Файл: Ад Восточного фронта. Дневники немецкого истребителятанков. 19411943За линией фронта. Мемуары.pdf
ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 04.12.2023
Просмотров: 487
Скачиваний: 10
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
15 февраля
Одновременно с началом 12 февраля масштабного наступления русских три большевистские танковые дивизии южнее Харькова пробили брешь в линии обороны 40
километров в ширину и 70 километров в глубину
[37]
. И в это время Гудериан (именно!)
[38]
проводит контратаку. Но мы понимаем и то, что обе попытки прорыва здесь и в районе
Харькова напрямую связаны друг с другом и являются частью грандиозного плана русских провести окружение Харькова с целью изоляции северного крыла 6-й армии. Только наши стойкость и бесстрашие помогли Гудериану
[39]
26 февраля
Мы с трудом верим: прибыли силы подкрепления. Ребята приносят добрые вести:
ожидается и прибытие наших танков, а еще сегодня прибудут штурмовые орудия. Мой душевный барометр снова показывает «Ясно». Мы удержимся здесь, чего бы это нам ни стоило!
17 февраля
Ранним утром внезапно прибывают и 30 немецких самолетов. Словно ястребы, пикируют они на эту проклятую батарею русских под Шахово. Повсюду взрывы, в воздух фонтанами взлетают комья земли и обломки металла. Но зато сегодня вроде тихо – и даже ночью удалось несколько часов прикорнуть. Впервые за долгое время.
18 февраля
Вчерашний наш авианалет не только уничтожил несколько русских артиллерийских батарей, включая орудия, он вдребезги разбил планы предстоящей атаки русских. И сегодня около полудня наши воздушные спасители с воем обрушились на неприятельские позиции.
Густой желтовато-черный дым на несколько минут застывает над балкой.
85
Схема авианалета люфтваффе 18 февраля, в результате которой была уничтожена советская артиллерия и пехота. «Jabo» [на немецком солдатском жаргоне «истребитель- бомбардировщик»]
19 февраля
К вечеру абсолютно неожиданная для нас атака тяжелых танков. В сопровождении двух батальонов им удается прорвать нашу оборону как на правом, так и на левом флангах. К
13.00 село Лучки полностью окружено. Наши радиопередатчики только и пищат точками и тире. Рассылаем призывы в штабы дивизии и корпуса вызволить нас и с севера, и с юга. Оба штаба отвечают совершенно одинаково: «Подкрепление вышло из 3376 (Яковлево) в 2–18 в направлении Л.».
Черт! Да они тогда давным-давно должны быть здесь! Откуда нам знать, что где-то между
Яковлевом и Лучками какой-нибудь увешанный орденами солдатик провел свой первый и последний бой? Нас ни о чем подобном не информируют, так что это было и остается загадкой для нас. 180 человек, направленных в Лучки, из тех, кто ни разу в жизни не участвовал в настоящем бою, были зверски убиты минувшей ночью русскими! Но мы-то об этом не знаем! В общем, ночь превращается в ад! И азиаты взбегают на нашу высотку. Снова и снова жесточайшие рукопашные. Сколько можно выдерживать такое? Где замена нам? У
нас боеприпасов кот наплакал. Ну, тогда стреляйте экономно и непременно приберегите один патрон. Для себя! Вечером гибнет Олез, пятый и последний солдат из моего отделения.
Штыковое ранение в грудь. Нас всем здесь рано или поздно придет конец. Плохо это, жизнь вовсе не такая уж скучная штука!
20 февраля
Несмотря на снова поднявшуюся жуткую пургу, с запада до нас все же доносится артиллерийская канонада. Неужели это наши спасители? Атаки со стороны Лучков с каждым часом слабеют и к полудню вовсе прекращаются.
Внезапно появляются несколько бомбардировщиков. Мы молниеносно исчезаем в укрытиях. Но на сей раз это наши «Хейнкели», которые, сделав пару кругов, сбрасывают нам боеприпасы и все остальное.
86
С запада к нам направляются наши танки и пехотинцы! Замена! Замечаю двоих ребят медвежьей комплекции. У них слезы на глазах. Ночью разведчики соединились с прибывшими с запада частями, шедшими к нам на помощь.
21 февраля
Красные отступают, бегут на восток. В 9.00 немецкие танки в Лучках! Описать нельзя,
как их там приняли! Вне себя от радости, мы принялись обнимать наших «братьев в черном»,
наших спасителей. После непродолжительной паузы они приступили к штурму вражеских позиций. Нельзя позволить русским перевести дух. Мы должны полностью очистить от них территорию. Раз и навсегда.
Вторая половина дня связана с прибытием замены.
22 февраля
Замена! Кучка грязных, оборванных солдат проходит там, где навеки остались лежать их боевые товарищи. Половина из них так и останется здесь, где они нашли вечный покой. Мы отрыли три большие братские могилы. Снаряды красных и здесь сделали свое черное дело.
Земля перепахана мощными взрывами, те, кто лежал в могилах, разбросаны, разорваны на части, уже во второй, а то и в третий раз. А вскоре картина будет еще страшнее.
После четырехчасового марша доходим до места, где русские зверски убили 180 солдат маршевого батальона. Они нашли время тела уже мертвых солдат уложить как дрова.
Согласно сведениям, полученным от захваченных в плен, эта бойня снималась на пленку для увековечения (месяц спустя, 25 марта, сотни тысяч листовок с фотографиями были разбросаны над Харьковом и Белгородом).
Изнуренная физически, истощенная морально наша маленькая боевая группа к вечеру добирается до села Яковлево. Хотя всем и без того известно, как выглядят многострадальные пришельцы из Лучков, на нас оборачиваются. Все мы очень напоминали ненормальных:
бледные лица, длинные бороды. На некоторых русские пилотки и шапки, русские шинели,
обмотанные кусками овчины сапоги. У нас ничего нет, за исключением оружия – ни одеял, ни вещмешков, ни хлебных мешочков, ни фляжек, ни котелков. Все, что есть, без всякого преувеличения, все было растеряно или уничтожено 20 февраля. Сейчас с избытком хватит двух саней, чтобы увезти оба пулемета. Три орудия остались там, в «могиле», их переехали русские танки.
23 февраля
Возвращение в Обоянь. Эти дни в Лучках здорово подточили нас как снаружи, так и изнутри. У одних тяжелейшая форма нервного истощения, у других тяжелые обморожения.
Ревматизм тоже не редкость. У меня страшно болит нога, скорее всего, дает о себе знать последнее ранение. Черт возьми! Мы ведь не престарелые вдовушки, а солдаты! И пусть сейчас у некоторых из нас нервное истощение, потом – когда вернемся домой – любовь и терпение наших жен залечит наши раны – и физические, и душевные.
24–28 февраля
На всех участках фронта идут ожесточенные оборонительные бои. Зима, на которую столько надежд возлагали красные, подходит к концу. Сейчас все еще зверский холод,
повсюду в степях снежные бураны. «Сейчас или никогда» – девиз Сталина, которым он гонит
87
сотни и тысячи на верную гибель. Мы переживаем сейчас кульминацию зимних сражений.
Сейчас все до единого – герои.
Все подразделения до одного, включая резервные, сейчас выставлены на линию обороны.
Оборона означает держать врага на расстоянии. То есть не дожидаться, пока он явится и возьмет инициативу в свои руки, а потом и решит исход боя. Держать врага на расстоянии предполагает и контратаки с нашей стороны, и активную разведку с целью выяснения намерений противника, чтобы потом, когда его стратегические и тактические замыслы станут ясны, нанести ему сокрушительное поражение. Держать врага на расстоянии – это проводить небольшие беспокоящие атаки, завоевывать более выгодные позиции. Это означает не только постоянно держать противника в напряжении, а выдерживать его артобстрелы и авианалеты,
а также успешно бороться с его танками. Все это требует постоянной круглосуточной готовности. Держать врага на расстоянии означает не расслабляться ни на секунду и всегда иметь под рукой оружие. Конечно, это рвет на куски наши нервы и отражается и на нашем физическом и душевном состоянии.
Дома, в нашем тылу, никто не имеет и малейшего представления о том, что требуют от нас эти оборонительные бои на Восточном фронте: изнуренность, мобилизация воли и сил и постоянная готовность к самопожертвованию! И на фронте пехотинцы и мы, истребители танков, самые лучшие и верные друзья и товарищи! Мы и есть линия фронта, и мы на ней ближе всего к смертельной опасности. В эти месяцы мы ничего, кроме снега, не видели, этих бескрайних белых полей и еще – врага. Мы ничего не пережили, кроме постоянного чувства опасности и борьбы с людьми и силами природы.
Неделями не снимали обувь, неделями не ощущали благодатного тепла печи. Холода и снежные бураны воздействовали на нас постоянно, и даже во время еды одной рукой мы держим ложку, а другой – свой автомат. Одним ухом мы постоянно вслушиваемся в то, что происходит снаружи, что делает враг – даже когда бой кончился, мы все равно наготове.
Наш долг и усилия по его выполнению в какой-то мере компенсируют неизбежные в нашем деле потери – товарищей, которых гибель вырывает из наших рядов; неписаные законы братства и требование момента ничего больше нам не оставляют. Я мог бы привести сотни примеров бескорыстного братства среди нас, закоренелых и обстрелянных фронтовиков.
Что так ожесточает эти оборонительные бои на Восточном фронте, так это то, что противник без малейших колебаний бросает на истребление нас такие колоссальные людские массы, такие громадные ресурсы. Оборонительные бои – это еще бои с холодом и снегом.
Бои со вшами. Очень страшно, когда из-за мороза отказывает оружие, а в это время на тебя все новыми и новыми волнами накатывается противник. Тяжело, когда солдат-фронтовик днями безнадежно дожидается еды и питья, боеприпасов из-за того, что везущий их грузовик увяз по причине очередной снежной бури. Так было и в Лучках, когда временами казалось,
что и командование задыхается от беспомощности. Бывали ведь и для наших командиров моменты, когда они задавали себе вопрос: «А стоит ли вообще? Мы же предприняли все от нас зависящее!» И все же никто из нас не хныкал, сидя, скрючившись, в промерзлых окопах и траншеях Восточного фронта. Никто не терял надежды из-за отсутствия жратвы. Никто не изрыгал проклятия из-за того, что тела наши мертвели и деревенели от всепроникающего холода, от того, что посидеть у плиты представлялось недостижимым раем. Мы все понимали, что подобное требуют от нас ради куда более высокой цели, той, которой требует от нас война.
Зимние бои стали для нас Второй мировой войной. Нас погнали в эти оборонительные бои столкнуться с войной в ее самом ужасающем и жесточайшем виде, еще более усугубляющейся бесчеловечной жестокостью врага.
Ни бои в Польше в 1939 году, ни во Франции в 1940 году не сравнятся с годами этой войны с Россией [СССР]. И мы, солдаты, знаем это по собственному опыту. Восточная кампания вообще и, в особенности, проведенные именно здесь недели ни в какой степени не могут сравниться с Первой мировой войной. Причем во всех аспектах!
88
Это крещение огнем германской армии в целом и для каждого из нас в отдельности. И
нам предстоит в сто раз больше, и с той степенью самоотдачи, которую способен оценить один лишь фюрер – человек, который, будучи сам солдатом-фронтовиком, осознает все ужасы линии фронта. Мы ни в малейшей степени не ощущаем себя «героями», мы просто хотим признания совершенного нами.
Мы не просим сочувствия за наши трудности, мы просто желаем гордиться нашей родиной и верить в нее. Одна из самых худших вещей для нас, фронтовиков, причем фронтовиков жесточайшей из войн, если кто-нибудь, кому незнакомы все беды и муки окопных боев, начинает высокопарно рассуждать о проигранном сражении или, более того, о неверно выбранной тактике при уступке врагу какой-нибудь деревни или части территории.
Те, кто так рассуждает, позорят пролитую за наши идеалы кровь и сверхчеловеческие требования, которым мы соответствуем из последних сил. Что означают слова «бой» и
«проявление силы воли»? Что в действительности представляют собой такие понятия, как нечеловеческий холод, лед и снег, одиночество, нагрузки на психику, буран, мороз,
бездорожье? Мы оцениваем все перечисленное с нашей, европейской точки зрения, которая здесь, на Восточном фронте, не применима. Здесь в ходу преувеличение невыносимого. Сама природа вносит коррективы в ход боев, что можно описать как гигантскую по своим масштабам гиперболизацию европейской зимы. То, что большевизм бросает на поле боя,
абсолютно не вписывается ни в какую концепцию духа солдата. Это его воистину не свойственная человеку жестокость высшей степени.
Снова и снова русские применяют сочетание артиллерии, танков, авиации и пехоты.
Масса в чистом виде – вот кому они поклоняются и служат. Они свято убеждены, что все дело в численном превосходстве. Мы, как никто, понимаем опасность этого. В наши дни становится более чем очевидным факт, что именно один человек, отдельный солдат становится куда более эффективным фактором, чем масса. Сильнее, чем когда-либо,
ответственность за исход битвы ложится на наши плечи.
Вследствие обледенелых и заснеженных дорог танки и другие транспортные средства сильно ограничены в их мобильности и не соответствуют своему назначению. Прошу меня простить, но простые крестьянские сани, запряженные лошадью, полностью заменили собой все, что движется. И двигатели, и оружие познали на себе все ужасы холодов. Они могут выйти из строя, но не мы. Если выйдем из строя мы, фронт просто развалится.
В этой битве становится очевидным, насколько важную, даже решающую роль играет ясность и четкость психических факторов. Здесь мы существуем и испытываем на себе все,
что только человеческое существо способно испытать – от страшного бездушия до безграничной бесчеловечности. Кто назовет и перечислит сразу все то, что ежечасно происходит на всем фронте? Если в Первую мировую все ограничивалось траншейной войной, штыковой атакой и ручными гранатами, то теперь выдвинулись на первый план и стали ежедневной рутиной беспрецедентные по жестокости рукопашные схватки и артиллерийская канонада
[40]
. И, невзирая на это, мы возвышаемся непреодолимой стеной против мерзкого идеологического варева красных, и пусть Господь Бог дарует нам силы выстоять в эти тяжелейшие зимние дни.
10 марта
Нас снова перебросили с севера на юг и снова вернули из Прохоровки через Солнцево и
Бахаров, в общем, туда, где требуется подлить огня. В четверг ожидаем мощное наступление русских, начавшееся 23 февраля, в годовщину создания Красной армии. Этот натиск огромных сил на южном участке фронта был последним решающим испытанием нашей стойкости. Красные разбились о нашу оборону, о наши силы, которые мы сумели собрать. Не приходится сомневаться, что большевики до весны раз десять попытаются прорвать нашу
89
оборону, но их атаки так и не достигают цели. Мы понимаем, что самое тяжелое и страшное позади и что совсем недалеко до весны.
11 марта
Нога по-прежнему сильно болит. Мне предложили лечь в полевой госпиталь. Но я и слышать ни о чем подобном не хочу. Сейчас просто решил лечь навзничь и полежать немного. Рядом какая-то кладовка. Круглыми сутками я на связи с командными пунктами и штабами. Дело ответственное, и я рад, что пока еще нужен.
12 марта
Сегодня день относительно спокойный, разве что несколько визитов авиации, которая в последнее время наведывается к нам подозрительно часто. Эти ребята выяснили, что на нашем участке собрались представители самых разных служб. Днем и ночью бомбежки, что плохо отражается на состоянии домов. Но все не так серьезно, как может показаться, –
повреждения мизерные.
13–14 марта
Ночью объявили воздушную тревогу. И полную боевую готовность. Со стороны
Белгорода пролетели три транспортных самолета. Русские десантники позавчера атаковали штаб армии. Нанесен серьезный ущерб. Посты боевого охранения решено удвоить.
Ранним утром попытка атаковать нас. Но прорвать нашу оборону не удалось –
позиционный огонь наших батарей так потрепал русских, что им пришлось прервать подготовку к атаке.
Вечер проходит спокойно, за исключением постов боевого охранения, все стараются отсидеться в хатах, хоть и здорово поврежденных пулеметным огнем. На шатком столе,
вокруг которого уселись мои товарищи, стоит свеча. Кто-то пишет письма, кто-то оживленно что-то обсуждает. Когда кто-то произносит «тыловики» или «снабженцы», тут же слышится ропот. Этим утром все мы злы на снабженцев, тыловиков и работников кухни. Эти ребята сидят себе в тепле, им нет нужды морозить задницу в снегу окопов и траншей. Я-то уж прекрасно знаю условия, в которых пребывает пресловутая «белая кость», где-нибудь в
Сумах и Лебедине, как знаю по письмам и то, что все лишения, связанные с пребыванием на передовой, многими в Германии воспринимаются с нескрываемым возмущением.
Здесь, на фронте, те, кого называют «окопниками», образуют сообщество или даже братство тех, кому не раз доводилось проверять отношения на прочность, глядя в лицо смерти. И все эти ребята, грязные и завшивленные, научились здесь за все это время чтить свой дом и свою родину и все, что с домом и родиной связано. Я лично считаю, что только те,
кто не раз и не два ощущал ледяное дыхание смерти в спину, кто вышел живехоньким из далеко не одной рукопашной, способны на подобные любовь и уважение к родному дому.
Любой из нас без малейших колебаний отдаст жизнь за родину.
В нашем тылу располагаются снабженческие и интендантские службы. Те все воспринимают по-другому. Их сознание пропитано страхами попасть на передовую. И этих ребят потом по возвращении домой будут считать там «героями фронта», и все из-за тех сказочек, которые они обычно сочиняют, будучи в отпуске. Я сейчас говорю об этом так, к слову, потому что истинный фронтовик никогда не позволит себе ни высокомерия, ни спеси,
ни похвальбы тем, что он сражается на передовой.
В глубоком тылу несут службу оккупационные части – их «проблемы» ограничиваются
«шлюхами» и женским полом в целом. На снимках, посылаемых домой, они красуются в
Одновременно с началом 12 февраля масштабного наступления русских три большевистские танковые дивизии южнее Харькова пробили брешь в линии обороны 40
километров в ширину и 70 километров в глубину
[37]
. И в это время Гудериан (именно!)
[38]
проводит контратаку. Но мы понимаем и то, что обе попытки прорыва здесь и в районе
Харькова напрямую связаны друг с другом и являются частью грандиозного плана русских провести окружение Харькова с целью изоляции северного крыла 6-й армии. Только наши стойкость и бесстрашие помогли Гудериану
[39]
26 февраля
Мы с трудом верим: прибыли силы подкрепления. Ребята приносят добрые вести:
ожидается и прибытие наших танков, а еще сегодня прибудут штурмовые орудия. Мой душевный барометр снова показывает «Ясно». Мы удержимся здесь, чего бы это нам ни стоило!
17 февраля
Ранним утром внезапно прибывают и 30 немецких самолетов. Словно ястребы, пикируют они на эту проклятую батарею русских под Шахово. Повсюду взрывы, в воздух фонтанами взлетают комья земли и обломки металла. Но зато сегодня вроде тихо – и даже ночью удалось несколько часов прикорнуть. Впервые за долгое время.
18 февраля
Вчерашний наш авианалет не только уничтожил несколько русских артиллерийских батарей, включая орудия, он вдребезги разбил планы предстоящей атаки русских. И сегодня около полудня наши воздушные спасители с воем обрушились на неприятельские позиции.
Густой желтовато-черный дым на несколько минут застывает над балкой.
85
Схема авианалета люфтваффе 18 февраля, в результате которой была уничтожена советская артиллерия и пехота. «Jabo» [на немецком солдатском жаргоне «истребитель- бомбардировщик»]
19 февраля
К вечеру абсолютно неожиданная для нас атака тяжелых танков. В сопровождении двух батальонов им удается прорвать нашу оборону как на правом, так и на левом флангах. К
13.00 село Лучки полностью окружено. Наши радиопередатчики только и пищат точками и тире. Рассылаем призывы в штабы дивизии и корпуса вызволить нас и с севера, и с юга. Оба штаба отвечают совершенно одинаково: «Подкрепление вышло из 3376 (Яковлево) в 2–18 в направлении Л.».
Черт! Да они тогда давным-давно должны быть здесь! Откуда нам знать, что где-то между
Яковлевом и Лучками какой-нибудь увешанный орденами солдатик провел свой первый и последний бой? Нас ни о чем подобном не информируют, так что это было и остается загадкой для нас. 180 человек, направленных в Лучки, из тех, кто ни разу в жизни не участвовал в настоящем бою, были зверски убиты минувшей ночью русскими! Но мы-то об этом не знаем! В общем, ночь превращается в ад! И азиаты взбегают на нашу высотку. Снова и снова жесточайшие рукопашные. Сколько можно выдерживать такое? Где замена нам? У
нас боеприпасов кот наплакал. Ну, тогда стреляйте экономно и непременно приберегите один патрон. Для себя! Вечером гибнет Олез, пятый и последний солдат из моего отделения.
Штыковое ранение в грудь. Нас всем здесь рано или поздно придет конец. Плохо это, жизнь вовсе не такая уж скучная штука!
20 февраля
Несмотря на снова поднявшуюся жуткую пургу, с запада до нас все же доносится артиллерийская канонада. Неужели это наши спасители? Атаки со стороны Лучков с каждым часом слабеют и к полудню вовсе прекращаются.
Внезапно появляются несколько бомбардировщиков. Мы молниеносно исчезаем в укрытиях. Но на сей раз это наши «Хейнкели», которые, сделав пару кругов, сбрасывают нам боеприпасы и все остальное.
86
С запада к нам направляются наши танки и пехотинцы! Замена! Замечаю двоих ребят медвежьей комплекции. У них слезы на глазах. Ночью разведчики соединились с прибывшими с запада частями, шедшими к нам на помощь.
21 февраля
Красные отступают, бегут на восток. В 9.00 немецкие танки в Лучках! Описать нельзя,
как их там приняли! Вне себя от радости, мы принялись обнимать наших «братьев в черном»,
наших спасителей. После непродолжительной паузы они приступили к штурму вражеских позиций. Нельзя позволить русским перевести дух. Мы должны полностью очистить от них территорию. Раз и навсегда.
Вторая половина дня связана с прибытием замены.
22 февраля
Замена! Кучка грязных, оборванных солдат проходит там, где навеки остались лежать их боевые товарищи. Половина из них так и останется здесь, где они нашли вечный покой. Мы отрыли три большие братские могилы. Снаряды красных и здесь сделали свое черное дело.
Земля перепахана мощными взрывами, те, кто лежал в могилах, разбросаны, разорваны на части, уже во второй, а то и в третий раз. А вскоре картина будет еще страшнее.
После четырехчасового марша доходим до места, где русские зверски убили 180 солдат маршевого батальона. Они нашли время тела уже мертвых солдат уложить как дрова.
Согласно сведениям, полученным от захваченных в плен, эта бойня снималась на пленку для увековечения (месяц спустя, 25 марта, сотни тысяч листовок с фотографиями были разбросаны над Харьковом и Белгородом).
Изнуренная физически, истощенная морально наша маленькая боевая группа к вечеру добирается до села Яковлево. Хотя всем и без того известно, как выглядят многострадальные пришельцы из Лучков, на нас оборачиваются. Все мы очень напоминали ненормальных:
бледные лица, длинные бороды. На некоторых русские пилотки и шапки, русские шинели,
обмотанные кусками овчины сапоги. У нас ничего нет, за исключением оружия – ни одеял, ни вещмешков, ни хлебных мешочков, ни фляжек, ни котелков. Все, что есть, без всякого преувеличения, все было растеряно или уничтожено 20 февраля. Сейчас с избытком хватит двух саней, чтобы увезти оба пулемета. Три орудия остались там, в «могиле», их переехали русские танки.
23 февраля
Возвращение в Обоянь. Эти дни в Лучках здорово подточили нас как снаружи, так и изнутри. У одних тяжелейшая форма нервного истощения, у других тяжелые обморожения.
Ревматизм тоже не редкость. У меня страшно болит нога, скорее всего, дает о себе знать последнее ранение. Черт возьми! Мы ведь не престарелые вдовушки, а солдаты! И пусть сейчас у некоторых из нас нервное истощение, потом – когда вернемся домой – любовь и терпение наших жен залечит наши раны – и физические, и душевные.
24–28 февраля
На всех участках фронта идут ожесточенные оборонительные бои. Зима, на которую столько надежд возлагали красные, подходит к концу. Сейчас все еще зверский холод,
повсюду в степях снежные бураны. «Сейчас или никогда» – девиз Сталина, которым он гонит
87
сотни и тысячи на верную гибель. Мы переживаем сейчас кульминацию зимних сражений.
Сейчас все до единого – герои.
Все подразделения до одного, включая резервные, сейчас выставлены на линию обороны.
Оборона означает держать врага на расстоянии. То есть не дожидаться, пока он явится и возьмет инициативу в свои руки, а потом и решит исход боя. Держать врага на расстоянии предполагает и контратаки с нашей стороны, и активную разведку с целью выяснения намерений противника, чтобы потом, когда его стратегические и тактические замыслы станут ясны, нанести ему сокрушительное поражение. Держать врага на расстоянии – это проводить небольшие беспокоящие атаки, завоевывать более выгодные позиции. Это означает не только постоянно держать противника в напряжении, а выдерживать его артобстрелы и авианалеты,
а также успешно бороться с его танками. Все это требует постоянной круглосуточной готовности. Держать врага на расстоянии означает не расслабляться ни на секунду и всегда иметь под рукой оружие. Конечно, это рвет на куски наши нервы и отражается и на нашем физическом и душевном состоянии.
Дома, в нашем тылу, никто не имеет и малейшего представления о том, что требуют от нас эти оборонительные бои на Восточном фронте: изнуренность, мобилизация воли и сил и постоянная готовность к самопожертвованию! И на фронте пехотинцы и мы, истребители танков, самые лучшие и верные друзья и товарищи! Мы и есть линия фронта, и мы на ней ближе всего к смертельной опасности. В эти месяцы мы ничего, кроме снега, не видели, этих бескрайних белых полей и еще – врага. Мы ничего не пережили, кроме постоянного чувства опасности и борьбы с людьми и силами природы.
Неделями не снимали обувь, неделями не ощущали благодатного тепла печи. Холода и снежные бураны воздействовали на нас постоянно, и даже во время еды одной рукой мы держим ложку, а другой – свой автомат. Одним ухом мы постоянно вслушиваемся в то, что происходит снаружи, что делает враг – даже когда бой кончился, мы все равно наготове.
Наш долг и усилия по его выполнению в какой-то мере компенсируют неизбежные в нашем деле потери – товарищей, которых гибель вырывает из наших рядов; неписаные законы братства и требование момента ничего больше нам не оставляют. Я мог бы привести сотни примеров бескорыстного братства среди нас, закоренелых и обстрелянных фронтовиков.
Что так ожесточает эти оборонительные бои на Восточном фронте, так это то, что противник без малейших колебаний бросает на истребление нас такие колоссальные людские массы, такие громадные ресурсы. Оборонительные бои – это еще бои с холодом и снегом.
Бои со вшами. Очень страшно, когда из-за мороза отказывает оружие, а в это время на тебя все новыми и новыми волнами накатывается противник. Тяжело, когда солдат-фронтовик днями безнадежно дожидается еды и питья, боеприпасов из-за того, что везущий их грузовик увяз по причине очередной снежной бури. Так было и в Лучках, когда временами казалось,
что и командование задыхается от беспомощности. Бывали ведь и для наших командиров моменты, когда они задавали себе вопрос: «А стоит ли вообще? Мы же предприняли все от нас зависящее!» И все же никто из нас не хныкал, сидя, скрючившись, в промерзлых окопах и траншеях Восточного фронта. Никто не терял надежды из-за отсутствия жратвы. Никто не изрыгал проклятия из-за того, что тела наши мертвели и деревенели от всепроникающего холода, от того, что посидеть у плиты представлялось недостижимым раем. Мы все понимали, что подобное требуют от нас ради куда более высокой цели, той, которой требует от нас война.
Зимние бои стали для нас Второй мировой войной. Нас погнали в эти оборонительные бои столкнуться с войной в ее самом ужасающем и жесточайшем виде, еще более усугубляющейся бесчеловечной жестокостью врага.
Ни бои в Польше в 1939 году, ни во Франции в 1940 году не сравнятся с годами этой войны с Россией [СССР]. И мы, солдаты, знаем это по собственному опыту. Восточная кампания вообще и, в особенности, проведенные именно здесь недели ни в какой степени не могут сравниться с Первой мировой войной. Причем во всех аспектах!
88
Это крещение огнем германской армии в целом и для каждого из нас в отдельности. И
нам предстоит в сто раз больше, и с той степенью самоотдачи, которую способен оценить один лишь фюрер – человек, который, будучи сам солдатом-фронтовиком, осознает все ужасы линии фронта. Мы ни в малейшей степени не ощущаем себя «героями», мы просто хотим признания совершенного нами.
Мы не просим сочувствия за наши трудности, мы просто желаем гордиться нашей родиной и верить в нее. Одна из самых худших вещей для нас, фронтовиков, причем фронтовиков жесточайшей из войн, если кто-нибудь, кому незнакомы все беды и муки окопных боев, начинает высокопарно рассуждать о проигранном сражении или, более того, о неверно выбранной тактике при уступке врагу какой-нибудь деревни или части территории.
Те, кто так рассуждает, позорят пролитую за наши идеалы кровь и сверхчеловеческие требования, которым мы соответствуем из последних сил. Что означают слова «бой» и
«проявление силы воли»? Что в действительности представляют собой такие понятия, как нечеловеческий холод, лед и снег, одиночество, нагрузки на психику, буран, мороз,
бездорожье? Мы оцениваем все перечисленное с нашей, европейской точки зрения, которая здесь, на Восточном фронте, не применима. Здесь в ходу преувеличение невыносимого. Сама природа вносит коррективы в ход боев, что можно описать как гигантскую по своим масштабам гиперболизацию европейской зимы. То, что большевизм бросает на поле боя,
абсолютно не вписывается ни в какую концепцию духа солдата. Это его воистину не свойственная человеку жестокость высшей степени.
Снова и снова русские применяют сочетание артиллерии, танков, авиации и пехоты.
Масса в чистом виде – вот кому они поклоняются и служат. Они свято убеждены, что все дело в численном превосходстве. Мы, как никто, понимаем опасность этого. В наши дни становится более чем очевидным факт, что именно один человек, отдельный солдат становится куда более эффективным фактором, чем масса. Сильнее, чем когда-либо,
ответственность за исход битвы ложится на наши плечи.
Вследствие обледенелых и заснеженных дорог танки и другие транспортные средства сильно ограничены в их мобильности и не соответствуют своему назначению. Прошу меня простить, но простые крестьянские сани, запряженные лошадью, полностью заменили собой все, что движется. И двигатели, и оружие познали на себе все ужасы холодов. Они могут выйти из строя, но не мы. Если выйдем из строя мы, фронт просто развалится.
В этой битве становится очевидным, насколько важную, даже решающую роль играет ясность и четкость психических факторов. Здесь мы существуем и испытываем на себе все,
что только человеческое существо способно испытать – от страшного бездушия до безграничной бесчеловечности. Кто назовет и перечислит сразу все то, что ежечасно происходит на всем фронте? Если в Первую мировую все ограничивалось траншейной войной, штыковой атакой и ручными гранатами, то теперь выдвинулись на первый план и стали ежедневной рутиной беспрецедентные по жестокости рукопашные схватки и артиллерийская канонада
[40]
. И, невзирая на это, мы возвышаемся непреодолимой стеной против мерзкого идеологического варева красных, и пусть Господь Бог дарует нам силы выстоять в эти тяжелейшие зимние дни.
10 марта
Нас снова перебросили с севера на юг и снова вернули из Прохоровки через Солнцево и
Бахаров, в общем, туда, где требуется подлить огня. В четверг ожидаем мощное наступление русских, начавшееся 23 февраля, в годовщину создания Красной армии. Этот натиск огромных сил на южном участке фронта был последним решающим испытанием нашей стойкости. Красные разбились о нашу оборону, о наши силы, которые мы сумели собрать. Не приходится сомневаться, что большевики до весны раз десять попытаются прорвать нашу
89
оборону, но их атаки так и не достигают цели. Мы понимаем, что самое тяжелое и страшное позади и что совсем недалеко до весны.
11 марта
Нога по-прежнему сильно болит. Мне предложили лечь в полевой госпиталь. Но я и слышать ни о чем подобном не хочу. Сейчас просто решил лечь навзничь и полежать немного. Рядом какая-то кладовка. Круглыми сутками я на связи с командными пунктами и штабами. Дело ответственное, и я рад, что пока еще нужен.
12 марта
Сегодня день относительно спокойный, разве что несколько визитов авиации, которая в последнее время наведывается к нам подозрительно часто. Эти ребята выяснили, что на нашем участке собрались представители самых разных служб. Днем и ночью бомбежки, что плохо отражается на состоянии домов. Но все не так серьезно, как может показаться, –
повреждения мизерные.
13–14 марта
Ночью объявили воздушную тревогу. И полную боевую готовность. Со стороны
Белгорода пролетели три транспортных самолета. Русские десантники позавчера атаковали штаб армии. Нанесен серьезный ущерб. Посты боевого охранения решено удвоить.
Ранним утром попытка атаковать нас. Но прорвать нашу оборону не удалось –
позиционный огонь наших батарей так потрепал русских, что им пришлось прервать подготовку к атаке.
Вечер проходит спокойно, за исключением постов боевого охранения, все стараются отсидеться в хатах, хоть и здорово поврежденных пулеметным огнем. На шатком столе,
вокруг которого уселись мои товарищи, стоит свеча. Кто-то пишет письма, кто-то оживленно что-то обсуждает. Когда кто-то произносит «тыловики» или «снабженцы», тут же слышится ропот. Этим утром все мы злы на снабженцев, тыловиков и работников кухни. Эти ребята сидят себе в тепле, им нет нужды морозить задницу в снегу окопов и траншей. Я-то уж прекрасно знаю условия, в которых пребывает пресловутая «белая кость», где-нибудь в
Сумах и Лебедине, как знаю по письмам и то, что все лишения, связанные с пребыванием на передовой, многими в Германии воспринимаются с нескрываемым возмущением.
Здесь, на фронте, те, кого называют «окопниками», образуют сообщество или даже братство тех, кому не раз доводилось проверять отношения на прочность, глядя в лицо смерти. И все эти ребята, грязные и завшивленные, научились здесь за все это время чтить свой дом и свою родину и все, что с домом и родиной связано. Я лично считаю, что только те,
кто не раз и не два ощущал ледяное дыхание смерти в спину, кто вышел живехоньким из далеко не одной рукопашной, способны на подобные любовь и уважение к родному дому.
Любой из нас без малейших колебаний отдаст жизнь за родину.
В нашем тылу располагаются снабженческие и интендантские службы. Те все воспринимают по-другому. Их сознание пропитано страхами попасть на передовую. И этих ребят потом по возвращении домой будут считать там «героями фронта», и все из-за тех сказочек, которые они обычно сочиняют, будучи в отпуске. Я сейчас говорю об этом так, к слову, потому что истинный фронтовик никогда не позволит себе ни высокомерия, ни спеси,
ни похвальбы тем, что он сражается на передовой.
В глубоком тылу несут службу оккупационные части – их «проблемы» ограничиваются
«шлюхами» и женским полом в целом. На снимках, посылаемых домой, они красуются в