Добавлен: 28.03.2023
Просмотров: 151
Скачиваний: 1
В таком случае арбитражные суды, формально применяя нормы Закона о банкротстве, отказывают участнику даже в ознакомлении с материалами дела, что, безусловно, приводит к нарушению законных интересов участника общества. По нашему мнению, в Законе о банкротстве имеется пробел, связанный с отсутствием регулирования отношений по участию участников должника в деле о его банкротстве при наличии корпоративного конфликта. Тем не менее, сложно сказать, что законодатель вообще не учитывает возможность наличия в хозяйственном обществе корпоративного конфликта даже при наличии принципа «общего дела». Ярким примером является специальное регулирование рассмотрения корпоративных конфликтов арбитражным судом (глава 28.1 АПК РФ). Вместе с тем, как мы указывали ранее, Законом о банкротстве процедура избрания представителя участников должника не урегулирована, что, по нашему мнению, дает суду некое поле для судейского усмотрения. В связи с этим, мы считаем, что принцип «общего дела», учитываемый законодательством, позволяет также говорить о наличии в Законе о банкротстве презумпции отсутствия в обществе (либо среди большинства его участников) конфликта в отношении вопроса об избрании представителя участников должника для представления интересов в деле о банкротстве (далее - презумпция отсутствия конфликта). Учитывая правовую природу данной презумпции, следует заметить, что она обладает свойством императивности, что, в свою очередь, должно обязать суд руководствоваться ею при рассмотрении любого вопроса, связанного с непосредственным участием в деле о банкротстве должника его участника (учредителя). В связи с этим, не стоит забывать об одном из главнейших свойств правовой презумпции, исходящем из биологической природы, - правовая презумпция по своей сути опровержима. Опровержение презумпции отсутствия конфликта свидетельствует о наличии в обществе-должнике корпоративного конфликта и, следовательно, ставит вопрос о защите прав и интересов участника данного общества в деле о банкротстве. Таким образом, обращение участника непосредственно к суду с просьбой, к примеру, об ознакомлении с материалами дела и изложением фактических обстоятельств о наличии корпоративного конфликта с приложением доказательств, подтверждающих данные обстоятельства, является прямым опровержением презумпции.
Поскольку статьей 40 Арбитражного процессуального кодекса РФ (далее - АПК РФ) к лицам, участвующим в деле, отнесены заявители и заинтересованные лица по делам о банкротстве, а также положения о том, что то дела о несостоятельности (банкротстве) рассматриваются арбитражным судом по правилам, предусмотренным АПК РФ, с особенностями, установленными Законом о банкротстве (ст. 223 АПК РФ), в нынешних условиях возможности применения арбитражными судами аналогии закона и аналогии права в процессуальных правоотношениях (ч. 5 ст. 3 АПК РФ) следует сделать вывод о возможности допуска учредителей (участников) должника для участия в деле о банкротстве при наличии корпоративного конфликта в обществе и опровержении презумпции об его отсутствии. Их процессуальный статус, по нашему мнению, может быть определен как заинтересованные лица.
Аналогичным образом может быть определена и использована презумпция действия комитета кредиторов в интересах всех конкурсных кредиторов должника. По сути, комитет кредиторов избирается конкурсными кредиторами для того, чтобы отстранить их от участия в деле о банкротстве. Делается это умышленно либо с целью экономии времени - вопрос иного рода. Тем не менее, комитет кредиторов сосредотачивает в своих руках практически все правомочия по разрешению текущих вопросов банкротства должника и фактически осуществляет контрольные функции в отношении действий конкурсного управляющего. Закон о банкротстве не содержит указания на необходимость предварительного оспаривания каждого шага конкурсного управляющего, одобренного комитетом кредиторов, для оспаривания итогового действия, причиняющего вред конкурсным кредиторам. Законом о банкротстве данная ситуация в принципе не урегулирована в должной степени. В связи с этим на практике суды отказывают в удовлетворении жалобы конкурсного кредитора на действия конкурсного управляющего в связи с тем, что таким кредитором не обжаловались либо решение комитета кредиторов, опосредующее действия конкурсного управляющего, либо иное предшествующее этому действие (инвентаризация имущества, его оценка и т.п.). В данном свете классическим примером можно назвать оспаривание конкурсным кредитором торгов по продаже имущества должника, проводимых конкурсным управляющим, порядок и условия которых были одобрены комитетом кредиторов.
Использование вышеназванной презумпции позволяет сделать вывод о том, что при ее опровержении конкурсные кредиторы вправе обжаловать любое действие комитета кредиторов либо действия конкурсного управляющего, одобренные комитетом кредиторов, начиная с любого момента их реализации, не совершая при этом никаких предварительных действий, поскольку они фактически отстранены от участия в деле о банкротстве и не могут (и не должны в силу вышеуказанной презумпции) следить за действиями комитета кредиторов. В приведенном нами примере недобросовестность действий комитета кредиторов, установленная в рамках обособленного спора по заявлению кредитора о признании торгов по продаже имущества должника недействительными, не позволяет суду отказать в удовлетворении данного заявления, ссылаясь на отсутствие предварительного обжалования оценки имущества, результатов его инвентаризации, решения комитета кредиторов и действий конкурсного управляющего.
Следует заметить, что применение правовых презумпций (в том числе, прямо не поименованных в законодательстве) в большинстве случаев не вызывает споров в судебной практике, в отличие, например, от аналогии закона. В данном случае речь не идет о законодательно установленных условиях применения аналогии. Одним из острых вопросов аналогии является ее применение в случае, если законодательство прямо не устанавливает возможность ее использования при рассмотрении тех или иных правоотношений. По общему правилу, отсутствие в законодательстве норм о возможности применения аналогии в правоотношениях, урегулированных таким законодательством, не препятствует использованию аналогии для разрешения спора, вытекающего из данных правоотноше- ний^^. Однако на практике возникает вопрос о возможности применения аналогии в законодательстве о банкротстве, поскольку Закон о банкротстве не содержит положений о возможности ее использования вообще. Ярким примером является ситуация, в которой учредитель (участник) должника намеревается удовлетворить требования всех его кредиторов в рамках процедуры наблюдения. Законом о банкротстве предусмотрена возможность для данного лица погасить только требования по обязательным платежам (ст. 71.1 Закона о банкротстве), в то время как в процедуре внешнего управления и конкурсного производства учредитель (участник) должника вправе исполнить за него обязательства перед всеми кредиторами (ст. 113, 125, 129.1 Закона о банкротстве).
В связи с отсутствием указания на возможность применения аналогии закона в судебной практике сложилось два прямо противоположных друг другу подхода в отношении вышеописанной ситуации. Согласно первому подходу правила ст. 113 Закона о банкротстве могут быть применены в процедуре наблюдения по аналогии закона в совокупности с положениями ст. 313 ГК РФ, применяемой с учетом специфики, определенной Законом о банкротстве. Второй подход предполагает, что правила ст. 113 Закона о банкротстве не подлежат применению в процедуре наблюдения, поскольку законодатель специально указал на возможность погашения в указанной процедуре только задолженности по обязательным платежам, а применение аналогии закона не предусмотрено в Законе о бaнкpoтcтвe. Поэтому порой применение аналогии закона не является для судов столь очевидным вариантом разрешения прямо неурегулированного законодательством случая.
Тем не менее, следует оговориться, что при использовании правовой презумпции в качестве средства для преодоления пробела в законодательстве для суда должно быть очевидным как наличие данной правовой презумпции, так и наличие пробела в законодательстве, который необходимо преодолеть. Однако, как было показано выше, формальное применение законодательства в некоторых случаях позволяет констатировать отсутствие пробела. Таким образом, по нашему мнению, правовые презумпции могут быть использованы в качестве эффективных средств преодоления пробелов в законодательстве, и при этом они имеют самостоятельное значение. Правовые презумпции могут быть успешно использованы в настоящее время до непосредственного устранения выявленного пробела в законодательстве, их применение, как правило, не вызывает сомнение у правоприменительных органов.
Вопрос о роли правовых презумпций в действующем механизме правового регулирования с недавних пор перестал иметь однозначное решение. В некоторых работах ученых дореволюционной и советской России отмечалось, что правовые презумпции обладают «могущественной силой в области права» входят в догму права как один из ее основных элементов и не направлены на решение только процессуальных вопросов, но еще и материально-правовых. Однако раскрытие этой «могущественной силы» во всей ее полноте, как правило, оставалось за кадром исследования.
В большинстве случаев споры о роли правовых презумпций в действующем механизме правового регулирования возникают в плоскости отнесения их к технико-юридическим категориям, где основное назначение правовых презумпций сводится к распределению бремени доказывания и восполнению недостающих в правовой модели юридических фактов. Тем не менее, в последнее время одним из направлений в исследовании правовых презумпций являются попытки рассмотреть потенциал правовых презумпций быть средствами |способом) преодоления пробелов в законодательстве . Какая-либо специальная работа, посвященная поиску ответа на поставленный выше вопрос, в настоящее время отсутствует. Из последних работ, касающихся данной темы, стоит особенно отметить монографию Булаевского Б.А., диссертационные исследования Демина А.В., Кузнецовой О.А.° и Зуева Ю.Г. Так, Б.А. Булаевский рассуждает о возможности использования правовых презумпций как средств «особого рода», которые в состоянии ликвидировать неопределенности в праве, вызванные особенностью явлений, включаемых в правовое поле.
Таковым явлением выступает, например, вина, доказать наличие или отсутствие которой в правоотношениях, возникающих из причинения вреда, достаточно сложно. Именно в таком ключе юридические конструкции, основанные предположениях, в том числе правовые презумпции, способны «усовершенствовать право, сделать его более пластичным, пригодным для эффективного регулирования общественных отношений»” . Однако правовые презумпции выступают в качестве оперативных средств восполнения пробелов в законодательстве и должны быть использованы только в исключительных случаях постольку, поскольку восполнение наличествующих пробелов (неопределенностей) иными средствами невозможно. Презумпция существования какой-либо нормы в законодательстве не допускается, следовательно, применение правовых презумпций для восполнения недостающих правовых норм должно исключаться. Говоря об «иных пробелах в праве», для которых отсутствуют специальные правила восполнения, Булаевский Б.А. ставит вопрос о возможности использования правовых презумпций для преодоления таких пробелов.
Тем не менее, объективная необходимость в применении презумпции должна привести к ее закреплению в норме права и, тем самым, к ликвидации пробела. О каких именно «пробелах в праве» говорит автор не ясно, однако стоит отметить используемый им пример законодательства об интеллектуальной собственности, в котором правовые презумпции являются естественным элементом регулирования правоотношений, возникающих по поводу результатов интеллектуальной деятельности, а также могут быть использованы при попытке урегулировать новые правоотношения. Следует также согласиться с вышеуказанной точкой зрения о том, что правовые презумпции не могут быть средствами восполнения пробелов в законодательстве. Кузнецова O.A., в свою очередь, сравнивает юридические фикции и правовые презумпции и называет их «однопорядковыми явлениями» по отношению к проблеме преодоления пробелов в законодательстве. И те, и другие, по мнению автора, направлены на преодоление пробелов в законодательстве, «экономят» правовое регулирование (что под этим подразумевает автор сказать сложно), упрощают и уменьшают нормативно-правовой массив и служат способами преодоления неопределенности в «юридическом быте».
Однако в силу своей особой роли и «нестандартных свойств» правовые презумпции, как и юридические фикции, не могут быть поставлены вровень с «основными» нормами права, имеющими регулирующее и охранительное значение, и имеют по отношению к ним вспомогательное значение. Зуев Ю.Г. в своей работе утверждает, что правовые презумпции используются не только в процессе доказывания, но и способствуют единообразному пониманию положений материального уголовного закона, а также могут быть использованы при регламентации общественных отношений в целях преодоления коллизий между нормами законов. Автор также соглашается с позицией И.И. Кузнецова, подчеркивая, что уголовно-правовые презумпции действуют на всех стадиях правоприменительной деятельности, способствуя ее эффективности, преодолению противоречий законодательства в процессе правоприменения. Демин A.B. отмечает, что неопределенность в налоговом праве преодолевается различными способами, в частности, важнейшее значение имеет закрепленная в п. 7 ст. 3 НК РФ «коллизионная норма-презумпция» о толковании в пользу налогоплательщиков неустранимых сомнений, противоречий и неясностей актов законодательства о налогах и сборах.
Автор называет данную презумпцию «презумпцией правоты налогоплательщика», однако в науке она известна под другим именем - «презумпция добросовестности налогоплательщика». Исследователь считает, что презумпция правоты является самостоятельной по отношению к презумпции добросовестности. На наш взгляд, как следует из судебных актов КС РФ и ВАС РФ, необходимо признать, что «презумпция добросовестности» является многоаспектным явлением, где «презумпция правоты» выступает в качестве одного из составных компонентов. Применение презумпции, установленной п. 7 ст. 3 НК РФ, должно быть обусловлено, по мнению Демина A.B., неустранимым характером неясностей и противоречий в источнике налогового права. Неустранимый характер означает, что правовую неопределенность можно устранить только путем внесения изменений в законодательство. Иной подход в отношении вопроса об использовании правовых презумпций в качестве средств преодоления пробелов в законодательстве можно найти в исследовании Никиташиной H.A. По ее мнению, одним из основных различий между фикциями и презумпциями является функционал правовых фикций, которые выполняют функцию преодоления неопределенности, как правило, не характерную для презумпций. Исключение составляют только фактически неопровержимые презумпции, которые по своей природе наиболее приближены к фикциям.