Файл: Сходство и отличие требований права и морали (Сущность морали и права).pdf
Добавлен: 28.03.2023
Просмотров: 132
Скачиваний: 2
Приведенные суждения В. С. Соловьева, взятые в их совокупности дают веские, как нам представляется, основания утверждать, что рассмотрение права частью нравственности, не свойственно предложенной им концепции их соотношения и не допускают истолкования формулы «право как минимум нравственности» в буквальном смысле, то есть в терминах части и целого.
Таким образом, отношение к концепции этического минимума зависит от смысловой интерпретации ее основной идеи заключенной в формуле «право есть минимум нравственности».
Идея логической совместимости по объему понятий «право» и «нравственность» реализуется в разных вариантах их отношения. Концепция права как этического минимума своим логическим основанием имеет отношение пересечения указанных понятий. Принудительный закон, которым далеко не исчерпывается объем правовых норм, составляет согласно данной концепции часть нравственности и соответственно нравственность составляет часть права.
Некоторые авторы, например, В. Ф.Залесский не ограничиваются, как мы видели, частичным совпадением права и нравственности и определяют идеалом их соотношения логическое отношение равнозначности, проще говоря, их слияние. Н. М. Коркунов приводит мнение Валлашека, выражающего идею слияния права и нравственности в философских категориях формы и содержания. «Право и нравственность, — пишет Н. М. Коркунов, — должны бы были, по его словам, относиться друг к другу собственно, как форма и содержание. Нравственность указывает идеал человеческой деятельности; право есть попытка его действительного осуществления. Следовало бы, чтобы вся нравственность облекалась в форму права, и чтобы все право пополнялось нравственным содержанием»[36].
Нам представляется, что идея отношения права и нравственности как логически совместимых друг с другом понятий, то есть по своему объему, не осуществима по ряду причин. Основная из них состоит в том, что правовая норма и норма морали так различаются, что их нельзя интегрировать в некую «гибридную» морально-правовую или, что-то же самое, юридико-нравственную норму.
Согласно логике норм, все они имеют одну и ту же структуру, что и позволяет отнести их к одному классу явлений. Структуру нормы образуют такие элементы как содержание, характер, условия приложения, субъект и авторитет. Правовая и моральная нормы могут иметь одно и то же содержание, то есть действие, являющееся объектом нормативной регуляции. Но они не утратят при этом свое качество и будут оставаться нормами разного вида: соответственно правовой и моральной. Проведенный И. А. Ильиным сравнительный анализ норм морали и права позволил ему выявить качественные различия между ними.
Учитывая важность данного аргумента для рассматриваемой нами проблемы, приведем вывод, сделанный И. А. Ильиным из проведенного им анализа[37].
Правовые нормы от норм морали отличаются по следующим позициям.
Во-первых, по авторитету. В морали — внутренний авторитет: голос совести; в праве — внешний авторитет: другие люди, строго определенные и особо уполномоченные.
Во-вторых, по порядку установления. В морали — самостоятельное восприятие и формулирование голоса совести; в праве — последовательное прохождение правила через все строго установленные этапы рассмотрения.
В-третьих, по адресату. В морали — добровольно признавший требование совести; в праве — всякий член союза, указанный в норме, независимо от его согласия признания.
В-четвертых, по поведению, предписываемому нормой. В морали — внутреннее поведение, выражающееся и во внешних поступках; в праве — внешнее поведение, которое может привести и к рассмотрению душевного состояния.
В-пятых, по санкции. В морали — укор совести и чувство вины; в праве — угроза неприятными последствиями и внешние принудительные меры.
Указанные различия исключают возможность построения нормы, которую можно было бы квалифицировать одновременно и как правовую, и моральную. Поэтому ни о каком частичном совпадении, а тем более полном слиянии права и нравственности в их нормативном содержании речь не идет[38]. Они могут иметь один и тот же объект нормативного регулирования, но это не сотрет имеющееся качественное различие между правовой и моральной нормой, осуществляющей это регулирование. Мораль не обладает монополией на требования «не убивай», «не кради», «не лжесвидетельствуй». Они закрепляются как в моральных нормах, как это сделано, например, в «кодексе Моисея», так и в уголовном кодексе, что совсем не означает, что право регулирует в данном случае нравственные отношения.
Квалификация реального общественного отношения как правового или нравственного зависит от точки зрения и системы научных понятий, в которых оно отражается.
При рассмотрении права и нравственности в аспекте соотношения их как средства, инструмента решения задач и цели нравственного совершенствования нельзя не затронуть вопрос о моральной оценке не просто поступков урегулированных правом, а нравственной ценности самого права[39]. Наибольшее затруднение при его обсуждении связано со свойственным праву принудительным характером и вопросом о том совместим ли правовой «принудительный порядок с порядком чисто нравственным, который, по-видимому, самым существом своим исключает всякое принуждение?»[40].
Этот поставленный В. С. Соловьевым вопрос не утратил своей актуальности и по настоящее время. Он является одним из основных теоретических вопросов в рамках обсуждаемой проблемы коллизии между правом и моралью.
Общеобязательность права обеспечивается в случае необходимости государственным принуждением со стороны специально предназначенных для этого силовых структур. Принято считать, что специфическим признаком государства является монополия на легитимное насилие, основной формой которого признается государственно-правовое насилие. Не акцентируя пока внимание на нюансах различения терминов «принуждение» и «насилие», отметим их общую сущностную черту — узурпация свободной воли того на которого направлено действие, имеющее своей целью подчинение. Для осмысления проблемы моральной оценки права, установления его нравственной ценности принципиальное значение имеет сформулированное в рамках этики как науки положение о том, что мораль и насилие изначально, по определению исключают друг друга[41]. Как же в свете этого положения решать проблему нравственного санкционирования права? С правовыми нормами, не предусматривающими принудительного воздействия, такими, как например, поощрительные нормы права затруднений нет.
А как быть с огромным массивом норм, предусматривающих в процессе своей практической реализации принудительное воздействие вплоть до физического воздействия? Не получается ли так, что моральная оценка этой части права, выполняемой им нравственной функции выносится за рамки морали и тем самым право лишается не только минимальной, но и вообще нравственной ценности как таковой?
Агрессивное воздействие, направленное на субъект и наносящее ему ущерб — это насилие. А силовое противодействие агрессии — это тоже насилие? Если да, то получается, что преступник и страж закона, правопорядка рискующий своей жизнью противодействуя насилию, блокируя зло, уравниваются в моральном плане, поскольку оба являются «насильниками»? Такое уравнивание само по себе представляется сомнительным, а некоторые даже скажут, что оно безнравственно. Другое дело, если с применением легитимного силового воздействия реализуется неправовой закон или в процессе противодействия злу силою субъект управомоченный применять силовые методы воздействия выходит за рамки дозволенного правом, нарушает его, то такого рода действия нужно считать проявлением зла и давать им соответствующую оценку.
Субъект, противодействующий злу силою, оставаясь при этом в рамках закона, творит добро или зло? Единства мнений по этому вопросу нет. В практической жизни признание «добра с кулаками», использование «кулаков» против зла однозначного осуждения не находит. Безусловный нравственный идеал отказывает даже государственно-правовому насилию в моральной санкции. «Каким бы легитимным, институционально оформленным и предосторожным государственное насилие не было, — утверждают А. А. Гусейнов и Р. Г. Апресян, — оно остается насилием — и в этом смысле прямо противоположно морали»[42]. Противоречие идеала и реалий жизни требует логического разрешения. В этой связи в литературе по этике высказывается предложение не отказывать легитимному, государственно-правовому насилию в моральном одобрении, но не как насилию, а как форме его ограничения.
«Таким образом, — заключает анализ легитимного насилия А. А. Гусейнов, — легитимность насилия, будь то в форме талиона или государственно-правовой форме, состоит не в том, что оно насилие, а в том, что оно есть его ограничение. Оно получает моральную санкцию только в той мере, в какой выступает моментом, этапом на пути преодоления насилия. В данном случае действует такая же логика, как и в ситуации выбора меньшего зла. Меньшее зло выбирается не потому, что оно зло ( зло вообще не может быть предметом нравственного выбора, как доказал еще Сократ), а потому, что оно меньше» [43].
Согласно предложенной логике осуждается целое, но одобряется его часть, один из его признаков. Может быть это и красиво в теории, но как быть творцу и защитнику права, совершающему реальные практические действия? Он остается в недоумении: его действие осуждается или одобряется, что он получит за свое рискованное и нередко опасное для своей жизни деяние — кнут или пряник. Представляется, что практическая деятельность нуждается в логике приоритета целого в его отношении с частью. По крайней мере, если у человека заболел только палец, то врач дает больничный, но не пальцу, а человеку с больным пальцем.
Обратимся к формально-логическому аспекту обсуждаемого вопроса и уточним используемые в его формулировке и анализе понятия. Одним из основных понятий здесь является «насилие» [44].
Посмотрим, как предлагается в литературе по этике решить вопрос с его содержанием и соотношением его со смежными понятиями. Обсуждая тему «Насилие во благо?», А. А. Гусейнов и Р. Г.Апресян высказывают следующую точку зрения[45]. Термин «насилие» они наделяют двумя смыслами — широким и узким. В первом из них под насилием понимается подавление человека во всех его разновидностях и формах. В узком смысле его содержание сводится к физическому и экономическому ущербу, который люди наносят друг другу. Насилие рассматривается видом принуждения, одной из его форм и в этом качестве его следует отличать «от других форм принуждения в обществе, в частности, патерналистского и правового». Термин «принуждение» авторами не определяется и используется как интуитивно ясный. В ситуации насилия, перед лицом агрессивного зла, воинствующей несправедливости выделяются три линии поведения: а) пассивная покорность; б) насильственное сопротивление; в) ненасильственное сопротивление. Они образуют восходящий ряд и с прагматической, и с аксиологической точек зрения». Ненасильственное поведение основано на ряде принципов и имеет своей целью преодоление ситуации несправедливости посредством применения ненасильственных методов. Что касается насильственного сопротивления, оно как реакция на агрессию рассматривается ответным насилием, противонасилием. Таким образом, получается, что насилие как агрессивное подавление воли и адекватный силовой ответ на него, «ответное насилие» оба являются насилием по существу и различаются только своей направленностью. При такой интерпретации терминов, силовой и данный в рамках права ответ на преступное поведение должен квалифицироваться насилием и поэтому именно как насилие не может иметь нравственного одобрения. Нам представляется, что логическая конструкция позволяющая сделать из анализа рассматриваемой ситуации такой вывод не является совершенной[46].
Прямая агрессия и ответное на нее действие будут квалифицироваться насилием при понимании насилия как действия, совершенного без согласия контрагента, подчиняющего его своей воле и причиняющего ему ущерб. Они различаются только направленностью и одинаковы в плане отрицательной нравственной их оценки. Мораль, действительно, начинается там, где кончается насилие. Не принимая во внимание, игнорируя правовой аспект данной ситуации и используя указанное понимание насилия, действия субъектов рассматриваемого взаимодействия необходимо признать насильственными. И если ответное действие по прекращению насилия является правомерным, то в рамках принятой логики его правовая характеристика наделяется не только минимальной нравственностью, но вообще лишается морального содержания и нравственной ценности. Чтобы избежать этой абсурдной ситуации, необходимо в понятие насилия включить указание на противоправный характер действия, совершенного без согласия контрагента, подчиняющего его своей воле и причиняющего ему ущерб.
Указание на противоправный характер насильственного действия закреплено в Большом толковом психологическом словаре. В нем насилие определяется как «любая насильственная медицинская процедура, проведенная (незаконно) без предварительного согласия индивида»[47]. С учетом указанного дополнения и логического отношения противоречия между понятиями «насилие», в предложенной его интерпретации, и «ненасилие», любое противодействие насилию, неважно кто его совершает (представитель силовых государственных структур или не являющийся таковым простой гражданин) насильственным считаться не может. Для его обозначения вполне подходит термин «принуждение», не совпадающий, естественно, по своему значению с термином «насилие». В области военных действий «военная агрессия» и «принуждение агрессора к миру» это разные понятия. Действия представителей государственно-правовых структур по пресечению насилия, с учетом приведенного логического уточнения понятия «насилие», не могут считаться насилием. Вести речь о государственно-правовом насилии можно в случаях введения и реализации неправового закона или противоправного поведения при противодействии насилию.
Решение задачи дефинирования понятий «насилие» и «ненасилие», имеющих существенное значение в научном и практическом решении проблемы коллизии между правом и моралью, требует специального и углубленного комплексного рассмотрения с позиции нескольких наук и прежде всего логики, этики и права[48].