Файл: Урок 1 Вступительное занятие Искусство чтения (2 часа).doc
ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 11.01.2024
Просмотров: 1030
Скачиваний: 1
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
к нам ревизор?..» Кажется, даже само заглавное слово комедии они услышали впервые! Как тут было не признать новое лицо в городе этим злополучным ревизором!
В самом деле, это какой-то странный, запредельный город, чуть ли не по ту сторону видимой границы. И тем не менее – российский город! Ибо такое могло произойти только в России, чтобы город погрузился в какое-то «небытие», утратив нормальный облик... Чуть позже Салтыков-Щедрин создаст «Историю одного города», назвав его городом Глуповым и поставив во главе его «градоначальников» незабываемых, начиная с Брудастого, прозванного Органчиком... Именно с «Ревизора» Гоголя в русской литературе начинается «История одного города»! Ведь разве город в комедии Гоголя не город Глупов, а чиновники в нем не «органчики», способные исторгать лишь «мелодию», заданную очередным Хлестаковым?!
Некрасов, преклонявшийся перед Гоголем, создаст отнюдь не в гоголевском ключе стихотворение «Забытая деревня». Но... Разве в «ревизоре» не «забытый» город, отданный на откуп местным чиновникам и заезжим проходимцам? Чем не трагедия?.. Нет, все-таки и здесь комедия: настолько парадоксально нелепа ситуация с вертопрахом-ревизором, которая к каким только уморительным сценам ни приводит...
И вновь – Некрасов, всего лишь 4 его строки:
В столицах шум, гремят витии,
Идет словесная война,
А там, во глубине России,
Там вековая тишина...
Уместны ли некрасовские строки в разговоре о гоголевском «Ревизоре»? Несомненно, российская глубинка, как мы сказали бы сегодня, с ее комическими происшествиями, особенно оттого, что такие происшествия здесь редкость, – вот мир гоголевской комедии. И в эту-то провинциальную тишину драматург вверг своего Хлестакова, взбаламутившего это болото... Может быть на пользу ему?
6. В чем загадка характера Хлестакова? (вопрос рубрики «Поразмышляем над прочитанным», с. 356).
Ю. Манн считает, что «Хлестаков – первое из художественных открытий Гоголя...». Но трактовали этот образ по-разному. (На экране проецируются высказывания различных авторов, отмечающих разные грани характера Хлестакова.)
Н. В. Гоголь о Хлестакове:
...Всех труднее роль того, который принят испуганным городом за ревизора. Хлестаков сам по себе ничтожный человек. Даже ничтожные люди называют его пустейшим. Никогда бы ему в жизни не случилось сделать дела, способного обратить чье-нибудь внимание. Но сила всеобщего страха создала из него замечательное комическое лицо. Страх, отуманивши глаза всех, дал ему поприще для комической роли. Обрываемый и обрезываемый доселе во всем, даже и в замашке пройтись козырем по Невскому проспекту, он почувствовал простор и вдруг развернулся неожиданно для самого себя. В нем все сюрприз и неожиданность. Он даже весьма долго не в силах догадаться, отчего к нему такое внимание, уважение. Он почувствовал только приятность и удовольствие, видя, что его слушают, угождают, исполняют все, что он хочет, ловят с жадностью все, что ни произносит он. Он разговорился, никак не зная в начале разговора, куда поведет его речь. Темы для разговора дают ему выведывающие. Они сами как бы кладут ему все в рот и создают разговор. Он чувствует только, что везде можно хорошо порисоваться, если ничто не мешает. Он чувствует, что в литературе господин, и на балах не последний, и сам дает балы, и, наконец, что он государственный человек... Обед со всякими лабарданами и винами дал словоохотливость и красноречие его языку. Чем далее, тем более входит всеми чувствами в то, что говорит, и потому выражает многое почти с жаром. Не имея никакого желания надувать, он позабывает сам, что лжет. Ему уже кажется, что он действительно все это производил. Поэтому сцена, когда он говорит о себе как о государственном человеке, и навела такой страх на всякого чиновника. Вот отчего,
особенно в то время, когда он рассказывает, как распекал всех до единого в Петербурге, является в лице важность и все атрибуты, и все что угодно. Видя, как распекают, испытавши и сам это, потому что бывал неоднократно распекаем, он это должен мастерски изобразить в речах; он почувствовал в это время особенное удовольствие распечь, наконец, и самому других хотя в рассказах. Он бы и подальше добрался в речах своих, но язык его уже не оказался больше годным, по какой причине чиновники нашлись принужденными отвести его с почтением и страхом на отведенный ночлег. Проснувшись, он тот же Хлестаков, каким и был прежде. В нем по-прежнему никакого соображения и глупость во всех поступках... Просит денег, потому что это как-то само собой срывается с языка и потому что уже у первого он попросил и тот с готовностью предложил. Только к концу акта он догадывается, что его принимают за кого-то повыше. Но если бы не Осип, которому кое-как удалось ему несколько растолковать, что такой обман не долго может продолжаться, он бы преспокойно дождался толчков и проводов со двора не с честью. Словом, это фантасмагорическое лицо, которое, как лживый олицетворенный обман, унеслось вместе с тройкой Бог весть куда... Этот пустой человек и ничтожный характер заключает в себе собрание многих тех качеств, которые водятся и не за ничтожными людьми. Актер особенно не должен упустить из виду это желанье порисоваться, которым более или менее заражены все люди и которое больше всего отразилось в Хлестакове, – желание ребяческое, но оно бывает у многих умных и старых людей...
Из статьи «Предуведомление для тех,
которые пожелали бы сыграть как следует
«Ревизора» (полный черновой текст).
...Есть еще труднейшая роль во всей пьесе – роль Xлестакова... Боже сохрани, если ее будут играть с обыкновенными фарсами, как играют хвастунов и повес театральных! Он просто глуп: болтает потому только, что видит, что его расположены слушать; врет потому, что плотно позавтракал и выпил порядочного вина; вертляв он только тогда, когда подъезжает к дамам. Сцена, в которой он завирается, должна обратить особенное внимание. Каждое слово его, то есть фраза или речение, есть экспромт совершенно неожиданный, и потому должно выражаться отрывисто. Не должно упускать из виду, что к концу этой сцены начинает его мало-помалу разбирать. Но он вовсе не должен шататься на стуле; он должен только раскраснеться и выражаться еще неожиданнее и, чем далее, громче и громче...
Из письма М. С. Щепкину 10 мая 1836 года.
...Эту роль непременно нужно сыграть в виде светского человека соmmе il faut, вовсе не с желанием сыграть лгуна и щелкопера, но, напротив, с чистосердечным желанием сыграть роль чином выше своего собственного, но так, чтобы вышло само собою, в итоге всего – и лгунишка, и подляшка, и трусишка, щелкопер во всех отношениях.
Из письма И. И. Сосницкому 2 ноября 1846 года.
Д. С. Мережковский о Хлестакове:
Как личность умственная и нравственная Хлестаков отнюдь не полное ничтожество... У него самый обыкновенный ум, самая обыкновенная – общая, легкая, «светская совесть». В нем есть все, что теперь в ход пошло́ и что впоследствии окажется пошлым. «Одет по моде», и говорит, и думает, и чувствует по моде. «Он принадлежит к тому кругу, который, по-видимому, ничем не отличается от прочих молодых людей»,– замечает Гоголь. Он как все: и ум, и душа, и слова, и лицо у него как у всех. В нем, по глубокому определению опять-таки самого Гоголя, ничего не обозначено резко, то есть определенно, окончательно, до последнего предела, до конца. Сущность Хлестакова именно в неопределенности, неоконченности. Он не в состоянии остановить постоянного внимания на какой-нибудь мысли» – не способен сосредоточиться, довести до конца ни одну из своих мыслей, ни одно из своих чувств...
...В устах его ложь есть вечная «игра природы». Язык его лжет так же непроизвольно, неудержимо, как сердце бьется, легкие дышат. «Хлестаков лжет, – говорит Гоголь, – вовсе не холодно или фанфаронски-театрально! он лжет с чувством; в глазах его выражается наслаждение, получаемое им от этого. Это вообще лучшая и самая поэтическая минута его жизни – почти род вдохновения». Ложь Хлестакова имеет нечто общее с творческим вымыслом художника. Он опьяняет себя своею мечтою до полного самозабвения. Меньше всего он думает о реальных целях, выгодах. Это ложь бескорыстная – ложь для лжи, искусства. Ему в эту минуту ничего не надо от слушателей только бы поверили. Он лжет невинно, бесхитростно и первый сам себе верит, сам себя обманывает – в этом тайна его обаяния. Он лжет и чувствует: это хорошо, это правда... Он весь горит и трепещет, как бы от священного восторга.
...Тот Хлестаков, который берет взятки у обманутых им чиновников с такою бесстыдною наглостью, – уже совсем другой человек: поэт исчез, вдохновенье потухло...
С ложью связано в нем другое, столь же первозданное, стихийное свойство. «У меня,– признается он,– легкость в мыслях необыкновенная». Не только в мыслях, но и в чувствах, в действиях, в словах, даже в «тоненьком, худеньком теле», во всем существе его «необыкновенная легкость»: весь он точно «ветром подбит», едва земли касается, – вот-вот вспорхнет и улетит. Для него и в нем самом нет ничего трудного, тяжелого и глубокого,– никаких задержек, никаких преград между истиной и ложью, добром и злом, законным и преступным; он даже не «преступает», а перелетает благодаря этой своей окрыляющей легкости через «все черты и все пределы».
В. В. Набоков о Хлестакове:
Сама фамилия Хлестаков гениально придумана, потому что у русского уха она создает ощущение легкости, бездумности, болтовни, свиста тонкой тросточки, шлепания об стол карт, бахвальства шалопая и удальства покорителя сердец (за вычетом способности довершить и это и любое другое предприятие). Хлестаков порхает по пьесе, не желая толком понимать, какой он поднял переполох, и жадно стараясь урвать все, что подкидывает ему счастливый случай. Он добрая душа, по-своему мечтатель и наделен неким обманчивым обаянием, изяществом повесы, услаждающим дам, привыкших к грубым манерам дородных городских тузов. Он беспредельно и упоительно вульгарен, и дамы вульгарны, и тузы вульгарны – вся пьеса, в сущности... состоит из особой смеси различных вульгарностей...
Нередко толкования были настолько пристрастны, что от имени героя комедии образовали слово, прочно вошедшее в русский язык: «хлестаковщина».
– Что слышится вам в этом слове, как встретили его?
Действительно, мы отнеслись к Хлестакову иначе, без категоричного осуждения и уже тем более обличения, и ничего клеймящего Хлестакова в комедии Гоголя не услышали; «хлестаковщина» же слово клеймящее, притом немилосердно! В чем же дело?
Как видите, у Хлестакова за пределами гоголевской комедии судьба отнюдь не комична: в нем увидели расчетливого хвастуна, жалкого честолюбца, чуть ли не создающего себе рекламу, причем не единичный характер прочитывали в герое Гоголя, а множество людей, обладающих этими неприятными, отнюдь не вызывающими симпатий качествами, а Иван Александрович Хлестаков стал нежданно-негаданно героем... нарицательным.
7. Чтение статьи
«О новизне «Ревизора» (с. 352–354, учебник).
8. Рассматривание иллюстраций А. Константиновского (с. 305, 320, учебник).
– Удалось ли художнику передать характер Хлестакова, удачен ли портрет?
В самом деле, это какой-то странный, запредельный город, чуть ли не по ту сторону видимой границы. И тем не менее – российский город! Ибо такое могло произойти только в России, чтобы город погрузился в какое-то «небытие», утратив нормальный облик... Чуть позже Салтыков-Щедрин создаст «Историю одного города», назвав его городом Глуповым и поставив во главе его «градоначальников» незабываемых, начиная с Брудастого, прозванного Органчиком... Именно с «Ревизора» Гоголя в русской литературе начинается «История одного города»! Ведь разве город в комедии Гоголя не город Глупов, а чиновники в нем не «органчики», способные исторгать лишь «мелодию», заданную очередным Хлестаковым?!
Некрасов, преклонявшийся перед Гоголем, создаст отнюдь не в гоголевском ключе стихотворение «Забытая деревня». Но... Разве в «ревизоре» не «забытый» город, отданный на откуп местным чиновникам и заезжим проходимцам? Чем не трагедия?.. Нет, все-таки и здесь комедия: настолько парадоксально нелепа ситуация с вертопрахом-ревизором, которая к каким только уморительным сценам ни приводит...
И вновь – Некрасов, всего лишь 4 его строки:
В столицах шум, гремят витии,
Идет словесная война,
А там, во глубине России,
Там вековая тишина...
Уместны ли некрасовские строки в разговоре о гоголевском «Ревизоре»? Несомненно, российская глубинка, как мы сказали бы сегодня, с ее комическими происшествиями, особенно оттого, что такие происшествия здесь редкость, – вот мир гоголевской комедии. И в эту-то провинциальную тишину драматург вверг своего Хлестакова, взбаламутившего это болото... Может быть на пользу ему?
6. В чем загадка характера Хлестакова? (вопрос рубрики «Поразмышляем над прочитанным», с. 356).
Ю. Манн считает, что «Хлестаков – первое из художественных открытий Гоголя...». Но трактовали этот образ по-разному. (На экране проецируются высказывания различных авторов, отмечающих разные грани характера Хлестакова.)
Н. В. Гоголь о Хлестакове:
...Всех труднее роль того, который принят испуганным городом за ревизора. Хлестаков сам по себе ничтожный человек. Даже ничтожные люди называют его пустейшим. Никогда бы ему в жизни не случилось сделать дела, способного обратить чье-нибудь внимание. Но сила всеобщего страха создала из него замечательное комическое лицо. Страх, отуманивши глаза всех, дал ему поприще для комической роли. Обрываемый и обрезываемый доселе во всем, даже и в замашке пройтись козырем по Невскому проспекту, он почувствовал простор и вдруг развернулся неожиданно для самого себя. В нем все сюрприз и неожиданность. Он даже весьма долго не в силах догадаться, отчего к нему такое внимание, уважение. Он почувствовал только приятность и удовольствие, видя, что его слушают, угождают, исполняют все, что он хочет, ловят с жадностью все, что ни произносит он. Он разговорился, никак не зная в начале разговора, куда поведет его речь. Темы для разговора дают ему выведывающие. Они сами как бы кладут ему все в рот и создают разговор. Он чувствует только, что везде можно хорошо порисоваться, если ничто не мешает. Он чувствует, что в литературе господин, и на балах не последний, и сам дает балы, и, наконец, что он государственный человек... Обед со всякими лабарданами и винами дал словоохотливость и красноречие его языку. Чем далее, тем более входит всеми чувствами в то, что говорит, и потому выражает многое почти с жаром. Не имея никакого желания надувать, он позабывает сам, что лжет. Ему уже кажется, что он действительно все это производил. Поэтому сцена, когда он говорит о себе как о государственном человеке, и навела такой страх на всякого чиновника. Вот отчего,
особенно в то время, когда он рассказывает, как распекал всех до единого в Петербурге, является в лице важность и все атрибуты, и все что угодно. Видя, как распекают, испытавши и сам это, потому что бывал неоднократно распекаем, он это должен мастерски изобразить в речах; он почувствовал в это время особенное удовольствие распечь, наконец, и самому других хотя в рассказах. Он бы и подальше добрался в речах своих, но язык его уже не оказался больше годным, по какой причине чиновники нашлись принужденными отвести его с почтением и страхом на отведенный ночлег. Проснувшись, он тот же Хлестаков, каким и был прежде. В нем по-прежнему никакого соображения и глупость во всех поступках... Просит денег, потому что это как-то само собой срывается с языка и потому что уже у первого он попросил и тот с готовностью предложил. Только к концу акта он догадывается, что его принимают за кого-то повыше. Но если бы не Осип, которому кое-как удалось ему несколько растолковать, что такой обман не долго может продолжаться, он бы преспокойно дождался толчков и проводов со двора не с честью. Словом, это фантасмагорическое лицо, которое, как лживый олицетворенный обман, унеслось вместе с тройкой Бог весть куда... Этот пустой человек и ничтожный характер заключает в себе собрание многих тех качеств, которые водятся и не за ничтожными людьми. Актер особенно не должен упустить из виду это желанье порисоваться, которым более или менее заражены все люди и которое больше всего отразилось в Хлестакове, – желание ребяческое, но оно бывает у многих умных и старых людей...
Из статьи «Предуведомление для тех,
которые пожелали бы сыграть как следует
«Ревизора» (полный черновой текст).
...Есть еще труднейшая роль во всей пьесе – роль Xлестакова... Боже сохрани, если ее будут играть с обыкновенными фарсами, как играют хвастунов и повес театральных! Он просто глуп: болтает потому только, что видит, что его расположены слушать; врет потому, что плотно позавтракал и выпил порядочного вина; вертляв он только тогда, когда подъезжает к дамам. Сцена, в которой он завирается, должна обратить особенное внимание. Каждое слово его, то есть фраза или речение, есть экспромт совершенно неожиданный, и потому должно выражаться отрывисто. Не должно упускать из виду, что к концу этой сцены начинает его мало-помалу разбирать. Но он вовсе не должен шататься на стуле; он должен только раскраснеться и выражаться еще неожиданнее и, чем далее, громче и громче...
Из письма М. С. Щепкину 10 мая 1836 года.
...Эту роль непременно нужно сыграть в виде светского человека соmmе il faut, вовсе не с желанием сыграть лгуна и щелкопера, но, напротив, с чистосердечным желанием сыграть роль чином выше своего собственного, но так, чтобы вышло само собою, в итоге всего – и лгунишка, и подляшка, и трусишка, щелкопер во всех отношениях.
Из письма И. И. Сосницкому 2 ноября 1846 года.
Д. С. Мережковский о Хлестакове:
Как личность умственная и нравственная Хлестаков отнюдь не полное ничтожество... У него самый обыкновенный ум, самая обыкновенная – общая, легкая, «светская совесть». В нем есть все, что теперь в ход пошло́ и что впоследствии окажется пошлым. «Одет по моде», и говорит, и думает, и чувствует по моде. «Он принадлежит к тому кругу, который, по-видимому, ничем не отличается от прочих молодых людей»,– замечает Гоголь. Он как все: и ум, и душа, и слова, и лицо у него как у всех. В нем, по глубокому определению опять-таки самого Гоголя, ничего не обозначено резко, то есть определенно, окончательно, до последнего предела, до конца. Сущность Хлестакова именно в неопределенности, неоконченности. Он не в состоянии остановить постоянного внимания на какой-нибудь мысли» – не способен сосредоточиться, довести до конца ни одну из своих мыслей, ни одно из своих чувств...
...В устах его ложь есть вечная «игра природы». Язык его лжет так же непроизвольно, неудержимо, как сердце бьется, легкие дышат. «Хлестаков лжет, – говорит Гоголь, – вовсе не холодно или фанфаронски-театрально! он лжет с чувством; в глазах его выражается наслаждение, получаемое им от этого. Это вообще лучшая и самая поэтическая минута его жизни – почти род вдохновения». Ложь Хлестакова имеет нечто общее с творческим вымыслом художника. Он опьяняет себя своею мечтою до полного самозабвения. Меньше всего он думает о реальных целях, выгодах. Это ложь бескорыстная – ложь для лжи, искусства. Ему в эту минуту ничего не надо от слушателей только бы поверили. Он лжет невинно, бесхитростно и первый сам себе верит, сам себя обманывает – в этом тайна его обаяния. Он лжет и чувствует: это хорошо, это правда... Он весь горит и трепещет, как бы от священного восторга.
...Тот Хлестаков, который берет взятки у обманутых им чиновников с такою бесстыдною наглостью, – уже совсем другой человек: поэт исчез, вдохновенье потухло...
С ложью связано в нем другое, столь же первозданное, стихийное свойство. «У меня,– признается он,– легкость в мыслях необыкновенная». Не только в мыслях, но и в чувствах, в действиях, в словах, даже в «тоненьком, худеньком теле», во всем существе его «необыкновенная легкость»: весь он точно «ветром подбит», едва земли касается, – вот-вот вспорхнет и улетит. Для него и в нем самом нет ничего трудного, тяжелого и глубокого,– никаких задержек, никаких преград между истиной и ложью, добром и злом, законным и преступным; он даже не «преступает», а перелетает благодаря этой своей окрыляющей легкости через «все черты и все пределы».
В. В. Набоков о Хлестакове:
Сама фамилия Хлестаков гениально придумана, потому что у русского уха она создает ощущение легкости, бездумности, болтовни, свиста тонкой тросточки, шлепания об стол карт, бахвальства шалопая и удальства покорителя сердец (за вычетом способности довершить и это и любое другое предприятие). Хлестаков порхает по пьесе, не желая толком понимать, какой он поднял переполох, и жадно стараясь урвать все, что подкидывает ему счастливый случай. Он добрая душа, по-своему мечтатель и наделен неким обманчивым обаянием, изяществом повесы, услаждающим дам, привыкших к грубым манерам дородных городских тузов. Он беспредельно и упоительно вульгарен, и дамы вульгарны, и тузы вульгарны – вся пьеса, в сущности... состоит из особой смеси различных вульгарностей...
Нередко толкования были настолько пристрастны, что от имени героя комедии образовали слово, прочно вошедшее в русский язык: «хлестаковщина».
– Что слышится вам в этом слове, как встретили его?
Действительно, мы отнеслись к Хлестакову иначе, без категоричного осуждения и уже тем более обличения, и ничего клеймящего Хлестакова в комедии Гоголя не услышали; «хлестаковщина» же слово клеймящее, притом немилосердно! В чем же дело?
Как видите, у Хлестакова за пределами гоголевской комедии судьба отнюдь не комична: в нем увидели расчетливого хвастуна, жалкого честолюбца, чуть ли не создающего себе рекламу, причем не единичный характер прочитывали в герое Гоголя, а множество людей, обладающих этими неприятными, отнюдь не вызывающими симпатий качествами, а Иван Александрович Хлестаков стал нежданно-негаданно героем... нарицательным.
7. Чтение статьи
«О новизне «Ревизора» (с. 352–354, учебник).
8. Рассматривание иллюстраций А. Константиновского (с. 305, 320, учебник).
– Удалось ли художнику передать характер Хлестакова, удачен ли портрет?