и введен в действие с 1 октября 1874 года февраля 1875 г. был издан аналогичный закон для всей Германской империи. Этот закон лишал церковь права регистрации актов гражданского состояния и тем самым значительно ограничивал ее влияние и доходы. Он был направлен преимущественно против католической церкви и явился существенным звеном в бисмарковской политике так называемой борьбы за культуру (культур
средством своего «социалитарного» будущего строя, успел тем временем сделать даже Бисмарк посредством простого закона. – Такую же специфически прусскую иеремиаду можно услышать в жалобе г-на Дюринга по поводу недостаточной подготовки юристов к выполнению своей профессии, жалобе, которую г-н Дюринг распространяет и на чиновников администрации. Даже утрированное до карикатуры юдофобство, которое при всяком случае выставляет напоказ г-н Дюринг, и то составляет если не специфически прусскую,
то все же специфически ост-эльбскую особенность. Тот самый философ действительности, который суверенно смотрит сверху вниз на все предрассудки и суеверия, сам дота- кой степени находится во власти личных причуд, что сохранившийся от средневекового ханжества народный предрассудок против евреев он называет естественным суждением, покоящимся на естественных основаниях, и даже доходит до следующего монументального утверждения социализм это единственная сила, способная успешно бороться против состояний населения с сильной еврейской подмесью (состояний с еврейской подмесью – Какой это естественный язык!).
Довольно. Невероятное хвастовство своей юридической ученостью имеет подоплекой, в лучшем случае, самые заурядные профессиональные познания зауряднейшего старо- прусского юриста. Область тех достижений юриспруденции кампф»).
то все же специфически ост-эльбскую особенность. Тот самый философ действительности, который суверенно смотрит сверху вниз на все предрассудки и суеверия, сам дота- кой степени находится во власти личных причуд, что сохранившийся от средневекового ханжества народный предрассудок против евреев он называет естественным суждением, покоящимся на естественных основаниях, и даже доходит до следующего монументального утверждения социализм это единственная сила, способная успешно бороться против состояний населения с сильной еврейской подмесью (состояний с еврейской подмесью – Какой это естественный язык!).
Довольно. Невероятное хвастовство своей юридической ученостью имеет подоплекой, в лучшем случае, самые заурядные профессиональные познания зауряднейшего старо- прусского юриста. Область тех достижений юриспруденции кампф»).
и государствоведения, которые нам последовательно излагает г-н Дюринг, в точности совпадает со сферой действия прусского права. Кроме римского права, знакомого теперь каждому юристу даже в Англии, юридические познания г- на Дюринга ограничиваются единственно и исключительно прусским правом, этим кодексом просвещенного патриархального деспотизма, написанным таким языком, словно по этой книге г-н Дюринг учился грамоте, – кодексом, который со своими нравоучительными замечаниями, своей юридической неопределенностью и шаткостью, своими мерами пытки и наказания, в виде палочных ударов, принадлежит еще всецело к дореволюционному времени. Что сверх того, то для г-на Дюринга от лукавого, – как современное буржуазное французское право, таки английское право сего совершенно своеобразным развитием и его гарантиями личной свободы, неизвестными на всем континенте. Философия, которая не признаёт никакого просто видимого горизонта, нов своем производящем мощный переворот движении развертывает все земли и все небеса внешней и внутренней природы эта философия имеет своим действительным горизонтом границы шести старопрусских восточных провинций и, пожалуй, еще нескольких других клочков зем-
85
Речь идет о провинциях Бранденбург, Восточная Пруссия, Западная Пруссия, Познань, Померания и Силезия, которые входили в состав Прусского королевства до Венского конгресса 1815 года. К числу этих провинций не относилась,
в частности, наиболее развитая в экономическом, политическом и культурном отношениях Рейнская провинция, которая была присоединена к Пруссии в 1815
85
Речь идет о провинциях Бранденбург, Восточная Пруссия, Западная Пруссия, Познань, Померания и Силезия, которые входили в состав Прусского королевства до Венского конгресса 1815 года. К числу этих провинций не относилась,
в частности, наиболее развитая в экономическом, политическом и культурном отношениях Рейнская провинция, которая была присоединена к Пруссии в 1815
ли, где действует благородное прусское право за пределами же этого горизонта она не развертывает ни земель, ни небес,
ни внешней, ни внутренней природы, а развертывает только картину собственного грубейшего невежества относительно всего, что совершается в остальном мире.
Невозможно рассуждать о морали и праве, не касаясь вопроса о так называемой свободе воли, о вменяемости человека, об отношении между необходимостью и свободой. Философия действительности тоже имеет решение этого вопроса и даже не одно, а целых два.
«На место всех ложных теорий свободы надо поставить эмпирические свойства того отношения, в котором рациональное понимание, с одной стороны, ас другой – инстинктивные побуждения как бы соединяются в некоторую равнодействующую силу. Основные факты этого рода динамики должны быть взяты из наблюдения и, насколько это окажется возможным определены также ив общем виде вот- ношении качества и величины, чтобы на их основании измерять наперед события, еще не наступившие. Таким путем не только основательно устраняются нелепые фантазии о внутренней свободе, которые пережевывали и которыми кормились целые тысячелетия, но они заменяются также чем-то положительным, пригодным для практического устройства жизни».
Согласно этому взгляду, свобода состоит в том, что рацио- году
ни внешней, ни внутренней природы, а развертывает только картину собственного грубейшего невежества относительно всего, что совершается в остальном мире.
Невозможно рассуждать о морали и праве, не касаясь вопроса о так называемой свободе воли, о вменяемости человека, об отношении между необходимостью и свободой. Философия действительности тоже имеет решение этого вопроса и даже не одно, а целых два.
«На место всех ложных теорий свободы надо поставить эмпирические свойства того отношения, в котором рациональное понимание, с одной стороны, ас другой – инстинктивные побуждения как бы соединяются в некоторую равнодействующую силу. Основные факты этого рода динамики должны быть взяты из наблюдения и, насколько это окажется возможным определены также ив общем виде вот- ношении качества и величины, чтобы на их основании измерять наперед события, еще не наступившие. Таким путем не только основательно устраняются нелепые фантазии о внутренней свободе, которые пережевывали и которыми кормились целые тысячелетия, но они заменяются также чем-то положительным, пригодным для практического устройства жизни».
Согласно этому взгляду, свобода состоит в том, что рацио- году
нальное понимание тянет человека вправо, иррациональные влечения – влево и при наличии этого параллелограмма сил действительное движение происходит по направлению диагонали. Следовательно, свобода является здесь средней величиной между пониманием и влечением, разумом и неразумием, и степень этой свободы могла бы быть эмпирически установлена у каждого человека посредством личного уравнения, пользуясь астрономическим выражением. Однако немногими страницами дальше г-н Дюринг заявляет:
«Мы основываем нравственную ответственность на свободе, которая означает, впрочем, для нас нечто иное, как восприимчивость к сознательным мотивам, сообразно природному и приобретенному рассудку. Все такие мотивы действуют с непреодолимой естественной закономерностью,
несмотря на то, что мы воспринимаем возможность противоположных поступков но как раз на это неизбежное принуждение мы и рассчитываем, когда приводим в действие моральные рычаги».
Это второе определение свободы, совершенно бесцеремонно противоречащее первому, является опять-таки нечем иным, как крайней вульгаризацией гегелевского взгляда. Ге- гель первый правильно представил соотношение свободы и необходимости. Для него свобода есть познание необходи-
86
Личное уравнение – систематическая ошибка в определении момента прохождения небесного тела через заданную плоскость, зависящая от психофизиологических особенностей наблюдателя и от способа регистрации прохождения
«Мы основываем нравственную ответственность на свободе, которая означает, впрочем, для нас нечто иное, как восприимчивость к сознательным мотивам, сообразно природному и приобретенному рассудку. Все такие мотивы действуют с непреодолимой естественной закономерностью,
несмотря на то, что мы воспринимаем возможность противоположных поступков но как раз на это неизбежное принуждение мы и рассчитываем, когда приводим в действие моральные рычаги».
Это второе определение свободы, совершенно бесцеремонно противоречащее первому, является опять-таки нечем иным, как крайней вульгаризацией гегелевского взгляда. Ге- гель первый правильно представил соотношение свободы и необходимости. Для него свобода есть познание необходи-
86
Личное уравнение – систематическая ошибка в определении момента прохождения небесного тела через заданную плоскость, зависящая от психофизиологических особенностей наблюдателя и от способа регистрации прохождения
мости. Слепа необходимость, лишь поскольку она непонята. Не в воображаемой независимости от законов природы заключается свобода, а в познании этих законов ив основанной на этом знании возможности планомерно заставлять законы природы действовать для определенных целей.
Это относится как к законам внешней природы, таки к законам, управляющим телесными духовным бытием самого человека, – два класса законов, которые мы можем отделять один от другого самое большее в нашем представлении, отнюдь не в действительности. Свобода воли означает, следовательно, нечто иное, как способность принимать решения сознанием дела. Таким образом, чем свободнее суждение человека по отношению к определенному вопросу, стем большей необходимостью будет определяться содержание этого суждения тогда как неуверенность, имеющая в своей основе незнание и выбирающая как будто произвольно между многими различными и противоречащими друг другу возможными решениями, тем самым доказывает свою несвободу, свою подчиненность тому предмету, который она как рази должна была бы подчинить себе. Свобода, следовательно, состоит в основанном на познании необходимостей природы господстве над нами самими и над внешней природой она поэтому является необходимым продуктом исторического развития. Первые выделявшиеся из животного царства люди были во всем существенном так Гегель. Энциклопедия философских наук, § 147, Добавление
Это относится как к законам внешней природы, таки к законам, управляющим телесными духовным бытием самого человека, – два класса законов, которые мы можем отделять один от другого самое большее в нашем представлении, отнюдь не в действительности. Свобода воли означает, следовательно, нечто иное, как способность принимать решения сознанием дела. Таким образом, чем свободнее суждение человека по отношению к определенному вопросу, стем большей необходимостью будет определяться содержание этого суждения тогда как неуверенность, имеющая в своей основе незнание и выбирающая как будто произвольно между многими различными и противоречащими друг другу возможными решениями, тем самым доказывает свою несвободу, свою подчиненность тому предмету, который она как рази должна была бы подчинить себе. Свобода, следовательно, состоит в основанном на познании необходимостей природы господстве над нами самими и над внешней природой она поэтому является необходимым продуктом исторического развития. Первые выделявшиеся из животного царства люди были во всем существенном так Гегель. Энциклопедия философских наук, § 147, Добавление
же несвободны, как и сами животные но каждый шаг вперед на пути культуры был шагом к свободе. На пороге истории человечества стоит открытие превращения механического движения в теплоту добывание огня трением в конце протекшего до сих пор периода развития стоит открытие превращения теплоты в механическое движение паровая машина. – И несмотря на гигантский освободительный переворот, который совершает в социальном мире паровая машина, – этот переворот еще не закончен и наполовину, все жене подлежит сомнению, что добывание огня трением превосходит паровую машину по своему всемирно-истори- ческому освободительному действию. Ведь добывание огня трением впервые доставило человеку господство над определенной силой природы и тем окончательно отделило человека от животного царства. Паровая машина никогда небу- дет в состоянии вызвать такой громадный скачок в развитии человечества, хотя она и является для нас представительницей всех тех связанных с ней огромных производительных сил, при помощи которых только и становится возможным осуществить такое состояние общества, где не будет больше никаких классовых различий, никаких забот о средствах индивидуального существования и где впервые можно будет говорить о действительной человеческой свободе, о жизни в гармонии с познанными законами природы. Но как молода еще вся история человечества и как смешно было бы приписывать нашим теперешним воззрениям какое-либо абсолютное значение, – это видно уже из того простого факта, что вся протекшая до сих пор история может быть охарактеризована как история промежутка времени от практического открытия превращения механического движения в теплоту до открытия превращения теплоты в механическое движение.
У г-на Дюринга история, конечно, трактуется иначе. В качестве истории заблуждений, невежества и грубости, насилия и порабощения она составляет в общем для философии действительности довольно отталкивающий предмет в частности же она распадается на два больших отдела, а именно) отравного самому себе состояния материи до французской революции и 2) от французской революции до г-на
Дюринга. При этом XIX век остается еще реакционным по своему существу, а в умственном отношении он даже более реакционен (!), чем XVIII век, хотя он носит уже в своем лоне социализма тем самыми зародыш более грандиозного преобразования, чем то, которое придумали (!) предтечи и герои французской революции».
Презрение философии действительности ко всей прошлой истории оправдывается следующим образом:
«Те немногие тысячелетия, для которых возможна, благодаря письменным памятникам, историческая ретроспекция,
не имеют большого значения вместе с созданным ими доныне строем человечества, если подумать о ряде грядущих тысячелетий Человеческий род как целое еще очень молоди если когда-нибудь научная ретроспекция будет оперировать не тысячами, а десятками тысяч лет, то духовно незрелое, младенческое состояние наших учреждений будет иметь бесспорное значение само собой разумеющуюся предпосылку относительно нашего времени, расцениваемого тогда как седая древность».
Не останавливаясь на действительно самобытном языковом строе последней фразы, мы сделаем только два замечания. Во-первых, эта седая древность при всех обстоятельствах останется для всех будущих поколений необычайно интересной эпохой, потому что она образует основу всего позднейшего более высокого развития, потому что она имеет своим исходным пунктом выделение человека из животного царства, а своим содержанием – преодоление таких трудностей, которые никогда уже не встретятся будущим ассоциированным людям. Во-вторых, по сравнению с этой седой древностью будущие исторические периоды, избавленные от этих трудностей и препятствий, обещают небывалый научный, технический и общественный прогресс и было бы во всяком случае чрезвычайно странно – выбирать конец этой седой древности в качестве подходящего момента для того,
чтобы делать наставления грядущим тысячелетиям, пользуясь окончательными истинами в последней инстанции, неизменными истинами и проникающими до корней концепциями, открытыми на основе духовно незрелого, младенческого состояния нашего столь отсталого и «ретроградного»
века. В самом деле, надо быть Рихардом Вагнером в философии, только без его таланта, чтобы не видеть, что все презрительные выпады, направленные против всего предшествующего исторического развития, имеют прямое отношение также и к его якобы последнему результату – к так называемой философии действительности.
Один из характернейших образцов новой, проникающей до корней науки представляет собой раздел, трактующий об индивидуализации и о повышении ценности жизни. Здесь на протяжении целых трех глав пенится и бурлит неудержимым потоком оракулоподобная банальность. К сожалению,
мы вынуждены ограничиться несколькими короткими вы- держками.
«Более глубокая сущность всякого ощущения, а вместе стем всяких субъективных форм жизни основывается на разности состояний Но для полной (!) жизни можно и без дальнейших пояснений (!) доказать, что не застойное положение, а переход от одного жизненного положения к другому есть то, благодаря чему повышается чувство жизни и развиваются возбуждения, имеющие решающее значение…
Приблизительно равное самому себе, так сказать инертное состояние, как бы находящееся водном и том же положении равновесия, – каков бы ни был его характер, – не имеет большого значения для испробования бытия Привычка итак сказать вживание в подобное состояние превращают это состояние в нечто совершенно безразличное и индифферентное, в нечто такое, что не особенно отличается от
У г-на Дюринга история, конечно, трактуется иначе. В качестве истории заблуждений, невежества и грубости, насилия и порабощения она составляет в общем для философии действительности довольно отталкивающий предмет в частности же она распадается на два больших отдела, а именно) отравного самому себе состояния материи до французской революции и 2) от французской революции до г-на
Дюринга. При этом XIX век остается еще реакционным по своему существу, а в умственном отношении он даже более реакционен (!), чем XVIII век, хотя он носит уже в своем лоне социализма тем самыми зародыш более грандиозного преобразования, чем то, которое придумали (!) предтечи и герои французской революции».
Презрение философии действительности ко всей прошлой истории оправдывается следующим образом:
«Те немногие тысячелетия, для которых возможна, благодаря письменным памятникам, историческая ретроспекция,
не имеют большого значения вместе с созданным ими доныне строем человечества, если подумать о ряде грядущих тысячелетий Человеческий род как целое еще очень молоди если когда-нибудь научная ретроспекция будет оперировать не тысячами, а десятками тысяч лет, то духовно незрелое, младенческое состояние наших учреждений будет иметь бесспорное значение само собой разумеющуюся предпосылку относительно нашего времени, расцениваемого тогда как седая древность».
Не останавливаясь на действительно самобытном языковом строе последней фразы, мы сделаем только два замечания. Во-первых, эта седая древность при всех обстоятельствах останется для всех будущих поколений необычайно интересной эпохой, потому что она образует основу всего позднейшего более высокого развития, потому что она имеет своим исходным пунктом выделение человека из животного царства, а своим содержанием – преодоление таких трудностей, которые никогда уже не встретятся будущим ассоциированным людям. Во-вторых, по сравнению с этой седой древностью будущие исторические периоды, избавленные от этих трудностей и препятствий, обещают небывалый научный, технический и общественный прогресс и было бы во всяком случае чрезвычайно странно – выбирать конец этой седой древности в качестве подходящего момента для того,
чтобы делать наставления грядущим тысячелетиям, пользуясь окончательными истинами в последней инстанции, неизменными истинами и проникающими до корней концепциями, открытыми на основе духовно незрелого, младенческого состояния нашего столь отсталого и «ретроградного»
века. В самом деле, надо быть Рихардом Вагнером в философии, только без его таланта, чтобы не видеть, что все презрительные выпады, направленные против всего предшествующего исторического развития, имеют прямое отношение также и к его якобы последнему результату – к так называемой философии действительности.
Один из характернейших образцов новой, проникающей до корней науки представляет собой раздел, трактующий об индивидуализации и о повышении ценности жизни. Здесь на протяжении целых трех глав пенится и бурлит неудержимым потоком оракулоподобная банальность. К сожалению,
мы вынуждены ограничиться несколькими короткими вы- держками.
«Более глубокая сущность всякого ощущения, а вместе стем всяких субъективных форм жизни основывается на разности состояний Но для полной (!) жизни можно и без дальнейших пояснений (!) доказать, что не застойное положение, а переход от одного жизненного положения к другому есть то, благодаря чему повышается чувство жизни и развиваются возбуждения, имеющие решающее значение…
Приблизительно равное самому себе, так сказать инертное состояние, как бы находящееся водном и том же положении равновесия, – каков бы ни был его характер, – не имеет большого значения для испробования бытия Привычка итак сказать вживание в подобное состояние превращают это состояние в нечто совершенно безразличное и индифферентное, в нечто такое, что не особенно отличается от
состояния смерти. В лучшем случае сюда прибавляется еще,
как своего рода отрицательное жизненное проявление, страдание от скуки В застоявшейся жизни гаснет для индивидов и народов всякая страсть и всякий интерес к бытию. Но только исходя из нашего закона разности можно объяснить все эти явления».
Просто невероятно, с какой быстротой г-н Дюринг фабрикует свои своеобразные в самой основе выводы. Только что было переведено на язык философии действительности то общее место, что длительное раздражение одного итого же нерва, или продление одного итого же раздражения, утомляет всякий нерв и всякую нервную систему и что, следовательно, в нормальном состоянии должны иметь место перерыв и смена нервных раздражений (факто котором уже издавна можно прочесть в любом учебнике физиологии и который известен каждому филистеру по собственному опыту. Ноне успел г-н Дюринг облечь эту старую-престарую банальность в таинственную форму утверждения, что более глубокая сущность всякого ощущения основывается на разности состояний, – как эта банальность уже превратилась в
«наш
закон разности. И этот закон разности, по словам г- на Дюринга, делает вполне объяснимым целый ряд явлений, представляющих собой опять-таки только иллюстрации и примеры приятности смены ощущений, – что не требует никакого объяснения даже для ординарнейшего филистерского рассудка и ни на волос не становится более ясным от
как своего рода отрицательное жизненное проявление, страдание от скуки В застоявшейся жизни гаснет для индивидов и народов всякая страсть и всякий интерес к бытию. Но только исходя из нашего закона разности можно объяснить все эти явления».
Просто невероятно, с какой быстротой г-н Дюринг фабрикует свои своеобразные в самой основе выводы. Только что было переведено на язык философии действительности то общее место, что длительное раздражение одного итого же нерва, или продление одного итого же раздражения, утомляет всякий нерв и всякую нервную систему и что, следовательно, в нормальном состоянии должны иметь место перерыв и смена нервных раздражений (факто котором уже издавна можно прочесть в любом учебнике физиологии и который известен каждому филистеру по собственному опыту. Ноне успел г-н Дюринг облечь эту старую-престарую банальность в таинственную форму утверждения, что более глубокая сущность всякого ощущения основывается на разности состояний, – как эта банальность уже превратилась в
«наш
закон разности. И этот закон разности, по словам г- на Дюринга, делает вполне объяснимым целый ряд явлений, представляющих собой опять-таки только иллюстрации и примеры приятности смены ощущений, – что не требует никакого объяснения даже для ординарнейшего филистерского рассудка и ни на волос не становится более ясным от
ссылки на мнимый закон разности.
Но этим проникающий до корней характер нашего закона разности далеко еще не исчерпан.
«Смена возрастов жизни и наступление связанных сними изменений жизненных условий доставляют весьма удобный пример для наглядного уяснения нашего принципа разности. Дитя, мальчик, юноша и муж узнают о силе своего чувства жизни в каждый данный момент не столько благодаря фиксированным уже состояниям, в которых они пребывают, сколько благодаря эпохам перехода от одного состояния к другому».
Но это еще не все:
«Наш
закон разности может получить еще более отдаленное применение, если принять в расчет тот факт, что повторение уже испробованного или сделанного не имеет для нас ничего привлекательного».
А теперь уже читатель сам может представить себе весь тот оракульский вздор, исходным пунктом для которого служат глубокие и до корней проникающие положения вроде приведенных. И, разумеется, г-н Дюринг вправе с торжеством воскликнуть в конце своей книги:
«Для оценки и повышения ценности жизни закон разности приобрел решающее значение как теоретически, таки практически!»
Он имеет подобное же значение и для оценки гном Дю- рингом духовной ценности своей публики г-н Дюринг полагает, должно быть, что эта публика состоит из одних только ослов или филистеров.
Далее нам рекомендуются следующие в высшей степени практические правила жизни:
«Средства для поддержания общего интереса к жизни (прекрасная задача для филистеров и тех, которые хотят стать таковыми) состоят в том, чтобы дать отдельным,
так сказать элементарным интересам, из которых слагается целое, развиваться или сменять друг друга сообразно естественным мерам времени. Точно также и одновременно,
для одного итого же состояния, нужно постепенную заменимость низших и легче удовлетворяемых возбуждений высшими и более продолжительно действующими возбуждени- ями использовать таким образом, чтобы избежать возникновения лишенных всякого интереса пробелов. Кроме того,
надо стараться не накоплять произвольно и не форсировать напряжений, возникающих естественным образом или при нормальном ходе общественного существования, равно как не давать им удовлетворения уже при самом слабом возбуждении, что представляет собой противоположное извращение и препятствует возникновению способной к наслаждению потребности. Сохранение естественного ритма является здесь, как ив других случаях, предпосылкой гармонического и привлекательного движения. Не следует также ставить себе неразрешимую задачу – пытаться продлить возбуждение,
создаваемое каким-либо положением, за пределы времени
Но этим проникающий до корней характер нашего закона разности далеко еще не исчерпан.
«Смена возрастов жизни и наступление связанных сними изменений жизненных условий доставляют весьма удобный пример для наглядного уяснения нашего принципа разности. Дитя, мальчик, юноша и муж узнают о силе своего чувства жизни в каждый данный момент не столько благодаря фиксированным уже состояниям, в которых они пребывают, сколько благодаря эпохам перехода от одного состояния к другому».
Но это еще не все:
«Наш
закон разности может получить еще более отдаленное применение, если принять в расчет тот факт, что повторение уже испробованного или сделанного не имеет для нас ничего привлекательного».
А теперь уже читатель сам может представить себе весь тот оракульский вздор, исходным пунктом для которого служат глубокие и до корней проникающие положения вроде приведенных. И, разумеется, г-н Дюринг вправе с торжеством воскликнуть в конце своей книги:
«Для оценки и повышения ценности жизни закон разности приобрел решающее значение как теоретически, таки практически!»
Он имеет подобное же значение и для оценки гном Дю- рингом духовной ценности своей публики г-н Дюринг полагает, должно быть, что эта публика состоит из одних только ослов или филистеров.
Далее нам рекомендуются следующие в высшей степени практические правила жизни:
«Средства для поддержания общего интереса к жизни (прекрасная задача для филистеров и тех, которые хотят стать таковыми) состоят в том, чтобы дать отдельным,
так сказать элементарным интересам, из которых слагается целое, развиваться или сменять друг друга сообразно естественным мерам времени. Точно также и одновременно,
для одного итого же состояния, нужно постепенную заменимость низших и легче удовлетворяемых возбуждений высшими и более продолжительно действующими возбуждени- ями использовать таким образом, чтобы избежать возникновения лишенных всякого интереса пробелов. Кроме того,
надо стараться не накоплять произвольно и не форсировать напряжений, возникающих естественным образом или при нормальном ходе общественного существования, равно как не давать им удовлетворения уже при самом слабом возбуждении, что представляет собой противоположное извращение и препятствует возникновению способной к наслаждению потребности. Сохранение естественного ритма является здесь, как ив других случаях, предпосылкой гармонического и привлекательного движения. Не следует также ставить себе неразрешимую задачу – пытаться продлить возбуждение,
создаваемое каким-либо положением, за пределы времени
отмеренного природой или обстоятельствами, и т. д.
Если бы какой-нибудь простак захотел воспользоваться, как правилом для «испробования жизни, этими торжественными филистерскими прорицаниями педанта, мудрствующего над самыми пресными пошлостями, то ему, конечно, не пришлось бы жаловаться на лишенные всякого интереса пробелы. Ему пришлось бы все свое время тратить на надлежащую подготовку наслаждений и их упорядочение, так что для самих наслаждений у него не осталось бы ни одной свободной минуты.
Мы должны, погну Дюрингу, испробовать жизнь, всю полноту жизни. Только две вещи запрещает нам г-н Дюринг:
во-первых, нечистоплотность, связанную с привычкой к табаку, и, во-вторых, напитки и яства, вызывающие противное возбуждение или обладающие вообще такими свойствами, которые делают их предосудительными для более тонкого чувства».
Но так как г-н Дюринг в своем Курсе политической экономии поет дифирамбы винокурению, то водку он уж никак не может подразумевать под этими напитками мы, следовательно, вынуждены заключить, что его запрет распространяется только на вино и пиво. Ему остается еще запретить и мясо, и тогда он поднимет философию действительности на туже высоту, на которой подвизался с таким успехом блаженной памяти Густав Струве, – на высоту чистого ребячества Впрочем, по отношению к спиртным напиткам г-н Дю- ринг мог бы проявить несколько больший либерализм. Человек, который, по собственному признанию, все еще немо- жет найти моста от статического к динамическому, имеет все основания судить снисходительно, когда какой-нибудь горемыка слишком основательно прикладывается к рюмочке и вследствие этого столь же тщетно пытается найти потом мост от динамического к статическому. Диалектика. Количество и качество
«Первое и важнейшее положение об основных логических свойствах бытия касается исключения противоречия.
Противоречивое представляет собой такую категорию, которая может относиться только к комбинации мыслей, но никак не к действительности. В вещах нет никаких противоречий, или, иными словами, противоречие, полагаемое реальным, само является верхом бессмыслицы Антагонизм сил,
действующих друг против друга в противоположных направлениях, составляет даже основную форму всякой деятельности в бытии мира и его существ. Однако это противоборство в направлениях сил элементов и индивидов даже в отдаленнейшей мере не совпадает с абсурдной идеей о противоречиях Здесь мы можем удовольствоваться тем, что, дав ясное понятие о действительной абсурдности реального противоречия, мы рассеяли туманы, поднимающиеся обычно из
Если бы какой-нибудь простак захотел воспользоваться, как правилом для «испробования жизни, этими торжественными филистерскими прорицаниями педанта, мудрствующего над самыми пресными пошлостями, то ему, конечно, не пришлось бы жаловаться на лишенные всякого интереса пробелы. Ему пришлось бы все свое время тратить на надлежащую подготовку наслаждений и их упорядочение, так что для самих наслаждений у него не осталось бы ни одной свободной минуты.
Мы должны, погну Дюрингу, испробовать жизнь, всю полноту жизни. Только две вещи запрещает нам г-н Дюринг:
во-первых, нечистоплотность, связанную с привычкой к табаку, и, во-вторых, напитки и яства, вызывающие противное возбуждение или обладающие вообще такими свойствами, которые делают их предосудительными для более тонкого чувства».
Но так как г-н Дюринг в своем Курсе политической экономии поет дифирамбы винокурению, то водку он уж никак не может подразумевать под этими напитками мы, следовательно, вынуждены заключить, что его запрет распространяется только на вино и пиво. Ему остается еще запретить и мясо, и тогда он поднимет философию действительности на туже высоту, на которой подвизался с таким успехом блаженной памяти Густав Струве, – на высоту чистого ребячества Впрочем, по отношению к спиртным напиткам г-н Дю- ринг мог бы проявить несколько больший либерализм. Человек, который, по собственному признанию, все еще немо- жет найти моста от статического к динамическому, имеет все основания судить снисходительно, когда какой-нибудь горемыка слишком основательно прикладывается к рюмочке и вследствие этого столь же тщетно пытается найти потом мост от динамического к статическому. Диалектика. Количество и качество
«Первое и важнейшее положение об основных логических свойствах бытия касается исключения противоречия.
Противоречивое представляет собой такую категорию, которая может относиться только к комбинации мыслей, но никак не к действительности. В вещах нет никаких противоречий, или, иными словами, противоречие, полагаемое реальным, само является верхом бессмыслицы Антагонизм сил,
действующих друг против друга в противоположных направлениях, составляет даже основную форму всякой деятельности в бытии мира и его существ. Однако это противоборство в направлениях сил элементов и индивидов даже в отдаленнейшей мере не совпадает с абсурдной идеей о противоречиях Здесь мы можем удовольствоваться тем, что, дав ясное понятие о действительной абсурдности реального противоречия, мы рассеяли туманы, поднимающиеся обычно из
мнимых таинств логики, и показали бесполезность того фимиама, который кое-где воскуривали в честь весьма грубо вытесанного деревянного божка диалектики противоречия,
подсовываемого на место антагонистической мировой схе- матики».
Вот приблизительно все, что говорится о диалектике в
«Курсе философии. Зато в Критической истории расправа над диалектикой противоречия, а вместе с ней – особенно над Гегелем, совершается совсем по-иному.
«Противоречивое по гегелевской логике – или, вернее,
учению о логосе – существует непросто в мышлении, которое по самой своей природе не может быть представлено иначе, как субъективными сознательным противоречие существует в самих вещах и процессах объективно и может быть обнаружено, так сказать, в телесной форме таким образом, бессмыслица перестает быть невозможной комбинацией мыслей, а становится фактической силой. Действительное бытие абсурдного – таков первый член символа веры гегелевского единства логики и нелогики… Чем противоречивее,
тем истиннее, или, иными словами, чем абсурднее, тем более заслуживает веры именно это правило, – даже не вновь открытое, а просто заимствованное из теологии откровения и мистики, – выражает в обнаженном виде так называемый диалектический принцип».
Мысль, содержащаяся в обоих приведенных местах, сводится к положению, что противоречие = бессмыслице и что
подсовываемого на место антагонистической мировой схе- матики».
Вот приблизительно все, что говорится о диалектике в
«Курсе философии. Зато в Критической истории расправа над диалектикой противоречия, а вместе с ней – особенно над Гегелем, совершается совсем по-иному.
«Противоречивое по гегелевской логике – или, вернее,
учению о логосе – существует непросто в мышлении, которое по самой своей природе не может быть представлено иначе, как субъективными сознательным противоречие существует в самих вещах и процессах объективно и может быть обнаружено, так сказать, в телесной форме таким образом, бессмыслица перестает быть невозможной комбинацией мыслей, а становится фактической силой. Действительное бытие абсурдного – таков первый член символа веры гегелевского единства логики и нелогики… Чем противоречивее,
тем истиннее, или, иными словами, чем абсурднее, тем более заслуживает веры именно это правило, – даже не вновь открытое, а просто заимствованное из теологии откровения и мистики, – выражает в обнаженном виде так называемый диалектический принцип».
Мысль, содержащаяся в обоих приведенных местах, сводится к положению, что противоречие = бессмыслице и что
поэтому оно не может существовать в действительном мире.
Для людей с довольно здравым в прочих отношениях рассудком это положение может казаться столь же само собой разумеющимся, как и то, что прямое не может быть кривым,
а кривое – прямым. И все же дифференциальное исчисление, вопреки всем протестам здравого человеческого рассудка, приравнивает при известных условиях прямое и кривое друг к другу и достигает этим таких успехов, каких никогда не достигнуть здравому человеческому рассудку, упорствующему в своем утверждении, что тождество прямого и кривого является бессмыслицей. А при той значительной роли, какую так называемая диалектика противоречия играла в философии, начиная с древнейших греков и доныне, даже более сильный противник, чем г-н Дюринг, обязан был бы,
выступая против диалектики, представить иные аргументы,
чем одно только голословное утверждение и множество ру- гательств.
Пока мы рассматриваем вещи как покоящиеся и безжизненные, каждую в отдельности, одну рядом с другой и одну вслед за другой, мы, действительно, не наталкиваемся ни на какие противоречия в них. Мы находим здесь определенные свойства, которые частью общи, частью различны или даже противоречат друг другу, нов этом последнем случае они распределены между различными вещами и, следовательно,
не содержат в себе никакого противоречия. В пределах такого рода рассмотрения вещей мы и обходимся обычным, метафизическим способом мышления. Но совсем иначе обстоит дело, когда мы начинаем рассматривать вещи в их движении, в их изменении, в их жизни, в их взаимном воздействии друг на друга. Здесь мы сразу наталкиваемся на противоречия. Движение само есть противоречие уже простое механическое перемещение может осуществиться лишь в силу того,
что тело в один и тот же момент времени находится в данном месте и одновременно – в другом, что оно находится водном и том же месте и не находится в нем. А постоянное возникновение и одновременное разрешение этого противоречия и есть именно движение.
Здесь перед нами, следовательно, такое противоречие, которое существует в самих вещах и процессах объективно и может быть обнаружено, так сказать, в телесной форме».
А что говорит поэтому поводу г-н Дюринг? Он утверждает,
что вообще до сих пор в рациональной механике нет моста между строго статическими динамическим».
Теперь, наконец, читатель может заметить, что скрывается за этой излюбленной фразой г-на Дюринга; не более, как следующее метафизически мыслящий рассудок абсолютно не в состоянии перейти от идеи покоя к идее движения, так как здесь ему преграждает путь указанное выше противоречие. Для него движение совершенно непостижимо, ибо оно есть противоречие. А утверждая непостижимость движения, он против своей воли сам признаёт существование этого противоречия, те. признаёт, что противоречие объективно существует в самих вещах и процессах, являясь притом фактической силой.
Если уже простое механическое перемещение содержит в себе противоречие, тотем более содержат его высшие формы движения материи, а в особенности органическая жизнь и ее развитие. Как мы видели выше, жизнь состоит прежде всего именно в том, что живое существо в каждый данный момент является тем же самыми все-таки иным. Следовательно, жизнь тоже есть существующее в самих вещах и процессах, беспрестанно само себя порождающее и себя разрешающее противоречие, и как только это противоречие прекращается, прекращается и жизнь, наступает смерть. Точно также мы видели, что ив сфере мышления мы немо- жем избежать противоречий и что, например, противоречие между внутренне неограниченной человеческой способностью познания и ее действительным существованием только в отдельных, внешне ограниченных и ограниченно познающих людях, – что это противоречие разрешается в таком ряде последовательных поколений, который, для нас по крайней мерена практике бесконечен, разрешается в бесконечном поступательном движении.
Мы уже упоминали, что одной из главных основ высшей математики является противоречие, заключающееся в том,
что при известных условиях прямое и кривое должны представлять собой одно и тоже. Нов высшей математике находит свое осуществление и другое противоречие, состоящее
Для людей с довольно здравым в прочих отношениях рассудком это положение может казаться столь же само собой разумеющимся, как и то, что прямое не может быть кривым,
а кривое – прямым. И все же дифференциальное исчисление, вопреки всем протестам здравого человеческого рассудка, приравнивает при известных условиях прямое и кривое друг к другу и достигает этим таких успехов, каких никогда не достигнуть здравому человеческому рассудку, упорствующему в своем утверждении, что тождество прямого и кривого является бессмыслицей. А при той значительной роли, какую так называемая диалектика противоречия играла в философии, начиная с древнейших греков и доныне, даже более сильный противник, чем г-н Дюринг, обязан был бы,
выступая против диалектики, представить иные аргументы,
чем одно только голословное утверждение и множество ру- гательств.
Пока мы рассматриваем вещи как покоящиеся и безжизненные, каждую в отдельности, одну рядом с другой и одну вслед за другой, мы, действительно, не наталкиваемся ни на какие противоречия в них. Мы находим здесь определенные свойства, которые частью общи, частью различны или даже противоречат друг другу, нов этом последнем случае они распределены между различными вещами и, следовательно,
не содержат в себе никакого противоречия. В пределах такого рода рассмотрения вещей мы и обходимся обычным, метафизическим способом мышления. Но совсем иначе обстоит дело, когда мы начинаем рассматривать вещи в их движении, в их изменении, в их жизни, в их взаимном воздействии друг на друга. Здесь мы сразу наталкиваемся на противоречия. Движение само есть противоречие уже простое механическое перемещение может осуществиться лишь в силу того,
что тело в один и тот же момент времени находится в данном месте и одновременно – в другом, что оно находится водном и том же месте и не находится в нем. А постоянное возникновение и одновременное разрешение этого противоречия и есть именно движение.
Здесь перед нами, следовательно, такое противоречие, которое существует в самих вещах и процессах объективно и может быть обнаружено, так сказать, в телесной форме».
А что говорит поэтому поводу г-н Дюринг? Он утверждает,
что вообще до сих пор в рациональной механике нет моста между строго статическими динамическим».
Теперь, наконец, читатель может заметить, что скрывается за этой излюбленной фразой г-на Дюринга; не более, как следующее метафизически мыслящий рассудок абсолютно не в состоянии перейти от идеи покоя к идее движения, так как здесь ему преграждает путь указанное выше противоречие. Для него движение совершенно непостижимо, ибо оно есть противоречие. А утверждая непостижимость движения, он против своей воли сам признаёт существование этого противоречия, те. признаёт, что противоречие объективно существует в самих вещах и процессах, являясь притом фактической силой.
Если уже простое механическое перемещение содержит в себе противоречие, тотем более содержат его высшие формы движения материи, а в особенности органическая жизнь и ее развитие. Как мы видели выше, жизнь состоит прежде всего именно в том, что живое существо в каждый данный момент является тем же самыми все-таки иным. Следовательно, жизнь тоже есть существующее в самих вещах и процессах, беспрестанно само себя порождающее и себя разрешающее противоречие, и как только это противоречие прекращается, прекращается и жизнь, наступает смерть. Точно также мы видели, что ив сфере мышления мы немо- жем избежать противоречий и что, например, противоречие между внутренне неограниченной человеческой способностью познания и ее действительным существованием только в отдельных, внешне ограниченных и ограниченно познающих людях, – что это противоречие разрешается в таком ряде последовательных поколений, который, для нас по крайней мерена практике бесконечен, разрешается в бесконечном поступательном движении.
Мы уже упоминали, что одной из главных основ высшей математики является противоречие, заключающееся в том,
что при известных условиях прямое и кривое должны представлять собой одно и тоже. Нов высшей математике находит свое осуществление и другое противоречие, состоящее
в том, что линии, пересекающиеся на наших глазах, тем не менее уже в пяти-шести сантиметрах от точки своего пересечения должны считаться параллельными, те. такими линиями, которые не могут пересечься даже при бесконечном их продолжении. И тем не менее высшая математика этими и еще гораздо более резкими противоречиями достигает не только правильных, но и совершенно недостижимых для низшей математики результатов.
Но уже и низшая математика кишит противоречиями.
Так, например, противоречием является то, что корень из А
должен быть степенью Аи тем не менее А = А Противоречием является также и то, что отрицательная величина должна быть квадратом некоторой величины, ибо каждая отрицательная величина, помноженная самана себя, дает положительный квадрат. Поэтому квадратный корень из минус единицы есть непросто противоречие, а даже абсурдное противоречие, действительная бессмыслица. И все же является во многих случаях необходимым результатом правильных математических операций более того, что было бы с математикой, как низшей, таки высшей, если бы ей запрещено было оперировать с Сама математика, занимаясь переменными величинами,
вступает в диалектическую область, и характерно, что именно диалектический философ, Декарт, внес в нее этот прогресс. Как математика переменных величин относится к математике постоянных величин, так вообще диалектическое
Но уже и низшая математика кишит противоречиями.
Так, например, противоречием является то, что корень из А
должен быть степенью Аи тем не менее А = А Противоречием является также и то, что отрицательная величина должна быть квадратом некоторой величины, ибо каждая отрицательная величина, помноженная самана себя, дает положительный квадрат. Поэтому квадратный корень из минус единицы есть непросто противоречие, а даже абсурдное противоречие, действительная бессмыслица. И все же является во многих случаях необходимым результатом правильных математических операций более того, что было бы с математикой, как низшей, таки высшей, если бы ей запрещено было оперировать с Сама математика, занимаясь переменными величинами,
вступает в диалектическую область, и характерно, что именно диалектический философ, Декарт, внес в нее этот прогресс. Как математика переменных величин относится к математике постоянных величин, так вообще диалектическое
мышление относится к метафизическому. Это нисколько не мешает, однако, тому, чтобы большинство математиков признавало диалектику только в области математики, а довольно многим среди них не мешает в дальнейшем оперировать всецело на старый ограниченный метафизический лад теми методами, которые были добыты диалектическим путем.
Более подробный разбор дюринговского антагонизма сил и дюринговской антагонистической мировой схематики был бы возможен лишь в том случае, если бы г-н Дюринг дал нам на эту тему что-нибудь большее, чем пустую фразу Между тем, сочинив свою фразу, г-н Дюринг ни единого раза не показывает нам этого антагонизма в его действии нив мировой схематике, нив натурфилософии, и это есть наилучшее признание того, что г-н Дюринг не в состоянии предпринять абсолютно ничего положительного со своей основной формой всякой деятельности в бытии мира и его существ. Оно и понятно если гегелевское учение о сущности низведено до плоской мысли о силах, движущихся в противоположных направлениях, ноне в противоречиях, то, разумеется, лучше всего уклониться от какого-либо применения этого общего места.
Дальнейший повод к тому, чтобы излить свой антидиалек- тический гнев, доставляет гну Дюрингу Капитал Маркса.
«Отсутствие естественной и вразумительной логики, которым отличаются диалектически-витиеватые хитросплетения и арабески мысли Уже к вышедшей в свет части книги приходится применить тот принцип, что в некотором отношении, да и вообще (!) согласно известному философскому предрассудку все надо искать в любой вещи и любую вещь надо искать во всеми что в соответствии с этим путаными превратным представлением все, в конце концов, сводится к одному».
Такое тонкое понимание известного философского предрассудка и позволяет гну Дюрингу суверенностью предсказать, каков будет конец экономического философствования Маркса, те. каково будет содержание следующих томов Капитала, причем все это говорится ровно через семь строк после заявления, что, право, невозможно предугадать, что собственно, говоря человеческими немецким языком, будут еще содержать два (последних «тома».
Не в первый уже раз, впрочем, сочинения г-на Дюрин- га оказываются принадлежащими к тем вещам, в которых
«противоречивое существует объективно и может быть обнаружено, так сказать, в телесной форме. Это совершенно не мешает гну Дюрингу продолжать с победоносным видом:
«Но здравая логика, надо надеяться, восторжествует над В процессе работы Маркса над его главным экономическим трудом план расчленения этого труда неоднократно изменялся. Начиная с 1867 г, когда был издан I том Капитала, план Маркса состоял в том, чтобы выпустить все произведение в виде трех томов в четырех книгах, я и я из которых должны были составить один, второй том. После смерти Маркса Энгельс издал ю и ю книги в виде II и III томов. Последнюю, ю книгу – Теории прибавочной стоимости том Капитала) – Энгельс издать не успел
Более подробный разбор дюринговского антагонизма сил и дюринговской антагонистической мировой схематики был бы возможен лишь в том случае, если бы г-н Дюринг дал нам на эту тему что-нибудь большее, чем пустую фразу Между тем, сочинив свою фразу, г-н Дюринг ни единого раза не показывает нам этого антагонизма в его действии нив мировой схематике, нив натурфилософии, и это есть наилучшее признание того, что г-н Дюринг не в состоянии предпринять абсолютно ничего положительного со своей основной формой всякой деятельности в бытии мира и его существ. Оно и понятно если гегелевское учение о сущности низведено до плоской мысли о силах, движущихся в противоположных направлениях, ноне в противоречиях, то, разумеется, лучше всего уклониться от какого-либо применения этого общего места.
Дальнейший повод к тому, чтобы излить свой антидиалек- тический гнев, доставляет гну Дюрингу Капитал Маркса.
«Отсутствие естественной и вразумительной логики, которым отличаются диалектически-витиеватые хитросплетения и арабески мысли Уже к вышедшей в свет части книги приходится применить тот принцип, что в некотором отношении, да и вообще (!) согласно известному философскому предрассудку все надо искать в любой вещи и любую вещь надо искать во всеми что в соответствии с этим путаными превратным представлением все, в конце концов, сводится к одному».
Такое тонкое понимание известного философского предрассудка и позволяет гну Дюрингу суверенностью предсказать, каков будет конец экономического философствования Маркса, те. каково будет содержание следующих томов Капитала, причем все это говорится ровно через семь строк после заявления, что, право, невозможно предугадать, что собственно, говоря человеческими немецким языком, будут еще содержать два (последних «тома».
Не в первый уже раз, впрочем, сочинения г-на Дюрин- га оказываются принадлежащими к тем вещам, в которых
«противоречивое существует объективно и может быть обнаружено, так сказать, в телесной форме. Это совершенно не мешает гну Дюрингу продолжать с победоносным видом:
«Но здравая логика, надо надеяться, восторжествует над В процессе работы Маркса над его главным экономическим трудом план расчленения этого труда неоднократно изменялся. Начиная с 1867 г, когда был издан I том Капитала, план Маркса состоял в том, чтобы выпустить все произведение в виде трех томов в четырех книгах, я и я из которых должны были составить один, второй том. После смерти Маркса Энгельс издал ю и ю книги в виде II и III томов. Последнюю, ю книгу – Теории прибавочной стоимости том Капитала) – Энгельс издать не успел
карикатурой на нее Важничанье и диалектический таинственный хлам никого, в ком еще осталось хоть немного здравого смысла, не соблазнят на то чтобы углубиться в этот хаос мыслей и стиля. Вместе с вымиранием последних остатков диалектических глупостей это средство одурачивания потеряет свое обманчивое влияние, и никто небу- дет больше считать своей обязанностью ломать себе голову над отысканием глубокой мудрости там, где очищенное от скорлупы ядро замысловатых вещей обнаруживает, в лучшем случае, черты обыденных теорий, если непросто общих мест Совершенно невозможно, не проституируя здравой логики, воспроизвести (Марксовы) хитросплетения, построенные по правилам учения о логосе. Метод Маркса состоит в том, чтобы творить диалектические чудеса для своих правоверных, и т. д.
Мы здесь совершенно не имеем еще дела с правильностью или неправильностью экономических результатов Марксо- ва исследования, – пока речь идет только о диалектическом методе, примененном Марксом. Но несомненно одно:
большинство читателей Капитала теперь впервые узнает, благодаря гну Дюрингу, – что собственно они читали. Ив числе этих читателей окажется и сам г-н Дюринг, который в г. («Erganzungsblatter», т. III, выпуск 3) еще в состоянии был дать сравнительно рациональное – для мыслителя его калибра – изложение содержания книги Маркса, не считая В 1867 г. в журнале «Erganzungsblatter zur Kenntnis der Gegenwart», т. III, вып
Мы здесь совершенно не имеем еще дела с правильностью или неправильностью экономических результатов Марксо- ва исследования, – пока речь идет только о диалектическом методе, примененном Марксом. Но несомненно одно:
большинство читателей Капитала теперь впервые узнает, благодаря гну Дюрингу, – что собственно они читали. Ив числе этих читателей окажется и сам г-н Дюринг, который в г. («Erganzungsblatter», т. III, выпуск 3) еще в состоянии был дать сравнительно рациональное – для мыслителя его калибра – изложение содержания книги Маркса, не считая В 1867 г. в журнале «Erganzungsblatter zur Kenntnis der Gegenwart», т. III, вып
тогда себя еще вынужденным перевести сначала ход мысли
Маркса на свой дюринговский язык, что в настоящее время он объявляет необходимым. Если он уже и тогда сделал промах, отождествив диалектику Маркса с диалектикой Гегеля,
то все же он в то время не совсем еще потерял способность делать различие между методом и результатами, добытыми посредством этого метода, – он понимал тогда, что, нападая на метод в его общей форме, этим еще не опровергают результатов в их частностях.
Самым поразительным, во всяком случае, является сообщение г-на Дюринга, будто сточки зрения Маркса все, в конце концов, сводится к одному, так что, по Марксу, например, капиталисты и наемные рабочие, феодальный, капиталистический и социалистический способы производства
«сводятся к одному и, наконец, даже, пожалуй, Маркс и г- н Дюринг тоже сводятся к одному. Чтобы объяснить возможность подобной явной глупости, приходится допустить,
что уже одно слово диалектика приводит г-на Дюринга в такое состояние невменяемости, при котором для него, в соответствии с неким путаными превратным представлением,
в конце концов, все сводится к одному, чтобы он ни говорили чтобы он ни делал.
Здесь мы имеем перед собой образчик того, что г-н Дю- ринг именует моей историографией в высоком стиле или, стр. 182–186, была напечатана рецензия Дюринга на первый том «Капитала»
Маркса.
Маркса на свой дюринговский язык, что в настоящее время он объявляет необходимым. Если он уже и тогда сделал промах, отождествив диалектику Маркса с диалектикой Гегеля,
то все же он в то время не совсем еще потерял способность делать различие между методом и результатами, добытыми посредством этого метода, – он понимал тогда, что, нападая на метод в его общей форме, этим еще не опровергают результатов в их частностях.
Самым поразительным, во всяком случае, является сообщение г-на Дюринга, будто сточки зрения Маркса все, в конце концов, сводится к одному, так что, по Марксу, например, капиталисты и наемные рабочие, феодальный, капиталистический и социалистический способы производства
«сводятся к одному и, наконец, даже, пожалуй, Маркс и г- н Дюринг тоже сводятся к одному. Чтобы объяснить возможность подобной явной глупости, приходится допустить,
что уже одно слово диалектика приводит г-на Дюринга в такое состояние невменяемости, при котором для него, в соответствии с неким путаными превратным представлением,
в конце концов, все сводится к одному, чтобы он ни говорили чтобы он ни делал.
Здесь мы имеем перед собой образчик того, что г-н Дю- ринг именует моей историографией в высоком стиле или, стр. 182–186, была напечатана рецензия Дюринга на первый том «Капитала»
Маркса.
еще суммарным приемом, который сводит счеты с родовыми типичными совершенно не снисходит до того, чтобы мик- рологически-подробным обличением оказывать честь людям, которых Юм называл ученой чернью один только этот прием сего возвышенными благородным стилем совместим с интересами полной истины и с обязанностями по отношению к свободной от цеховых уз публике».
Действительно, историография в высоком стиле и суммарный прием, сводящий счеты с родовыми типичным,
весьма удобны для г-на Дюринга, ибо он может при этом пренебречь всеми определенными фактами как фактами мик- рологическими, может приравнять их к нулю и, вместо того чтобы что-либо доказывать, может произносить только общие фразы, голословно утверждать и просто громить. Сверх того, эта историография имеет то преимущество, что не дает противнику никаких фактических точек опоры для полемики, так что ему, чтобы ответить гну Дюрингу, не остается почти ничего другого, как выставлять, тоже в высоком стиле и суммарно, голословные утверждения, расплываться в общих фразах ив конце концов, в свою очередь громить г-на
Дюринга, – короче говоря, расплачиваться той же монетой,
что не каждому по вкусу. Поэтому мы должны быть благодарны гну Дюрингу зато, что он, в виде исключения, покидает возвышенный и благородный стиль, чтобы дать нам по крайней мере два примера превратного учения Маркса о логосе
Действительно, историография в высоком стиле и суммарный прием, сводящий счеты с родовыми типичным,
весьма удобны для г-на Дюринга, ибо он может при этом пренебречь всеми определенными фактами как фактами мик- рологическими, может приравнять их к нулю и, вместо того чтобы что-либо доказывать, может произносить только общие фразы, голословно утверждать и просто громить. Сверх того, эта историография имеет то преимущество, что не дает противнику никаких фактических точек опоры для полемики, так что ему, чтобы ответить гну Дюрингу, не остается почти ничего другого, как выставлять, тоже в высоком стиле и суммарно, голословные утверждения, расплываться в общих фразах ив конце концов, в свою очередь громить г-на
Дюринга, – короче говоря, расплачиваться той же монетой,
что не каждому по вкусу. Поэтому мы должны быть благодарны гну Дюрингу зато, что он, в виде исключения, покидает возвышенный и благородный стиль, чтобы дать нам по крайней мере два примера превратного учения Маркса о логосе
Разве не комично выглядит, например, ссылка на путаное и туманное представление Гегеля о том, что количество переходит в качество и что поэтому аванс, достигший определенной границы, становится уже благодаря одному этому количественному увеличению капиталом?»
Конечно, в таком очищенном гном Дюрингом изложении эта мысль выглядит довольно курьезно. Посмотрим поэтому, как она выглядит в оригинале, у Маркса. На стр. второе издание Капитала) Маркс выводит из предшествующего исследования о постоянном и переменном капитале и о прибавочной стоимости заключение, что не всякая произвольная сумма денег или стоимости может быть превращена в капитал, что, напротив, предпосылкой этого превращения является определенный минимум денег или меновых стои- мостей в руках отдельного владельца денег или товаров».
Для примера Маркс делает предположение, что в какой-либо отрасли труда рабочий работает восемь часов вдень на самого себя, те. для воспроизведения стоимости своей заработной платы, а следующие четыре часа – на капиталиста, для производства прибавочной стоимости, поступающей прежде всего в карман последнего. В таком случае, для того чтобы кто-нибудь мог ежедневно класть в карман такую сумму прибавочной стоимости, которая дала бы ему возможность прожить не хуже одного из своих рабочих, он должен располагать уже суммой стоимости, позволяющей ему снабдить двух рабочих сырьем, средствами труда и заработной платой
Конечно, в таком очищенном гном Дюрингом изложении эта мысль выглядит довольно курьезно. Посмотрим поэтому, как она выглядит в оригинале, у Маркса. На стр. второе издание Капитала) Маркс выводит из предшествующего исследования о постоянном и переменном капитале и о прибавочной стоимости заключение, что не всякая произвольная сумма денег или стоимости может быть превращена в капитал, что, напротив, предпосылкой этого превращения является определенный минимум денег или меновых стои- мостей в руках отдельного владельца денег или товаров».
Для примера Маркс делает предположение, что в какой-либо отрасли труда рабочий работает восемь часов вдень на самого себя, те. для воспроизведения стоимости своей заработной платы, а следующие четыре часа – на капиталиста, для производства прибавочной стоимости, поступающей прежде всего в карман последнего. В таком случае, для того чтобы кто-нибудь мог ежедневно класть в карман такую сумму прибавочной стоимости, которая дала бы ему возможность прожить не хуже одного из своих рабочих, он должен располагать уже суммой стоимости, позволяющей ему снабдить двух рабочих сырьем, средствами труда и заработной платой
Атак как капиталистическое производство имеет своей целью непросто поддержание жизни, а увеличение богатства,
то наш хозяин со своими двумя рабочими все еще не был бы капиталистом. Значит, для того чтобы жить вдвое лучше обыкновенного рабочего и превращать обратно в капитал половину производимой прибавочной стоимости, он уже должен иметь возможность нанять восемь рабочих, те. владеть суммой стоимости в четыре раза большей, чем в первом случае. И только после всего этого ив связи с дальнейшими рассуждениями, имеющими целью осветить и обосновать тот факт, что нелюбая незначительная сумма стоимости достаточна для превращения ее в капитал и что в этом отношении каждый период развития и каждая отрасль производства имеют свои минимальные границы, – только в связи совсем этим Маркс замечает Здесь, как ив естествознании,
подтверждается
правильность того закона, открытого Геге- лем в его Логике, что чисто количественные изменения на известной ступени переходят в качественные различия».
А теперь пусть читатель восхищается возвышенными благородным стилем, при помощи которого г-н Дюринг приписывает Марксу противоположное тому, что тот сказал в действительности. Маркс говорит тот факт, что сумма стоимости может превратиться в капитал лишь тогда, когда она достигнет, хотя и различной, в зависимости от обстоятельств, нов каждом данном случае определенной минимальной величины, – этот факт является доказательством
то наш хозяин со своими двумя рабочими все еще не был бы капиталистом. Значит, для того чтобы жить вдвое лучше обыкновенного рабочего и превращать обратно в капитал половину производимой прибавочной стоимости, он уже должен иметь возможность нанять восемь рабочих, те. владеть суммой стоимости в четыре раза большей, чем в первом случае. И только после всего этого ив связи с дальнейшими рассуждениями, имеющими целью осветить и обосновать тот факт, что нелюбая незначительная сумма стоимости достаточна для превращения ее в капитал и что в этом отношении каждый период развития и каждая отрасль производства имеют свои минимальные границы, – только в связи совсем этим Маркс замечает Здесь, как ив естествознании,
подтверждается
правильность того закона, открытого Геге- лем в его Логике, что чисто количественные изменения на известной ступени переходят в качественные различия».
А теперь пусть читатель восхищается возвышенными благородным стилем, при помощи которого г-н Дюринг приписывает Марксу противоположное тому, что тот сказал в действительности. Маркс говорит тот факт, что сумма стоимости может превратиться в капитал лишь тогда, когда она достигнет, хотя и различной, в зависимости от обстоятельств, нов каждом данном случае определенной минимальной величины, – этот факт является доказательством
правильности гегелевского закона. Г-н Дюринг же подсовывает Марксу следующую мысль так как согласно закону Гегеля, количество переходит в качество, то «поэтому
аванс, достигший определенной границы, становится капиталом следовательно, прямо противоположное тому,
что говорит Маркс.
С обыкновением неверно цитировать, во имя интересов полной истины и во имя обязанностей по отношению к свободной от цеховых уз публике, мы познакомились уже при разборе гном Дюрингом теории Дарвина. Чем дальше,
тем больше обнаруживается, что это обыкновение составляет внутреннюю необходимость для философии действительности и поистине является весьма суммарным приемом».
Не станем говорить ужо том, что г-н Дюринг приписывает
Марксу, будто он говорит о любом авансе, тогда как на самом деле здесь речь идет лишь о таком авансе, который затрачивается на сырье, средства труда и заработную плату таким образом, г-н Дюринг умудрился приписать Марксу чистейшую бессмыслицу. И после этого он еще имеет наглость находить эту им же самим сочиненную бессмыслицу
комичной.
Подобно тому как он сфабриковал фантастического Дарвина, чтобы на нем испробовать свою силу, так здесь он состряпал фантастического Маркса. В самом деле,
«историография в высоком стиле»!
Мы уже видели выше, когда говорили о мировой схемати- ке, что с этой гегелевской узловой линией отношений меры
аванс, достигший определенной границы, становится капиталом следовательно, прямо противоположное тому,
что говорит Маркс.
С обыкновением неверно цитировать, во имя интересов полной истины и во имя обязанностей по отношению к свободной от цеховых уз публике, мы познакомились уже при разборе гном Дюрингом теории Дарвина. Чем дальше,
тем больше обнаруживается, что это обыкновение составляет внутреннюю необходимость для философии действительности и поистине является весьма суммарным приемом».
Не станем говорить ужо том, что г-н Дюринг приписывает
Марксу, будто он говорит о любом авансе, тогда как на самом деле здесь речь идет лишь о таком авансе, который затрачивается на сырье, средства труда и заработную плату таким образом, г-н Дюринг умудрился приписать Марксу чистейшую бессмыслицу. И после этого он еще имеет наглость находить эту им же самим сочиненную бессмыслицу
комичной.
Подобно тому как он сфабриковал фантастического Дарвина, чтобы на нем испробовать свою силу, так здесь он состряпал фантастического Маркса. В самом деле,
«историография в высоком стиле»!
Мы уже видели выше, когда говорили о мировой схемати- ке, что с этой гегелевской узловой линией отношений меры
по смыслу которой в известных точках количественного изменения внезапно наступает качественное превращение, г- на Дюринга постигло маленькое несчастье в минуту слабости он сам признали применил ее. Мы привели там один из известнейших примеров – пример изменения агрегатных состояний воды, которая при нормальном атмосферном давлении переходит при температуре 0 °C из жидкого состояния в твердое, а при 100 °C – из жидкого в газообразное, так что в этих обеих поворотных точках простое количественное изменение температуры вызывает качественное изменение состояния воды.
Мы могли бы привести для доказательства этого закона еще сотни подобных фактов как из природы, таки из жизни человеческого общества. Так, например, в «Капитале»
Маркса на протяжении всего четвертого отдела – Производство относительной прибавочной стоимости – приводится из области кооперации, разделения труда и мануфактуры, машинного производства и крупной промышленности несчетное число случаев, где количественное изменение преобразует качество вещей и, равным образом, качественное преобразование вещей изменяет их количество, где, следовательно, употребляя столь ненавистное для г-на Дюрин- га выражение, количество переходит в качество, и наоборот.
Таков, например, факт, что кооперация многих лиц, слияние многих сил в одну общую, создает, говоря словами Маркса, некую новую силу, которая существенно отличается от
Мы могли бы привести для доказательства этого закона еще сотни подобных фактов как из природы, таки из жизни человеческого общества. Так, например, в «Капитале»
Маркса на протяжении всего четвертого отдела – Производство относительной прибавочной стоимости – приводится из области кооперации, разделения труда и мануфактуры, машинного производства и крупной промышленности несчетное число случаев, где количественное изменение преобразует качество вещей и, равным образом, качественное преобразование вещей изменяет их количество, где, следовательно, употребляя столь ненавистное для г-на Дюрин- га выражение, количество переходит в качество, и наоборот.
Таков, например, факт, что кооперация многих лиц, слияние многих сил в одну общую, создает, говоря словами Маркса, некую новую силу, которая существенно отличается от
суммы составляющих ее отдельных сил.
К тому самому месту Капитала, которое г-н Дюринг в интересах полной истины вывернул наизнанку, Маркс сделал, кроме того, еще следующее примечание Принятая в современной химии молекулярная теория, впервые научно развитая Лораном и Жераром, основывается именно на этом законе. Но какое дело до этого гну Дюрингу? Ведь он знает,
что в высокой степени современные образовательные элементы естественнонаучного способа мышления отсутствуют именно там, где скудную амуницию для придания себе ученого вида составляют полунауки и немного жалкого философствования, как это имеет место, например, у г-на
Маркса и его соперника Лассаля», – тогда как у г-на Дюрин- гав основе лежат главные положения точного знания в механике, физике и химии и т. д. Какова эта основа, это мы уже видели. Но для того чтобы и третьи лица могли составить себе мнение поэтому вопросу, мы рассмотрим несколько подробнее пример, приведенный в указанном примечании Маркса.
Речь идет здесь о гомологических рядах соединений углерода, из которых уже очень многие известны и каждый из которых имеет свою собственную алгебраическую формулу состава. Если мы, например, обозначим, как это принято в химии, атом углерода через С, атом водорода через Н, атом кислорода через О, а число содержащихся в каждом соединении атомов углерода через n, то мы можем представить
К тому самому месту Капитала, которое г-н Дюринг в интересах полной истины вывернул наизнанку, Маркс сделал, кроме того, еще следующее примечание Принятая в современной химии молекулярная теория, впервые научно развитая Лораном и Жераром, основывается именно на этом законе. Но какое дело до этого гну Дюрингу? Ведь он знает,
что в высокой степени современные образовательные элементы естественнонаучного способа мышления отсутствуют именно там, где скудную амуницию для придания себе ученого вида составляют полунауки и немного жалкого философствования, как это имеет место, например, у г-на
Маркса и его соперника Лассаля», – тогда как у г-на Дюрин- гав основе лежат главные положения точного знания в механике, физике и химии и т. д. Какова эта основа, это мы уже видели. Но для того чтобы и третьи лица могли составить себе мнение поэтому вопросу, мы рассмотрим несколько подробнее пример, приведенный в указанном примечании Маркса.
Речь идет здесь о гомологических рядах соединений углерода, из которых уже очень многие известны и каждый из которых имеет свою собственную алгебраическую формулу состава. Если мы, например, обозначим, как это принято в химии, атом углерода через С, атом водорода через Н, атом кислорода через О, а число содержащихся в каждом соединении атомов углерода через n, то мы можем представить
молекулярные формулы для некоторых из этих рядов в таком виде:
С
n
H
2n+2
– ряд нормальных парафинов,
С
n
H
2n+2
O – ряд первичных спиртов,
С
n
H
2n
O
2
– ряд одноосновных жирных кислот.
Если мы возьмем в качестве примера последний из этих рядов и примем последовательно n=1, n=2, n=3 и т. д, то получим следующие результаты (отбрасывая изомеры):
СН
2
О – муравьиная кислота – точка кип. 100 °C, точка плавл. 1 °C
C
2
H
4
O
2
– уксусная кислота – точка кип. 118 °C, точка плавл. 17 °C
C
3
H
6
O
2
– пропионовая кислота – точка кип. 140 °C, точка плавл. 17 С Н – масляная кислота – точка кип. 162 °C, точка плавл. 17 С Н – валерьяновая кислота – точка кип. 175 °C, точка плавл. 17 и т. д. до С Н – мелиссиновой кислоты, которая плавится только при 80° и не имеет вовсе точки кипения, так как она вообще не может испаряться, не разлагаясь.
Здесь мы видим, следовательно, целый ряд качественно различных тел, которые образуются простым количественным прибавлением элементов, притом всегда водной и той же пропорции. В наиболее чистом виде это явление выступает там, где в одинаковой пропорции изменяют свое количество все элементы соединения, как, например, у нормальных парафинов C
n
H
2n+2
: самый низший из них, метан СН
4
, – газ;
высший же из известных, гексадекан C
16
H
34
, – твердое тело,
образующее бесцветные кристаллы, плавящееся при 21 и кипящее только при 278 °C. В обоих рядах каждый новый член образуется прибавлением CH
2
, те. одного атома углерода и двух атомов водорода, к молекулярной формуле предыдущего члена, и это количественное изменение молекулярной формулы вызывает каждый раз образование качественно иного тела.
Но эти ряды представляют собой только особенно наглядный пример почти повсюду в химии, например уже на различных окислах азота, на различных кислотах фосфора или серы, можно видеть, как количество переходит в качество»,
и это якобы путаное и туманное представление Гегеля может быть обнаружено, так сказать, в телесной форме в вещах и процессах, причем, однако, никто не путает и не остается в тумане, кроме г-на Дюринга. И если Маркс первый обратил внимание на этот факта г-н Дюринг, читая это указание, не понимает даже, о чем идет речь (ибо иначе он, конечно, не пропустил бы безнаказанно такого неслыханного преступления, то этого достаточно, чтобы, даже не оглядываясь назад в сторону знаменитой дюринговской натурфилософии, установить с полной ясностью, кому не хватает в высокой степени современных образовательных элементов
С
n
H
2n+2
– ряд нормальных парафинов,
С
n
H
2n+2
O – ряд первичных спиртов,
С
n
H
2n
O
2
– ряд одноосновных жирных кислот.
Если мы возьмем в качестве примера последний из этих рядов и примем последовательно n=1, n=2, n=3 и т. д, то получим следующие результаты (отбрасывая изомеры):
СН
2
О – муравьиная кислота – точка кип. 100 °C, точка плавл. 1 °C
C
2
H
4
O
2
– уксусная кислота – точка кип. 118 °C, точка плавл. 17 °C
C
3
H
6
O
2
– пропионовая кислота – точка кип. 140 °C, точка плавл. 17 С Н – масляная кислота – точка кип. 162 °C, точка плавл. 17 С Н – валерьяновая кислота – точка кип. 175 °C, точка плавл. 17 и т. д. до С Н – мелиссиновой кислоты, которая плавится только при 80° и не имеет вовсе точки кипения, так как она вообще не может испаряться, не разлагаясь.
Здесь мы видим, следовательно, целый ряд качественно различных тел, которые образуются простым количественным прибавлением элементов, притом всегда водной и той же пропорции. В наиболее чистом виде это явление выступает там, где в одинаковой пропорции изменяют свое количество все элементы соединения, как, например, у нормальных парафинов C
n
H
2n+2
: самый низший из них, метан СН
4
, – газ;
высший же из известных, гексадекан C
16
H
34
, – твердое тело,
образующее бесцветные кристаллы, плавящееся при 21 и кипящее только при 278 °C. В обоих рядах каждый новый член образуется прибавлением CH
2
, те. одного атома углерода и двух атомов водорода, к молекулярной формуле предыдущего члена, и это количественное изменение молекулярной формулы вызывает каждый раз образование качественно иного тела.
Но эти ряды представляют собой только особенно наглядный пример почти повсюду в химии, например уже на различных окислах азота, на различных кислотах фосфора или серы, можно видеть, как количество переходит в качество»,
и это якобы путаное и туманное представление Гегеля может быть обнаружено, так сказать, в телесной форме в вещах и процессах, причем, однако, никто не путает и не остается в тумане, кроме г-на Дюринга. И если Маркс первый обратил внимание на этот факта г-н Дюринг, читая это указание, не понимает даже, о чем идет речь (ибо иначе он, конечно, не пропустил бы безнаказанно такого неслыханного преступления, то этого достаточно, чтобы, даже не оглядываясь назад в сторону знаменитой дюринговской натурфилософии, установить с полной ясностью, кому не хватает в высокой степени современных образовательных элементов
естественнонаучного способа мышления – Марксу или гну Дюрингу, и кто из них не обладает достаточным знакомством с главными положениями химии».
В заключение мы хотим призвать еще одного свидетеля в пользу перехода количества в качество, а именно Наполеона. Последний следующим образом описывает бой малоискусной в верховой езде, но дисциплинированной французской кавалерии с мамлюками, в то время безусловно лучшей в единоборстве, но недисциплинированной конницей:
«Два мамлюка безусловно превосходили трех французов мамлюков были равны по силе 100 французам французов обычно одерживали верх над 300 мамлюками, а французов всегда побивали 1500 мамлюков»
90
Подобно тому как у Маркса определенная, хотя и меняющаяся, минимальная сумма меновой стоимости необходима для того, чтобы сделать возможным ее превращение в капитал, точно также у Наполеона определенная минимальная См. в мемуарах Наполеона Семнадцать замечаний на работу под названием
«Рассуждение о военном искусстве, изданную в Париже в 1816 г, замечание 3- е Кавалерия. Опубликовано в книге «Memoires pour servir a l'histoire de France,
sous Napoleon, ecrits a Sainte Helene, par les generaux qui out partage sa captivite,
et publies sur les manuscrits entierement corriges de la main de Napoleon». Tome premier, ecrit par le general comte de Mon-tholon. Paris, 1823, p. 202 («Мемуары,
освещающие историю Франции вовремя правления Наполеона, составленные на острове Святой Елены генералами, которые разделили с Наполеоном его участь пленника, и опубликованные по рукописям, полностью выправленным рукой Наполеона. Том первый, составленный генералом графом де Монтолоном. Париж, стр. 262).//Энгельс использовал это высказывание из мемуаров Наполеона и своей статье Кавалерия
В заключение мы хотим призвать еще одного свидетеля в пользу перехода количества в качество, а именно Наполеона. Последний следующим образом описывает бой малоискусной в верховой езде, но дисциплинированной французской кавалерии с мамлюками, в то время безусловно лучшей в единоборстве, но недисциплинированной конницей:
«Два мамлюка безусловно превосходили трех французов мамлюков были равны по силе 100 французам французов обычно одерживали верх над 300 мамлюками, а французов всегда побивали 1500 мамлюков»
90
Подобно тому как у Маркса определенная, хотя и меняющаяся, минимальная сумма меновой стоимости необходима для того, чтобы сделать возможным ее превращение в капитал, точно также у Наполеона определенная минимальная См. в мемуарах Наполеона Семнадцать замечаний на работу под названием
«Рассуждение о военном искусстве, изданную в Париже в 1816 г, замечание 3- е Кавалерия. Опубликовано в книге «Memoires pour servir a l'histoire de France,
sous Napoleon, ecrits a Sainte Helene, par les generaux qui out partage sa captivite,
et publies sur les manuscrits entierement corriges de la main de Napoleon». Tome premier, ecrit par le general comte de Mon-tholon. Paris, 1823, p. 202 («Мемуары,
освещающие историю Франции вовремя правления Наполеона, составленные на острове Святой Елены генералами, которые разделили с Наполеоном его участь пленника, и опубликованные по рукописям, полностью выправленным рукой Наполеона. Том первый, составленный генералом графом де Монтолоном. Париж, стр. 262).//Энгельс использовал это высказывание из мемуаров Наполеона и своей статье Кавалерия
величина конного отряда необходима, чтобы дать проявиться силе дисциплины, заложенной в сомкнутом строе и планомерности действия, и чтобы эта сила дисциплины выросла до превосходства даже над более значительными массами иррегулярной кавалерии, имеющей лучших коней, более искусной в верховой езде и фехтовании и, по меньшей мере,
столь же храброй. Но разве это аргумент против г-на Дюрин- га Разве Наполеон не был разбит наголову в борьбе с Европой Разве он не терпел поражений, следовавших одно за другим А почему Только потому, что ввел в тактику кавалерии путаное и туманное представление Гегеля!
столь же храброй. Но разве это аргумент против г-на Дюрин- га Разве Наполеон не был разбит наголову в борьбе с Европой Разве он не терпел поражений, следовавших одно за другим А почему Только потому, что ввел в тактику кавалерии путаное и туманное представление Гегеля!
1 ... 6 7 8 9 10 11 12 13 ... 42
XIII. Диалектика. Отрицание отрицания
«Этот исторический очерк (генезис так называемого первоначального накопления капитала в Англии) представляет собой еще сравнительно лучшее место в книге Маркса и был бы еще лучше, если бы не опирался, помимо научных, еще и на диалектические костыли. Гегелевское отрицание отрицания играет здесь – за неимением лучших и более ясных доводов – роль повивальной бабки, благодаря услугам которой будущее высвобождается из недр прошедшего. Уничтожение индивидуальной собственности, совершившееся указанным образом с XVI века, представляет собой первое отрицание. За ним последует второе, которое характеризуется как отрицание отрицания и, следовательно, как
восстановление индивидуальной собственности, нов высшей форме, основанной на общем владении землей и орудиями труда. Если эта новая индивидуальная собственность»
в тоже время называется гном Марксом и общественной собственностью, тов этом именно и сказывается гегелевское высшее единство, в котором противоречие снимается,
т. е, по гегелевской игре слов, одновременно преодолевается и сохраняется Экспроприация экспроприаторов является, таким образом, как бы автоматическим продуктом исторической действительности в ее материальных внешних условиях Едва ли хоть один разумный человек убедится в необходимости общего владения землей и капиталом на основании веры в гегелевские фокусы, вроде отрицания отрицания Туманная уродливость представлений Маркса не может, впрочем, удивить того, кто знаком стем, что можно сделать из такого научного материала, как гегелевская диалектика, или – лучше – какие нелепицы должны получиться из него. Для незнакомых с этими штуками скажу прямо,
что первое отрицание играет у Гегеля роль заимствованного из катехизиса понятия грехопадения, а второе – роль высшего единства, ведущего к искуплению. На подобных сумасбродных аналогиях, заимствованных из области религии, конечно, никак нельзя основать логику фактов Г-н Маркс успокаивается на своей туманной идее об индивидуальной ив тоже время общественной собственности и предоставляет своим адептам самим разрешить эту глубокомысленную
в тоже время называется гном Марксом и общественной собственностью, тов этом именно и сказывается гегелевское высшее единство, в котором противоречие снимается,
т. е, по гегелевской игре слов, одновременно преодолевается и сохраняется Экспроприация экспроприаторов является, таким образом, как бы автоматическим продуктом исторической действительности в ее материальных внешних условиях Едва ли хоть один разумный человек убедится в необходимости общего владения землей и капиталом на основании веры в гегелевские фокусы, вроде отрицания отрицания Туманная уродливость представлений Маркса не может, впрочем, удивить того, кто знаком стем, что можно сделать из такого научного материала, как гегелевская диалектика, или – лучше – какие нелепицы должны получиться из него. Для незнакомых с этими штуками скажу прямо,
что первое отрицание играет у Гегеля роль заимствованного из катехизиса понятия грехопадения, а второе – роль высшего единства, ведущего к искуплению. На подобных сумасбродных аналогиях, заимствованных из области религии, конечно, никак нельзя основать логику фактов Г-н Маркс успокаивается на своей туманной идее об индивидуальной ив тоже время общественной собственности и предоставляет своим адептам самим разрешить эту глубокомысленную
диалектическую загадку».
Так говорит г-н Дюринг.
Итак, Маркс не в состоянии доказать необходимость социальной революции, необходимость установления общей собственности на землю и на произведенные трудом средства производства, иначе как путем апелляции к гегелевскому отрицанию отрицания основывая свою социалистическую теорию на таких, заимствованных у религии, сумасбродных аналогиях, он приходит к тому выводу, что в будущем обществе будет господствовать собственность водно и тоже время и индивидуальная и общественная, в качестве гегелевского высшего единства снятого противоречия.
Оставим пока в стороне отрицание отрицания и посмотрим на эту собственность, водно и тоже время и индивидуальную и общественную. Г-н Дюринг называет это туманом, ион как это ни удивительно, – действительно прав в этом отношении. Но к несчастью, находится в этом тумане совсем не Маркса опять-таки сам г-н Дюринг. Подобно тому как раньше он, благодаря своему искусству в пользовании гегелевским методом бредового фантазирования, сумел без труда установить, что должны содержать в себе еще незаконченные тома Капитала, таки здесь он без большого труда может поправлять Маркса по Гегелю, подсовывая ему какое-то высшее единство собственности, о котором
Маркс не сказал ни слова.
У Маркса сказано Это – отрицание отрицания. Оно восстанавливает индивидуальную собственность, нона основе достижений капиталистической эры – на основе кооперации свободных работников и их общей собственности на землю и произведенные самим трудом средства производства. Превращение основанной на собственном труде раздробленной частной собственности отдельных личностей в капиталистическую, конечно, является процессом гораздо более долгим,
трудным и тяжелым, чем превращение капиталистической частной собственности, фактически уже основывающейся на общественном процессе производства, в общественную собственность. Вот и все. Таким образом, порядки, созданные экспроприацией экспроприаторов, характеризуются как восстановление индивидуальной собственности, нона основе
общественной собственности на землю и произведенные самим трудом средства производства. Для всякого, кто понимает немецкий язык, это означает, что общественная собственность простирается на землю и другие средства производства, а индивидуальная собственность – на остальные продукты, те. на предметы потребления. А чтобы дело было понятно даже шестилетним детям, Маркс на стр. 56 предполагает союз свободных людей, работающих общими средствами производства и планомерно расходующих свои индивидуальные рабочие силы как одну общественную рабочую силу, те. социалистически организованный союз, и говорит Весь продукт труда союза свободных людей представляет собой общественный продукт. Часть этого продукта служит снова в качестве средств производства. Она остается общественной. Но другая часть потребляется в качестве жизненных средств членами союза. Поэтому она должна быть распределена между ними. А это должно быть достаточно ясно даже и для запутавшейся в гегельянстве головы г-на Дюринга.
Собственность, водно и тоже время и индивидуальная и общественная, – эта туманная уродливость, эта нелепица,
получающаяся из гегелевской диалектики, эта путаница, эта глубокомысленная диалектическая загадка, которую Маркс предоставляет разрешить своим адептам, – опять-таки является продуктом свободного творчества и воображения г- на Дюринга. Маркс, выдаваемый гном Дюрингом за гегельянца, обязан в качестве результата отрицания отрицания дать некое настоящее высшее единство, а ввиду того что он это делает не так, как хотелось бы гну Дюрингу, последнему приходится снова впадать в возвышенный и благородный стиль ив интересах полной истины подсовывать Марксу такие вещи, которые представляют собой собственный фабрикат г-на Дюринга. Человек, абсолютно неспособный, хотя бы в виде исключения, цитировать правильно, должен, разумеется, впадать в нравственное негодование по поводу китайской учености других людей, которые всегда, без исключения, цитируют правильно, но именно этим плохо прикрывают недостаточное понимание совокупности идей цитируемых в каждом данном случае писателей. Г-н Дюринг прав
Так говорит г-н Дюринг.
Итак, Маркс не в состоянии доказать необходимость социальной революции, необходимость установления общей собственности на землю и на произведенные трудом средства производства, иначе как путем апелляции к гегелевскому отрицанию отрицания основывая свою социалистическую теорию на таких, заимствованных у религии, сумасбродных аналогиях, он приходит к тому выводу, что в будущем обществе будет господствовать собственность водно и тоже время и индивидуальная и общественная, в качестве гегелевского высшего единства снятого противоречия.
Оставим пока в стороне отрицание отрицания и посмотрим на эту собственность, водно и тоже время и индивидуальную и общественную. Г-н Дюринг называет это туманом, ион как это ни удивительно, – действительно прав в этом отношении. Но к несчастью, находится в этом тумане совсем не Маркса опять-таки сам г-н Дюринг. Подобно тому как раньше он, благодаря своему искусству в пользовании гегелевским методом бредового фантазирования, сумел без труда установить, что должны содержать в себе еще незаконченные тома Капитала, таки здесь он без большого труда может поправлять Маркса по Гегелю, подсовывая ему какое-то высшее единство собственности, о котором
Маркс не сказал ни слова.
У Маркса сказано Это – отрицание отрицания. Оно восстанавливает индивидуальную собственность, нона основе достижений капиталистической эры – на основе кооперации свободных работников и их общей собственности на землю и произведенные самим трудом средства производства. Превращение основанной на собственном труде раздробленной частной собственности отдельных личностей в капиталистическую, конечно, является процессом гораздо более долгим,
трудным и тяжелым, чем превращение капиталистической частной собственности, фактически уже основывающейся на общественном процессе производства, в общественную собственность. Вот и все. Таким образом, порядки, созданные экспроприацией экспроприаторов, характеризуются как восстановление индивидуальной собственности, нона основе
общественной собственности на землю и произведенные самим трудом средства производства. Для всякого, кто понимает немецкий язык, это означает, что общественная собственность простирается на землю и другие средства производства, а индивидуальная собственность – на остальные продукты, те. на предметы потребления. А чтобы дело было понятно даже шестилетним детям, Маркс на стр. 56 предполагает союз свободных людей, работающих общими средствами производства и планомерно расходующих свои индивидуальные рабочие силы как одну общественную рабочую силу, те. социалистически организованный союз, и говорит Весь продукт труда союза свободных людей представляет собой общественный продукт. Часть этого продукта служит снова в качестве средств производства. Она остается общественной. Но другая часть потребляется в качестве жизненных средств членами союза. Поэтому она должна быть распределена между ними. А это должно быть достаточно ясно даже и для запутавшейся в гегельянстве головы г-на Дюринга.
Собственность, водно и тоже время и индивидуальная и общественная, – эта туманная уродливость, эта нелепица,
получающаяся из гегелевской диалектики, эта путаница, эта глубокомысленная диалектическая загадка, которую Маркс предоставляет разрешить своим адептам, – опять-таки является продуктом свободного творчества и воображения г- на Дюринга. Маркс, выдаваемый гном Дюрингом за гегельянца, обязан в качестве результата отрицания отрицания дать некое настоящее высшее единство, а ввиду того что он это делает не так, как хотелось бы гну Дюрингу, последнему приходится снова впадать в возвышенный и благородный стиль ив интересах полной истины подсовывать Марксу такие вещи, которые представляют собой собственный фабрикат г-на Дюринга. Человек, абсолютно неспособный, хотя бы в виде исключения, цитировать правильно, должен, разумеется, впадать в нравственное негодование по поводу китайской учености других людей, которые всегда, без исключения, цитируют правильно, но именно этим плохо прикрывают недостаточное понимание совокупности идей цитируемых в каждом данном случае писателей. Г-н Дюринг прав
Да здравствует историография в высоком стиле!
До сих пор мы исходили из предположения, что свойственное гну Дюрингу упорное неправильное цитирование происходит, по крайней мере, вполне добросовестно и зависит либо от его собственной полной неспособности правильно понимать вещи, либо же от присущей историографии в высоком стиле привычки цитировать на память, – привычки,
которую обыкновенно принято называть неряшливостью. Но похоже на то, что мы подошли здесь к тому пункту, где и у г-на Дюринга количество переходит в качество. Ибо, если мы взвесим, во-первых, что это место у Маркса само по себе изложено совершенно ясно и к тому же дополняется еще другим, абсолютно не допускающим недоразумений местом в той же книге во-вторых, что нив вышеупомянутой критике Капитала в «Erganzungsblatter», нив критике, помещенной в первом издании Критической истории, г-н Дюринг еще не открыл этого чудовища – индивидуальной ив тоже время общественной собственности, а открыл его только во втором издании своей книги, те. уже при третьем чтении
«Капитала»; затем, что именно в этом втором, переработанном в социалистическом духе издании своей книги гну Дю- рингу понадобилось приписать Марксу возможно больший вздор о будущей организации общества, чтобы иметь возможность, в противоположность этому, стем большим торжеством преподнести, что они делает, хозяйственную коммуну, которую я охарактеризовал в своем Курсе экономически и юридически, – если мы взвесим все это, то напрашивается вывод, принять который нас почти вынуждает г- н Дюринг, – что он в этом случае с умыслом благотворно расширил мысль Маркса, те. благотворно для самого г-на
Дюринга.
Какую же роль играет у Маркса отрицание отрицания?
На странице 791 и следующих Маркс резюмирует конечные результаты изложенного на предыдущих 50 страницах экономического и исторического исследования о так называемом первоначальном накоплении капитала. Докапиталистической эры существовало, по крайней мере в Англии, мелкое производство на основе частной собственности работника на его средства производства. Так называемое первоначальное накопление капитала состояло здесь в экспроприации этих непосредственных производителей, те. в уничтожении частной собственности, основанной на собственном труде. Это уничтожение сделалось возможным потому, что упомянутое мелкое производство совместимо только с узкими, примитивными рамками производства и общества, и на известной ступени развития оно само создает материальные средства для своего уничтожения. Это уничтожение, превращение индивидуальных и раздробленных средств производства в общественно-концентрированные, образует предысторию капитала. Как только работники были превращены в пролетариев, а их условия труда в капитал, как только капиталистический способ производства стал на собственные ноги, – дальнейшее обобществление труда и дальнейшее превращение земли и других средств производства в капитала следовательно и дальнейшая экспроприация частных собственников приобретают новую форму. Теперь экспроприации подлежит уже не работник, сам ведущий самостоятельное хозяйство, а капиталист, эксплуатирующий многих рабочих. Эта экспроприация совершается игрой имманентных законов самого капиталистического производства,
путем концентрации капиталов. Один капиталист побивает многих капиталистов. Рука об руку с этой концентрацией,
или экспроприацией многих капиталистов немногими, развивается кооперативная форма процесса труда в постоянно растущих размерах, развивается сознательное технологическое применение науки, планомерная коллективная эксплуатация земли, превращение средств труда в такие средства труда, которые допускают лишь коллективное употребление,
и экономия всех средств производства путем применения их как коллективных средств производства комбинированного общественного труда. Вместе с постоянно уменьшающимся числом магнатов капитала, которые узурпируют и монополизируют все выгоды этого процесса превращения, возрастает масса нищеты, угнетения, рабства, деградации, эксплуатации, но вместе стем растет и возмущение рабочего класса, который постоянно увеличивается по своей численности,
который обучается, объединяется и организуется механизмом самого процесса капиталистического производства. Капитал становится оковами того способа производства, который вырос при нем и под ним. Концентрация средств производства и обобществление труда достигают такого пункта, когда они становятся несовместимыми сих капиталистической оболочкой. Она взрывается. Бьет час капиталистической частной собственности. Экспроприаторов экспроприируют А теперь я спрашиваю читателя, где диалектически-ви- тиеватые хитросплетения и арабески мысли, где путаное и превратное представление, в соответствии с которым все, в конце концов, сводится к одному, где диалектические чудеса для правоверных, где диалектический таинственный хлам и построенные по правилам гегелевского учения о логосе хитросплетения, без которых Маркс, по уверению г-на Дюрин- га, не может построить свое изложение Маркс просто доказывает исторически и здесь вкратце резюмирует, что точно также, как некогда мелкое производство своим собственным развитием с необходимостью породило условия своего уничтожения, те. условия экспроприации мелких собственников, таки теперь капиталистическое производство само породило те материальные условия, от которых оно должно погибнуть. Процесс этот есть исторический процесс, и если он в тоже время оказывается диалектическим, то это уже не вина Маркса, как бы это ни было неприятно гну Дюрингу.
Только теперь, покончив со своим историко-экономиче- ским доказательством, Маркс продолжает Капиталистический способ производства и присвоения, а следовательно, и капиталистическая частная собственность, есть первое отрицание индивидуальной частной собственности, основанной на собственном труде. Отрицание капиталистического производства производится им самим с необходимостью естественного процесса. Это – отрицание отрицания и т. д.
(как цитировано выше).
Таким образом, называя этот процесс отрицанием отрицания, Маркс и не помышляет о том, чтобы в этом видеть доказательство его исторической необходимости. Напротив:
после того как он доказал исторически, что процесс этот отчасти уже действительно совершился, отчасти еще должен совершиться, только после этого Маркс характеризует его к тому же как такой процесс, который происходит по определенному диалектическому закону. Вот и все. Таким образом,
это – опять-таки чистейшая передержка г-на Дюринга, когда он утверждает, что отрицание отрицания играет здесь роль повивальной бабки, благодаря услугам которой будущее высвобождается из недр прошедшего, или что Маркс требует,
чтобы люди убеждались в необходимости общего владения землей и капиталом (а последнее уже само по себе представляет собой дюринговское противоречие в телесной форме) на основании веры в закон отрицания отрицания.
О полном непонимании природы диалектики свидетельствует уже тот факт, что г-н Дюринг считает ее каким-то инструментом простого доказывания, подобно тому как при
До сих пор мы исходили из предположения, что свойственное гну Дюрингу упорное неправильное цитирование происходит, по крайней мере, вполне добросовестно и зависит либо от его собственной полной неспособности правильно понимать вещи, либо же от присущей историографии в высоком стиле привычки цитировать на память, – привычки,
которую обыкновенно принято называть неряшливостью. Но похоже на то, что мы подошли здесь к тому пункту, где и у г-на Дюринга количество переходит в качество. Ибо, если мы взвесим, во-первых, что это место у Маркса само по себе изложено совершенно ясно и к тому же дополняется еще другим, абсолютно не допускающим недоразумений местом в той же книге во-вторых, что нив вышеупомянутой критике Капитала в «Erganzungsblatter», нив критике, помещенной в первом издании Критической истории, г-н Дюринг еще не открыл этого чудовища – индивидуальной ив тоже время общественной собственности, а открыл его только во втором издании своей книги, те. уже при третьем чтении
«Капитала»; затем, что именно в этом втором, переработанном в социалистическом духе издании своей книги гну Дю- рингу понадобилось приписать Марксу возможно больший вздор о будущей организации общества, чтобы иметь возможность, в противоположность этому, стем большим торжеством преподнести, что они делает, хозяйственную коммуну, которую я охарактеризовал в своем Курсе экономически и юридически, – если мы взвесим все это, то напрашивается вывод, принять который нас почти вынуждает г- н Дюринг, – что он в этом случае с умыслом благотворно расширил мысль Маркса, те. благотворно для самого г-на
Дюринга.
Какую же роль играет у Маркса отрицание отрицания?
На странице 791 и следующих Маркс резюмирует конечные результаты изложенного на предыдущих 50 страницах экономического и исторического исследования о так называемом первоначальном накоплении капитала. Докапиталистической эры существовало, по крайней мере в Англии, мелкое производство на основе частной собственности работника на его средства производства. Так называемое первоначальное накопление капитала состояло здесь в экспроприации этих непосредственных производителей, те. в уничтожении частной собственности, основанной на собственном труде. Это уничтожение сделалось возможным потому, что упомянутое мелкое производство совместимо только с узкими, примитивными рамками производства и общества, и на известной ступени развития оно само создает материальные средства для своего уничтожения. Это уничтожение, превращение индивидуальных и раздробленных средств производства в общественно-концентрированные, образует предысторию капитала. Как только работники были превращены в пролетариев, а их условия труда в капитал, как только капиталистический способ производства стал на собственные ноги, – дальнейшее обобществление труда и дальнейшее превращение земли и других средств производства в капитала следовательно и дальнейшая экспроприация частных собственников приобретают новую форму. Теперь экспроприации подлежит уже не работник, сам ведущий самостоятельное хозяйство, а капиталист, эксплуатирующий многих рабочих. Эта экспроприация совершается игрой имманентных законов самого капиталистического производства,
путем концентрации капиталов. Один капиталист побивает многих капиталистов. Рука об руку с этой концентрацией,
или экспроприацией многих капиталистов немногими, развивается кооперативная форма процесса труда в постоянно растущих размерах, развивается сознательное технологическое применение науки, планомерная коллективная эксплуатация земли, превращение средств труда в такие средства труда, которые допускают лишь коллективное употребление,
и экономия всех средств производства путем применения их как коллективных средств производства комбинированного общественного труда. Вместе с постоянно уменьшающимся числом магнатов капитала, которые узурпируют и монополизируют все выгоды этого процесса превращения, возрастает масса нищеты, угнетения, рабства, деградации, эксплуатации, но вместе стем растет и возмущение рабочего класса, который постоянно увеличивается по своей численности,
который обучается, объединяется и организуется механизмом самого процесса капиталистического производства. Капитал становится оковами того способа производства, который вырос при нем и под ним. Концентрация средств производства и обобществление труда достигают такого пункта, когда они становятся несовместимыми сих капиталистической оболочкой. Она взрывается. Бьет час капиталистической частной собственности. Экспроприаторов экспроприируют А теперь я спрашиваю читателя, где диалектически-ви- тиеватые хитросплетения и арабески мысли, где путаное и превратное представление, в соответствии с которым все, в конце концов, сводится к одному, где диалектические чудеса для правоверных, где диалектический таинственный хлам и построенные по правилам гегелевского учения о логосе хитросплетения, без которых Маркс, по уверению г-на Дюрин- га, не может построить свое изложение Маркс просто доказывает исторически и здесь вкратце резюмирует, что точно также, как некогда мелкое производство своим собственным развитием с необходимостью породило условия своего уничтожения, те. условия экспроприации мелких собственников, таки теперь капиталистическое производство само породило те материальные условия, от которых оно должно погибнуть. Процесс этот есть исторический процесс, и если он в тоже время оказывается диалектическим, то это уже не вина Маркса, как бы это ни было неприятно гну Дюрингу.
Только теперь, покончив со своим историко-экономиче- ским доказательством, Маркс продолжает Капиталистический способ производства и присвоения, а следовательно, и капиталистическая частная собственность, есть первое отрицание индивидуальной частной собственности, основанной на собственном труде. Отрицание капиталистического производства производится им самим с необходимостью естественного процесса. Это – отрицание отрицания и т. д.
(как цитировано выше).
Таким образом, называя этот процесс отрицанием отрицания, Маркс и не помышляет о том, чтобы в этом видеть доказательство его исторической необходимости. Напротив:
после того как он доказал исторически, что процесс этот отчасти уже действительно совершился, отчасти еще должен совершиться, только после этого Маркс характеризует его к тому же как такой процесс, который происходит по определенному диалектическому закону. Вот и все. Таким образом,
это – опять-таки чистейшая передержка г-на Дюринга, когда он утверждает, что отрицание отрицания играет здесь роль повивальной бабки, благодаря услугам которой будущее высвобождается из недр прошедшего, или что Маркс требует,
чтобы люди убеждались в необходимости общего владения землей и капиталом (а последнее уже само по себе представляет собой дюринговское противоречие в телесной форме) на основании веры в закон отрицания отрицания.
О полном непонимании природы диалектики свидетельствует уже тот факт, что г-н Дюринг считает ее каким-то инструментом простого доказывания, подобно тому как при
ограниченном понимании дела можно было бы считать таким инструментом формальную логику или элементарную математику. Даже формальная логика представляет собой прежде всего метод для отыскания новых результатов, для перехода от известного к неизвестному и тоже самое, только в гораздо более высоком смысле, представляет собой диалектика, которая к тому же, прорывая узкий горизонт формальной логики, содержит в себе зародыш более широкого мировоззрения. Тоже соотношение имеет место в математике. Элементарная математика, математика постоянных величин, движется, по крайней мере в общем и целом, в пределах формальной логики математика переменных величин,
самый значительный отдел которой составляет исчисление бесконечно малых, есть по существу нечто иное, как применение диалектики к математическим отношениям. Простое доказывание отступает здесь решительно на второй план в сравнении с многообразным применением этого метода к новым областям исследования. Но почти все доказательства высшей математики, начиная с первых доказательств дифференциального исчисления, являются, сточки зрения элементарной математики, строго говоря, неверными. Иначе оно и не может быть, если, как это делается здесь, результаты, добытые в диалектической области, хотят доказать посредством формальной логики. Пытаться посредством одной диалектики доказать что-либо такому грубому метафизику, как г-н Дюринг, было бы таким же напрасным трудом
самый значительный отдел которой составляет исчисление бесконечно малых, есть по существу нечто иное, как применение диалектики к математическим отношениям. Простое доказывание отступает здесь решительно на второй план в сравнении с многообразным применением этого метода к новым областям исследования. Но почти все доказательства высшей математики, начиная с первых доказательств дифференциального исчисления, являются, сточки зрения элементарной математики, строго говоря, неверными. Иначе оно и не может быть, если, как это делается здесь, результаты, добытые в диалектической области, хотят доказать посредством формальной логики. Пытаться посредством одной диалектики доказать что-либо такому грубому метафизику, как г-н Дюринг, было бы таким же напрасным трудом
какой потратили Лейбниц и его ученики, доказывая тогдашним математикам теоремы исчисления бесконечно малых.
Дифференциал вызывал у этих математиков такие же судороги, какие вызывает у г-на Дюринга отрицание отрицания,
в котором, впрочем, как мы увидим, дифференциал тоже играет некоторую роль. В конце концов те из этих господ, которые не умерли тем временем, ворча сдались, ноне потому,
что их удалось убедить, а потому, что решения получались всегда верные. Гну Дюрингу, по его собственным словам,
теперь только за сороки если он доживет до глубокой старости, чего мы ему желаем, – то ион может еще испытать тоже самое.
Но что же такое все-таки это ужасное отрицание отрицания, столь отравляющее жизнь гну Дюрингу и играющее у него такую же роль непростительного преступления, какую у христиан играет прегрешение против святого духа – В
сущности, это очень простая, повсюду и ежедневно совершающаяся процедура, которую может понять любой ребенок, если только очистить ее оттого мистического хлама,
в который ее закутывала старая идеалистическая философия ив который хотели бы и дальше закутывать ее в своих интересах беспомощные метафизики вроде г-на Дюрин- га. Возьмем, например, ячменное зерно. Биллионы таких зерен размалываются, развариваются, идут на приготовление пива, а затем потребляются. Но если такое ячменное зерно найдет нормальные для себя условия, если оно попадет на
Дифференциал вызывал у этих математиков такие же судороги, какие вызывает у г-на Дюринга отрицание отрицания,
в котором, впрочем, как мы увидим, дифференциал тоже играет некоторую роль. В конце концов те из этих господ, которые не умерли тем временем, ворча сдались, ноне потому,
что их удалось убедить, а потому, что решения получались всегда верные. Гну Дюрингу, по его собственным словам,
теперь только за сороки если он доживет до глубокой старости, чего мы ему желаем, – то ион может еще испытать тоже самое.
Но что же такое все-таки это ужасное отрицание отрицания, столь отравляющее жизнь гну Дюрингу и играющее у него такую же роль непростительного преступления, какую у христиан играет прегрешение против святого духа – В
сущности, это очень простая, повсюду и ежедневно совершающаяся процедура, которую может понять любой ребенок, если только очистить ее оттого мистического хлама,
в который ее закутывала старая идеалистическая философия ив который хотели бы и дальше закутывать ее в своих интересах беспомощные метафизики вроде г-на Дюрин- га. Возьмем, например, ячменное зерно. Биллионы таких зерен размалываются, развариваются, идут на приготовление пива, а затем потребляются. Но если такое ячменное зерно найдет нормальные для себя условия, если оно попадет на
благоприятную почву, то, под влиянием теплоты и влажности, с ним произойдет своеобразное изменение оно прорастет зерно, как таковое, перестает существовать, подвергается отрицанию на его месте появляется выросшее из него растение – отрицание зерна. Каков же нормальный жизненный путь этого растения Оно растет, цветет, оплодотворяется и, наконец, производит вновь ячменные зерна, а как только последние созреют, стебель отмирает, подвергается в свою очередь отрицанию. Как результат этого отрицания отрицания мы здесь имеем снова первоначальное ячменное зерно, ноне просто одно зерно, а в десять, двадцать, тридцать раз большее количество зерен. Виды хлебных злаков изменяются крайне медленно, так что современный ячмень остается приблизительно таким же, каким он был сто лет тому назад. Но возьмем какое-нибудь пластическое декоративное растение, например далию или орхидею если мы, применяя искусство садовода, будем соответствующим образом воздействовать на семя и развивающееся из него растение,
то в результате этого отрицания отрицания мы получим не только больше семян, но и качественно улучшенное семя,
дающее более красивые цветы, и каждое повторение этого процесса, каждое новое отрицание отрицания усиливает эти качественные улучшения. – Подобно тому, как мы это видим в отношении ячменного зерна, процесс этот совершается у большинства насекомых, например у бабочек. Они развиваются из яичка путем отрицания его, проходят через различные фазы превращения до половой зрелости, спариваются и вновь отрицаются, те. умирают, как только завершился процесс воспроизведения и самка отложила множество яиц.
Что у других растений и животных процесс завершается не в такой простой форме, что они не однажды, а много раз производят семена, яйца или детенышей, прежде чем умрут, все это нас здесь не касается здесь нам нужно пока только показать, что отрицание отрицания действительно происходит в обоих царствах органического мира. Далее, вся геология представляет собой ряд отрицаний, подвергшихся в свою очередь отрицанию, ряд последовательных разрушений старых и отложений новых горных формаций. Сначала первичная, возникшая от охлаждения жидкой массы земная кора размельчается океаническими, метеорологическими и атмосферно-химическими воздействиями, и эти измельченные массы отлагаются слоями на дне моря. Местные поднятия морского дна над уровнем моря вновь подвергают определенные части этого первого отложения воздействиям дождя, меняющейся в зависимости от времени года температуры, атмосферного кислорода и атмосферной углекислоты;
под теми же воздействиями находятся прорывающиеся через напластования из недр земли расплавленные и впоследствии охладившиеся каменные массы. Так в течение миллионов столетий образуются всё новые и новые слои, – они по большей части вновь и вновь разрушаются и снова служат материалом для образования новых слоев. Но результат
то в результате этого отрицания отрицания мы получим не только больше семян, но и качественно улучшенное семя,
дающее более красивые цветы, и каждое повторение этого процесса, каждое новое отрицание отрицания усиливает эти качественные улучшения. – Подобно тому, как мы это видим в отношении ячменного зерна, процесс этот совершается у большинства насекомых, например у бабочек. Они развиваются из яичка путем отрицания его, проходят через различные фазы превращения до половой зрелости, спариваются и вновь отрицаются, те. умирают, как только завершился процесс воспроизведения и самка отложила множество яиц.
Что у других растений и животных процесс завершается не в такой простой форме, что они не однажды, а много раз производят семена, яйца или детенышей, прежде чем умрут, все это нас здесь не касается здесь нам нужно пока только показать, что отрицание отрицания действительно происходит в обоих царствах органического мира. Далее, вся геология представляет собой ряд отрицаний, подвергшихся в свою очередь отрицанию, ряд последовательных разрушений старых и отложений новых горных формаций. Сначала первичная, возникшая от охлаждения жидкой массы земная кора размельчается океаническими, метеорологическими и атмосферно-химическими воздействиями, и эти измельченные массы отлагаются слоями на дне моря. Местные поднятия морского дна над уровнем моря вновь подвергают определенные части этого первого отложения воздействиям дождя, меняющейся в зависимости от времени года температуры, атмосферного кислорода и атмосферной углекислоты;
под теми же воздействиями находятся прорывающиеся через напластования из недр земли расплавленные и впоследствии охладившиеся каменные массы. Так в течение миллионов столетий образуются всё новые и новые слои, – они по большей части вновь и вновь разрушаются и снова служат материалом для образования новых слоев. Но результат
этого процесса весьма положителен это – образование почвы, состоящей из разнообразнейших химических элементов и находящейся в состоянии механической измельченности,
которое делает возможной в высшей степени массовую и разнообразнейшую растительность.
То же самое мы видим в математике. Возьмем любую алгебраическую величину, обозначим ее а Если мы подвергнем ее отрицанию, то получим а (минуса. Если же мы подвергнем отрицанию это отрицание, помножив а на а, то получим +ат. е. первоначальную положительную величину, нона более высокой ступени, а именно во второй степени. Здесь тоже не имеет значения, что к тому же самому а мы можем прийти и тем путем, что умножим положительное а на само себя и таким образом также получим Ибо отрицание, уже подвергшееся отрицанию, так крепко пребывает в а, что последнее при всех обстоятельствах имеет два квадратных корня, а именно аи а И эта невозможность отделаться от отрицания, уже подвергшегося отрицанию, от отрицательного корня, содержащегося в квадрате, получает весьма осязательное значение уже в квадратных уравнениях. – Еще разительнее отрицание отрицания выступает в высшем анализе, в тех «суммированиях неограниченно малых величин, которые сам г-н Дюринг объявляет наивысшими математическими операциями и которые на обычном языке называются дифференциальными интегральным
которое делает возможной в высшей степени массовую и разнообразнейшую растительность.
То же самое мы видим в математике. Возьмем любую алгебраическую величину, обозначим ее а Если мы подвергнем ее отрицанию, то получим а (минуса. Если же мы подвергнем отрицанию это отрицание, помножив а на а, то получим +ат. е. первоначальную положительную величину, нона более высокой ступени, а именно во второй степени. Здесь тоже не имеет значения, что к тому же самому а мы можем прийти и тем путем, что умножим положительное а на само себя и таким образом также получим Ибо отрицание, уже подвергшееся отрицанию, так крепко пребывает в а, что последнее при всех обстоятельствах имеет два квадратных корня, а именно аи а И эта невозможность отделаться от отрицания, уже подвергшегося отрицанию, от отрицательного корня, содержащегося в квадрате, получает весьма осязательное значение уже в квадратных уравнениях. – Еще разительнее отрицание отрицания выступает в высшем анализе, в тех «суммированиях неограниченно малых величин, которые сам г-н Дюринг объявляет наивысшими математическими операциями и которые на обычном языке называются дифференциальными интегральным
исчислениями. Как производятся эти исчисления Я имею,
например, в какой-нибудь определенной задаче две переменные величины x и у, из которых одна не может изменяться без того, чтобы и другая не изменялась вместе с ней в отношении, определяемом обстоятельствами дела. Я дифференцирую хи у те. принимаю их столь бесконечно малыми, что они исчезают по сравнению со всякой, сколь угодно малой действительной величиной и что от x и у не остается ничего,
кроме их взаимного отношения, но без всякой, так сказать,
материальной основы, – остается количественное отношение без всякого количества. Следовательно,
dy
/
dx
, те. отношение обоих дифференциалов – от x и от y, – равно
0
/
0
, но
0
/
0
которое берется как выражение отношения
y
/
x
. Упомяну лишь мимоходом, что это отношение между двумя исчезнувшими величинами, этот фиксированный момент их исчезновения, представляет собой противоречие но это обстоятельство также мало может нас затруднить, как вообще оно не затрудняло математику в течение почти двухсот лет. Но разве это не значит, что я отрицаю хи у только не в том смысле,
что мне нет больше до них дела, – так именно отрицает метафизика а отрицаю соответственно обстоятельствам дела Итак, вместо хи у я имею в используемых мной формулах или уравнениях их отрицание, dx и dy. Затем я произвожу дальнейшие действия с этими формулами, обращаюсь си как с величинами действительными, хотя и подчиненными некоторым особым законами в известном пункте я отрицаю отрицание те. интегрирую дифференциальную формулу, вместо dx и dy получаю вновь действительные величины хи у на таком пути я непросто вернулся к тому, с чего я начал, но разрешил задачу, на которой обыкновенная геометрия и алгебра, быть может, понапрасну обломали бы себе зубы.
Не иначе обстоит дело ив истории. Все культурные народы начинают с общей собственности на землю. У всех народов, перешагнувших уже через известную ступень первобытного состояния, эта общая собственность становится входе развития земледелия оковами для производства. Она уничтожается, подвергается отрицанию и, после более или менее долгих промежуточных стадий, превращается в частную собственность. Нона более высокой ступени развития земледелия, достигаемой благодаря самой же частной собственности на землю, частная собственность, наоборот, становится оковами для производства, как это наблюдается теперь ив мелком ив крупном землевладении. Отсюда с необходимостью возникает требование – подвергнуть отрицанию теперь уже частную земельную собственность, превратить ее снова в общую собственность. Но это требование означает не восстановление первобытной общей собственности, а установление гораздо более высокой, более развитой формы общего владения, которая не только не станет помехой для производства, а, напротив, впервые освободит последнее от стесняющих его оков и даст ему возможность полностью использовать современные химические открытия и механические изобретения.
Или другой пример. Античная философия была первоначальным, стихийным материализмом. В качестве материализма стихийного, она не была способна выяснить отношение мышления к материи. Но необходимость добиться в этом вопросе ясности привела к учению об отделимой от тела душе, затем – к утверждению, что эта душа бессмертна, наконец – к монотеизму. Старый материализм подвергся, таким образом, отрицанию со стороны идеализма. Нов дальнейшем развитии философии идеализм тоже оказался несостоятельными подвергся отрицанию со стороны современного материализма. Современный материализм – отрицание отрицания – представляет собой непростое восстановление старого материализма, ибо к непреходящим основам последнего он присоединяет еще все идейное содержание двухтысячелетнего развития философии и естествознания, как и самой этой двухтысячелетней истории. Это вообще уже больше не философия, а просто мировоззрение, которое должно найти себе подтверждение и проявить себя не в некоей особой науке наука в реальных науках. Философия, таким образом, здесь снята, те. одновременно преодолена и сохранена, преодолена по форме, сохранена по своему действительному содержанию. Таким образом, там,
где г-н Дюринг видит только игру слов, при более внимательном рассмотрении обнаруживается реальное содержа- ние.
Наконец, даже учение Руссо о равенстве, бледную, фальсифицированную копию которого представляет учение г-на
Дюринга, даже оно не могло быть построено без того, чтобы гегелевское отрицание отрицания не сыграло роль повивальной бабки, ипритом почти за двадцать лет до рождения Гегеля
91
. И весьма далекое оттого, чтобы стыдиться этого обстоятельства, учение Руссо в первом своем изложении почти нарочито выставляет напоказ печать своего диалектического происхождения. В естественном и диком состоянии,
говорит Руссо, люди были равны атак как Руссо рассматривает уже само возникновение речи как искажение естественного состояния, то он имел полное право приписывать равенство животных, в пределах одного итого же вида, также и этим людям-животным, которых Геккель в новейшее время гипотетически классифицировал как Alali – бессловесных. Но эти равные между собой люди-животные имели од Имеется ввиду сочинение Руссо Рассуждение о происхождении и основаниях неравенства между людьми (см. примечание 25, которое было написано в 1754 году. Ниже Энгельс цитирует вторую часть этого сочинения, издание г, стр. 116, 118, 146, 175–176 и 176–177.
92
Е. Haeckel. «Naturliche Schopfungsgeschichte». 4. AufL, Berlin, 1873, S. 590–
591. В классификации Геккеля Alali представляют собой ступень, непосредственно предшествующую человеку в собственном смысле. Alali – это бессловесные первобытные люди, точнее – обезьянолюди (питекантропы. Гипотеза
Геккеля о существовании переходной формы между человекообразными обезьянами и современным человеком получила подтверждение в 1891 г, когда гол
например, в какой-нибудь определенной задаче две переменные величины x и у, из которых одна не может изменяться без того, чтобы и другая не изменялась вместе с ней в отношении, определяемом обстоятельствами дела. Я дифференцирую хи у те. принимаю их столь бесконечно малыми, что они исчезают по сравнению со всякой, сколь угодно малой действительной величиной и что от x и у не остается ничего,
кроме их взаимного отношения, но без всякой, так сказать,
материальной основы, – остается количественное отношение без всякого количества. Следовательно,
dy
/
dx
, те. отношение обоих дифференциалов – от x и от y, – равно
0
/
0
, но
0
/
0
которое берется как выражение отношения
y
/
x
. Упомяну лишь мимоходом, что это отношение между двумя исчезнувшими величинами, этот фиксированный момент их исчезновения, представляет собой противоречие но это обстоятельство также мало может нас затруднить, как вообще оно не затрудняло математику в течение почти двухсот лет. Но разве это не значит, что я отрицаю хи у только не в том смысле,
что мне нет больше до них дела, – так именно отрицает метафизика а отрицаю соответственно обстоятельствам дела Итак, вместо хи у я имею в используемых мной формулах или уравнениях их отрицание, dx и dy. Затем я произвожу дальнейшие действия с этими формулами, обращаюсь си как с величинами действительными, хотя и подчиненными некоторым особым законами в известном пункте я отрицаю отрицание те. интегрирую дифференциальную формулу, вместо dx и dy получаю вновь действительные величины хи у на таком пути я непросто вернулся к тому, с чего я начал, но разрешил задачу, на которой обыкновенная геометрия и алгебра, быть может, понапрасну обломали бы себе зубы.
Не иначе обстоит дело ив истории. Все культурные народы начинают с общей собственности на землю. У всех народов, перешагнувших уже через известную ступень первобытного состояния, эта общая собственность становится входе развития земледелия оковами для производства. Она уничтожается, подвергается отрицанию и, после более или менее долгих промежуточных стадий, превращается в частную собственность. Нона более высокой ступени развития земледелия, достигаемой благодаря самой же частной собственности на землю, частная собственность, наоборот, становится оковами для производства, как это наблюдается теперь ив мелком ив крупном землевладении. Отсюда с необходимостью возникает требование – подвергнуть отрицанию теперь уже частную земельную собственность, превратить ее снова в общую собственность. Но это требование означает не восстановление первобытной общей собственности, а установление гораздо более высокой, более развитой формы общего владения, которая не только не станет помехой для производства, а, напротив, впервые освободит последнее от стесняющих его оков и даст ему возможность полностью использовать современные химические открытия и механические изобретения.
Или другой пример. Античная философия была первоначальным, стихийным материализмом. В качестве материализма стихийного, она не была способна выяснить отношение мышления к материи. Но необходимость добиться в этом вопросе ясности привела к учению об отделимой от тела душе, затем – к утверждению, что эта душа бессмертна, наконец – к монотеизму. Старый материализм подвергся, таким образом, отрицанию со стороны идеализма. Нов дальнейшем развитии философии идеализм тоже оказался несостоятельными подвергся отрицанию со стороны современного материализма. Современный материализм – отрицание отрицания – представляет собой непростое восстановление старого материализма, ибо к непреходящим основам последнего он присоединяет еще все идейное содержание двухтысячелетнего развития философии и естествознания, как и самой этой двухтысячелетней истории. Это вообще уже больше не философия, а просто мировоззрение, которое должно найти себе подтверждение и проявить себя не в некоей особой науке наука в реальных науках. Философия, таким образом, здесь снята, те. одновременно преодолена и сохранена, преодолена по форме, сохранена по своему действительному содержанию. Таким образом, там,
где г-н Дюринг видит только игру слов, при более внимательном рассмотрении обнаруживается реальное содержа- ние.
Наконец, даже учение Руссо о равенстве, бледную, фальсифицированную копию которого представляет учение г-на
Дюринга, даже оно не могло быть построено без того, чтобы гегелевское отрицание отрицания не сыграло роль повивальной бабки, ипритом почти за двадцать лет до рождения Гегеля
91
. И весьма далекое оттого, чтобы стыдиться этого обстоятельства, учение Руссо в первом своем изложении почти нарочито выставляет напоказ печать своего диалектического происхождения. В естественном и диком состоянии,
говорит Руссо, люди были равны атак как Руссо рассматривает уже само возникновение речи как искажение естественного состояния, то он имел полное право приписывать равенство животных, в пределах одного итого же вида, также и этим людям-животным, которых Геккель в новейшее время гипотетически классифицировал как Alali – бессловесных. Но эти равные между собой люди-животные имели од Имеется ввиду сочинение Руссо Рассуждение о происхождении и основаниях неравенства между людьми (см. примечание 25, которое было написано в 1754 году. Ниже Энгельс цитирует вторую часть этого сочинения, издание г, стр. 116, 118, 146, 175–176 и 176–177.
92
Е. Haeckel. «Naturliche Schopfungsgeschichte». 4. AufL, Berlin, 1873, S. 590–
591. В классификации Геккеля Alali представляют собой ступень, непосредственно предшествующую человеку в собственном смысле. Alali – это бессловесные первобытные люди, точнее – обезьянолюди (питекантропы. Гипотеза
Геккеля о существовании переходной формы между человекообразными обезьянами и современным человеком получила подтверждение в 1891 г, когда гол
но преимущество перед прочими животными способность к совершенствованию, к дальнейшему развитию, а эта способность и стала причиной неравенства. Итак, Руссо видит в возникновении неравенства прогресс. Но этот прогресс был антагонистичен, он в тоже время были регрессом.
«Все дальнейшие успехи (в сравнении с первобытным состоянием) представляли собой только кажущийся прогресс в направлении усовершенствования индивида на самом же деле они велик упадку рода Обработка металлов и земледелие были теми двумя искусствами, открытие которых вызвало эту громадную революцию (превращение первобытных лесов в возделанную землю, но вместе стем и возникновение нищеты и рабства вследствие установления собственности. Сточки зрения поэта, золото и серебро, ас точки зрения философа – железо и хлеб сделали цивилизованными людей и погубили человеческий род».
С каждым новым шагом вперед, который делает цивилизация, делает шаг впереди неравенство. Все учреждения, которые создает для себя общество, возникшее вместе с цивилизацией, превращаются в учреждения, прямо противоположные своему первоначальному назначению.
«Бесспорно – и это составляет основной закон всего государственного права, – что народы поставили государей для охраны своей свободы, а не для ее уничтожения».
ландский антрополог Э. Дюбуа нашел на о. Ява остатки древнейшего ископаемого вида человека, который и был назван питекантропом
«Все дальнейшие успехи (в сравнении с первобытным состоянием) представляли собой только кажущийся прогресс в направлении усовершенствования индивида на самом же деле они велик упадку рода Обработка металлов и земледелие были теми двумя искусствами, открытие которых вызвало эту громадную революцию (превращение первобытных лесов в возделанную землю, но вместе стем и возникновение нищеты и рабства вследствие установления собственности. Сточки зрения поэта, золото и серебро, ас точки зрения философа – железо и хлеб сделали цивилизованными людей и погубили человеческий род».
С каждым новым шагом вперед, который делает цивилизация, делает шаг впереди неравенство. Все учреждения, которые создает для себя общество, возникшее вместе с цивилизацией, превращаются в учреждения, прямо противоположные своему первоначальному назначению.
«Бесспорно – и это составляет основной закон всего государственного права, – что народы поставили государей для охраны своей свободы, а не для ее уничтожения».
ландский антрополог Э. Дюбуа нашел на о. Ява остатки древнейшего ископаемого вида человека, который и был назван питекантропом
И тем не менее эти государи неизбежно становятся угнетателями народов, и они доводят этот гнет до той точки, где неравенство, достигшее крайней степени, вновь превращается в свою противоположность, становясь причиной равенства перед деспотом все равны, а именно – равны нулю.
«Здесь – предельная степень неравенства, та конечная
точка, которая замыкает круги соприкасается с начальной точкой, из которой мы исходили здесь все частные люди становятся равными именно потому, что они представляют собой ничто, и подданные не имеют уже никакого другого закона, кроме воли господина. Но деспот является господином только до тех пор, пока он в состоянии применять насилие, а потому, когда его изгоняют, он не может жаловаться на насилие Насилие его поддерживало, насилие его и свергает, все идет своим правильным естественным путем».
Таким образом, неравенство вновь превращается в равенство, ноне в старое, стихийно сложившееся равенство бессловесных первобытных людей, а в более высокое равенство общественного договора. Угнетатели подвергаются угнетению. Это – отрицание отрицания.
Таким образом, уже у Руссо имеется не только рассуждение, как две капли воды схожее с рассуждением Маркса в
«Капитале», номы видим у Руссо ив подробностях целый ряд тех же самых диалектических оборотов, которыми пользуется Маркс процессы, антагонистические по своей природе, содержащие в себе противоречие превращение определенной крайности в свою противоположность и, наконец,
как ядро всего – отрицание отрицания. Если, следовательно,
Руссо в 1754 г. и не мог еще говорить на гегелевском жаргоне, то, во всяком случае, он уже залет до рождения
Гегеля был глубоко заражен чумой гегельянства, диалектикой противоречия, учением о логосе, теологикой и т. д. И
когда г-н Дюринг, опошляя теорию равенства Руссо, оперирует своими двумя достославными мужами, то ион уже попал на наклонную плоскость, по которой безнадежно скользит в объятия отрицания отрицания. То состояние, при котором процветает равенство этих двух мужей и которое при этом изображено как состояние идеальное, названо на странице Курса философии первобытным состоянием».
Это первобытное состояние согласно странице 279 необходимым образом уничтожается системой грабежа – первое отрицание. Нов настоящее время мы благодаря философии действительности дошли до того, что можем упразднить систему грабежа и на ее место ввести изобретенную гном Дю- рингом, покоящуюся на равенстве хозяйственную коммуну отрицание отрицания, равенство на более высокой ступени. Забавное, благотворно расширяющее кругозор зрелище:
сам г-н Дюринг высочайше совершает тяжкое преступление отрицание отрицания!
Итак, что такое отрицание отрицания Весьма общий и именно потому весьма широко действующий и важный закон развития природы, истории и мышления закон, который, как мы видели, проявляется в животном и растительном царствах, в геологии, математике, истории, философии и с которым вынужден, сам того не ведая, сообразоваться на свой лад даже г-н Дюринг, несмотря на все свое упрямое сопротивление. Само собой разумеется, что я ничего еще не говорю о том особом процессе развития, который проделывает, например, ячменное зерно от своего прорастания до отмирания плодоносного растения, когда говорю, что это отрицание отрицания. Ведь отрицанием отрицания является также и интегральное исчисление. Значит, ограничиваясь этим общим утверждением, я мог бы утверждать такую бессмыслицу, что процесс жизни ячменного стебля есть интегральное исчисление или, если хотите, социализм. Именно такого рода бессмыслицу метафизики постоянно приписывают диалектике. Когда я обо всех этих процессах говорю,
что они представляют собой отрицание отрицания, то я охватываю их всех одним этим законом движения и именно потому оставляю без внимания особенности каждого специального процесса в отдельности. Но диалектика и есть не более как наука о всеобщих законах движения и развития природы, человеческого общества и мышления.
Однако нам могут возразить осуществленное здесь отрицание не есть настоящее отрицание я отрицаю ячменное зерно ив том случае, если я его размалываю, насекомое если я его растаптываю, положительную величину а – если я ее вычеркиваю, и т. д. Или я отрицаю положение роза есть
«Здесь – предельная степень неравенства, та конечная
точка, которая замыкает круги соприкасается с начальной точкой, из которой мы исходили здесь все частные люди становятся равными именно потому, что они представляют собой ничто, и подданные не имеют уже никакого другого закона, кроме воли господина. Но деспот является господином только до тех пор, пока он в состоянии применять насилие, а потому, когда его изгоняют, он не может жаловаться на насилие Насилие его поддерживало, насилие его и свергает, все идет своим правильным естественным путем».
Таким образом, неравенство вновь превращается в равенство, ноне в старое, стихийно сложившееся равенство бессловесных первобытных людей, а в более высокое равенство общественного договора. Угнетатели подвергаются угнетению. Это – отрицание отрицания.
Таким образом, уже у Руссо имеется не только рассуждение, как две капли воды схожее с рассуждением Маркса в
«Капитале», номы видим у Руссо ив подробностях целый ряд тех же самых диалектических оборотов, которыми пользуется Маркс процессы, антагонистические по своей природе, содержащие в себе противоречие превращение определенной крайности в свою противоположность и, наконец,
как ядро всего – отрицание отрицания. Если, следовательно,
Руссо в 1754 г. и не мог еще говорить на гегелевском жаргоне, то, во всяком случае, он уже залет до рождения
Гегеля был глубоко заражен чумой гегельянства, диалектикой противоречия, учением о логосе, теологикой и т. д. И
когда г-н Дюринг, опошляя теорию равенства Руссо, оперирует своими двумя достославными мужами, то ион уже попал на наклонную плоскость, по которой безнадежно скользит в объятия отрицания отрицания. То состояние, при котором процветает равенство этих двух мужей и которое при этом изображено как состояние идеальное, названо на странице Курса философии первобытным состоянием».
Это первобытное состояние согласно странице 279 необходимым образом уничтожается системой грабежа – первое отрицание. Нов настоящее время мы благодаря философии действительности дошли до того, что можем упразднить систему грабежа и на ее место ввести изобретенную гном Дю- рингом, покоящуюся на равенстве хозяйственную коммуну отрицание отрицания, равенство на более высокой ступени. Забавное, благотворно расширяющее кругозор зрелище:
сам г-н Дюринг высочайше совершает тяжкое преступление отрицание отрицания!
Итак, что такое отрицание отрицания Весьма общий и именно потому весьма широко действующий и важный закон развития природы, истории и мышления закон, который, как мы видели, проявляется в животном и растительном царствах, в геологии, математике, истории, философии и с которым вынужден, сам того не ведая, сообразоваться на свой лад даже г-н Дюринг, несмотря на все свое упрямое сопротивление. Само собой разумеется, что я ничего еще не говорю о том особом процессе развития, который проделывает, например, ячменное зерно от своего прорастания до отмирания плодоносного растения, когда говорю, что это отрицание отрицания. Ведь отрицанием отрицания является также и интегральное исчисление. Значит, ограничиваясь этим общим утверждением, я мог бы утверждать такую бессмыслицу, что процесс жизни ячменного стебля есть интегральное исчисление или, если хотите, социализм. Именно такого рода бессмыслицу метафизики постоянно приписывают диалектике. Когда я обо всех этих процессах говорю,
что они представляют собой отрицание отрицания, то я охватываю их всех одним этим законом движения и именно потому оставляю без внимания особенности каждого специального процесса в отдельности. Но диалектика и есть не более как наука о всеобщих законах движения и развития природы, человеческого общества и мышления.
Однако нам могут возразить осуществленное здесь отрицание не есть настоящее отрицание я отрицаю ячменное зерно ив том случае, если я его размалываю, насекомое если я его растаптываю, положительную величину а – если я ее вычеркиваю, и т. д. Или я отрицаю положение роза есть
роза, сказав розане есть роза и что получится из того, что я вновь стану отрицать это отрицание, говоря роза все-таки есть роза – Таковы, действительно, главные аргументы метафизиков против диалектики, вполне достойные ограниченности метафизического мышления. В диалектике отрицать не значит просто сказать нет, или объявить вещь несуществующей, или разрушить ее любым способом. Уже
Спиноза говорит Omnis determinatio est negatio, всякое ограничение или определение есть в тоже время отрицание. И
затем способ отрицания определяется здесь, во-первых, общей, а во-вторых, особой природой процесса. Я должен не только что-либо подвергнуть отрицанию, но и снова снять это отрицание. Следовательно, первое отрицание необходимо произвести таким образом, чтобы второе оставалось или стало возможным. Но как этого достигнуть?
Это зависит от особой природы каждого отдельного случая. Если я размолол ячменное зерно или раздавил насекомое, то хотя я и совершил первый акт отрицания, но сделал невозможным второй. Для каждого вида предметов, как и для каждого вида представлений и понятий, существует Выражение «determinatio est negatio» встречается в письме Спинозы Яри- ху Йеллесу от 2 июня 1674 г. (см. Б. Спиноза. Переписка, письмо 50), где оно употребляется в смысле ограничение есть отрицание. Выражение «omnis determinatio est negatio» и толкование его в смысле всякое определение есть отрицание встречаются в сочинениях Гегеля, благодаря которым они и получили широкую известность (см. Энциклопедия философских паук, ч. I, § 91, Добавление Наука логики, кн. I, отд. I, гл. 2, примечание к параграфу о качестве;
«Лекции по истории философии, т. I, ч. I, отд. I, гл. 1, параграф о Пармениде).
Спиноза говорит Omnis determinatio est negatio, всякое ограничение или определение есть в тоже время отрицание. И
затем способ отрицания определяется здесь, во-первых, общей, а во-вторых, особой природой процесса. Я должен не только что-либо подвергнуть отрицанию, но и снова снять это отрицание. Следовательно, первое отрицание необходимо произвести таким образом, чтобы второе оставалось или стало возможным. Но как этого достигнуть?
Это зависит от особой природы каждого отдельного случая. Если я размолол ячменное зерно или раздавил насекомое, то хотя я и совершил первый акт отрицания, но сделал невозможным второй. Для каждого вида предметов, как и для каждого вида представлений и понятий, существует Выражение «determinatio est negatio» встречается в письме Спинозы Яри- ху Йеллесу от 2 июня 1674 г. (см. Б. Спиноза. Переписка, письмо 50), где оно употребляется в смысле ограничение есть отрицание. Выражение «omnis determinatio est negatio» и толкование его в смысле всякое определение есть отрицание встречаются в сочинениях Гегеля, благодаря которым они и получили широкую известность (см. Энциклопедия философских паук, ч. I, § 91, Добавление Наука логики, кн. I, отд. I, гл. 2, примечание к параграфу о качестве;
«Лекции по истории философии, т. I, ч. I, отд. I, гл. 1, параграф о Пармениде).
следовательно, свой особый вид отрицания, такого именно отрицания, что при этом получается развитие. В исчислении бесконечно малых отрицание происходит иначе, чем при получении положительных степеней из отрицательных корней.
Этому приходится учиться, как и всему прочему. С одним знанием того, что ячменный стебель и исчисление бесконечно малых охватываются понятием отрицание отрицания»,
я не смогу ни успешно выращивать ячмень, ни дифференцировать и интегрировать, точно также, как знание одних только законов зависимости тонов от размеров струн не дает еще мне умения играть на скрипке. – Однако ясно, что при отрицании отрицания, сводящемся к ребяческому занятию попеременно ставить аи затем вычеркивать его, или попеременно утверждать о розе, что она есть роза и что она не есть розане получится и не обнаружится ничего, кроме глупости того, кто предпринимает подобную скучную процедуру. И тем не менее метафизики хотели бы нас уверить в том, что раз мы желаем производить отрицание отрицания,
то это надо делать именно в такой форме.
Итак, опять-таки некто иной, как г-н Дюринг, мистифицирует нас, когда утверждает, будто отрицание отрицания представляет собой сумасбродную аналогию с грехопадением и искуплением, изобретенную Гегелем и заимствованную из области религии. Люди мыслили диалектически задолго до того, как узнали, что такое диалектика, точно также, как они говорили прозой задолго до того, как появилось слово
Этому приходится учиться, как и всему прочему. С одним знанием того, что ячменный стебель и исчисление бесконечно малых охватываются понятием отрицание отрицания»,
я не смогу ни успешно выращивать ячмень, ни дифференцировать и интегрировать, точно также, как знание одних только законов зависимости тонов от размеров струн не дает еще мне умения играть на скрипке. – Однако ясно, что при отрицании отрицания, сводящемся к ребяческому занятию попеременно ставить аи затем вычеркивать его, или попеременно утверждать о розе, что она есть роза и что она не есть розане получится и не обнаружится ничего, кроме глупости того, кто предпринимает подобную скучную процедуру. И тем не менее метафизики хотели бы нас уверить в том, что раз мы желаем производить отрицание отрицания,
то это надо делать именно в такой форме.
Итак, опять-таки некто иной, как г-н Дюринг, мистифицирует нас, когда утверждает, будто отрицание отрицания представляет собой сумасбродную аналогию с грехопадением и искуплением, изобретенную Гегелем и заимствованную из области религии. Люди мыслили диалектически задолго до того, как узнали, что такое диалектика, точно также, как они говорили прозой задолго до того, как появилось слово
проза. Закон отрицания отрицания, который осуществляется бессознательно в природе и истории и, пока он не по- знан, бессознательно также ив наших головах, – этот закон был Гегелем лишь впервые резко сформулирован. И если г- н Дюринг хочет втихомолку сам заниматься этим делом, но ему только не нравится название, то пусть отыщет лучшее.
Если же он намерен изгнать измышления самую суть этого дела, то пусть будет любезен изгнать ее сначала из природы и истории и изобрести такую математику, где а × а не дает +аи где дифференцирование и интегрирование запрещены под страхом наказания. Заключение
Мы покончили с философией те фантазии о будущем,
которые, кроме того, еще имеются в Курсе, займут наше внимание при рассмотрении переворота, произведенного гном Дюрингом в области социализма. Что обещал нам г-н Дюринг? Все. Что сдержал он из своих обещаний Ничего. Элементы действительной философии, сообразно с этим направленной на действительность природы и жизни, строго научное мировоззрение, «системосозидающие идеи и все прочие подвиги г-на Дюринга, о которых раструбил громкими фразами сам г-н Дюринг, оказались, припер Намек на известный эпизод в комедии Мольера Мещанин во дворянстве»,
акт II, сцена шестая
Если же он намерен изгнать измышления самую суть этого дела, то пусть будет любезен изгнать ее сначала из природы и истории и изобрести такую математику, где а × а не дает +аи где дифференцирование и интегрирование запрещены под страхом наказания. Заключение
Мы покончили с философией те фантазии о будущем,
которые, кроме того, еще имеются в Курсе, займут наше внимание при рассмотрении переворота, произведенного гном Дюрингом в области социализма. Что обещал нам г-н Дюринг? Все. Что сдержал он из своих обещаний Ничего. Элементы действительной философии, сообразно с этим направленной на действительность природы и жизни, строго научное мировоззрение, «системосозидающие идеи и все прочие подвиги г-на Дюринга, о которых раструбил громкими фразами сам г-н Дюринг, оказались, припер Намек на известный эпизод в комедии Мольера Мещанин во дворянстве»,
акт II, сцена шестая
вом же прикосновении к ним, чистейшим шарлатанством.
Мировая схематика, которая установила основные формы бытия, нисколько не жертвуя глубиной мысли, оказалась бесконечно поверхностной копией с гегелевской логики, с которой она разделяет суеверный предрассудок, будто эти
«основные формы, или логические категории, ведут где-то таинственное существование до мира и вне мира, к которому они должны применяться. Натурфилософия преподнесла нам космогонию, исходным пунктом которой является равное самому себе состояние материи, – состояние,
которое можно представить себе только посредством безнадежнейшей путаницы относительно связи материи и движения и сверх того лишь при допущении внемирового личного бога, который один может помочь этому состоянию перейти в движение. При рассмотрении органической природы философия действительности, отвергнув борьбу за существование и естественный отбор Дарвина как изрядную дозу зверства, направленного против человечности, вынуждена была ввести затем то и другое с черного хода и принять их как действующие в природе факторы, хотя и второстепенного значения. При этом ей представился случай проявить в области биологии такое невежество, какое ныне, – с тех пор, как нельзя уже избежать знакомства с научно-популяр- ными лекциями, – надо искать днем согнем даже среди девиц из образованных сословий. В области морали и права опошление учения Руссо привело философию действительности не к лучшим результатам, чем в предыдущих отделах вульгаризация Гегеля. И относительно правоведения эта философия действительности, несмотря на все уверения автора в противном, обнаружила такое невежество, которое даже у самых заурядных старопрусских юристов можно встретить лишь изредка. Философия, не признающая никакого просто видимого горизонта, довольствуется в юридической области таким действительным горизонтом, который совпадает со сферой действия прусского права. Что же касается обещания этой философии – развернуть перед нами в своем производящем мощный переворот движении все земли и все небеса внешней и внутренней природы, то мы всё еще продолжаем тщетно ждать их, итак же тщетно ждем мы и
«окончательных истин в последней инстанции и абсолют- но-фундаментального». Философ, способ мышления которого исключает всякое поползновение к субъективно ограниченному представлению о мире, оказался субъективно ограниченным не только своими крайне недостаточными, как мы это установили, – познаниями, узко метафизическим способом мышления и карикатурным самовозвеличением, но и просто своими личными ребяческими причудами. Он не может изготовить свою философию действительности, не навязав предварительно своего отвращения к табаку, к кошками к евреям – в качестве всеобщего закона всему остальному человечеству, включая евреев. Его действительно критическая точка зрения по отношению к другим людям состоит в том, чтобы упорно приписывать им вещи, которых они никогда не говорили и которые представляют собой собственный фабрикат г-на Дюринга. Его жиденькие, как нищенская похлебка, рассуждения на обывательские темы, вроде ценности жизни и наилучшего способа наслаждения жизнью, пропитаны таким филистерством,
которое вполне объясняет его гнев против гётевского Фау- ста. Оно, конечно, непростительно со стороны Гёте, что он сделал своим героем безнравственного Фауста, а несерьезного философа действительности – Вагнера. – Короткого- воря, философия действительности оказывается в конечном итоге, употребляя выражение Гегеля, самым жиденьким отстоем немецкого просветительства, – отстоем, жиденькая и прозрачная пошлость которого получает более густой и мутный вид только благодаря добавлению туда окрошки из ора- кульских фраз. И закончив чтение книги, мы оказываемся знающими ровно столько же, сколько знали прежде, ивы- нуждены признать, что новый способ мышления, своеобразные в самой основе выводы и воззрения и «системо- созидающие идеи преподнесли нам, правда, немало всяческих новых нелепостей, ноне дали ни одной строки, из которой мы могли бы чему-нибудь научиться. И этот человек,
расхваливающий свои фокусы и свои товары под гром литавр и труб, не хуже самого заурядного базарного зазыва В оригинале «breite Bettelsuppen» (жидкий суп для нищих) – выражение из трагедии Гёте «Фауст», часть I, сцена шестая (Кухня ведьмы
Мировая схематика, которая установила основные формы бытия, нисколько не жертвуя глубиной мысли, оказалась бесконечно поверхностной копией с гегелевской логики, с которой она разделяет суеверный предрассудок, будто эти
«основные формы, или логические категории, ведут где-то таинственное существование до мира и вне мира, к которому они должны применяться. Натурфилософия преподнесла нам космогонию, исходным пунктом которой является равное самому себе состояние материи, – состояние,
которое можно представить себе только посредством безнадежнейшей путаницы относительно связи материи и движения и сверх того лишь при допущении внемирового личного бога, который один может помочь этому состоянию перейти в движение. При рассмотрении органической природы философия действительности, отвергнув борьбу за существование и естественный отбор Дарвина как изрядную дозу зверства, направленного против человечности, вынуждена была ввести затем то и другое с черного хода и принять их как действующие в природе факторы, хотя и второстепенного значения. При этом ей представился случай проявить в области биологии такое невежество, какое ныне, – с тех пор, как нельзя уже избежать знакомства с научно-популяр- ными лекциями, – надо искать днем согнем даже среди девиц из образованных сословий. В области морали и права опошление учения Руссо привело философию действительности не к лучшим результатам, чем в предыдущих отделах вульгаризация Гегеля. И относительно правоведения эта философия действительности, несмотря на все уверения автора в противном, обнаружила такое невежество, которое даже у самых заурядных старопрусских юристов можно встретить лишь изредка. Философия, не признающая никакого просто видимого горизонта, довольствуется в юридической области таким действительным горизонтом, который совпадает со сферой действия прусского права. Что же касается обещания этой философии – развернуть перед нами в своем производящем мощный переворот движении все земли и все небеса внешней и внутренней природы, то мы всё еще продолжаем тщетно ждать их, итак же тщетно ждем мы и
«окончательных истин в последней инстанции и абсолют- но-фундаментального». Философ, способ мышления которого исключает всякое поползновение к субъективно ограниченному представлению о мире, оказался субъективно ограниченным не только своими крайне недостаточными, как мы это установили, – познаниями, узко метафизическим способом мышления и карикатурным самовозвеличением, но и просто своими личными ребяческими причудами. Он не может изготовить свою философию действительности, не навязав предварительно своего отвращения к табаку, к кошками к евреям – в качестве всеобщего закона всему остальному человечеству, включая евреев. Его действительно критическая точка зрения по отношению к другим людям состоит в том, чтобы упорно приписывать им вещи, которых они никогда не говорили и которые представляют собой собственный фабрикат г-на Дюринга. Его жиденькие, как нищенская похлебка, рассуждения на обывательские темы, вроде ценности жизни и наилучшего способа наслаждения жизнью, пропитаны таким филистерством,
которое вполне объясняет его гнев против гётевского Фау- ста. Оно, конечно, непростительно со стороны Гёте, что он сделал своим героем безнравственного Фауста, а несерьезного философа действительности – Вагнера. – Короткого- воря, философия действительности оказывается в конечном итоге, употребляя выражение Гегеля, самым жиденьким отстоем немецкого просветительства, – отстоем, жиденькая и прозрачная пошлость которого получает более густой и мутный вид только благодаря добавлению туда окрошки из ора- кульских фраз. И закончив чтение книги, мы оказываемся знающими ровно столько же, сколько знали прежде, ивы- нуждены признать, что новый способ мышления, своеобразные в самой основе выводы и воззрения и «системо- созидающие идеи преподнесли нам, правда, немало всяческих новых нелепостей, ноне дали ни одной строки, из которой мы могли бы чему-нибудь научиться. И этот человек,
расхваливающий свои фокусы и свои товары под гром литавр и труб, не хуже самого заурядного базарного зазыва В оригинале «breite Bettelsuppen» (жидкий суп для нищих) – выражение из трагедии Гёте «Фауст», часть I, сцена шестая (Кухня ведьмы
лы, – причем у него за громкими словами не скрывается ничего, ровным счетом ничего, – этот человек осмеливается называть шарлатанами таких людей, как Фихте, Шеллинг и
Гегель, из которых даже наименее значительный – все же гигант по сравнению с ним. И впрямь шарлатан только кто
Гегель, из которых даже наименее значительный – все же гигант по сравнению с ним. И впрямь шарлатан только кто
Отдел второй.
1 ... 7 8 9 10 11 12 13 14 ... 42
Политическая экономия. Предмет и метод
Политическая экономия, в самом широком смысле, есть наука о законах, управляющих производством и обменом материальных жизненных благ в человеческом обществе.
Производство и обмен представляют собой две различные функции. Производство может совершаться без обмена, обмен же – именно потому, что он, как само собой разумеется, есть обмен продуктов, – не может существовать без производства. Каждая из этих двух общественных функций находится под влиянием в значительной мере особых внешних воздействий и поэтому имеет также в значительной мере свои собственные, особые законы. Нос другой стороны,
эти функции в каждый данный момент обусловливают друг друга ив такой степени друг на друга воздействуют, что их можно было бы назвать абсциссой и ординатой экономической кривой.
Условия, при которых люди производят продукты и обмениваются ими, изменяются от страны к стране, а в каждой стране, в свою очередь, – от поколения к поколению. Политическая экономия не может быть поэтому одной и той
же для всех стран и всех исторических эпох. Огромное расстояние отделяет луки стрелы, каменный ножи встречающиеся только в виде исключения меновые отношения дикарей от паровой машины в тысячу лошадиных сил, механического ткацкого станка, железных дороги Английского банка. Жители Огненной Земли не дошли до массового производства и мировой торговли, как и до спекуляции векселями или до биржевых крахов. Кто пожелал бы подвести под одни и те же законы политическую экономию Огненной Земли и политическую экономию современной Англии, – тот,
очевидно, не дал бы ничего, кроме самых банальных общих мест. Таким образом, политическая экономия по своему существу историческая наука. Она имеет дело с историческим, те. постоянно изменяющимся материалом она исследует прежде всего особые законы каждой отдельной ступени развития производства и обмена, и лишь в конце этого исследования она может установить немногие, совершенно общие законы, применимые к производству и обмену вообще. При этом, однако, само собой разумеется, что законы,
имеющие силу для определенных способов производства и форм обмена, имеют также силу для всех исторических периодов, которым общи эти способы производства и формы обмена. Так, например, вместе с введением металлических денег вступает в действие ряд законов, имеющих силу вовсе соответствующие исторические периоды и для всех стран, в которых обмен совершается посредством металлических де
очевидно, не дал бы ничего, кроме самых банальных общих мест. Таким образом, политическая экономия по своему существу историческая наука. Она имеет дело с историческим, те. постоянно изменяющимся материалом она исследует прежде всего особые законы каждой отдельной ступени развития производства и обмена, и лишь в конце этого исследования она может установить немногие, совершенно общие законы, применимые к производству и обмену вообще. При этом, однако, само собой разумеется, что законы,
имеющие силу для определенных способов производства и форм обмена, имеют также силу для всех исторических периодов, которым общи эти способы производства и формы обмена. Так, например, вместе с введением металлических денег вступает в действие ряд законов, имеющих силу вовсе соответствующие исторические периоды и для всех стран, в которых обмен совершается посредством металлических де
нег.
От способа производства и обмена исторически определенного общества и от исторических предпосылок этого общества зависит и способ распределения продуктов. В родовой или сельской общине с общей собственностью на землю,
т. е. в той общине, с которой – или с весьма заметными остатками которой – вступают в историю все культурные народы, довольно равномерное распределение продуктов является чем-то само собой разумеющимся там же, где между членами общины возникает более или менее значительное неравенство в распределении, это служит уже признаком начинающегося разложения общины. – Как крупное, таки мелкое земледелие, в зависимости от тех исторических предпосылок, из которых оно развилось, допускает весьма различные формы распределения. Но совершенно очевидно, что крупное земледелие всегда обусловливает совсем иное распределение, чем мелкое что крупное предполагает или создает противоположность классов – рабовладельцев и рабов, помещиков и барщинно-обязанных крестьян, капиталистов и наемных рабочих, тогда как при мелком классовые различия между занятыми в земледельческом производстве индивидами отнюдь не необходимы напротив, уже самый факт существования этих различий свидетельствует о начинающемся упадке парцеллярного хозяйства. – Введение и распространение металлических денег в такой стране, в которой до тех пор существовало исключительно или преимущественно натуральное хозяйство, всегда связано с медленным или быстрым переворотом в прежнем распределении, ипритом так, что неравенство в распределении между отдельными лицами следовательно, противоположность между богатыми и бедными, – все более и более возрастает. – Насколько местное, цеховое ремесленное производство средних веков делало невозможным существование крупных капиталистов и пожизненных наемных рабочих, настолько же эти классы неизбежно порождаются современной крупной промышленностью, современным развитым кредитом и соответствующей развитию их обоих формой обмена, свободной конку- ренцией.
Но вместе с различиями в распределении возникают и
классовые различия Общество разделяется на классы – привилегированные и обездоленные, эксплуатирующие и эксплуатируемые, господствующие и угнетенные, а государство,
к которому стихийно сложившиеся группы одноплеменных общин в результате своего развития пришли сначала только в целях удовлетворения своих общих интересов (например,
на Востоке – орошение) и для защиты от внешних врагов, отныне получает в такой же мере и назначение – посредством насилия охранять условия существования и господства правящего класса против класса угнетенного.
Однако распределение не является всего лишь пассивным результатом производства и обмена оно, в свою очередь, оказывает обратное влияние на производство и обмен
От способа производства и обмена исторически определенного общества и от исторических предпосылок этого общества зависит и способ распределения продуктов. В родовой или сельской общине с общей собственностью на землю,
т. е. в той общине, с которой – или с весьма заметными остатками которой – вступают в историю все культурные народы, довольно равномерное распределение продуктов является чем-то само собой разумеющимся там же, где между членами общины возникает более или менее значительное неравенство в распределении, это служит уже признаком начинающегося разложения общины. – Как крупное, таки мелкое земледелие, в зависимости от тех исторических предпосылок, из которых оно развилось, допускает весьма различные формы распределения. Но совершенно очевидно, что крупное земледелие всегда обусловливает совсем иное распределение, чем мелкое что крупное предполагает или создает противоположность классов – рабовладельцев и рабов, помещиков и барщинно-обязанных крестьян, капиталистов и наемных рабочих, тогда как при мелком классовые различия между занятыми в земледельческом производстве индивидами отнюдь не необходимы напротив, уже самый факт существования этих различий свидетельствует о начинающемся упадке парцеллярного хозяйства. – Введение и распространение металлических денег в такой стране, в которой до тех пор существовало исключительно или преимущественно натуральное хозяйство, всегда связано с медленным или быстрым переворотом в прежнем распределении, ипритом так, что неравенство в распределении между отдельными лицами следовательно, противоположность между богатыми и бедными, – все более и более возрастает. – Насколько местное, цеховое ремесленное производство средних веков делало невозможным существование крупных капиталистов и пожизненных наемных рабочих, настолько же эти классы неизбежно порождаются современной крупной промышленностью, современным развитым кредитом и соответствующей развитию их обоих формой обмена, свободной конку- ренцией.
Но вместе с различиями в распределении возникают и
классовые различия Общество разделяется на классы – привилегированные и обездоленные, эксплуатирующие и эксплуатируемые, господствующие и угнетенные, а государство,
к которому стихийно сложившиеся группы одноплеменных общин в результате своего развития пришли сначала только в целях удовлетворения своих общих интересов (например,
на Востоке – орошение) и для защиты от внешних врагов, отныне получает в такой же мере и назначение – посредством насилия охранять условия существования и господства правящего класса против класса угнетенного.
Однако распределение не является всего лишь пассивным результатом производства и обмена оно, в свою очередь, оказывает обратное влияние на производство и обмен
Каждый новый способ производства или новая форма обмена тормозится вначале не только старыми формами производства и обмена и соответствующими им политическими учреждениями, но и старым способом распределения. Новому способу производства и новой форме обмена приходится путем долгой борьбы завоевывать себе соответствующее распределение. Но чем подвижнее данный способ производства и обмена, чем больше он способен к совершенствованию и развитию, тем скорее и распределение достигает такой ступени, на которой оно перерастает породивший его способ производства и обмена и вступает с ним в столкновение. Древние первобытные общины, о которых уже шла речь, могут существовать на протяжении тысячелетий, как это наблюдается еще и теперь у индусов и славян, пока общение с внешним миром не породит внутри этих общин имущественные различия, вследствие которых наступает их разложение. Напротив, современное капиталистическое производство, существующее едва триста лети ставшее господствующим только со времени появления крупной промышленности, те. всего лишь сто лет тому назад, успело породить в течение этого короткого срока такие противоположности в распределении – с одной стороны, концентрацию капиталов в немногих руках, ас другой, концентрацию неимущих масс в больших городах, – такие противоположности в распределении, от которых оно неизбежно погибнет.
Связь между исторически данным распределением и исторически данными материальными условиями существования того или иного общества настолько коренится в природе вещей, что она постоянно находит свое отражение в народном инстинкте. Пока тот или иной способ производства находится на восходящей линии своего развития, до тех пор ему воздают хвалу даже те, кто остается в убытке от соответствующего ему способа распределения. Так было с английскими рабочими в период возникновения крупной промышленности. Более того пока этот способ производства остается еще общественно-нормальным, до тех пор господствует, в общем, довольство распределением, и если протесты и раздаются в это время, то они исходят из среды самого господствующего класса (Сен-Симон, Фурье, Оуэн) и как разв эксплуатируемых массах не встречают никакого отклика.
Лишь когда данный способ производства прошел уже немалую часть своей нисходящей линии, когда он наполовину изжил себя, когда условия его существования в значительной мере исчезли и его преемник уже стучится в дверь, – лишь тогда все более возрастающее неравенство распределения начинает представляться несправедливым, лишь тогда люди начинают апеллировать от изживших себя фактов к так называемой вечной справедливости. Эта апелляция к морали и праву в научном отношении нисколько не подвигает нас вперед в нравственном негодовании, как бы оно ни было справедливо, экономическая наука может усматривать не доказательство, а только симптом. Ее задача состоит, напротив
Связь между исторически данным распределением и исторически данными материальными условиями существования того или иного общества настолько коренится в природе вещей, что она постоянно находит свое отражение в народном инстинкте. Пока тот или иной способ производства находится на восходящей линии своего развития, до тех пор ему воздают хвалу даже те, кто остается в убытке от соответствующего ему способа распределения. Так было с английскими рабочими в период возникновения крупной промышленности. Более того пока этот способ производства остается еще общественно-нормальным, до тех пор господствует, в общем, довольство распределением, и если протесты и раздаются в это время, то они исходят из среды самого господствующего класса (Сен-Симон, Фурье, Оуэн) и как разв эксплуатируемых массах не встречают никакого отклика.
Лишь когда данный способ производства прошел уже немалую часть своей нисходящей линии, когда он наполовину изжил себя, когда условия его существования в значительной мере исчезли и его преемник уже стучится в дверь, – лишь тогда все более возрастающее неравенство распределения начинает представляться несправедливым, лишь тогда люди начинают апеллировать от изживших себя фактов к так называемой вечной справедливости. Эта апелляция к морали и праву в научном отношении нисколько не подвигает нас вперед в нравственном негодовании, как бы оно ни было справедливо, экономическая наука может усматривать не доказательство, а только симптом. Ее задача состоит, напротив
в том, чтобы установить, что начинающие обнаруживаться пороки общественного строя представляют собой необходимое следствие существующего способа производства, нов тоже время также и признак наступающего разложения его,
и чтобы внутри разлагающейся экономической формы движения открыть элементы будущей, новой организации производства и обмена, устраняющей эти пороки. Гнев, создающий поэтов, вполне уместен как при изображении этих пороков, таки в борьбе против проповедников гармонии,
которые в своем прислужничестве господствующему классу отрицают или прикрашивают эти пороки но как мало этот гнев может иметь значения в качестве доказательства для каждого данного случая, это ясно уже из того, что для гнева было достаточно материала в каждую эпоху всей предшествующей истории.
Однако политическая экономия как наука об условиях и формах, при которых происходит производство и обмен в различных человеческих обществах и при которых, соответственно этому, в каждом данном обществе совершается распределение продуктов, – политическая экономия в этом широком смысле еще только должна быть создана. То, что дает нам до сих пор экономическая наука, ограничивается почти исключительно генезисом и развитием капиталистического способа производства она начинает с критики пережитков феодальных форм производства и обмена, дока Это выражение восходит к первой сатире римского поэта Ювенала.
и чтобы внутри разлагающейся экономической формы движения открыть элементы будущей, новой организации производства и обмена, устраняющей эти пороки. Гнев, создающий поэтов, вполне уместен как при изображении этих пороков, таки в борьбе против проповедников гармонии,
которые в своем прислужничестве господствующему классу отрицают или прикрашивают эти пороки но как мало этот гнев может иметь значения в качестве доказательства для каждого данного случая, это ясно уже из того, что для гнева было достаточно материала в каждую эпоху всей предшествующей истории.
Однако политическая экономия как наука об условиях и формах, при которых происходит производство и обмен в различных человеческих обществах и при которых, соответственно этому, в каждом данном обществе совершается распределение продуктов, – политическая экономия в этом широком смысле еще только должна быть создана. То, что дает нам до сих пор экономическая наука, ограничивается почти исключительно генезисом и развитием капиталистического способа производства она начинает с критики пережитков феодальных форм производства и обмена, дока Это выражение восходит к первой сатире римского поэта Ювенала.
зывает необходимость их замены капиталистическими формами, развивает затем законы капиталистического способа производства и соответствующих ему форм обмена с положительной стороны, те. поскольку они идут на пользу общим целям общества, и заканчивает социалистической критикой капиталистического способа производства, те. изображением его законов с отрицательной стороны, доказательством того, что этот способ производства, в силу своего собственного развития, быстро приближается к той точке, где он сам себя делает невозможным. Эта критика доказывает,
что капиталистические формы производства и обмена все более и более становятся невыносимыми оковами для самого производства, что способ распределения, с необходимостью обусловленный этими формами, создал такое положение классов, которое становится с каждым днем все более невыносимым, создал обостряющийся с каждым днем антагонизм между все более уменьшающимися в своей численности, но все более богатеющими капиталистами и все более многочисленными неимущими наемными рабочими, положение которых становится, в общем, все хуже и хуже. Наконец, эта критика доказывает, что созданные в пределах капиталистического способа производства массовые производительные силы, которые он уже не в состоянии обуздать,
только и ждут того, что их возьмет в свое владение организованное для совместной планомерной работы общество, чтобы обеспечить всем членам общества средства к существованию и свободному развитию их способностей, притом вовсе возрастающей мере.
Чтобы всесторонне провести эту критику буржуазной экономики, недостаточно было знакомства с капиталистической формой производства, обмена и распределения. Нужно было также, хотя бы в общих чертах, исследовать и привлечь к сравнению формы, которые ей предшествовали, или те, которые существуют еще рядом с ней в менее развитых странах. Такое исследование и сравнение было в общем и целом предпринято пока только Марксом, и почти исключительно его работам мы обязаны поэтому всем тем, что установлено до сих пор в области теоретического исследования добуржу- азной экономики.
Политическая экономия в более узком смысле, хотя и возникла в головах гениальных людей в конце XVII века, однако в своей положительной формулировке, которую ей дали физиократы и Адам Смит, по существу представляет собой детище XVIII века и стоит водном ряду с достижениями современных ей великих французских просветителей, разделяя сними все достоинства и недостатки того времени. То,
что было сказано нами о просветителях, применимо и кто- гдашним экономистам. Новая наука была для них не выражением отношений и потребностей их эпохи, а выражением вечного разума открытые ею законы производства и обмена былине законами исторически определенной формы экономической деятельности, а вечными законами природы их
что капиталистические формы производства и обмена все более и более становятся невыносимыми оковами для самого производства, что способ распределения, с необходимостью обусловленный этими формами, создал такое положение классов, которое становится с каждым днем все более невыносимым, создал обостряющийся с каждым днем антагонизм между все более уменьшающимися в своей численности, но все более богатеющими капиталистами и все более многочисленными неимущими наемными рабочими, положение которых становится, в общем, все хуже и хуже. Наконец, эта критика доказывает, что созданные в пределах капиталистического способа производства массовые производительные силы, которые он уже не в состоянии обуздать,
только и ждут того, что их возьмет в свое владение организованное для совместной планомерной работы общество, чтобы обеспечить всем членам общества средства к существованию и свободному развитию их способностей, притом вовсе возрастающей мере.
Чтобы всесторонне провести эту критику буржуазной экономики, недостаточно было знакомства с капиталистической формой производства, обмена и распределения. Нужно было также, хотя бы в общих чертах, исследовать и привлечь к сравнению формы, которые ей предшествовали, или те, которые существуют еще рядом с ней в менее развитых странах. Такое исследование и сравнение было в общем и целом предпринято пока только Марксом, и почти исключительно его работам мы обязаны поэтому всем тем, что установлено до сих пор в области теоретического исследования добуржу- азной экономики.
Политическая экономия в более узком смысле, хотя и возникла в головах гениальных людей в конце XVII века, однако в своей положительной формулировке, которую ей дали физиократы и Адам Смит, по существу представляет собой детище XVIII века и стоит водном ряду с достижениями современных ей великих французских просветителей, разделяя сними все достоинства и недостатки того времени. То,
что было сказано нами о просветителях, применимо и кто- гдашним экономистам. Новая наука была для них не выражением отношений и потребностей их эпохи, а выражением вечного разума открытые ею законы производства и обмена былине законами исторически определенной формы экономической деятельности, а вечными законами природы их
выводили из природы человека. Но при внимательном рассмотрении оказывается, что этот человек был просто средним бюргером того времени, находившимся в процессе своего превращения в буржуа, а его природа заключалась в том,
что он занимался производством и торговлей на почве тогдашних, исторически определенных отношений.
После того как мы достаточно познакомились с нашим
«критическим основоположником, гном Дюрингом, и его методом в области философии, мы легко можем предсказать,
каково будет его понимание политической экономии. В философской области, там, где он не городил просто вздора
(как в натурфилософии, его способ понимания был карикатурой на способ понимания XVIII века. Для него дело шло не об исторических законах развития, а о естественных законах, о вечных истинах. Такие общественные отношения,
как мораль и право, определялись несогласно исторически данным в каждом случае условиям, ас помощью пресловутых двух мужей, из которых один либо угнетает другого, либо не угнетает, причем последнее, к сожалению, доселе никогда не встречалось. Поэтому мы едва ли ошибемся, если наперед скажем, что г-н Дюринг и политическую экономию сведет в конце концов к окончательным истинам в последней инстанции, к вечным естественным законам, к тавтологическим, абсолютно бессодержательным аксиомами в тоже время все положительное содержание политической экономии, в той мере, в какой оно ему знакомо, он протащит
что он занимался производством и торговлей на почве тогдашних, исторически определенных отношений.
После того как мы достаточно познакомились с нашим
«критическим основоположником, гном Дюрингом, и его методом в области философии, мы легко можем предсказать,
каково будет его понимание политической экономии. В философской области, там, где он не городил просто вздора
(как в натурфилософии, его способ понимания был карикатурой на способ понимания XVIII века. Для него дело шло не об исторических законах развития, а о естественных законах, о вечных истинах. Такие общественные отношения,
как мораль и право, определялись несогласно исторически данным в каждом случае условиям, ас помощью пресловутых двух мужей, из которых один либо угнетает другого, либо не угнетает, причем последнее, к сожалению, доселе никогда не встречалось. Поэтому мы едва ли ошибемся, если наперед скажем, что г-н Дюринг и политическую экономию сведет в конце концов к окончательным истинам в последней инстанции, к вечным естественным законам, к тавтологическим, абсолютно бессодержательным аксиомами в тоже время все положительное содержание политической экономии, в той мере, в какой оно ему знакомо, он протащит
опять контрабандой с черного хода. Можно заранее сказать,
что распределение как общественное явление он будет выводить не из производства и обмена, а передаст его на окончательное разрешение своим знаменитым двум мужам. Атак как все это – давно уже знакомые нам фокусы, то мы можем быть здесь максимально краткими. Действительно, уже на странице 2 97
г-н Дюринг заявляет нам, что его экономическая теория основывается на том, что установлено в его философии, и опирается в некоторых существенных пунктах на истины более высокого порядка, уже завершенные в более высокой области исследования».
Всюду все тоже назойливое самовосхваление. Всюду триумф г-на Дюринга по поводу установленного и завершенного гном Дюрингом. В самом деле – завершенного, примеров чего мы видели достаточно, но завершенного так как тушат коптящую свечку
98
Тотчас же вслед затем мы узнаём о самых общих естественных законах всякого хозяйства – значит, мы верно угадали.
Но эти естественные законы допускают правильное понимание протекшей истории лишь в том случае, если их исследуют в той более определенной форме, которую их ре Во втором отделе «Анти-Дюринга», за исключением X главы этого отдела,
все такого рода ссылки на страницы относятся ко второму изданию книги Дю- ринга Курс политической и социальной экономии Игра слов «ausmachen» означает завершать, а также тушить. – Ред
что распределение как общественное явление он будет выводить не из производства и обмена, а передаст его на окончательное разрешение своим знаменитым двум мужам. Атак как все это – давно уже знакомые нам фокусы, то мы можем быть здесь максимально краткими. Действительно, уже на странице 2 97
г-н Дюринг заявляет нам, что его экономическая теория основывается на том, что установлено в его философии, и опирается в некоторых существенных пунктах на истины более высокого порядка, уже завершенные в более высокой области исследования».
Всюду все тоже назойливое самовосхваление. Всюду триумф г-на Дюринга по поводу установленного и завершенного гном Дюрингом. В самом деле – завершенного, примеров чего мы видели достаточно, но завершенного так как тушат коптящую свечку
98
Тотчас же вслед затем мы узнаём о самых общих естественных законах всякого хозяйства – значит, мы верно угадали.
Но эти естественные законы допускают правильное понимание протекшей истории лишь в том случае, если их исследуют в той более определенной форме, которую их ре Во втором отделе «Анти-Дюринга», за исключением X главы этого отдела,
все такого рода ссылки на страницы относятся ко второму изданию книги Дю- ринга Курс политической и социальной экономии Игра слов «ausmachen» означает завершать, а также тушить. – Ред
зультаты получили благодаря политическим формам подчинения и группировки. Такие учреждения, как рабство и наемная кабала, к которым присоединяется их близнец – насильственная собственность, должны рассматриваться как формы социально-экономического строя, имеющие чисто политическую природу они составляли до сих порту рамку, в пределах которой только и могли проявляться действия естественных законов хозяйства».
Это положение играет роль фанфары, которая, подобно вагнеровскому лейтмотиву, должна возвестить нам выступление двух пресловутых мужей. Но оно представляет собой еще нечто большее, – оно образует основную тему всей дю- ринговской книги. Когда речь шла оправе, г-н Дюринг не сумел дать нам ничего, кроме плохого перевода теории равенства Руссо на социалистический язык, – перевода, гораздо лучшие образцы которого уже много лет можно слышать в любом парижском кафе, посещаемом рабочими. Здесь же г-н Дюринг дает нам нисколько не лучший социалистический перевод сетований экономистов на искажение вечных,
естественных экономических законов и их действий вследствие вмешательства государства, вмешательства насилия.
Тем самым он заслуженно оказывается совершенно одиноким среди социалистов. Каждый рабочий-социалист, безразлично какой национальности, очень хорошо знает, что насилие только охраняет эксплуатацию, ноне создает ее что основой эксплуатации, которой он подвергается, является отношение капитала и наемного труда и что это последнее возникло чисто экономическим путем, а вовсе непутем наси- лия.
Далее мы узнаём, что при рассмотрении всех экономических вопросов можно различать два процесса – процесс производства и процесс распределения. К ним известный поверхностный Ж. Б. Сэй прибавил еще третий – процесс использования, потребления, но ни он, ни его последователи не сумели сказать поэтому поводу ничего вразумительного.
А обмен, или обращение, представляет собой только подразделение производства, так как к производству относится все,
что должно совершиться, чтобы продукты попали к последнему и настоящему потребителю.
Когда г-н Дюринг сваливает в одну кучу два существенно различных, хотя и взаимно обусловливающих друг друга,
процесса – производство и обращение – и весьма развязно заявляет, что устранение этой путаницы может только породить путаницу, то он этим лишь доказывает, что не знает или не понимает того колоссального развития, которое за последние пятьдесят лет получило как раз обращение. Это и подтверждается дальнейшим содержанием его книги. Но этого мало. Соединив вместе производство и обмен под именем производства вообще, он ставит распределение рядом
с производством как второй, совершенно посторонний процесс, не имеющий ничего общего с первым. Между тем мы видели, что распределение в главных своих чертах всегда является необходимым результатом отношений производства и обмена в данном обществе, а также и исторических предпосылок этого общества и эта зависимость является именно такой, что, зная эти отношения и эти предпосылки, можно с достоверностью умозаключить и о характере господствующего в данном обществе способа распределения. Нов тоже время мы видим, что если г-н Дюринг не желает изменить принципам, установленным в его учении о морали, праве и истории, то он вынужден отрицать этот элементарный экономический факт, и что это становится особенно необходимым тогда, когда ему требуется протащить контрабандой в политическую экономию своих неизбежных двух мужей. После того как распределение благополучно избавлено от всякой связи с производством и обменом, это великое событие может, наконец, совершиться.
Припомним, однако, сначала, как происходило дело при рассмотрении морали и права. Здесь г-н Дюринг начал сперва с одного только мужа он сказал:
«Один человек, поскольку он мыслится одиноким, или,
что тоже самое, стоящим вне всякой связи с другими людьми, не может иметь никаких обязанностей Для него не существует никакого долженствования а существует одно только хотение».
Но что же иное представляет собой этот не имеющий обязанностей, мыслимый одиноким человек, как не пресловутого «праиудея Адама в раю, где он свободен от грехов по
Это положение играет роль фанфары, которая, подобно вагнеровскому лейтмотиву, должна возвестить нам выступление двух пресловутых мужей. Но оно представляет собой еще нечто большее, – оно образует основную тему всей дю- ринговской книги. Когда речь шла оправе, г-н Дюринг не сумел дать нам ничего, кроме плохого перевода теории равенства Руссо на социалистический язык, – перевода, гораздо лучшие образцы которого уже много лет можно слышать в любом парижском кафе, посещаемом рабочими. Здесь же г-н Дюринг дает нам нисколько не лучший социалистический перевод сетований экономистов на искажение вечных,
естественных экономических законов и их действий вследствие вмешательства государства, вмешательства насилия.
Тем самым он заслуженно оказывается совершенно одиноким среди социалистов. Каждый рабочий-социалист, безразлично какой национальности, очень хорошо знает, что насилие только охраняет эксплуатацию, ноне создает ее что основой эксплуатации, которой он подвергается, является отношение капитала и наемного труда и что это последнее возникло чисто экономическим путем, а вовсе непутем наси- лия.
Далее мы узнаём, что при рассмотрении всех экономических вопросов можно различать два процесса – процесс производства и процесс распределения. К ним известный поверхностный Ж. Б. Сэй прибавил еще третий – процесс использования, потребления, но ни он, ни его последователи не сумели сказать поэтому поводу ничего вразумительного.
А обмен, или обращение, представляет собой только подразделение производства, так как к производству относится все,
что должно совершиться, чтобы продукты попали к последнему и настоящему потребителю.
Когда г-н Дюринг сваливает в одну кучу два существенно различных, хотя и взаимно обусловливающих друг друга,
процесса – производство и обращение – и весьма развязно заявляет, что устранение этой путаницы может только породить путаницу, то он этим лишь доказывает, что не знает или не понимает того колоссального развития, которое за последние пятьдесят лет получило как раз обращение. Это и подтверждается дальнейшим содержанием его книги. Но этого мало. Соединив вместе производство и обмен под именем производства вообще, он ставит распределение рядом
с производством как второй, совершенно посторонний процесс, не имеющий ничего общего с первым. Между тем мы видели, что распределение в главных своих чертах всегда является необходимым результатом отношений производства и обмена в данном обществе, а также и исторических предпосылок этого общества и эта зависимость является именно такой, что, зная эти отношения и эти предпосылки, можно с достоверностью умозаключить и о характере господствующего в данном обществе способа распределения. Нов тоже время мы видим, что если г-н Дюринг не желает изменить принципам, установленным в его учении о морали, праве и истории, то он вынужден отрицать этот элементарный экономический факт, и что это становится особенно необходимым тогда, когда ему требуется протащить контрабандой в политическую экономию своих неизбежных двух мужей. После того как распределение благополучно избавлено от всякой связи с производством и обменом, это великое событие может, наконец, совершиться.
Припомним, однако, сначала, как происходило дело при рассмотрении морали и права. Здесь г-н Дюринг начал сперва с одного только мужа он сказал:
«Один человек, поскольку он мыслится одиноким, или,
что тоже самое, стоящим вне всякой связи с другими людьми, не может иметь никаких обязанностей Для него не существует никакого долженствования а существует одно только хотение».
Но что же иное представляет собой этот не имеющий обязанностей, мыслимый одиноким человек, как не пресловутого «праиудея Адама в раю, где он свободен от грехов по
той простой причине, что не может совершать таковых Однако и этому созданному философией действительности
Адаму предстоит грехопадение. Внезапно рядом с этим Адамом появляется если и не пышнокудрая Ева, то все же второй Адам. Адам тотчас же получает обязанности и нарушает их. Вместо того чтобы прижать к своей груди брата как равноправного человека, он подчиняет его своему господству, порабощает его, – и от последствий этого первого греха, от первородного греха порабощения страдает вся всемирная история вплоть до нынешнего дня, почему она, по мнению г-на Дюринга, и не стоит медного гроша.
Заметим мимоходом если г-н Дюринг полагал, что достаточно заклеймил позором отрицание отрицания, назвав его копией со старой истории грехопадения и искупления, то что женам сказать тогда о его новейшем издании той же истории (ибо со временем мы доберемся, – выражаясь языком рептилий, – также и до искупления. Во всяком случае мы готовы отдать предпочтение древнему семитскому сказанию, где для мужчины и женщины все-таки имело некото-
99
Рептилии (пресмыкающиеся) – представители реакционной прессы, получавшей денежную поддержку от правительства. Это выражение, вином смысле,
употребил Бисмарк, выступая в прусской палате депутатов 30 января 1869 года.
Бисмарк назвал тогда рептилиями противников правительства. Однако впоследствии этим выражением стали обозначать как раз тех продажных журналистов,
которые действовали в интересах правительства. Сам Бисмарк, выступая в германском рейхстаге 9 февраля 1876 г, вынужден был признать тот факт, что это новое значение слова рептилии получило в Германии самое широкое распространение рый смысл выйти из состояния невинности, аза гном Дю- рингом останется безраздельная слава человека, сконструировавшего грехопадение при помощи двух мужчин.
Послушаем, однако, как переводится грехопадение на язык политической экономии:
«Для понятия производства может во всяком случае служить пригодной логической схемой представление о Робин- зоне, который изолированно противостоит со своими силами природе и не имеет надобности с кем бы тони было чем-либо делиться Для наглядной иллюстрации суще- ственнейших элементов в понятии распределения столь же целесообразной является логическая схема двух лиц, хозяйственные силы которых комбинируются и которые, очевидно, должны в той или иной форме договориться друг с другом относительно своих долей. Действительно, нет никакой нужды в чем-либо еще, кроме этого простого дуализма, чтобы вполне строго изобразить некоторые из важнейших отношений распределения и изучить эмбрионально их законы в их логической необходимости Совместная деятельность в условиях равноправия столь же мыслима в этом случае,
как комбинация сил путем полного подчинения одной стороны, которая тогда насильственно низводится до положения раба или простого орудия для хозяйственных услуги потому содержится также лишь в качестве орудия Между состоянием равенства и таким состоянием, где на одной стороне выступает ничтожество, а на другой – всемогущество и единственно-активное участие, лежит целый ряд промежуточных ступеней, и всемирная история позаботилась о том, чтобы заполнить их пестрым многообразием своих явлений. Существенной предпосылкой является здесь всеобъемлющий взгляд на различные институты права и
Адаму предстоит грехопадение. Внезапно рядом с этим Адамом появляется если и не пышнокудрая Ева, то все же второй Адам. Адам тотчас же получает обязанности и нарушает их. Вместо того чтобы прижать к своей груди брата как равноправного человека, он подчиняет его своему господству, порабощает его, – и от последствий этого первого греха, от первородного греха порабощения страдает вся всемирная история вплоть до нынешнего дня, почему она, по мнению г-на Дюринга, и не стоит медного гроша.
Заметим мимоходом если г-н Дюринг полагал, что достаточно заклеймил позором отрицание отрицания, назвав его копией со старой истории грехопадения и искупления, то что женам сказать тогда о его новейшем издании той же истории (ибо со временем мы доберемся, – выражаясь языком рептилий, – также и до искупления. Во всяком случае мы готовы отдать предпочтение древнему семитскому сказанию, где для мужчины и женщины все-таки имело некото-
99
Рептилии (пресмыкающиеся) – представители реакционной прессы, получавшей денежную поддержку от правительства. Это выражение, вином смысле,
употребил Бисмарк, выступая в прусской палате депутатов 30 января 1869 года.
Бисмарк назвал тогда рептилиями противников правительства. Однако впоследствии этим выражением стали обозначать как раз тех продажных журналистов,
которые действовали в интересах правительства. Сам Бисмарк, выступая в германском рейхстаге 9 февраля 1876 г, вынужден был признать тот факт, что это новое значение слова рептилии получило в Германии самое широкое распространение рый смысл выйти из состояния невинности, аза гном Дю- рингом останется безраздельная слава человека, сконструировавшего грехопадение при помощи двух мужчин.
Послушаем, однако, как переводится грехопадение на язык политической экономии:
«Для понятия производства может во всяком случае служить пригодной логической схемой представление о Робин- зоне, который изолированно противостоит со своими силами природе и не имеет надобности с кем бы тони было чем-либо делиться Для наглядной иллюстрации суще- ственнейших элементов в понятии распределения столь же целесообразной является логическая схема двух лиц, хозяйственные силы которых комбинируются и которые, очевидно, должны в той или иной форме договориться друг с другом относительно своих долей. Действительно, нет никакой нужды в чем-либо еще, кроме этого простого дуализма, чтобы вполне строго изобразить некоторые из важнейших отношений распределения и изучить эмбрионально их законы в их логической необходимости Совместная деятельность в условиях равноправия столь же мыслима в этом случае,
как комбинация сил путем полного подчинения одной стороны, которая тогда насильственно низводится до положения раба или простого орудия для хозяйственных услуги потому содержится также лишь в качестве орудия Между состоянием равенства и таким состоянием, где на одной стороне выступает ничтожество, а на другой – всемогущество и единственно-активное участие, лежит целый ряд промежуточных ступеней, и всемирная история позаботилась о том, чтобы заполнить их пестрым многообразием своих явлений. Существенной предпосылкой является здесь всеобъемлющий взгляд на различные институты права и
бесправия
в истории»…
И в заключение все распределение превращается в некое
«экономическое право распределения».
Теперь, наконец, г-н Дюринг вновь обрел твердую почву под ногами. Рука об руку со своими двумя мужами он может бросить вызов своему веку. Но за этим тройным созвездием стоит еще некто неназванный.
«Капитал не изобрел прибавочного труда. Всюду, где часть общества обладает монополией на средства производства, работник, свободный или несвободный, должен присоединять к рабочему времени, необходимому для содержания его самого, излишнее рабочее время, чтобы произвести жизненные средства для собственника средств производства, будет ли этим собственником афинский kalos kagathos
100
, этрусский теократ, civis romanus» (римский гражданин, норманнский барон, американский рабовладелец, валашский боярин, современный лендлорд или капиталист (Маркс, Капитал, том I, издание второе, стр. После того как г-н Дюринг узнал таким путем, какова основная форма эксплуатации, общая всем существовавшим Аристократ. – Ред
до сих пор формам производства, – поскольку они движутся в классовых противоположностях, – ему осталось только пустить вход своих двух мужей, и коренная основа политической экономии действительности была готова. Он ни минуты не медлил с реализацией этой «системосозидающей идеи. Труд без возмещения, длящийся сверх рабочего времени, необходимого для содержания самого работника, – вот в чем суть дела. Итак, Адам, который здесь носит имя Робин- зона, заставляет второго Адама, Пятницу, работать вовсю.
Почему же, однако, Пятница работает дольше, чем необходимо для его содержания И этот вопрос тоже получает у
Маркса шаг за шагом свое разрешение. Но для дюрингов- ских двух мужей это слишком длинная история. Дело устраивается в один миг Робинзон подчиняет Пятницу – насильственно низводит его до положения раба или простого орудия для хозяйственных услуги содержит его также лишь в качестве орудия. Этим новейшим творческим поворотом мысли г-н Дюринг, можно сказать, одним выстрелом убивает двух зайцев. Во-первых, он избавляет себя от труда объяснить разнообразные существовавшие до сих пор формы распределения, их различия и их причины все они просто никуда не годятся, они покоятся на подчинении, на насилии. К этому вопросу нам еще придется вскоре вернуться. Во-вторых, он тем самым переносит всю теорию распределения с экономической почвы на почву морали и права,
т. е. из области прочных материальных фактов в область более или менее шатких мнений и чувств. Ему, таким образом,
нет больше надобности исследовать или доказывать, а достаточно только очертя голову пуститься в декламации, и вот он уже выдвигает требование, чтобы распределение продуктов труда совершалось несообразно его действительным причинам, а в соответствии стем, что ему, гну Дюрингу, представляется нравственными справедливым. Однако то, что представляется справедливым гну Дюрингу, отнюдь не есть нечто неизменное и, следовательно, весьма далеко от того,
чтобы быть подлинной истиной, ибо подлинные истины, по заявлению самого г-на Дюринга, вообще неизменны. Действительно, в 1868 г. г-н Дюринг утверждал (Судьбы моей докладной записки и т. д.):
«Всякая более высокая цивилизация имеет тенденцию
придавать собственности все более чеканное выражение и именно в этом, а не в хаотическом смешении прав и сфер господства, заключается существо и будущность современного развития затем он вообще не в состоянии был тогда постигнуть, каким образом превращение наемного труда в другую форму добывания средств к жизни может ко-
гда-либо быть согласовано с законами человеческой природы и естественно-необходимым расчленением общественного организма 101
ЕЕ. Дюринг. Судьбы моей докладной записки прусскому министерству о социальном вопросе. Берлин, 1868, стр. 5).
Почему же, однако, Пятница работает дольше, чем необходимо для его содержания И этот вопрос тоже получает у
Маркса шаг за шагом свое разрешение. Но для дюрингов- ских двух мужей это слишком длинная история. Дело устраивается в один миг Робинзон подчиняет Пятницу – насильственно низводит его до положения раба или простого орудия для хозяйственных услуги содержит его также лишь в качестве орудия. Этим новейшим творческим поворотом мысли г-н Дюринг, можно сказать, одним выстрелом убивает двух зайцев. Во-первых, он избавляет себя от труда объяснить разнообразные существовавшие до сих пор формы распределения, их различия и их причины все они просто никуда не годятся, они покоятся на подчинении, на насилии. К этому вопросу нам еще придется вскоре вернуться. Во-вторых, он тем самым переносит всю теорию распределения с экономической почвы на почву морали и права,
т. е. из области прочных материальных фактов в область более или менее шатких мнений и чувств. Ему, таким образом,
нет больше надобности исследовать или доказывать, а достаточно только очертя голову пуститься в декламации, и вот он уже выдвигает требование, чтобы распределение продуктов труда совершалось несообразно его действительным причинам, а в соответствии стем, что ему, гну Дюрингу, представляется нравственными справедливым. Однако то, что представляется справедливым гну Дюрингу, отнюдь не есть нечто неизменное и, следовательно, весьма далеко от того,
чтобы быть подлинной истиной, ибо подлинные истины, по заявлению самого г-на Дюринга, вообще неизменны. Действительно, в 1868 г. г-н Дюринг утверждал (Судьбы моей докладной записки и т. д.):
«Всякая более высокая цивилизация имеет тенденцию
придавать собственности все более чеканное выражение и именно в этом, а не в хаотическом смешении прав и сфер господства, заключается существо и будущность современного развития затем он вообще не в состоянии был тогда постигнуть, каким образом превращение наемного труда в другую форму добывания средств к жизни может ко-
гда-либо быть согласовано с законами человеческой природы и естественно-необходимым расчленением общественного организма 101
ЕЕ. Дюринг. Судьбы моей докладной записки прусскому министерству о социальном вопросе. Берлин, 1868, стр. 5).
Итак, в 1868 г. частная собственность и наемный труд были естественно-необходимы и потому справедливы. В г то и другое – результат насилия и грабежа и,
стало быть, несправедливо. Итак как невозможно знать, что через несколько лет будет казаться нравственными справедливым этому столь мощному и стремительному гению, то мы во всяком случае поступим лучше, если при рассмотрении распределения богатств будем держаться действительных, объективных, экономических законов, а не мимолетного, изменчивого, субъективного представления г-на Дюрин- га оправе и бесправии.
Если бы наша уверенность относительно надвигающегося переворота в современном способе распределения продуктов труда, сего вопиющими противоположностями нищеты и роскоши, голода и обжорства, опиралась только на сознание того, что этот способ распределения несправедлив и что справедливость должна же, наконец, когда-нибудь восторжествовать, то наше положение было бы незавидно, и нам пришлось бы долго ждать. Средневековые мистики, мечтавшие о близком наступлении тысячелетнего царства, сознавали уже несправедливость классовых противоположностей.
На пороге новой истории, 350 лет тому назад, Томас Мюн- цер провозгласил это убеждение во всеуслышание. Вовремя английской, вовремя французской буржуазных револю-
102
Те. во втором издании книги Дюринга Курс политической и социальной экономии (см. примечание 33).
стало быть, несправедливо. Итак как невозможно знать, что через несколько лет будет казаться нравственными справедливым этому столь мощному и стремительному гению, то мы во всяком случае поступим лучше, если при рассмотрении распределения богатств будем держаться действительных, объективных, экономических законов, а не мимолетного, изменчивого, субъективного представления г-на Дюрин- га оправе и бесправии.
Если бы наша уверенность относительно надвигающегося переворота в современном способе распределения продуктов труда, сего вопиющими противоположностями нищеты и роскоши, голода и обжорства, опиралась только на сознание того, что этот способ распределения несправедлив и что справедливость должна же, наконец, когда-нибудь восторжествовать, то наше положение было бы незавидно, и нам пришлось бы долго ждать. Средневековые мистики, мечтавшие о близком наступлении тысячелетнего царства, сознавали уже несправедливость классовых противоположностей.
На пороге новой истории, 350 лет тому назад, Томас Мюн- цер провозгласил это убеждение во всеуслышание. Вовремя английской, вовремя французской буржуазных револю-
102
Те. во втором издании книги Дюринга Курс политической и социальной экономии (см. примечание 33).
ций раздается тот же кличи отзвучав, замирает. Чем же объясняется, что тот самый призыв к уничтожению классовых противоположностей и классовых различий, к которому дог. трудящиеся и страждущие массы оставались равнодушны, находит теперь отклику миллионов что он завоевывает одну страну за другой, притом в той самой последовательности, в которой в отдельных странах развивается крупная промышленность, истой самой интенсивностью,
с которой происходит это развитие что заодно поколение он приобрел такую силу, которая может бросить вызов всем объединившимся против него силами быть уверенной в своей победе в близком будущем Объясняется это тем, что современная крупная промышленность создала, с одной стороны, пролетариат, класс, который впервые в истории может выставить требование уничтожения не той или иной особой классовой организации, не той или иной особой классовой привилегии, а уничтожения классов вообще класс, который поставлен в такое положение, что он должен провести это требование под угрозой опуститься, в противном случае,
до положения китайских кули. Ас другой стороны, та же крупная промышленность создала в лице буржуазии класс,
который владеет монополией на все орудия производства и жизненные средства, но который в каждый период спекулятивной горячки и следующего за ним краха доказывает,
что он стал неспособен к дальнейшему господству над производительными силами, переросшими его власть, – класс
с которой происходит это развитие что заодно поколение он приобрел такую силу, которая может бросить вызов всем объединившимся против него силами быть уверенной в своей победе в близком будущем Объясняется это тем, что современная крупная промышленность создала, с одной стороны, пролетариат, класс, который впервые в истории может выставить требование уничтожения не той или иной особой классовой организации, не той или иной особой классовой привилегии, а уничтожения классов вообще класс, который поставлен в такое положение, что он должен провести это требование под угрозой опуститься, в противном случае,
до положения китайских кули. Ас другой стороны, та же крупная промышленность создала в лице буржуазии класс,
который владеет монополией на все орудия производства и жизненные средства, но который в каждый период спекулятивной горячки и следующего за ним краха доказывает,
что он стал неспособен к дальнейшему господству над производительными силами, переросшими его власть, – класс
под руководством которого общество мчится навстречу гибели, как локомотиву которого машинист не имеет сил открыть захлопнувшийся предохранительный клапан. Иначе говоря, все это объясняется тем, что как производительные силы, порожденные современным капиталистическим способом производства, таки созданная им система распределения благ, пришли в вопиющее противоречие с самим этим способом производства, ипритом в такой степени, что должен произойти переворот в способе производства и распределения, устраняющий все классовые различия, чтобы все современное общество не оказалось обреченным на гибель.
На этом осязательном, материальном факте, который в более или менее ясной форме с непреодолимой необходимостью проникает в сознание эксплуатируемых пролетариев, – на этом факте, а не на представлениях того или другого мудрствующего домоседа оправе и бесправии, основана уверенность современного социализма в победе. Теория насилия
«Отношение общей политики к формам хозяйственного права определено в моей системе столь решительно и вместе стем столь своеобразно что будет нелишним сделать специальное указание на него с целью облегчить изучение этого вопроса. Форма политических отношений есть исторически фундаментальное, хозяйственные же зависимости представляют собой только следствие или частный случай, а потому всегда являются фактами второго порядка Некоторые из новейших социалистических систем выставляют руководящим принципом бросающуюся в глаза видимость совершенно обратного соотношения они утверждают, что формы политического подчинения как бы вырастают из экономических состояний. Конечно, эти следствия второго порядка существуют как таковые и особенно дают себя чувствовать в настоящее время но первичное все-таки следует искать в
непосредственном политическом насилии а не в косвенной экономической силе».
То же говорится ив другом месте, где г-н Дюринг исходит из той предпосылки, что политический строй является решающей причиной хозяйственного положения и что обратное отношение представляет лишь отраженное действие второго порядка До тех пор, пока люди будут рассматривать политическую группировку не как существующую ради нее самой, не как исходный пункта исключительно как
средство в целях насыщения желудка – до тех пор во взглядах людей будет скрываться изрядная доза реакционности,
какими бы радикально-социалистическими и революционными эти взгляды ни казались».
Такова теория г-на Дюринга. И здесь, и во многих других местах г-н Дюринг просто провозглашает ее, – так сказать, декретирует. Нигде во всех трех толстых томах мы не находим ни малейшей попытки доказать ее или опровергнуть противоположный взгляд. И даже если бы доказательства были также дешевы, как ежевика, то и тогда г-н Дю- ринг не представил бы ни единого. Ведь вопрос уже решен знаменитым грехопадением Робинзона, который поработил
Пятницу. Это был акт насилия, стало быть – акт политический. Атак как это порабощение, образуя исходный пункт и основной факт всей истории до наших дней, заразило ее первородным грехом несправедливости, ипритом в такой степени, что в позднейшие периоды истории это порабощение было лишь смягчено, превратившись в более косвенные формы экономической зависимости так как на этом первом акте порабощения покоится и вся господствующая до сих пор насильственная собственность, – то ясно, что все экономические явления подлежат объяснению политическими причинами, а именно – насилием. И кто не удовлетворяется этим объяснением, тот – скрытый реакционер.
Заметим прежде всего, что надо обладать самовлюбленностью г-на Дюринга, чтобы считать это воззрение таким
«своеобразным», каким оно в действительности отнюдь не является. Представление, будто громкие политические деяния есть решающее в истории, является столь же древним,
как и сама историография. Это представление было главной причиной того, что у нас сохранилось так мало сведений о Энгельс использует здесь слова Фальстафа из исторической хроники Шекс- пира Король Генрих IV» в немецком переводе А. В. Шлегеля, часть первая, акт, сцена четвертая Даже если бы объяснения были также дешевы, как ежевика,
я бы их не дал по принуждению
На этом осязательном, материальном факте, который в более или менее ясной форме с непреодолимой необходимостью проникает в сознание эксплуатируемых пролетариев, – на этом факте, а не на представлениях того или другого мудрствующего домоседа оправе и бесправии, основана уверенность современного социализма в победе. Теория насилия
«Отношение общей политики к формам хозяйственного права определено в моей системе столь решительно и вместе стем столь своеобразно что будет нелишним сделать специальное указание на него с целью облегчить изучение этого вопроса. Форма политических отношений есть исторически фундаментальное, хозяйственные же зависимости представляют собой только следствие или частный случай, а потому всегда являются фактами второго порядка Некоторые из новейших социалистических систем выставляют руководящим принципом бросающуюся в глаза видимость совершенно обратного соотношения они утверждают, что формы политического подчинения как бы вырастают из экономических состояний. Конечно, эти следствия второго порядка существуют как таковые и особенно дают себя чувствовать в настоящее время но первичное все-таки следует искать в
непосредственном политическом насилии а не в косвенной экономической силе».
То же говорится ив другом месте, где г-н Дюринг исходит из той предпосылки, что политический строй является решающей причиной хозяйственного положения и что обратное отношение представляет лишь отраженное действие второго порядка До тех пор, пока люди будут рассматривать политическую группировку не как существующую ради нее самой, не как исходный пункта исключительно как
средство в целях насыщения желудка – до тех пор во взглядах людей будет скрываться изрядная доза реакционности,
какими бы радикально-социалистическими и революционными эти взгляды ни казались».
Такова теория г-на Дюринга. И здесь, и во многих других местах г-н Дюринг просто провозглашает ее, – так сказать, декретирует. Нигде во всех трех толстых томах мы не находим ни малейшей попытки доказать ее или опровергнуть противоположный взгляд. И даже если бы доказательства были также дешевы, как ежевика, то и тогда г-н Дю- ринг не представил бы ни единого. Ведь вопрос уже решен знаменитым грехопадением Робинзона, который поработил
Пятницу. Это был акт насилия, стало быть – акт политический. Атак как это порабощение, образуя исходный пункт и основной факт всей истории до наших дней, заразило ее первородным грехом несправедливости, ипритом в такой степени, что в позднейшие периоды истории это порабощение было лишь смягчено, превратившись в более косвенные формы экономической зависимости так как на этом первом акте порабощения покоится и вся господствующая до сих пор насильственная собственность, – то ясно, что все экономические явления подлежат объяснению политическими причинами, а именно – насилием. И кто не удовлетворяется этим объяснением, тот – скрытый реакционер.
Заметим прежде всего, что надо обладать самовлюбленностью г-на Дюринга, чтобы считать это воззрение таким
«своеобразным», каким оно в действительности отнюдь не является. Представление, будто громкие политические деяния есть решающее в истории, является столь же древним,
как и сама историография. Это представление было главной причиной того, что у нас сохранилось так мало сведений о Энгельс использует здесь слова Фальстафа из исторической хроники Шекс- пира Король Генрих IV» в немецком переводе А. В. Шлегеля, часть первая, акт, сцена четвертая Даже если бы объяснения были также дешевы, как ежевика,
я бы их не дал по принуждению
том развитии народов, которое происходит в тишина заднем плане этих шумных выступлений и является действительной движущей силой. Это представление господствовало во всем прежнем понимании истории и впервые было поколеблено французскими буржуазными историками времен
Реставрации
104
; своеобразно здесь лишь то, что г-н Дю- ринг опять-таки ничего не знает обо всем этом.
Далее, допустим даже на мгновение, что г-н Дюринг прав и что вся история до наших дней действительно может быть сведена к порабощению человека человеком это все-таки далеко еще не разъясняет нам существа дела. Ведь прежде всего возникает вопрос зачем же Робинзону нужно было порабощать Пятницу Просто ради удовольствия Конечно,
нет. Напротив, мы видим, что Пятница насильственно низводится до положения раба или простого орудия для хозяйственных услуги потому содержится также лишь в качестве орудия. Робинзон порабощает Пятницу только для того, чтобы Пятница работал в пользу Робинзона. А каким путем Робинзон может извлечь для себя пользу из труда Пятницы Только тем путем, что Пятница производит своим трудом большее количество жизненных средств, чем тока- кое Робинзон вынужден давать ему для того, чтобы Пятница сохранял свою трудоспособность. Следовательно, вопреки прямому предписанию г-на Дюринга, Робинзон рассматривает созданную порабощением Пятницы политическую Имеются ввиду О. Тьерри, Ф. Гизо, Ф. Минье, А. Тьер.
Реставрации
104
; своеобразно здесь лишь то, что г-н Дю- ринг опять-таки ничего не знает обо всем этом.
Далее, допустим даже на мгновение, что г-н Дюринг прав и что вся история до наших дней действительно может быть сведена к порабощению человека человеком это все-таки далеко еще не разъясняет нам существа дела. Ведь прежде всего возникает вопрос зачем же Робинзону нужно было порабощать Пятницу Просто ради удовольствия Конечно,
нет. Напротив, мы видим, что Пятница насильственно низводится до положения раба или простого орудия для хозяйственных услуги потому содержится также лишь в качестве орудия. Робинзон порабощает Пятницу только для того, чтобы Пятница работал в пользу Робинзона. А каким путем Робинзон может извлечь для себя пользу из труда Пятницы Только тем путем, что Пятница производит своим трудом большее количество жизненных средств, чем тока- кое Робинзон вынужден давать ему для того, чтобы Пятница сохранял свою трудоспособность. Следовательно, вопреки прямому предписанию г-на Дюринга, Робинзон рассматривает созданную порабощением Пятницы политическую Имеются ввиду О. Тьерри, Ф. Гизо, Ф. Минье, А. Тьер.
группировку не как существующую ради нее самой, не как исходный пункта исключительно как средство в целях насыщения желудка и пусть он теперь сам подумает о том,
как ему уладить дело со своим господином и учителем Дю- рингом.
Таким образом, детский пример, придуманный гном Дю- рингом специально для доказательства исторически фундаментального характера насилия, доказывает, что насилие есть только средство, целью же является, напротив, экономическая выгода. Насколько цель «фундаментальнее» средства, применяемого для ее достижения, настолько же экономическая сторона отношений является в истории более фундаментальной, чем сторона политическая. Следовательно, приведенный пример доказывает как раз противоположное тому, что он должен был доказать. И точно также, как в примере с Робинзоном и Пятницей, обстоит дело во всех случаях господства и порабощения, которые имели место до сих пор. Порабощение всегда было, употребляя изящное выражение г-на Дюринга, средством в целях насыщения желудка (понимая эти цели в самом широком смысле, но никогда и нигде оно не являлось политической группировкой,
введенной ради нее самой. Надо быть гном Дюрингом,
чтобы вообразить, будто налоги представляют собой в государстве только следствия второго порядка, или что современная политическая группировка, состоящая из господствующей буржуазии и угнетенного пролетариата, существует ради нее самой, а не ради целей насыщения желудка»
господствующих буржуа, те. не ради выжимания прибылей и накопления капитала.
Возвратимся, однако, опять к нашим двум мужам. Робин- зон со шпагой в руке обращает Пятницу в своего раба. Но чтобы осуществить это, Робинзон нуждается еще кое в чем кроме шпаги. Не всякому раб приносит пользу. Чтобы быть в состоянии извлечь из него пользу, нужно располагать вещами двоякого рода во-первых, орудиями и предметами труда и, во-вторых, средствами для скудного содержания раба…
Следовательно, прежде чем рабство становится возможным,
должна быть уже достигнута известная ступень в развитии производства и известная ступень неравенства в распределении. А для того чтобы рабский труд стал господствующим способом производства целого общества, требуется еще гораздо более значительное повышение уровня производства,
торговли и накопления богатств. В первобытных общинах,
с общей собственностью на землю, рабство либо вовсе не существовало, либо играло лишь весьма подчиненную роль.
Так было ив первоначально крестьянском городе Риме когда же он стал мировым городом и италийское землевладение все более и более сосредоточивалось в руках малочисленного класса чрезвычайно богатых собственников, – тогда крестьянское население было вытеснено населением, состоявшим из рабов. Если во времена войн с персами число рабов в Коринфе достигало 460 000, а в Эгине – 470 000
как ему уладить дело со своим господином и учителем Дю- рингом.
Таким образом, детский пример, придуманный гном Дю- рингом специально для доказательства исторически фундаментального характера насилия, доказывает, что насилие есть только средство, целью же является, напротив, экономическая выгода. Насколько цель «фундаментальнее» средства, применяемого для ее достижения, настолько же экономическая сторона отношений является в истории более фундаментальной, чем сторона политическая. Следовательно, приведенный пример доказывает как раз противоположное тому, что он должен был доказать. И точно также, как в примере с Робинзоном и Пятницей, обстоит дело во всех случаях господства и порабощения, которые имели место до сих пор. Порабощение всегда было, употребляя изящное выражение г-на Дюринга, средством в целях насыщения желудка (понимая эти цели в самом широком смысле, но никогда и нигде оно не являлось политической группировкой,
введенной ради нее самой. Надо быть гном Дюрингом,
чтобы вообразить, будто налоги представляют собой в государстве только следствия второго порядка, или что современная политическая группировка, состоящая из господствующей буржуазии и угнетенного пролетариата, существует ради нее самой, а не ради целей насыщения желудка»
господствующих буржуа, те. не ради выжимания прибылей и накопления капитала.
Возвратимся, однако, опять к нашим двум мужам. Робин- зон со шпагой в руке обращает Пятницу в своего раба. Но чтобы осуществить это, Робинзон нуждается еще кое в чем кроме шпаги. Не всякому раб приносит пользу. Чтобы быть в состоянии извлечь из него пользу, нужно располагать вещами двоякого рода во-первых, орудиями и предметами труда и, во-вторых, средствами для скудного содержания раба…
Следовательно, прежде чем рабство становится возможным,
должна быть уже достигнута известная ступень в развитии производства и известная ступень неравенства в распределении. А для того чтобы рабский труд стал господствующим способом производства целого общества, требуется еще гораздо более значительное повышение уровня производства,
торговли и накопления богатств. В первобытных общинах,
с общей собственностью на землю, рабство либо вовсе не существовало, либо играло лишь весьма подчиненную роль.
Так было ив первоначально крестьянском городе Риме когда же он стал мировым городом и италийское землевладение все более и более сосредоточивалось в руках малочисленного класса чрезвычайно богатых собственников, – тогда крестьянское население было вытеснено населением, состоявшим из рабов. Если во времена войн с персами число рабов в Коринфе достигало 460 000, а в Эгине – 470 000
и на каждую душу свободного населения приходилось рабов, то для этого требовалось еще нечто большее, чем
«насилие», а именно – высокоразвитая художественная и ремесленная промышленность и обширная торговля. Рабство в американских Соединенных Штатах поддерживалось гораздо меньше насилием, чем английской хлопчатобумажной промышленностью в местностях, где не произрастал хлопок, или же в тех местностях, которые не занимались, подобно пограничным штатам, разведением рабов для продажи в хлопководческие штаты, рабство вымерло само собой, без применения насилия, просто потому, что оно не окупалось.
Г-н Дюринг, стало быть, ставит наголову действительное отношение, называя современную собственность насильственной собственностью и характеризуя ее как такую форму господства, в основе которой лежит не только отстранение ближнего от пользования естественными средствами существования, но, что еще гораздо важнее, принуждение человека к подневольной службе».
Принуждение человека к подневольной службе, во всех его формах, предполагает, что принуждающий имеет в своем Эти данные Энгельс заимствовал, вероятно, из книги W. Wachsmuth.
«Hellenische Alterthumskunde aus dem Gesichtspunkte des Staates» Th. II, Abth. I,
Halle, 1829, S. 44 (В. Ваксмут. Изучение эллинской древности сточки зрения ее государственности. Ч. II, отд. I, Галле, 1829, стр. 44). Первоисточником данных о количестве рабов в Коринфе и Эгине в период греко-персидских войн является сочинение древнегреческого писателя Атенея Застольные беседы ученых мужей. кн. VI.
«насилие», а именно – высокоразвитая художественная и ремесленная промышленность и обширная торговля. Рабство в американских Соединенных Штатах поддерживалось гораздо меньше насилием, чем английской хлопчатобумажной промышленностью в местностях, где не произрастал хлопок, или же в тех местностях, которые не занимались, подобно пограничным штатам, разведением рабов для продажи в хлопководческие штаты, рабство вымерло само собой, без применения насилия, просто потому, что оно не окупалось.
Г-н Дюринг, стало быть, ставит наголову действительное отношение, называя современную собственность насильственной собственностью и характеризуя ее как такую форму господства, в основе которой лежит не только отстранение ближнего от пользования естественными средствами существования, но, что еще гораздо важнее, принуждение человека к подневольной службе».
Принуждение человека к подневольной службе, во всех его формах, предполагает, что принуждающий имеет в своем Эти данные Энгельс заимствовал, вероятно, из книги W. Wachsmuth.
«Hellenische Alterthumskunde aus dem Gesichtspunkte des Staates» Th. II, Abth. I,
Halle, 1829, S. 44 (В. Ваксмут. Изучение эллинской древности сточки зрения ее государственности. Ч. II, отд. I, Галле, 1829, стр. 44). Первоисточником данных о количестве рабов в Коринфе и Эгине в период греко-персидских войн является сочинение древнегреческого писателя Атенея Застольные беседы ученых мужей. кн. VI.
распоряжении средства труда, с помощью которых он только и может использовать порабощенного, а при существовании рабства – сверх того – жизненные средства, необходимые для поддержания жизни раба. Во всех случаях предполагается,
таким образом, обладание известным имуществом, превышающим средний уровень. Откуда же взялось оно Ясно, во всяком случае, что хотя оно и может быть награблено, следовательно, может основываться на насилии но что это отнюдь не является необходимым. Оно может быть добыто трудом,
украдено, нажито торговлей, обманом. Оно вообще должно быть сперва добыто трудом, и только после этого его можно отнять грабежом.
Вообще возникновение частной собственности в истории отнюдь не является результатом грабежа и насилия. Напротив, она существует уже в древней первобытной общине всех культурных народов, хотя и распространяется только на некоторые предметы. Уже внутри этой общины частная собственность развивается в форму товара, сначала в обмене с чужестранцами. Чем больше продукты общины принимают товарную форму, те. чем меньшая часть их производится для собственного потребления производителя и чем большая для целей обмена, чем больше обмен вытесняет также и внутри общины первоначальное, стихийно сложившееся разделение труда, – тем более неравным становится имущественное положение отдельных членов общины, тем глубже подрывается старое общинное землевладение, тем быстрее
таким образом, обладание известным имуществом, превышающим средний уровень. Откуда же взялось оно Ясно, во всяком случае, что хотя оно и может быть награблено, следовательно, может основываться на насилии но что это отнюдь не является необходимым. Оно может быть добыто трудом,
украдено, нажито торговлей, обманом. Оно вообще должно быть сперва добыто трудом, и только после этого его можно отнять грабежом.
Вообще возникновение частной собственности в истории отнюдь не является результатом грабежа и насилия. Напротив, она существует уже в древней первобытной общине всех культурных народов, хотя и распространяется только на некоторые предметы. Уже внутри этой общины частная собственность развивается в форму товара, сначала в обмене с чужестранцами. Чем больше продукты общины принимают товарную форму, те. чем меньшая часть их производится для собственного потребления производителя и чем большая для целей обмена, чем больше обмен вытесняет также и внутри общины первоначальное, стихийно сложившееся разделение труда, – тем более неравным становится имущественное положение отдельных членов общины, тем глубже подрывается старое общинное землевладение, тем быстрее
община идет навстречу своему разложению, превращаясь в деревню мелких собственников-крестьян. Восточный деспотизм и господство сменявших друг друга завоевателей-ко- чевников в течение тысячелетий ничего не могли поделать с этими древними общинами между тем постепенное разрушение их стихийно сложившейся домашней промышленности, вызываемое конкуренцией продуктов крупной промышленности, все больше и больше разлагает эти общины.
О насилии здесь приходится говорить также мало, как и при ныне еще происходящем разделе общинных угодий в
«подворных общинах на Мозеле ив Хохвальде: крестьяне просто считают выгодной для себя замену общей земельной собственности частной. Даже образование первобытной аристократии на почве общей собственности на землю как это было у кельтов, германцев ив индийском Пенджабе опирается вначале вовсе не на насилие, а на добровольное подчинение и привычку. Частная собственность образуется повсюду в результате изменившихся отношений производства и обмена, в интересах повышения производства и развития обмена, – следовательно, по экономическим причинам. Насилие не играет при этом никакой роли. Ведь ясно, что институт частной собственности должен уже существовать, прежде чем грабитель может присвоить себе чу-
106
Энгельс пользовался работой G. Hanssen. «Die Gehoferschaften
(Erbgenossenschaften) im Regierungsbezirk Trier». Berlin, 1863 (Г. Хансен. Подворные общины (наследственные товарищества) в Трирском округе. Берлин
О насилии здесь приходится говорить также мало, как и при ныне еще происходящем разделе общинных угодий в
«подворных общинах на Мозеле ив Хохвальде: крестьяне просто считают выгодной для себя замену общей земельной собственности частной. Даже образование первобытной аристократии на почве общей собственности на землю как это было у кельтов, германцев ив индийском Пенджабе опирается вначале вовсе не на насилие, а на добровольное подчинение и привычку. Частная собственность образуется повсюду в результате изменившихся отношений производства и обмена, в интересах повышения производства и развития обмена, – следовательно, по экономическим причинам. Насилие не играет при этом никакой роли. Ведь ясно, что институт частной собственности должен уже существовать, прежде чем грабитель может присвоить себе чу-
106
Энгельс пользовался работой G. Hanssen. «Die Gehoferschaften
(Erbgenossenschaften) im Regierungsbezirk Trier». Berlin, 1863 (Г. Хансен. Подворные общины (наследственные товарищества) в Трирском округе. Берлин
жое добро, что, следовательно, насилие, хотя и может сменить владельца имущества, ноне может создать частную собственность как таковую.
Но мы также не можем ссылаться на насилие или на насильственную собственность для объяснения принуждения человека к подневольной службе в его самой современной форме, в форме наемного труда. Мы уже упомянули о том,
какую роль играет при разложении древних общин, следовательно, при прямом или косвенном всеобщем распространении частной собственности, превращение продуктов труда в товары, те. производство их не для собственного потребления, а для обмена. Между тем Маркс в «Капитале»
как нельзя яснее доказала г-н Дюринг остерегается хотя бы словечком заикнуться об этом, – что товарное производство на известной стадии развития превращается в капиталистическое производство и что на этой ступени закон присвоения, или закон частной собственности, покоящийся на товарном производстве и товарном обращении, превращается путем собственной, внутренней, неизбежной диалектики в свою противоположность обмен эквивалентов, каковым представлялась первоначальная операция, претерпел такие изменения, что в результате он оказывается лишь внешней видимостью в самом деле, часть капитала, обмененная на рабочую силу, во-первых, сама является лишь частью продукта чужого труда, присвоенного без эквивалента во-вто- рых, она должна быть не только возмещена создавшим ее рабочим, но возмещена с новым избытком Первоначально собственность выступала перед нами как основанная на собственном труде Теперь же (в конце Марксова анализа)
«оказывается, что собственность для капиталиста есть право присваивать чужой неоплаченный труд, для рабочего невозможность присвоить себе свой собственный продукт.
Отделение собственности от труда становится необходимым следствием закона, исходным пунктом которого было, по- видимому, их тождество. Другими словами, даже если исключить возможность всякого грабежа, насилия и обмана,
даже если допустить, что всякая частная собственность первоначально была основана наличном труде собственника и что во всем дальнейшем ходе вещей обменивались друг на друга только равные стоимости, – то мы и тогда при дальнейшем развитии производства и обмена неизбежно придем к современному капиталистическому способу производства, к монополизации средств производства и жизненных средств в руках одного малочисленного класса, к низведению другого класса, составляющего громадное большинство, до положения неимущих пролетариев, к периодической смене спекулятивной производственной горячки и торговых кризисов и ко всей нынешней анархии производства. Весь процесс объяснен чисто экономическими причинами, причем ни разу не было необходимости прибегать к ссылке на грабеж,
насилие, государство или какое-либо политическое вмешательство. Насильственная собственность оказывается ив этом случае просто громкой фразой, которая должна прикрыть непонимание действительного хода вещей.
Этот ход вещей, выраженный исторически, есть история развития буржуазии. Если политический строй является решающей причиной хозяйственного положения, то современная буржуазия должна была бы развиваться не в борьбе с феодализмом, а должна была бы быть его добровольным порождением, его любимым детищем. Всякий знает, однако, что дело происходило как раз наоборот. Первоначально представляя собой угнетенное сословие, обязанное платить оброк господствующему феодальному дворянству и пополнявшее свои ряды выходцами из крепостных и зависимых всякого рода, буржуазия отвоевывала в непрерывной борьбе с дворянством одну позицию за другой, пока, наконец, не стала в наиболее развитых странах господствующим вместо него классом причем во Франции она прямо низвергла дворянство, а в Англии постепенно обуржуазила его и включила в свой состав в качестве декоративной верхушки. Каким же образом буржуазия достигла этого Только путем изменения хозяйственного положения, за которым, рано или поздно, добровольно или в результате борьбы, последовало изменение политического строя. Борьба буржуазии против феодального дворянства есть борьба города против деревни, промышленности против землевладения, денежного хозяйства против натурального, и решающим оружием буржуазии в этой борьбе были находившиеся в ее распоряжении средства экономической силы, которые непрерывно возрастали вследствие развития промышленности, сначала ремесленной, а затем превратившейся в мануфактуру, и вследствие расширения торговли. В течение всей этой борьбы политическое насилие было на стороне дворянства, за исключением одного периода, когда королевская власть в своей борьбе с дворянством пользовалась буржуазией, чтобы сдерживать одно сословие с помощью другого однако с того момента, как буржуазия, политически все еще бессильная, начала благодаря росту своей экономической силы становиться опасной, королевская власть вновь вступила в союз с дворянством и вызвала этим, сначала в Англии, а потом во
Франции, буржуазную революцию. Политический строй»
оставался во Франции неизменным, между тем как хозяйственное положение переросло этот строй. По политическому положению дворянство было всем, буржуа – ничем;
по социальному положению буржуазия была теперь важнейшим классом в государстве, тогда как дворянство утратило все свои социальные функции и продолжало только получать доходы в качестве вознаграждения за эти исчезнувшие функции. Мало того, все буржуазное производство оставалось втиснутым в феодальные политические формы средневековья, которые это производство – не только мануфактура, но даже и ремесло – давно уже переросло его развитие стеснялось бесчисленными цеховыми привилегиями, обратившимися в источник придирок ив путы для производства, стеснялось местными и провинциальными таможенными рогатками. Буржуазная революция положила всему этому конец, ноне путем приспособления хозяйственного положения к политическому строю, согласно принципу г-на Дю- ринга, – именно это тщетно пытались сделать в течение долгого времени дворянство и королевская власть, – а, наоборот, тем, что она отбросила старый, гнилой политический хлам и создала такой политический строй, в условиях которого новое хозяйственное положение могло существовать и развиваться. Ив этой новой, подходящей для него политической и правовой атмосфере хозяйственное положение»
блистательно развилось, – столь блистательно, что буржуазия уже недалека теперь оттого положения, которое дворянство занимало в 1789 году она становится не только все более и более социально-излишней, но и прямой социальной помехой, она все более и более отходит от производственной деятельности и – как в свое время дворянство – все более и более становится классом, только получающим доходы. И
этот переворот в своем собственном положении, как и создание нового класса, пролетариата, буржуазия осуществила без какого-либо насильственного фокуса, чисто экономическим путем. Более того, буржуазия отнюдь не желала такого результата своей собственной деятельности, напротив результат этот проложил себе путь с непреодолимой силой, против воли буржуазии и вопреки ее намерениям ее собственные производительные силы переросли ее руководство и как бы
Но мы также не можем ссылаться на насилие или на насильственную собственность для объяснения принуждения человека к подневольной службе в его самой современной форме, в форме наемного труда. Мы уже упомянули о том,
какую роль играет при разложении древних общин, следовательно, при прямом или косвенном всеобщем распространении частной собственности, превращение продуктов труда в товары, те. производство их не для собственного потребления, а для обмена. Между тем Маркс в «Капитале»
как нельзя яснее доказала г-н Дюринг остерегается хотя бы словечком заикнуться об этом, – что товарное производство на известной стадии развития превращается в капиталистическое производство и что на этой ступени закон присвоения, или закон частной собственности, покоящийся на товарном производстве и товарном обращении, превращается путем собственной, внутренней, неизбежной диалектики в свою противоположность обмен эквивалентов, каковым представлялась первоначальная операция, претерпел такие изменения, что в результате он оказывается лишь внешней видимостью в самом деле, часть капитала, обмененная на рабочую силу, во-первых, сама является лишь частью продукта чужого труда, присвоенного без эквивалента во-вто- рых, она должна быть не только возмещена создавшим ее рабочим, но возмещена с новым избытком Первоначально собственность выступала перед нами как основанная на собственном труде Теперь же (в конце Марксова анализа)
«оказывается, что собственность для капиталиста есть право присваивать чужой неоплаченный труд, для рабочего невозможность присвоить себе свой собственный продукт.
Отделение собственности от труда становится необходимым следствием закона, исходным пунктом которого было, по- видимому, их тождество. Другими словами, даже если исключить возможность всякого грабежа, насилия и обмана,
даже если допустить, что всякая частная собственность первоначально была основана наличном труде собственника и что во всем дальнейшем ходе вещей обменивались друг на друга только равные стоимости, – то мы и тогда при дальнейшем развитии производства и обмена неизбежно придем к современному капиталистическому способу производства, к монополизации средств производства и жизненных средств в руках одного малочисленного класса, к низведению другого класса, составляющего громадное большинство, до положения неимущих пролетариев, к периодической смене спекулятивной производственной горячки и торговых кризисов и ко всей нынешней анархии производства. Весь процесс объяснен чисто экономическими причинами, причем ни разу не было необходимости прибегать к ссылке на грабеж,
насилие, государство или какое-либо политическое вмешательство. Насильственная собственность оказывается ив этом случае просто громкой фразой, которая должна прикрыть непонимание действительного хода вещей.
Этот ход вещей, выраженный исторически, есть история развития буржуазии. Если политический строй является решающей причиной хозяйственного положения, то современная буржуазия должна была бы развиваться не в борьбе с феодализмом, а должна была бы быть его добровольным порождением, его любимым детищем. Всякий знает, однако, что дело происходило как раз наоборот. Первоначально представляя собой угнетенное сословие, обязанное платить оброк господствующему феодальному дворянству и пополнявшее свои ряды выходцами из крепостных и зависимых всякого рода, буржуазия отвоевывала в непрерывной борьбе с дворянством одну позицию за другой, пока, наконец, не стала в наиболее развитых странах господствующим вместо него классом причем во Франции она прямо низвергла дворянство, а в Англии постепенно обуржуазила его и включила в свой состав в качестве декоративной верхушки. Каким же образом буржуазия достигла этого Только путем изменения хозяйственного положения, за которым, рано или поздно, добровольно или в результате борьбы, последовало изменение политического строя. Борьба буржуазии против феодального дворянства есть борьба города против деревни, промышленности против землевладения, денежного хозяйства против натурального, и решающим оружием буржуазии в этой борьбе были находившиеся в ее распоряжении средства экономической силы, которые непрерывно возрастали вследствие развития промышленности, сначала ремесленной, а затем превратившейся в мануфактуру, и вследствие расширения торговли. В течение всей этой борьбы политическое насилие было на стороне дворянства, за исключением одного периода, когда королевская власть в своей борьбе с дворянством пользовалась буржуазией, чтобы сдерживать одно сословие с помощью другого однако с того момента, как буржуазия, политически все еще бессильная, начала благодаря росту своей экономической силы становиться опасной, королевская власть вновь вступила в союз с дворянством и вызвала этим, сначала в Англии, а потом во
Франции, буржуазную революцию. Политический строй»
оставался во Франции неизменным, между тем как хозяйственное положение переросло этот строй. По политическому положению дворянство было всем, буржуа – ничем;
по социальному положению буржуазия была теперь важнейшим классом в государстве, тогда как дворянство утратило все свои социальные функции и продолжало только получать доходы в качестве вознаграждения за эти исчезнувшие функции. Мало того, все буржуазное производство оставалось втиснутым в феодальные политические формы средневековья, которые это производство – не только мануфактура, но даже и ремесло – давно уже переросло его развитие стеснялось бесчисленными цеховыми привилегиями, обратившимися в источник придирок ив путы для производства, стеснялось местными и провинциальными таможенными рогатками. Буржуазная революция положила всему этому конец, ноне путем приспособления хозяйственного положения к политическому строю, согласно принципу г-на Дю- ринга, – именно это тщетно пытались сделать в течение долгого времени дворянство и королевская власть, – а, наоборот, тем, что она отбросила старый, гнилой политический хлам и создала такой политический строй, в условиях которого новое хозяйственное положение могло существовать и развиваться. Ив этой новой, подходящей для него политической и правовой атмосфере хозяйственное положение»
блистательно развилось, – столь блистательно, что буржуазия уже недалека теперь оттого положения, которое дворянство занимало в 1789 году она становится не только все более и более социально-излишней, но и прямой социальной помехой, она все более и более отходит от производственной деятельности и – как в свое время дворянство – все более и более становится классом, только получающим доходы. И
этот переворот в своем собственном положении, как и создание нового класса, пролетариата, буржуазия осуществила без какого-либо насильственного фокуса, чисто экономическим путем. Более того, буржуазия отнюдь не желала такого результата своей собственной деятельности, напротив результат этот проложил себе путь с непреодолимой силой, против воли буржуазии и вопреки ее намерениям ее собственные производительные силы переросли ее руководство и как бы
с присущей природе необходимостью гонят все буржуазное общество навстречу – либо гибели, либо перевороту. И если буржуа апеллируют теперь к насилию, чтобы охранить от крушения разваливающееся хозяйственное положение, то они лишь доказывают этим, что находятся во власти того же заблуждения, что и г-н Дюринг, будто политический строй является решающей причиной хозяйственного положения».
Точь-в-точь как г-н Дюринг, они воображают, что при помощи первичного фактора, непосредственного политического насилия, они могут переделать эти факты второго порядка, те. хозяйственное положение и его неотвратимое развитие что они могут, следовательно, выстрелами из крупповских пушек и маузеровских ружей стереть с лица земли экономические результаты паровой машины и всех приводимых ею в движение современных машин, стереть с лица земли результаты мировой торговли и развития современных банков и кредита. Теория насилия (продолжение)
Присмотримся, однако, несколько ближе к этому всемогущему насилию г-на Дюринга. Робинзон со шпагой вру- ке» порабощает Пятницу. Откуда же он взял шпагу Даже на фантастических островах робинзонад шпаги до сих пор не растут на деревьях, и у г-на Дюринга не находится никакого ответа на этот вопрос. Если Робинзон мог достать себе
Точь-в-точь как г-н Дюринг, они воображают, что при помощи первичного фактора, непосредственного политического насилия, они могут переделать эти факты второго порядка, те. хозяйственное положение и его неотвратимое развитие что они могут, следовательно, выстрелами из крупповских пушек и маузеровских ружей стереть с лица земли экономические результаты паровой машины и всех приводимых ею в движение современных машин, стереть с лица земли результаты мировой торговли и развития современных банков и кредита. Теория насилия (продолжение)
Присмотримся, однако, несколько ближе к этому всемогущему насилию г-на Дюринга. Робинзон со шпагой вру- ке» порабощает Пятницу. Откуда же он взял шпагу Даже на фантастических островах робинзонад шпаги до сих пор не растут на деревьях, и у г-на Дюринга не находится никакого ответа на этот вопрос. Если Робинзон мог достать себе
шпагу, то с таким же основанием можно представить себе,
что водно прекрасное утро Пятница является с заряженным револьвером в руке, и тогда все соотношение насилия становится обратным Пятница командует, а Робинзон вынужден работать изо всех сил. Мы просим читателей извинить нас за постоянные возвращения к истории Робинзона и Пятницы, которой в сущности место в детской, а не в науке. Но что делать Мы вынуждены добросовестно применять аксиоматический метод г-на Дюринга, и не наша вина, если мы при этом постоянно вращаемся в сфере чистейшего ребячества. Итак, револьвер одерживает победу над шпагой, и тем самым даже наиболее детски-наивному приверженцу аксиоматики должно стать ясным, что насилие не есть просто волевой акта требует весьма реальных предпосылок для своего осуществления, в особенности – известных орудий из которых более совершенное одерживает верх над менее совершенным далее, что эти орудия должны быть произведены и что уже вследствие этого производитель более совершенных орудий насилия, vulgo
107
оружия, побеждает производителя менее совершенных орудий одним словом, что победа насилия основывается на производстве оружия, а производство оружия, в свою очередь, основывается на производстве вообще, следовательно на экономической силе, на хозяйственном положении, на материальных средствах, находящихся в распоряжении насилия Попросту говоря. – Ред
что водно прекрасное утро Пятница является с заряженным револьвером в руке, и тогда все соотношение насилия становится обратным Пятница командует, а Робинзон вынужден работать изо всех сил. Мы просим читателей извинить нас за постоянные возвращения к истории Робинзона и Пятницы, которой в сущности место в детской, а не в науке. Но что делать Мы вынуждены добросовестно применять аксиоматический метод г-на Дюринга, и не наша вина, если мы при этом постоянно вращаемся в сфере чистейшего ребячества. Итак, револьвер одерживает победу над шпагой, и тем самым даже наиболее детски-наивному приверженцу аксиоматики должно стать ясным, что насилие не есть просто волевой акта требует весьма реальных предпосылок для своего осуществления, в особенности – известных орудий из которых более совершенное одерживает верх над менее совершенным далее, что эти орудия должны быть произведены и что уже вследствие этого производитель более совершенных орудий насилия, vulgo
107
оружия, побеждает производителя менее совершенных орудий одним словом, что победа насилия основывается на производстве оружия, а производство оружия, в свою очередь, основывается на производстве вообще, следовательно на экономической силе, на хозяйственном положении, на материальных средствах, находящихся в распоряжении насилия Попросту говоря. – Ред
Насилие – это в настоящее время армия и военный флота то и другое, как все мы, к нашему прискорбию, знаем, стоит
«чертовски много денег. Но насилие не в состоянии делать деньги, а в лучшем случае может лишь отнимать сделанные деньги, да и от этого не бывает много толку, как мы, опять- таки к нашему прискорбию, знаем по опыту с французскими миллиардами. Следовательно, деньги должны быть в конце концов добыты посредством экономического производства значит, насилие опять-таки определяется хозяйственным положением, доставляющим ему средства для создания и сохранения орудий насилия. Но это еще не все. Ничто так не зависит от экономических условий, как именно армия и флот. Вооружение, состав, организация, тактика и стратегия зависят прежде всего от достигнутой в данный момент ступени производства и от средств сообщения. Несвободное творчество ума гениальных полководцев действовало здесь революционизирующим образом, а изобретение лучшего оружия и изменение солдатского материала влияние гениальных полководцев в лучшем случае ограничивается тем, что они приспособляют способ ведения боя к новому оружию и к новым бойцам 108
Речь идет о пяти миллиардах франков, которые Франция после поражения во Франко-прусской войне 1870–1871 гг. по условиям мирного договора выплатила в 1871–1873 гг. Германии в качестве контрибуции Далее, вместо шести следующих абзацев, в первоначальной рукописи второго отдела «Анти-Дюринга» следовал более подробный вариант текста, который впоследствии Энгельс изъяли снабдил заголовком Тактика пехоты и ее мате
«чертовски много денег. Но насилие не в состоянии делать деньги, а в лучшем случае может лишь отнимать сделанные деньги, да и от этого не бывает много толку, как мы, опять- таки к нашему прискорбию, знаем по опыту с французскими миллиардами. Следовательно, деньги должны быть в конце концов добыты посредством экономического производства значит, насилие опять-таки определяется хозяйственным положением, доставляющим ему средства для создания и сохранения орудий насилия. Но это еще не все. Ничто так не зависит от экономических условий, как именно армия и флот. Вооружение, состав, организация, тактика и стратегия зависят прежде всего от достигнутой в данный момент ступени производства и от средств сообщения. Несвободное творчество ума гениальных полководцев действовало здесь революционизирующим образом, а изобретение лучшего оружия и изменение солдатского материала влияние гениальных полководцев в лучшем случае ограничивается тем, что они приспособляют способ ведения боя к новому оружию и к новым бойцам 108
Речь идет о пяти миллиардах франков, которые Франция после поражения во Франко-прусской войне 1870–1871 гг. по условиям мирного договора выплатила в 1871–1873 гг. Германии в качестве контрибуции Далее, вместо шести следующих абзацев, в первоначальной рукописи второго отдела «Анти-Дюринга» следовал более подробный вариант текста, который впоследствии Энгельс изъяли снабдил заголовком Тактика пехоты и ее мате
Вначале века западноевропейскими народами был заимствован у арабов порох, и, как известно всякому школьнику, он произвел переворот во всем военном деле. Но введение пороха и огнестрельного оружия отнюдь не было актом насилия, а представляло собой промышленный, стало быть хозяйственный, прогресс. Промышленность остается промышленностью, будет ли она направлена на производство предметов или на их разрушение. Введение огнестрельного оружия повлияло революционизирующим образом не только на само ведение войны, но и на политические отношения господства и порабощения. Чтобы иметь порох и огнестрельное оружие, нужны были промышленность и деньги, а теми другим владели горожане. Огнестрельное оружие было поэтому с самого начала направленным против феодального дворянства оружием городов и возвышающейся монархии,
которая опиралась на города. Неприступные до тех порка- менные стены рыцарских замков не устояли перед пушками горожан пули бюргерских ружей пробивали рыцарские панцири. Вместе с закованной в броню дворянской кавалерией рухнуло также господство дворянства с развитием бюргерства пехота и артиллерия все больше становились решающими родами оружия под давлением требований артиллерии военное ремесло вынуждено было присоединить к себе новую, чисто промышленную отрасль – инженерное дело.
Усовершенствование огнестрельного оружия подвигалось риальные основы. – Ред
которая опиралась на города. Неприступные до тех порка- менные стены рыцарских замков не устояли перед пушками горожан пули бюргерских ружей пробивали рыцарские панцири. Вместе с закованной в броню дворянской кавалерией рухнуло также господство дворянства с развитием бюргерства пехота и артиллерия все больше становились решающими родами оружия под давлением требований артиллерии военное ремесло вынуждено было присоединить к себе новую, чисто промышленную отрасль – инженерное дело.
Усовершенствование огнестрельного оружия подвигалось риальные основы. – Ред
очень медленно. Пушки долгое время оставались неуклюжими, а ружья, несмотря на многие частичные изобретения, грубыми. Прошло более трехсот лет, пока явилось ружье,
годное для вооружения всей пехоты. Только вначале века кремневое ружье со штыком окончательно вытеснило пику из вооружения пехоты. Тогдашняя пехота состояла из хорошо вымуштрованных, но совершенно ненадежных солдат, которых монархи вербовали из самых испорченных элементов общества и которых только палка держала в повиновении часто эта пехота составлялась также из вражеских,
насильно зачисленных в армию военнопленных единственной формой боя, в которой эти солдаты могли применять новое ружье, была линейная тактика, достигшая высшего совершенства при Фридрихе II. Вся пехота армии выстраивалась в три линии, в виде очень длинного и пустого внутри четырехугольника, и двигалась в боевом порядке только как одно целое лишь в крайнем случае одному из двух флангов позволялось выдвинуться несколько вперед или немного отстать. Эта неуклюжая масса могла передвигаться в порядке лишь по совершенно ровной местности, да и то лишь медленно шагов в минуту изменение боевого порядка вовремя сражения было невозможно, и как только пехота вступала в бой, победа и поражение решались в короткое время одним ударом.
Против этих неуклюжих линий выступили в американской войне за независимость отряды повстанцев, которые не
годное для вооружения всей пехоты. Только вначале века кремневое ружье со штыком окончательно вытеснило пику из вооружения пехоты. Тогдашняя пехота состояла из хорошо вымуштрованных, но совершенно ненадежных солдат, которых монархи вербовали из самых испорченных элементов общества и которых только палка держала в повиновении часто эта пехота составлялась также из вражеских,
насильно зачисленных в армию военнопленных единственной формой боя, в которой эти солдаты могли применять новое ружье, была линейная тактика, достигшая высшего совершенства при Фридрихе II. Вся пехота армии выстраивалась в три линии, в виде очень длинного и пустого внутри четырехугольника, и двигалась в боевом порядке только как одно целое лишь в крайнем случае одному из двух флангов позволялось выдвинуться несколько вперед или немного отстать. Эта неуклюжая масса могла передвигаться в порядке лишь по совершенно ровной местности, да и то лишь медленно шагов в минуту изменение боевого порядка вовремя сражения было невозможно, и как только пехота вступала в бой, победа и поражение решались в короткое время одним ударом.
Против этих неуклюжих линий выступили в американской войне за независимость отряды повстанцев, которые не
умели, правда, маршировать, но зато отлично стреляли из своих нарезных ружей сражаясь за свои самые кровные интересы, они не дезертировали, как навербованные войска.
Они не доставляли англичанам удовольствия – выступать против них, в свою очередь, в линейном строю и на открытой ровной местности, а действовали рассыпными подвижными стрелковыми цепями в лесах, служивших им прикрытием. Линейный строй был здесь бессилен и потерпел поражение в борьбе с невидимыми и недоступными противниками. Таким образом, был вновь изобретен рассыпной стрелковый строй – новый способ ведения боя как следствие изменившегося солдатского материала.
Дело, начатое американской революцией, завершила французская, – также ив военной области. Против хорошо обученных наемных войск коалиции она также могла выставить только плохо обученные, но многочисленные массы,
ополчение всего народа. Нос этими массами приходилось защищать Париж, следовательно прикрывать определенную местность, а этого нельзя было достичь без победы в открытом массовом бою. Одной стрельбы в рассыпном строю было уже недостаточно нужно было найти подходящую форму также и для применения масс, и эта форма была найдена в колонне Построение колоннами позволяло даже малообу- ченным войскам двигаться в некотором порядке, ипритом даже более быстрым маршем (100 и более шагов в минуту);
оно давало возможность прорывать неповоротливые формы
Они не доставляли англичанам удовольствия – выступать против них, в свою очередь, в линейном строю и на открытой ровной местности, а действовали рассыпными подвижными стрелковыми цепями в лесах, служивших им прикрытием. Линейный строй был здесь бессилен и потерпел поражение в борьбе с невидимыми и недоступными противниками. Таким образом, был вновь изобретен рассыпной стрелковый строй – новый способ ведения боя как следствие изменившегося солдатского материала.
Дело, начатое американской революцией, завершила французская, – также ив военной области. Против хорошо обученных наемных войск коалиции она также могла выставить только плохо обученные, но многочисленные массы,
ополчение всего народа. Нос этими массами приходилось защищать Париж, следовательно прикрывать определенную местность, а этого нельзя было достичь без победы в открытом массовом бою. Одной стрельбы в рассыпном строю было уже недостаточно нужно было найти подходящую форму также и для применения масс, и эта форма была найдена в колонне Построение колоннами позволяло даже малообу- ченным войскам двигаться в некотором порядке, ипритом даже более быстрым маршем (100 и более шагов в минуту);
оно давало возможность прорывать неповоротливые формы
старого линейного строя, сражаться в любой местности, следовательно ив самой неблагоприятной для линейного строя,
группировать войска любым, соответствующим обстановке образом ив сочетании с действиями рассыпанных стрелков,
сдерживать, отвлекать, изматывать неприятельские линии, пока не наступит момент, когда их можно будет прорвать в решающем пункте позиции при помощи сохраняемых в резерве масс. Этот новый способ ведения боя, основанный на сочетании рассыпанных в цепь стрелков с колоннами пехоты и на разделении армии на самостоятельные, составленные из всех родов оружия дивизии или армейские корпуса, был полностью разработан Наполеоном как со стороны тактики,
так и со стороны стратегии. Но необходимость его была создана прежде всего изменением солдатского материала, вызванным французской революцией. Однако для нового способа ведения боя нужны были еще две очень важные технические предпосылки во-первых, сконструированные Грибо- валем более легкие лафеты полевых орудий позволили передвигать их с требуемой теперь быстротой во-вторых, введенная во Франции в 1777 г. и заимствованная у охотничьего ружья изогнутость ружейного приклада, представлявшего раньше совершенно прямое продолжение ствола, позволила целить в определенного человека, не делая непременно промахов. Без этого последнего усовершенствования нельзя было бы при помощи старого ружья применять стрельбу в рассыпном строю
группировать войска любым, соответствующим обстановке образом ив сочетании с действиями рассыпанных стрелков,
сдерживать, отвлекать, изматывать неприятельские линии, пока не наступит момент, когда их можно будет прорвать в решающем пункте позиции при помощи сохраняемых в резерве масс. Этот новый способ ведения боя, основанный на сочетании рассыпанных в цепь стрелков с колоннами пехоты и на разделении армии на самостоятельные, составленные из всех родов оружия дивизии или армейские корпуса, был полностью разработан Наполеоном как со стороны тактики,
так и со стороны стратегии. Но необходимость его была создана прежде всего изменением солдатского материала, вызванным французской революцией. Однако для нового способа ведения боя нужны были еще две очень важные технические предпосылки во-первых, сконструированные Грибо- валем более легкие лафеты полевых орудий позволили передвигать их с требуемой теперь быстротой во-вторых, введенная во Франции в 1777 г. и заимствованная у охотничьего ружья изогнутость ружейного приклада, представлявшего раньше совершенно прямое продолжение ствола, позволила целить в определенного человека, не делая непременно промахов. Без этого последнего усовершенствования нельзя было бы при помощи старого ружья применять стрельбу в рассыпном строю
Революционная система вооружения всего народа была скоро ограничена принудительным набором (с правом заместительства путем выкупа – для людей состоятельных, ив этой форме воинская повинность была принята большинством крупных государств континента. Только Пруссия пыталась своей системой ландвера привлечь на службу военную силу нации в более значительных размерах. Пруссия к тому же была первым государством, которое вооружило всю свою пехоту новейшим оружием – заряжающейся с казенной части винтовкой, – после того как сыграло свою кратковременную роль годное для войны заряжающееся сдула нарезное ружье, усовершенствованное между 1830 и 1860 годами.
Обоим этим нововведениям Пруссия обязана была своими успехами в 1866 году
111
Во франко-прусской войне впервые выступили друг против друга две армии, обе вооруженные винтовками, заряжающимися с казенной части, ипритом обе, по существу, стем самым боевым построением, какое было входу в период старого гладкоствольного кремневого ружья разница была Прусская система ландвера – система формирования части вооруженных сил из военнообязанных старших возрастов, зачислявшихся в ландвер после того, как они прошли действительную военную службу в регулярной армии и пробыли установленный срок в резерве. Впервые система ландвера возникла в Пруссии в 1813–1814 гг. как народное ополчение в борьбе против наполеоновских войск. В период Франко-прусской войны 1870–1871 гг. ландвер использовался для ведения боевых действий наряду с регулярными войсками Речь идет об австро-прусской войне 1866 года
Франко-прусская война отмечает собой поворотный пункт, имеющий совершенно иное значение, чем все предыдущие. Во-первых, оружие теперь так усовершенствовано,
что новый прогресс, который имел бы значение какого-либо переворота, больше невозможен. Когда есть пушки, из которых можно попадать в батальон, насколько глаз различает его, когда есть ружья, из которых с таким же успехом в пределах видимости можно целить и попадать в отдельного человека, причем на заряжание требуется меньше времени, чем на прицеливание, – то все дальнейшие усовершенствования для полевой войны более или менее безразличны. Таким образом, в этом направлении эра развития в существенных чертах закончена. Во-вторых, эта война заставила все континентальные великие державы ввести у себя усиленную прусскую систему ландвера и тем самым взвалить на себя военное бремя, под тяжестью которого они через немногие годы должны рухнуть. Армия стала главной целью государства, она стала самоцелью народы существуют только для того, чтобы поставлять и кормить солдат. Милитаризм господствует над Европой и пожирает ее. Но этот милитаризм таит в себе зародыш собственной гибели. Соперничество между отдельными государствами принуждает их, с одной стороны, с каждым годом затрачивать все больше денег на армию, флот, пушки и т. д, следовательно – все более приближать финансовую катастрофу с другой стороны, оно заставляет их все более и более всерьез применять
Обоим этим нововведениям Пруссия обязана была своими успехами в 1866 году
111
Во франко-прусской войне впервые выступили друг против друга две армии, обе вооруженные винтовками, заряжающимися с казенной части, ипритом обе, по существу, стем самым боевым построением, какое было входу в период старого гладкоствольного кремневого ружья разница была Прусская система ландвера – система формирования части вооруженных сил из военнообязанных старших возрастов, зачислявшихся в ландвер после того, как они прошли действительную военную службу в регулярной армии и пробыли установленный срок в резерве. Впервые система ландвера возникла в Пруссии в 1813–1814 гг. как народное ополчение в борьбе против наполеоновских войск. В период Франко-прусской войны 1870–1871 гг. ландвер использовался для ведения боевых действий наряду с регулярными войсками Речь идет об австро-прусской войне 1866 года
лишь в том, что пруссаки сделали попытку в ротной колонне найти боевую форму, более подходящую к новому вооружению. Но когда 18 августа при Сен-Прива
112
прусская гвардия попробовала всерьез применить эту ротную колонну, то пять полков, принимавших наибольшее участие в этом сражении, потеряли в каких-нибудь два часа более трети своего состава (176 офицеров и 5114 рядовых, и с тех пор ротная колонна как боевая форма была осуждена, также как и применение батальонных колонн и линейного строя. Всякие попытки подставлять впредь под неприятельский ружейный огонь какие-либо сомкнутые отряды были оставлены, ив дальнейшем бой со стороны немцев велся только теми густыми стрелковыми цепями, на которые уже и прежде колонна обыкновенно сама рассыпалась под градом неприятельских пуль, несмотря на то, что высший командный состав боролся с этим как с нарушением порядка. Точно также в сфере действия неприятельского ружейного огня единственной формой передвижения сделалась перебежка Солдат опять-таки оказался толковее офицера именно он солдат, инстинктивно нашел единственную боевую форму, которая до сих пор оправдывает себя подогнем ружей, заряжаемых с казенной части, ион с успехом отстоял ее вопреки противодействию начальства В сражении при Сен-Прива 18 августа 1870 г. немецкие войска ценой огромных потерь одержали победу над французской Рейнской армией. В исторической литературе это сражение известно также как сражение при Гравелоте.
112
прусская гвардия попробовала всерьез применить эту ротную колонну, то пять полков, принимавших наибольшее участие в этом сражении, потеряли в каких-нибудь два часа более трети своего состава (176 офицеров и 5114 рядовых, и с тех пор ротная колонна как боевая форма была осуждена, также как и применение батальонных колонн и линейного строя. Всякие попытки подставлять впредь под неприятельский ружейный огонь какие-либо сомкнутые отряды были оставлены, ив дальнейшем бой со стороны немцев велся только теми густыми стрелковыми цепями, на которые уже и прежде колонна обыкновенно сама рассыпалась под градом неприятельских пуль, несмотря на то, что высший командный состав боролся с этим как с нарушением порядка. Точно также в сфере действия неприятельского ружейного огня единственной формой передвижения сделалась перебежка Солдат опять-таки оказался толковее офицера именно он солдат, инстинктивно нашел единственную боевую форму, которая до сих пор оправдывает себя подогнем ружей, заряжаемых с казенной части, ион с успехом отстоял ее вопреки противодействию начальства В сражении при Сен-Прива 18 августа 1870 г. немецкие войска ценой огромных потерь одержали победу над французской Рейнской армией. В исторической литературе это сражение известно также как сражение при Гравелоте.
Франко-прусская война отмечает собой поворотный пункт, имеющий совершенно иное значение, чем все предыдущие. Во-первых, оружие теперь так усовершенствовано,
что новый прогресс, который имел бы значение какого-либо переворота, больше невозможен. Когда есть пушки, из которых можно попадать в батальон, насколько глаз различает его, когда есть ружья, из которых с таким же успехом в пределах видимости можно целить и попадать в отдельного человека, причем на заряжание требуется меньше времени, чем на прицеливание, – то все дальнейшие усовершенствования для полевой войны более или менее безразличны. Таким образом, в этом направлении эра развития в существенных чертах закончена. Во-вторых, эта война заставила все континентальные великие державы ввести у себя усиленную прусскую систему ландвера и тем самым взвалить на себя военное бремя, под тяжестью которого они через немногие годы должны рухнуть. Армия стала главной целью государства, она стала самоцелью народы существуют только для того, чтобы поставлять и кормить солдат. Милитаризм господствует над Европой и пожирает ее. Но этот милитаризм таит в себе зародыш собственной гибели. Соперничество между отдельными государствами принуждает их, с одной стороны, с каждым годом затрачивать все больше денег на армию, флот, пушки и т. д, следовательно – все более приближать финансовую катастрофу с другой стороны, оно заставляет их все более и более всерьез применять
всеобщую воинскую повинность и тем самым обучать в конце концов весь народ умению владеть оружием, так что народ становится способным в известный момент осуществить свою волю вопреки командующему военному начальству. И
этот момент наступит, как только народная масса – деревенские и городские рабочие, а также крестьяне – будет иметь
свою волю. На этой ступени войско монарха превращается в народное войско, машина отказывается служить, и милитаризм погибает в силу диалектики своего собственного развития. То, что оказалось не по силам буржуазной демократии г, как раз потому, что она была буржуазной а не пролетарской а именно, дать трудящимся массам такую волю,
содержание которой соответствовало бы их классовому положению непременно совершит социализм. А это означает взрыв милитаризма и вместе с ним всех постоянных армий
этот момент наступит, как только народная масса – деревенские и городские рабочие, а также крестьяне – будет иметь
свою волю. На этой ступени войско монарха превращается в народное войско, машина отказывается служить, и милитаризм погибает в силу диалектики своего собственного развития. То, что оказалось не по силам буржуазной демократии г, как раз потому, что она была буржуазной а не пролетарской а именно, дать трудящимся массам такую волю,
содержание которой соответствовало бы их классовому положению непременно совершит социализм. А это означает взрыв милитаризма и вместе с ним всех постоянных армий
1 ... 9 10 11 12 13 14 15 16 ... 42
изнутри.
Такова первая мораль нашей истории современной пехоты. Вторая мораль, снова возвращающая нас к гну Дюрин- гу, состоит в том, что вся организация армий и применяемый ими способ ведения боя, а вместе с этим победы и поражения, оказываются зависящими от материальных, те. экономических, условий от человеческого материала и от оружия, следовательно – от качества и количества населения и от техники. Только такой охотничий народ, как американцы,
мог вновь изобрести рассыпной стрелковый строй, а охотниками они были по чисто экономическим причинам, точно
так, как теперь те же янки старых штатов превратились по чисто экономическим причинам в земледельцев, промышленников, мореплавателей и купцов, которые уже не стреляют в девственных лесах, но зато тем лучше подвизаются на поприще спекуляции, где они тоже далеко продвинули искусство пользоваться массами. – Только такая революция,
как французская, экономически раскрепостившая буржуа и особенно крестьянина, могла изобрести форму массовых армий ив тоже время найти для них свободные формы движения, о которые разбились старые неповоротливые линии,
отражавшие в военном деле защищаемый ими абсолютизм.
А каким образом успехи техники, едва они становились применимыми и фактически применялись в военном деле, тотчас же – почти насильственно, часто к тому же против воли военного командования – вызывали перемены и даже перевороты в способе ведения боя, – это мы видели во всех рассмотренных нами случаях. В какой степени ведение войны зависит, сверх того, от развития производительных сил и от средств сообщения как собственного тыла, таки театра военных действий, на этот счет может просветить в наши дни г- на Дюринга всякий старательный унтер-офицер. Одним словом, везде и всегда насилию помогают одерживать победу экономические условия и ресурсы, без которых оно перестает быть силой, и кто захотел бы реформировать военное дело, руководствуясь противоположной точкой зрения, соответствующей принципам г-на Дюринга, тот не мог бы пожать
как французская, экономически раскрепостившая буржуа и особенно крестьянина, могла изобрести форму массовых армий ив тоже время найти для них свободные формы движения, о которые разбились старые неповоротливые линии,
отражавшие в военном деле защищаемый ими абсолютизм.
А каким образом успехи техники, едва они становились применимыми и фактически применялись в военном деле, тотчас же – почти насильственно, часто к тому же против воли военного командования – вызывали перемены и даже перевороты в способе ведения боя, – это мы видели во всех рассмотренных нами случаях. В какой степени ведение войны зависит, сверх того, от развития производительных сил и от средств сообщения как собственного тыла, таки театра военных действий, на этот счет может просветить в наши дни г- на Дюринга всякий старательный унтер-офицер. Одним словом, везде и всегда насилию помогают одерживать победу экономические условия и ресурсы, без которых оно перестает быть силой, и кто захотел бы реформировать военное дело, руководствуясь противоположной точкой зрения, соответствующей принципам г-на Дюринга, тот не мог бы пожать
ничего кроме тумаков
113
Если мы от суши перейдем к морю, то за одни только последние 20 лет здесь можно констатировать еще гораздо более решительный переворот. Боевым кораблем в Крымскую войну был деревянный двух- и трехпалубный корабль, имевший от 60 до 100 орудий он передвигался главным образом при посредстве парусов и имел слабую паровую машину только для вспомогательной работы. Его вооружение состояло преимущественно из фунтовых орудий,
весом приблизительно в 50 центнеров, и лишь немногих 68- фунтовых, весом в 95 центнеров. К концу войны появились плавучие батареи, одетые в железную броню, – неуклюжие,
почти неподвижные, но, при тогдашней артиллерии, неуязвимые чудовища. Вскоре железная броня была перенесена и на линейные корабли вначале она была тонка броня дюймовой толщины считалась уже очень тяжелой. Но прогресс В прусском генеральном штабе это тоже уже хорошо знают. «Основой
военного дела является прежде всего хозяйственный строй жизни народов, замечает водном научном докладе капитан генерального штаба г-н Макс Йенс
(«Kӧlnische Zeitung», 20 апреля 1876 г, третий лист Доклад М. Йенса «Ма- киавелли и идея всеобщей воинской повинности был напечатан в «Kӧlnische
Zeitung» №№ 108, 110, 112 и 115 от 18, 20, 22 и 25 апреля 1876 года. Курсив в цитате принадлежит Энгельсу.//«Kolnische Zeitung» («Кёльнская газета) – немецкая ежедневная газета, подданным названием выходила в Кёльне с 1802 года;
отражала политику прусской либеральной буржуазии Крымская война 1853–1856 гг. (Восточная война) – война между Россией и коалицией Англии, Франции, Турции и Сардинии, возникшая в результате столкновения экономических и политических интересов этих странна Ближнем
Востоке.
113
Если мы от суши перейдем к морю, то за одни только последние 20 лет здесь можно констатировать еще гораздо более решительный переворот. Боевым кораблем в Крымскую войну был деревянный двух- и трехпалубный корабль, имевший от 60 до 100 орудий он передвигался главным образом при посредстве парусов и имел слабую паровую машину только для вспомогательной работы. Его вооружение состояло преимущественно из фунтовых орудий,
весом приблизительно в 50 центнеров, и лишь немногих 68- фунтовых, весом в 95 центнеров. К концу войны появились плавучие батареи, одетые в железную броню, – неуклюжие,
почти неподвижные, но, при тогдашней артиллерии, неуязвимые чудовища. Вскоре железная броня была перенесена и на линейные корабли вначале она была тонка броня дюймовой толщины считалась уже очень тяжелой. Но прогресс В прусском генеральном штабе это тоже уже хорошо знают. «Основой
военного дела является прежде всего хозяйственный строй жизни народов, замечает водном научном докладе капитан генерального штаба г-н Макс Йенс
(«Kӧlnische Zeitung», 20 апреля 1876 г, третий лист Доклад М. Йенса «Ма- киавелли и идея всеобщей воинской повинности был напечатан в «Kӧlnische
Zeitung» №№ 108, 110, 112 и 115 от 18, 20, 22 и 25 апреля 1876 года. Курсив в цитате принадлежит Энгельсу.//«Kolnische Zeitung» («Кёльнская газета) – немецкая ежедневная газета, подданным названием выходила в Кёльне с 1802 года;
отражала политику прусской либеральной буржуазии Крымская война 1853–1856 гг. (Восточная война) – война между Россией и коалицией Англии, Франции, Турции и Сардинии, возникшая в результате столкновения экономических и политических интересов этих странна Ближнем
Востоке.
артиллерии скоро перегнал броню для любой, применявшейся одна за другой, толщины брони находили новое, более тяжелое орудие, которое легко пробивало ее. Таким образом, мы уже дошли, с одной стороны, дои дюймовой брони (Италия намерена построить корабль с броней в 3 фута толщины, ас другой стороны – до нарезных орудий весом в 25, 35, 80 и даже 100 тонн (по 20 центнеров
115
),
выбрасывающих на неслыханные прежде дистанции снаряды в 300, 400, 1700 и до 2000 фунтов. Нынешний линейный корабль представляет собой гигантский броненосный винтовой пароход в 8000–9000 тонн водоизмещения и лошадиных сил, с вращающимися башнями и с четырьмя,
максимум – шестью, тяжелыми орудиями и с выступающим в его носовой части, ниже ватерлинии, тараном для пробивания неприятельских кораблей. Этот корабль вообще представляет собой одну огромную машину, где парне только сообщает ему быстрое движение вперед, но и управляет рулем, поднимает и опускает якорь, поворачивает башни, направляет и заряжает орудия, выкачивает воду, поднимает испускает лодки, которые отчасти тоже приводятся в движение паром, и т. д. Соперничество между броневой защитой и пробивной силой орудий еще так далеко от завершения, что в настоящее время военный корабль сплошь и рядом оказывается уже не удовлетворяющим предъявляемым ему требо-
115
Немецкий центнер, составляющий половину метрического центнера, = немецким фунтам = 50 кг. – Ред
115
),
выбрасывающих на неслыханные прежде дистанции снаряды в 300, 400, 1700 и до 2000 фунтов. Нынешний линейный корабль представляет собой гигантский броненосный винтовой пароход в 8000–9000 тонн водоизмещения и лошадиных сил, с вращающимися башнями и с четырьмя,
максимум – шестью, тяжелыми орудиями и с выступающим в его носовой части, ниже ватерлинии, тараном для пробивания неприятельских кораблей. Этот корабль вообще представляет собой одну огромную машину, где парне только сообщает ему быстрое движение вперед, но и управляет рулем, поднимает и опускает якорь, поворачивает башни, направляет и заряжает орудия, выкачивает воду, поднимает испускает лодки, которые отчасти тоже приводятся в движение паром, и т. д. Соперничество между броневой защитой и пробивной силой орудий еще так далеко от завершения, что в настоящее время военный корабль сплошь и рядом оказывается уже не удовлетворяющим предъявляемым ему требо-
115
Немецкий центнер, составляющий половину метрического центнера, = немецким фунтам = 50 кг. – Ред
ваниям, становится устарелым еще раньше, чем его успели спустить на воду. Современный линейный корабль есть не только продукт крупной промышленности, нов тоже время и яркий образец ее, плавучая фабрика – правда, такая, которая служит главным образом для производства растраты денег. Страна с наиболее развитой крупной промышленностью пользуется почти монополией на постройку этих кораблей:
все турецкие, почти все русские и большинство германских броненосцев построены в Англии сколько-нибудь пригодная броня изготовляется почти исключительно в Шеффилде;
из трех железоделательных заводов Европы, которые одни в состоянии изготовлять самые тяжелые орудия, два (в Вули- дже и Элсике) находятся в Англии, а третий (Круппа) – в
Германии. Этот пример самым очевидным образом показывает, что непосредственное политическое насилие, которое, погну Дюрингу, является решающей причиной хозяйственного положения, напротив, полностью подчинено хозяйственному положению что не только изготовление морского орудия насилия – линейного корабля, – но и управление им само сделалось отраслью современной крупной промышленности. Оттого, что дело приняло такой оборотни- кому не приходится так солоно, как именно насилию, государству, которому в настоящее время один корабль стоит столько же, сколько прежде стоил целый небольшой флот;
причем ему приходится видеть своими глазами, как эти дорогие корабли, еще раньше, чем они спущены на воду, становятся уже устарелыми и, следовательно, обесцениваются;
и государство – наверно, не меньше г-на Дюринга – испытывает недовольство по поводу того, что человек хозяйственного положения, инженер, имеет ныне большее значение на борту корабля, чем человек непосредственного насилия командир. Напротив, мы, со своей стороны, не имеем никакого основания огорчаться, когда видим, что в состязании между броней и пушкой линейный корабль доводится до той грани изощренного совершенства, где он становится в той же мере недоступным по цене, как и непригодным для войны, и что благодаря этому состязанию тем самым также и на поприще морской войны раскрываются те внутренние законы диалектического движения, согласно которым милитаризм, как и всякое другое историческое явление, гибнет от последствий своего собственного развития.
Таким образом, и здесь ясно как день, что искать первичное в непосредственном политическом насилии, а не в косвенной экономической силе – невозможно. Как раз наоборот. В самом деле, что оказывается первичным в самом насилии Экономическая мощь, обладание мощными средствами крупной промышленности. Политическая сила Усовершенствование самодвижущейся торпеды, последнего изделия крупной промышленности, работающей для военно-морского дела, по-видимому,
призвано это осуществить самый маленький торпедный катер окажется в таком случае сильнее громаднейшего броненосца. (Впрочем, пусть читатель вспомнит что это написано в 1878 году) Конец примечания, заключенный в круглые скобки, Энгельс добавил в третьем издании «Анти-Дюринга», вышедшем в 1894 году
все турецкие, почти все русские и большинство германских броненосцев построены в Англии сколько-нибудь пригодная броня изготовляется почти исключительно в Шеффилде;
из трех железоделательных заводов Европы, которые одни в состоянии изготовлять самые тяжелые орудия, два (в Вули- дже и Элсике) находятся в Англии, а третий (Круппа) – в
Германии. Этот пример самым очевидным образом показывает, что непосредственное политическое насилие, которое, погну Дюрингу, является решающей причиной хозяйственного положения, напротив, полностью подчинено хозяйственному положению что не только изготовление морского орудия насилия – линейного корабля, – но и управление им само сделалось отраслью современной крупной промышленности. Оттого, что дело приняло такой оборотни- кому не приходится так солоно, как именно насилию, государству, которому в настоящее время один корабль стоит столько же, сколько прежде стоил целый небольшой флот;
причем ему приходится видеть своими глазами, как эти дорогие корабли, еще раньше, чем они спущены на воду, становятся уже устарелыми и, следовательно, обесцениваются;
и государство – наверно, не меньше г-на Дюринга – испытывает недовольство по поводу того, что человек хозяйственного положения, инженер, имеет ныне большее значение на борту корабля, чем человек непосредственного насилия командир. Напротив, мы, со своей стороны, не имеем никакого основания огорчаться, когда видим, что в состязании между броней и пушкой линейный корабль доводится до той грани изощренного совершенства, где он становится в той же мере недоступным по цене, как и непригодным для войны, и что благодаря этому состязанию тем самым также и на поприще морской войны раскрываются те внутренние законы диалектического движения, согласно которым милитаризм, как и всякое другое историческое явление, гибнет от последствий своего собственного развития.
Таким образом, и здесь ясно как день, что искать первичное в непосредственном политическом насилии, а не в косвенной экономической силе – невозможно. Как раз наоборот. В самом деле, что оказывается первичным в самом насилии Экономическая мощь, обладание мощными средствами крупной промышленности. Политическая сила Усовершенствование самодвижущейся торпеды, последнего изделия крупной промышленности, работающей для военно-морского дела, по-видимому,
призвано это осуществить самый маленький торпедный катер окажется в таком случае сильнее громаднейшего броненосца. (Впрочем, пусть читатель вспомнит что это написано в 1878 году) Конец примечания, заключенный в круглые скобки, Энгельс добавил в третьем издании «Анти-Дюринга», вышедшем в 1894 году
на море, опирающаяся на современные линейные корабли,
оказывается вовсе не непосредственной, а как раз наоборот она опосредствована экономической силой, высоким развитием металлургии, возможностью распоряжаться искусными техниками и богатыми угольными копями.
Однако к чему все это Пусть в ближайшей морской войне передадут высшее командование гну Дюрингу, ион без всяких торпед и прочих ухищрений, просто своим непосредственным насилием, уничтожит все броненосные флоты, находящиеся в рабской зависимости от хозяйственного положения. Теория насилия (окончание)
«Весьма важным обстоятельством является то, что фактически господство над природой произошло (господство произошло) только вообще (!) благодаря господству над
человеком.
Хозяйственное использование земельной собственности на значительных пространствах никогда и нигде не осуществлялось без предшествующего порабощения человека и принуждения его к тому или иному виду рабского или барщинного труда. Установление экономического господства над вещами имело своей предпосылкой политическое, социальное и экономическое господство человека над человеком. Можно ли представить себе крупного землевладельца без господства его над рабами, крепостными или косвенно несвободными Что могла значить для ведения земледелия в крупных размерах в прошлом или настоящем сила одного человека, располагающего в лучшем случае вспомогательной силой членов семьи Эксплуатация земли, – или распространение экономического господства над землей в размерах, превышающих естественные силы отдельного человека была возможна до сих пор в истории только потому, что до установления господства над землей или одновременно с ним было проведено и необходимое для этого порабощение человека. В позднейшие периоды развития это порабощение было смягчено Теперешней его формой в более развитых государствах является наемный труд, в большей или меньшей степени руководимый полицейским господством. На наемном труде основывается, следовательно,
практическая возможность той разновидности современного богатства, которая представлена в обширном земельном господстве ив крупном землевладении. Само собой разумеется, все другие виды распределительного богатства должны быть исторически объясняемы подобным же образом, и косвенная зависимость человека от человека, образующая в настоящее время основную черту наиболее развитого в экономическом отношении строя, не может быть понята и объяснена из себя самой, а только как несколько видоизмененное наследие прежнего прямого подчинения и экспроприации Так утверждает г-н Дюринг.
оказывается вовсе не непосредственной, а как раз наоборот она опосредствована экономической силой, высоким развитием металлургии, возможностью распоряжаться искусными техниками и богатыми угольными копями.
Однако к чему все это Пусть в ближайшей морской войне передадут высшее командование гну Дюрингу, ион без всяких торпед и прочих ухищрений, просто своим непосредственным насилием, уничтожит все броненосные флоты, находящиеся в рабской зависимости от хозяйственного положения. Теория насилия (окончание)
«Весьма важным обстоятельством является то, что фактически господство над природой произошло (господство произошло) только вообще (!) благодаря господству над
человеком.
Хозяйственное использование земельной собственности на значительных пространствах никогда и нигде не осуществлялось без предшествующего порабощения человека и принуждения его к тому или иному виду рабского или барщинного труда. Установление экономического господства над вещами имело своей предпосылкой политическое, социальное и экономическое господство человека над человеком. Можно ли представить себе крупного землевладельца без господства его над рабами, крепостными или косвенно несвободными Что могла значить для ведения земледелия в крупных размерах в прошлом или настоящем сила одного человека, располагающего в лучшем случае вспомогательной силой членов семьи Эксплуатация земли, – или распространение экономического господства над землей в размерах, превышающих естественные силы отдельного человека была возможна до сих пор в истории только потому, что до установления господства над землей или одновременно с ним было проведено и необходимое для этого порабощение человека. В позднейшие периоды развития это порабощение было смягчено Теперешней его формой в более развитых государствах является наемный труд, в большей или меньшей степени руководимый полицейским господством. На наемном труде основывается, следовательно,
практическая возможность той разновидности современного богатства, которая представлена в обширном земельном господстве ив крупном землевладении. Само собой разумеется, все другие виды распределительного богатства должны быть исторически объясняемы подобным же образом, и косвенная зависимость человека от человека, образующая в настоящее время основную черту наиболее развитого в экономическом отношении строя, не может быть понята и объяснена из себя самой, а только как несколько видоизмененное наследие прежнего прямого подчинения и экспроприации Так утверждает г-н Дюринг.
Тезис Господство (человека) над природой предполагает господство (человека) над человеком.
Доказательство: Хозяйственное использование земельной
собственности на значительных пространствах никогда и нигде не осуществлялось иначе, как трудом порабощенных людей.
Доказательство доказательства Как могут существовать крупные землевладельцы без порабощенных людей Ведь крупный землевладелец со своей семьей мог бы обработать без порабощенных всего лишь ничтожную часть своих вла- дений.
Итак, чтобы доказать, что человек для подчинения себе природы должен был предварительно поработить другого человека, г-н Дюринг без дальних околичностей превращает природу в земельную собственность на значительных пространствах, а эту земельную собственность – неизвестно чью – он обращает тотчас же в собственность крупного землевладельца, который, разумеется, не может обрабатывать свою землю без помощи порабощенных людей.
Но, во-первых, господство над природой и хозяйственное использование земельной собственности – отнюдь не одно и тоже. Господство над природой осуществляется в крупной промышленности в неизмеримо большем масштабе, чем в земледелии, которое до сих пор вынуждено подчиняться погоде, вместо того чтобы подчинять ее себе.
Во-вторых, если мы ограничиваемся хозяйственным использованием земельной собственности на значительных пространствах, то вопрос состоит в том, кому принадлежит эта земельная собственность, и тут мы находим вначале истории всех культурных народов некрупного землевладельца, которого подсовывает нам здесь г-н Дюринг со своей обычной фокуснической манерой, именуемой им естественной диалектикой, – а родовые и сельские общины с общим землевладением. От Индии и до Ирландии обработка земельной собственности на больших пространствах производилась первоначально такими именно родовыми и сельскими общинами, причем пашня либо обрабатывалась сообща за счет общины, либо делилась на отдельные участки земли, отводимые общиной на известный срок отдельным семьям, при постоянном общем пользовании лесом и пастбищами. И опять-таки характерно для «углубленнейших специальных занятий г-на Дюринга в области политических и юридических наук, что он ничего не знает обо всем этом,
что все его сочинения свидетельствуют о полном незнакомстве с составившими эпоху в науке трудами Маурера опер- вобытном строе германской марки, этой основе всего гер-
117
Естественной диалектикой Дюринг называл свою диалектику в отличие от неестественной диалектики Гегеля. См. Е. Duhring. «Naturliche Dialektik.
Neue logische Grundlegungen der Wissenschalt und Philosophie». Berlin, 1865 (Е.
Дюринг. Естественная диалектика. Новые логические основоположения науки и философии. Берлин, 1865).
118
Объединенные общей темой труды ГЛ. Маурера (12 томов) представляют собой исследование аграрного, городского и государственного строя сред
Доказательство: Хозяйственное использование земельной
собственности на значительных пространствах никогда и нигде не осуществлялось иначе, как трудом порабощенных людей.
Доказательство доказательства Как могут существовать крупные землевладельцы без порабощенных людей Ведь крупный землевладелец со своей семьей мог бы обработать без порабощенных всего лишь ничтожную часть своих вла- дений.
Итак, чтобы доказать, что человек для подчинения себе природы должен был предварительно поработить другого человека, г-н Дюринг без дальних околичностей превращает природу в земельную собственность на значительных пространствах, а эту земельную собственность – неизвестно чью – он обращает тотчас же в собственность крупного землевладельца, который, разумеется, не может обрабатывать свою землю без помощи порабощенных людей.
Но, во-первых, господство над природой и хозяйственное использование земельной собственности – отнюдь не одно и тоже. Господство над природой осуществляется в крупной промышленности в неизмеримо большем масштабе, чем в земледелии, которое до сих пор вынуждено подчиняться погоде, вместо того чтобы подчинять ее себе.
Во-вторых, если мы ограничиваемся хозяйственным использованием земельной собственности на значительных пространствах, то вопрос состоит в том, кому принадлежит эта земельная собственность, и тут мы находим вначале истории всех культурных народов некрупного землевладельца, которого подсовывает нам здесь г-н Дюринг со своей обычной фокуснической манерой, именуемой им естественной диалектикой, – а родовые и сельские общины с общим землевладением. От Индии и до Ирландии обработка земельной собственности на больших пространствах производилась первоначально такими именно родовыми и сельскими общинами, причем пашня либо обрабатывалась сообща за счет общины, либо делилась на отдельные участки земли, отводимые общиной на известный срок отдельным семьям, при постоянном общем пользовании лесом и пастбищами. И опять-таки характерно для «углубленнейших специальных занятий г-на Дюринга в области политических и юридических наук, что он ничего не знает обо всем этом,
что все его сочинения свидетельствуют о полном незнакомстве с составившими эпоху в науке трудами Маурера опер- вобытном строе германской марки, этой основе всего гер-
117
Естественной диалектикой Дюринг называл свою диалектику в отличие от неестественной диалектики Гегеля. См. Е. Duhring. «Naturliche Dialektik.
Neue logische Grundlegungen der Wissenschalt und Philosophie». Berlin, 1865 (Е.
Дюринг. Естественная диалектика. Новые логические основоположения науки и философии. Берлин, 1865).
118
Объединенные общей темой труды ГЛ. Маурера (12 томов) представляют собой исследование аграрного, городского и государственного строя сред
манского права точно также свидетельствуют они о полном незнакомстве с постоянно возрастающей литературой,
которая – под влиянием главным образом трудов Маурера устанавливает наличие первоначальной общности землевладения у всех европейских и азиатских культурных народов и исследует различные формы его существования и разложения. Подобно тому, как в области французского и английского права г-н Дюринг все свое невежество приобретал себе сама невежество это, как мы видели, весьма велико подобно этому он сам себе приобрел свое еще гораздо большее невежество в области германского права. Человек, столь сильно негодующий на ограниченность горизонта университетских профессоров, еще и поныне в области германского права стоит, в лучшем случае, на том уровнена невековой Германии. Это работы «Einleitung zur Geschichte der Mark-, Hof-,
Dorf- und Stadt-Verfassung und der offentlichen Gewalt». München, 1854 (Введение в историю маркового, подворного, сельского и городского устройства и публичной власти. Мюнхен, 1854),//«Geschichte der Markenverfassung in
Deutschland». Erlangen, 1856 (История маркового устройства в Германии. Эрланген (История господских дворов,
крестьянских дворов и подворного устройства в Германии. Тт. I–IV, Эрланген der Dorfverfassung in Deutschland». Bd. I–II, Erlangen,
1865–1866 (История сельского устройства в Германии. Тт. I–II, Эрланген der Stadteverfassung in Deutschland». Bd. I–IV, Erlangen,
1869–1871 (История городского устройства в Германии. Тт. I–IV, Эрланген. Впервой, второй и четвертой из этих работ строй германской марки является предметом специального исследования Из стихотворения Гейне «Кобес I».
которая – под влиянием главным образом трудов Маурера устанавливает наличие первоначальной общности землевладения у всех европейских и азиатских культурных народов и исследует различные формы его существования и разложения. Подобно тому, как в области французского и английского права г-н Дюринг все свое невежество приобретал себе сама невежество это, как мы видели, весьма велико подобно этому он сам себе приобрел свое еще гораздо большее невежество в области германского права. Человек, столь сильно негодующий на ограниченность горизонта университетских профессоров, еще и поныне в области германского права стоит, в лучшем случае, на том уровнена невековой Германии. Это работы «Einleitung zur Geschichte der Mark-, Hof-,
Dorf- und Stadt-Verfassung und der offentlichen Gewalt». München, 1854 (Введение в историю маркового, подворного, сельского и городского устройства и публичной власти. Мюнхен, 1854),//«Geschichte der Markenverfassung in
Deutschland». Erlangen, 1856 (История маркового устройства в Германии. Эрланген (История господских дворов,
крестьянских дворов и подворного устройства в Германии. Тт. I–IV, Эрланген der Dorfverfassung in Deutschland». Bd. I–II, Erlangen,
1865–1866 (История сельского устройства в Германии. Тт. I–II, Эрланген der Stadteverfassung in Deutschland». Bd. I–IV, Erlangen,
1869–1871 (История городского устройства в Германии. Тт. I–IV, Эрланген. Впервой, второй и четвертой из этих работ строй германской марки является предметом специального исследования Из стихотворения Гейне «Кобес I».
каком профессора стояли 20 лет тому назад.
Чистым продуктом свободного творчества и воображения г-на Дюринга является его утверждение, будто для ведения хозяйства на больших земельных пространствах требовались помещики и порабощенные люди. На всем Востоке, где земельным собственником является община или государство, в языке отсутствует даже самое слово помещик о чем г-н Дюринг может справиться у английских юристов, которые в Индии также тщетно бились над вопросом Кто здесь земельный собственник, как тщетно ломал себе голову блаженной памяти князь Генрих LXXII
Рейс-Грейц-Шлейц-Лобенштейн-Эберсвальде
120
над вопросом Кто здесь ночной сторож Только турки впервые ввели на Востоке в завоеванных ими странах нечто вроде помещичьего феодализма. Греция уже в героический период вступает в историю расчлененной на сословия, что, в свою очередь, было только очевидным результатом более или менее длительной, неизвестной нам предыстории. Но и тут земля обрабатывалась преимущественно самостоятельными крестьянами более крупные поместья знати иродовых вождей составляли исключение и к тому же скоро исчезли. В
Италии земля была освоена для земледелия преимуществен-
120
Энгельс иронически изменяет титул Генриха LXXII – одного из двух владетельных князей Рейс младшей линии (Рейс-Лобенштейн-Эберсдорф).//Грейц
– столица княжества Рейс старшей линии (Рейс-Грейц).//Шлейц – одно из владений князей Рейс младшей линии (Рейс-Шлейц), Генриху LXXII не принадлежало но крестьянами когда в последние времена Римской республики крупные комплексы имений – латифундии – вытеснили мелких крестьян и заменили их рабами, то они заменили одновременно земледелие скотоводством и, как это знал уже Плиний, привели Италию к гибели (latifundia Italiam perdidere)
121
. В средние века во всей Европе преобладает
(особенно при распашке пустошей) крестьянское земледелие, причем для рассматриваемого сейчас вопроса безразлично, приходилось ли этим крестьянам платить оброки какой именно – тому или иному феодалу. Фризские, нижне- саксонские, фламандские и нижнерейнские колонисты, которые предприняли обработку отнятых у славян земель к востоку от Эльбы, делали это в качестве вольных крестьян,
плативших очень льготную подать, но отнюдь не в условиях
«того или иного вида барщины».
В Северной Америке значительнейшая часть земельной площади была приведена в культурное состояние трудом свободных крестьян, тогда как крупные помещики Юга со своими рабами и своей хищнической системой хозяйства истощили землю до того, что на ней стали расти только ели,
а культура хлопка вынуждена была передвигаться все дальше на запад. В Австралии и Новой Зеландии все попытки английского правительства искусственно создать земельную аристократию потерпели неудачу. Короче говоря, за исклю-
121
Гай Плиний Секунд. «Naturalis historia» (Естественная история, кн, § 35.
Чистым продуктом свободного творчества и воображения г-на Дюринга является его утверждение, будто для ведения хозяйства на больших земельных пространствах требовались помещики и порабощенные люди. На всем Востоке, где земельным собственником является община или государство, в языке отсутствует даже самое слово помещик о чем г-н Дюринг может справиться у английских юристов, которые в Индии также тщетно бились над вопросом Кто здесь земельный собственник, как тщетно ломал себе голову блаженной памяти князь Генрих LXXII
Рейс-Грейц-Шлейц-Лобенштейн-Эберсвальде
120
над вопросом Кто здесь ночной сторож Только турки впервые ввели на Востоке в завоеванных ими странах нечто вроде помещичьего феодализма. Греция уже в героический период вступает в историю расчлененной на сословия, что, в свою очередь, было только очевидным результатом более или менее длительной, неизвестной нам предыстории. Но и тут земля обрабатывалась преимущественно самостоятельными крестьянами более крупные поместья знати иродовых вождей составляли исключение и к тому же скоро исчезли. В
Италии земля была освоена для земледелия преимуществен-
120
Энгельс иронически изменяет титул Генриха LXXII – одного из двух владетельных князей Рейс младшей линии (Рейс-Лобенштейн-Эберсдорф).//Грейц
– столица княжества Рейс старшей линии (Рейс-Грейц).//Шлейц – одно из владений князей Рейс младшей линии (Рейс-Шлейц), Генриху LXXII не принадлежало но крестьянами когда в последние времена Римской республики крупные комплексы имений – латифундии – вытеснили мелких крестьян и заменили их рабами, то они заменили одновременно земледелие скотоводством и, как это знал уже Плиний, привели Италию к гибели (latifundia Italiam perdidere)
121
. В средние века во всей Европе преобладает
(особенно при распашке пустошей) крестьянское земледелие, причем для рассматриваемого сейчас вопроса безразлично, приходилось ли этим крестьянам платить оброки какой именно – тому или иному феодалу. Фризские, нижне- саксонские, фламандские и нижнерейнские колонисты, которые предприняли обработку отнятых у славян земель к востоку от Эльбы, делали это в качестве вольных крестьян,
плативших очень льготную подать, но отнюдь не в условиях
«того или иного вида барщины».
В Северной Америке значительнейшая часть земельной площади была приведена в культурное состояние трудом свободных крестьян, тогда как крупные помещики Юга со своими рабами и своей хищнической системой хозяйства истощили землю до того, что на ней стали расти только ели,
а культура хлопка вынуждена была передвигаться все дальше на запад. В Австралии и Новой Зеландии все попытки английского правительства искусственно создать земельную аристократию потерпели неудачу. Короче говоря, за исклю-
121
Гай Плиний Секунд. «Naturalis historia» (Естественная история, кн, § 35.
чением тропических и субтропических колоний, где климат не позволяет европейцу заниматься земледельческим трудом, крупный землевладелец, подчиняющий природу своему господству и проводящий расчистку земли под пашню посредством труда рабов или несущих барщину крепостных,
оказывается чистейшим плодом фантазии. Напротив, там,
где в древние времена появлялся крупный землевладелец,
как, например, в Италии, он не пустыри превращал в возделанные поля, а, наоборот, обработанные крестьянские земли он превращал в пастбища, сгоняя людей и разоряя целые страны. Только в новейшее время, с тех пор как большая плотность населения подняла стоимость земли, и особенно с тех пор, как развитие агрономии сделало более пригодной для обработки также и плохую землю, только с этого момента крупные землевладельцы начинают принимать в обширных размерах участие в распашке пустошей и пастбищ, преимущественно путем расхищения крестьянских общинных земель как в Англии, таки в Германии. Однако и тут дело не обошлось без противоположного процесса на каждый акр общинной земли, расчищенной под пашню крупными землевладельцами в Англии, приходилось в Шотландии по меньшей мере три акра пахотной земли, которые были превращены ими в пастбища для овец, а под конец даже просто в охотничьи парки для крупной дичи.
Здесь мы имеем дело только с утверждением г-на Дюрин- га, что освоение для земледелия значительных пространств
оказывается чистейшим плодом фантазии. Напротив, там,
где в древние времена появлялся крупный землевладелец,
как, например, в Италии, он не пустыри превращал в возделанные поля, а, наоборот, обработанные крестьянские земли он превращал в пастбища, сгоняя людей и разоряя целые страны. Только в новейшее время, с тех пор как большая плотность населения подняла стоимость земли, и особенно с тех пор, как развитие агрономии сделало более пригодной для обработки также и плохую землю, только с этого момента крупные землевладельцы начинают принимать в обширных размерах участие в распашке пустошей и пастбищ, преимущественно путем расхищения крестьянских общинных земель как в Англии, таки в Германии. Однако и тут дело не обошлось без противоположного процесса на каждый акр общинной земли, расчищенной под пашню крупными землевладельцами в Англии, приходилось в Шотландии по меньшей мере три акра пахотной земли, которые были превращены ими в пастбища для овец, а под конец даже просто в охотничьи парки для крупной дичи.
Здесь мы имеем дело только с утверждением г-на Дюрин- га, что освоение для земледелия значительных пространств
земли, те. в сущности почти всей культурной земледельческой площади, никогда и нигде не совершалось иначе, как крупными землевладельцами при помощи порабощенных людей, – с утверждением, имеющим своей предпосылкой, как мы видели, поистине неслыханное незнакомство с историей. Поэтому намнет необходимости выяснять здесь, в какой мере в различные времена земельные пространства, уже целиком или большей частью освоенные для земледелия, обрабатывались рабами (как в эпоху расцвета
Греции) или крепостными (как господские хозяйства со времени средних веков намнет также надобности исследовать,
какова была общественная функция крупных землевладельцев в разные эпохи.
Развернув перед нами эту великолепную фантастическую картину, в которой не знаешь, чему больше удивляться, фо- кусничеству ли дедукции или фальсификации истории, – г- н Дюринг торжествующе восклицает:
«Само собой разумеется, все другие виды распределительного богатства должны быть исторически объясняемы
Греции) или крепостными (как господские хозяйства со времени средних веков намнет также надобности исследовать,
какова была общественная функция крупных землевладельцев в разные эпохи.
Развернув перед нами эту великолепную фантастическую картину, в которой не знаешь, чему больше удивляться, фо- кусничеству ли дедукции или фальсификации истории, – г- н Дюринг торжествующе восклицает:
«Само собой разумеется, все другие виды распределительного богатства должны быть исторически объясняемы
1 ... 10 11 12 13 14 15 16 17 ... 42