ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 06.12.2023
Просмотров: 649
Скачиваний: 2
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
СОДЕРЖАНИЕ
Ода праздности
Тим Крейдер (timkreider.com) – писатель и карикатурист. Мне так понравилась его последняя книга «Мы ничему не учимся» (We Learn Nothing), что я связался с Тимом и мы вместе сделали аудиоверсию этой книги.
Приведенное ниже эссе – отрывок из этой книги. Тим писал для New York Times, The New Yorker, Mens Journal, The Comics Journal, Film Quarterly и других изданий. Издательство Fantagraphics выпустило три книги с его карикатурами. Он живет в Нью‑Йорке, в районе Чесапикского залива, но не раскрывает своего адреса. У него был кот, который прожил с ним 19 лет.
Слово Тиму Крейдеру
Каждому жителю Америки в XXI веке постоянно приходится слышать, как сильно люди чем‑то заняты. Привычным ответом на вопрос «Как дела?» стало: «Очень занят» или «Так много дел» или «Ужас как много работы». Совершенно очевидно, что это хвастовство, замаскированное под жалобу. Ведь в ответ на него обычно следует дежурное поздравление: «Хорошо, когда такие проблемы» или «Лучше так, чем без работы».
Несомненно, это лихорадочное самодовольство и показная занятость суть бедствие огромных масштабов. Заметьте, что речь не о тех людях, которые дежурят в отделении интенсивной терапии, а в свободное время заботятся о больных родителях, или работают на трех низкооплачиваемых работах, до которых им нужно добираться на автобусе в противоположные районы города. У таких людей переизбыток усталости, а не занятости. Они вымотаны. Валятся с ног. Мы же говорим о людях, которые сетуют на то, что совершенно добровольно завалили себя работой или обязательствами и что их дети «выбрали» слишком много кружков и секций. Причина их занятости в их амбициях, спешке и неудовлетворенности достигнутым – они зависимы от мнимой деятельности и испытывают ужас при мысли о том, что с ними станет, если они ее лишатся.
Почти все мои знакомые – очень занятые люди. Когда они не работают или не продвигаются вверх по карьерной лестнице, у них появляется чувство вины и тревоги. Когда они вставляют в свой график встречи с друзьями, то напоминают отличников, которые записываются на дополнительные курсы только ради того, чтобы их диплом выглядел круче при поступлении в вуз. Недавно я написал одному другу, что хочу с ним встретиться на неделе, а он в ответ сообщил мне, что у него совсем мало времени, и попросил дать ему знать, если намечается что‑то интересное, и тогда он, может быть, удерет с работы на пару часов. Мое письмо не было просто заблаговременным предупреждением: это было приглашение. В том письме я приглашал его на встречу. Но его
занятость напоминала жуткий назойливый шум, сквозь который он пытался докричаться до меня. В конце концов я бросил попытки докричаться в ответ.
Недавно я услышал один неологизм, который наряду с такими понятиями, как «политкорректность», «мужская берлога» и «контент‑провайдер», сразу возвестил мне об очередном нелицеприятном направлении в культуре: это слово «скачущий план» (planshopping)80. Оно означает, что человек отказывается придерживаться определенного плана на вечер до тех пор, пока не рассмотрит все возможные варианты и не выберет тот, который обещает быть наиболее интересным, или полезным по работе, или там девчонок будет больше – короче говоря, оно означает, что людей можно выбирать как блюда в меню или товары в каталоге.
В наши дни даже дети постоянно заняты: то развивающие занятия, то репетиторы, то кружки и секции. В конце дня они возвращаются домой такие же уставшие, как и их родители, что не только печально, но и страшно. Я принадлежу к поколению, которое росло в относительной свободе. Каждый день у меня было три часа, в течение которых за мной вообще никто не присматривал и не говорил мне, что я должен делать, и я тратил это время на все что угодно: я мог часами штудировать энциклопедию World Book или убегать с друзьями в лес, чтобы там кидаться друг в друга комьями грязи, целясь непременно в глаз противника, – и все это дало мне знания и навыки, которые приносят пользу и по сей день.
Постоянная занятость – это вовсе не обязательное и неизбежное условие жизни; это наш выбор и наша покорность обстоятельствам. Недавно я разговаривал по Skype с одной моей знакомой, которая уехала из Нью‑Йорка из‑за слишком высокой квартплаты, и теперь живет и творит в небольшом городке на юге Франции. Она сказала, что впервые за долгое время чувствует себя счастливой и расслабленной. Она продолжает работать, но работа больше не занимает все ее время и мысли. Она сказала, что вновь почувствовала себя студенткой – они с друзьями вместе ходят в кафе и вместе смотрят телевизор по вечерам. У нее снова появился парень. (Когда‑то она подвела такой печальный итог своим отношениям в Нью‑Йорке: «Все слишком заняты и считают, что достойны лучшего партнера».) То, что она ошибочно считала особенностями своего характера – одержимость работой, раздражительность, тревожность и угрюмость– оказалось всего‑навсего ее реакцией на окружающую действительность, на царившую вокруг атмосферу соперничества и честолюбия. Не то чтобы кто‑нибудь из нас хотел такой жизни – не больше, чем мы хотели бы застрять в пробке, пробираться сквозь толпу на стадионе или оказаться в эпицентре школьной драки; речь о том, что мы все вместе вынуждаем друг друга это делать. Эта проблема не из тех, которые можно решить с помощью социальной реформы или изменения собственного образа жизни; просто это есть, и всё. Зоолог Конрад Лоренц называет «суету, которой охвачено индустриальное и коммерциализированное человечество» и ее типичные симптомы – гипертонию, язву желудка, мучительные неврозы и так далее – «нецелесообразным развитием», или плохой эволюционной приспособляемостью, вызванной нашей внутривидовой конкуренцией. Он сравнивает нас с некоторыми птицами, которые, отрастив слишком длинные и красивые перья, в результате потеряли способность летать и стали легкой добычей.
Невольно возникает вопрос: может быть, за всей этой показной усталостью скрывается тот факт, что то, чем мы занимаемся, не так уж и важно. Когда‑то я встречался с девушкой, которая стажировалась в одном журнале. Ей разрешалось покидать офис во время перерыва на обед только в случае крайней необходимости. Это был развлекательный журнал, существование которого потеряло всякий смысл, когда на пультах телевизоров появилась кнопка «Меню». Невозможно разглядеть за этой притворной незаменимостью ничего, кроме самообмана на уровне целой организации. Судя по количеству электронных писем, которые я получаю, и всякой интернет‑чепухи, которую мне пересылают, я подозреваю, что у большинства офисных работников дел столь же мало, сколь и у меня. Все меньше и меньше людей в этой стране делают что‑то конкретное и осязаемое. Да, согласен, мы все очень заняты, но чем мы, собственно, заняты? Разве все эти люди, задерживающиеся на заседаниях и орущие на кого‑то по телефону, собираются остановить эпидемию малярии или ищут альтернативные источники энергии на смену ископаемому топливу или создают что‑то прекрасное?
Показная занятость создает иллюзию экзистенциального утешения, своего рода видимость того, что жизнь не проходит впустую: само собой, ваша жизнь не может быть глупой, банальной или бессмысленной, когда вы так заняты, с таким‑то плотным графиком, ведь вы просто нарасхват. Создается впечатление, что суета, шум и стресс создаются искусственно, чтобы уменьшить или замаскировать страх, который давно поселился в глубине души. По себе знаю, что, если я провел день в заботах – разъезжал по делам, отвечал на электронные письма или просматривал фильмы – то все мелкие повседневные заботы наряду с самыми важными вопросами вселенского масштаба, которых я старался избежать, наваливаются на меня, как только я ложусь спать, подобно монстрам, вылезающим из шкафа, когда в комнате гасят свет. Пытаешься медитировать, а твой мозг выдает тысячи вопросов, которые ты должен срочно решить вместо того, чтобы сидеть на одном месте. Как писал один из моих друзей, «мы все боимся остаться наедине с собой».
Скажу честно: у меня не слишком много работы. Я самый ленивый из всех целеустремленных людей, которых я знаю. Как и большинство писателей, я проклинаю себя за каждый день, когда я не написал ни строчки, но в то же время я понимаю, что 4‑5 часов работы будет вполне достаточно для того, чтобы обеспечить мне еще день пребывания на этой планете. Мой самый лучший обычный день проходит так: утром я пишу, потом устраиваю себе долгую прогулку на велосипеде, а вечером занимаюсь разными делами, встречаюсь с друзьями, читаю или смотрю кино. В самые лучшие обычные дни я ухожу в полный отрыв, но, увы, организовать хороший дебош становится все сложнее и сложнее. Мне кажется, что это самый приятный и разумный подход к распорядку дня. И если вы позвоните мне и спросите, не хочу ли я забить на работу, чтобы увидеть новую экспозицию в Метрополитен‑музее или поглазеть на симпатичных девчонок в Центральном парке или просто весь день распивать охлажденные мятные коктейли розового цвета, то я отвечу вопросом: «Во сколько встречаемся?»
Но совсем недавно, в силу профессиональных обязательств, мне пришлось отойти от своих убеждений и с головой уйти в работу. Впервые в жизни я мог не кривя душой говорить людям, что я «слишком занят» чтобы сделать то, о чем они меня просят. Я понял, почему всем так нравится жаловаться на свою занятость: это дает ощущение, что вы человек важный, очень ценный и востребованный. К тому же это отличный предлог отклонить скучное приглашение или нежелательный проект, или избежать общения с людьми. Только вот на самом деле мне совсем не нравилось быть занятым. Каждое утро моя почта была завалена электронными письмами с просьбами сделать то, чего мне не хотелось делать, или с описанием проблем, которые я должен был решить. Мне становилось все более и более невмоготу, и в конце концов я сбежал из города не скажу куда, откуда сейчас и пишу.
Теперь я свободен от большей части своих обязательств. У меня нет телевизора. Чтобы проверить электронную почту, мне нужно доехать до библиотеки. Я могу за целую неделю не встретить ни одного знакомого. Я вспомнил о том, что на свете есть лютики, древесные клопы и звезды. Я много читаю. Впервые за многие месяцы я написал что‑то стоящее. Сложно написать что‑нибудь о жизни, если полностью не отдавать себя ей, и практически невозможно разобраться в ней, пока не сбежишь от нее. Конечно же, не у всех есть возможность пожить в маленьком домике за городом. Но оказывается, гораздо дешевле обходиться без кабельного телевидения или интернета. Природа все еще остается бесплатной, хотя люди и пытаются сделать доступ к ней дорогим. Время и тишина не должны быть предметами роскоши.
Праздность – это не только отдых, потворство своим желаниям или потакание порокам. Она необходима для работы мозга так же, как витамин D необходим для организма, и его отсутствие ведет к душевным расстройствам, сопоставимым по своей обезображивающей силе с рахитом. Праздность дает ощущение пространства и времени, а это необходимое условие для того, чтобы отступить на шаг назад и увидеть свою жизнь целиком, разглядеть в ней неожиданные закономерности, а еще для того, чтобы вдохновение нагрянуло, как гроза в середине лета. Как ни парадоксально, праздность необходима для того, чтобы лучше работать. «Праздные мечтания часто составляют самую суть нашей профессиональной деятельности», – пишет Томас Пинчон в эссе «Лень: К тебе тянусь, о диван мой, к тебе» (Sloth: Nearer Му Couch to Thee). Архимед в ванной, Ньютон под яблоней, доктор Джекил и мистер Хайд, циклическая формула бензола: в истории полно случаев, когда вдохновение приходило к людям в моменты праздности и лености. Это наводит на мысль о том, что большинство великих изобретений и мировых шедевров было сделано вовсе не трудоголиками, а бездельниками, лодырями и разгильдяями.
«Цель будущего – полная безработица, которая позволит нам играть. Поэтому нам нужно разрушить существующую политическую и экономическую систему». Возможно, вы думаете, что это изречение какого‑нибудь обкуренного анархиста, а это слова Артура Кларка, который в перерывах между игрой в пинбол и плаванием с аквалангом написал роман «Конец детства» и предсказал появление спутников связи. Тед Ролл недавно написал статью, в которой предложил разделить понятия «доход» и «работа» и предоставить каждому гражданину гарантированную зарплату. Сейчас это похоже на бред сумасшедшего, а лет через сто будет таким же фундаментальным правом человека, как запрет на принудительный труд, свобода передвижения, всеобщее избирательное право и восьмичасовой рабочий день. Я знаю, что для американцев это прозвучит как ересь, но на самом деле нет ни одной причины, по которой мы не должны были бы считать тяжелый труд злом, таким же, как полиомиелит, от которого мир нужно по мере возможностей избавлять. Именно пуритане извратили понятие «труд», превратив его в одну из добродетелей и совершенно позабыв о том, что Бог изобрел его для наказания. А сейчас, когда старый надсмотрщик покинул офис, может быть, пора уже устроить продолжительный перекур.
Скорее всего, мир очень быстро развалится, если все будут вести себя так, как я. Но в моем представлении идеальный темп жизни – это нечто среднее между моей вызывающей праздностью и бесконечной исступленной толкотней всех остальных жителей планеты. Признаюсь честно, мне живется легко. Видимо, мое привилегированное положение за пределами улья дало мне возможность увидеть все в ином свете. Это все равно что не пить на вечеринке, чтобы потом развозить всех по домам: когда не пьешь, то понимаешь суть опьянения лучше, чем те, кто пьет. К сожалению, единственный совет, который я могу дать, не понравится тем, кто слишком много работает и тем, кто слишком много пьет. Я не предлагаю всем бросать работу – просто освободите себе полдня. Поиграйте в скибол. Займитесь сексом посреди бела дня. Сходите с дочкой на утренний спектакль. Обычно я оказываю на людей дурное влияние. Я как тот мальчишка, который заглядывает в окно класса и строит тебе рожицы, чтобы ты придумал скорее какой‑нибудь предлог и выбежал играть на школьный двор.
Несмотря на то, что моя собственная праздность была скорее роскошью, а не добродетелью, я давным‑давно принял сознательное