Файл: Товстоногов_Репетирует и учит.pdf

расове. Он родоначальник русского лирического пейзажа. Его ученики — Левитан, Константин Коровин, Каменев. Конечно, нельзя сказать, что именно Саврасов напоминает французских импрессионистов...

—Что вы нам голову морочите? — довольно резко перебил абитуриентку Товстоногов. — Нам совсем неинтересно слушать то, о чем вам за все это время в той комнате наговорили четыре человека!.. Если у вас есть, что рассказать по заданиям, пожалуйста, приступайте!

Аркадий Иосифович предложил начать с разбора картины.

—Кукрыниксы. «Конец».

—Расскажите о том, что здесь происходит.

—Это, видимо, подвальное помещение...

—Бункер.

—Да, бункер. Гитлер смотрит наверх: дрожит от бомбежки потолок, сотрясается все здание, и это почти конец. Конец. Испуган генерал. Около него чемодан, но бежать поздно. Офицер расстегнутый, пьяный. Еще один — озабоченный, сгорбленный. Шампанское, вина, одна из бутылок под столом, съехавшая скатерть, брошенная трубка, перевернутый стул, бумаги, бумаги, бумаги...

Кацман попросил дать свое название картины.

—Я искала варианты названий, но они близки тому, которое дали авторы: Куприянов, Крылов и Соколов.

—Перечислите варианты.

—Ну, можно назвать «Крах», «Финал», «Паника», «Конвульсия ставки», «Возмездие».

—Вам нравится эта картина?

—Трудно сказать.

—А все-таки?

—Мне кажется, что основной жанр, которому отдавали предпочтение Кукрыниксы — карикатуризм, присутствует и здесь. Хотя в чистом виде эту картину карикатурой назвать нельзя. Трудно представить, что все это именно так и происходило. Если судить по «Семнадцати мгновениям весны»...

—А что еще вы читали о войне за последнее время? Кроме «Семнадцати мгновений весны»? Через год тридцатилетие Победы, сейчас большое количество литературы появляется. И художественной, и документальной.

—О войне, честно говоря, я мало читала...

—Какой у вас рассказ? — спросил Товстоногов. —«Казарма».

—Пожалуйста, ваше представление о казарме.

—В связи с казармой мне вспоминается пьеса Славина «Интервенция»... Гражданская война. Французские интервенты оккупировали Одессу...

146

Абитуриентка, сделав попытку раскрыть фабулу пьесы, стала рассказывать о подпольщиках, пославших в казарму французов, француженку-агитатора. Минуты через две Товстоногов прервал рассказ.

—При чем тут казарма, я никак не могу понять?

—Мне трудно, я ее никогда не видела.

—Но Африку вы тоже никогда не видели и вряд ли увидите в ближайшее время. А если вам придется ставить спектакль, где все происходит в Африке, что вы будете делать?.. Вы хотите стать режиссером, значит, будете ставить то, чего не видели. А поставить надо так, чтобы создалось впечатление — вы об этом знаете лучше всех.

Какой сценический эквивалент? —«Час пик».

—Мы слушаем вас.

—Экзаменационный класс. Комиссия. И я за этим столом. Все...

—У членов комиссии есть вопросы?.. Если нет, то благодарю вас, вы свободны...

Поскольку вся первая пятерка прошла коллоквиум, Георгий Александрович предложил подвести итоги.

—Абитуриентка Л. Пожалуйста, товарищи, ваше мнение.

А. Кацман сказал, что абитуриентка в первой части проявила себя лучше, чем во второй, хотя смутило главное — «мало видела спектаклей за последнее время». Во второй части самое неприятное — пролог: попытка ответа на те вопросы, на которые не ответила раньше. Из заданий интересное только одно. Последнее. «Час пик». Но достаточно ли этого, чтобы претендовать на поступление? М. Рехельс охарактеризовал письменную работу: высокий слог, но общие, к сожалению, слова. Один из педагогов напомнил, как хорошо показала себя абитуриентка на актерском туре. Одарена, но упустила время, по каким-то причинам не поступала. Было высказано и противоположное мнение: обаяние у абитуриентки отрицательное, и вряд ли она поступила бы на актерский факультет. Кто-то не согласился: она старалась понравиться, отсюда срывы, отсюда так покоробивший всех пролог ко второй части беседы, отсюда ощущение отрицательного обаяния...

В дверь постучали. В аудиторию заглянул абитуриент Т.

—Ну, так что же вы от меня хотите услышать нового? Члены комиссии считают, что вы провалили экзамен по актерскому мастерству. У меня нет оснований не доверять им.

—Я не читал прозу, отрывок из Шолом-Алейхема. Мне кажется, там я смогу проявить себя...

—Нам нет надобности слушать все. Иногда по басне и стихотворению уже ясно, есть ли у человека актерская природа.

—Георгий Александрович, будьте добры, послушайте прозу!

—Ну что, послушаем?.. У членов комиссии нет возражений?

Молчание преподавателей было принято за согласие, абитуриент прочел отрывок из повести «Мальчик Мотл».

—Присядьте сюда, коли уж так получилось... Читаете плохо, информационно. Уверен, что понимаете, о чем отрывок, но ничего не прожито. Вне актерского начала прочли, а режиссером без актерской природы стать невозможно. У режиссера обязано наличествовать ощущение процесса, правды, органики! Хотя может и не быть ярко выраженных актерских данных...

—Есть режиссеры очень способные актерски. Они много играют, но плохо ставят.

—Ну, это вам не грозит совсем.

—Может быть, я плохо читаю от волнения?

—Волнение — общее условие. Нам как раз и интересно увидеть, как человек, преодолевая волнение, показывает, на что он способен. Я хочу, чтобы вы поняли: вас не просто «забодала» приемная комиссия, на это есть веские причины.

—Я не знаю, что получается у меня в результате, но убежден в понимании смысла отрывка, того, что хочу им сказать.

—Повторяю, у меня нет сомнений в понимании вами темы. Но в сфере искусства существует огромная разница между тем, что задумано и как это исполнено, между тем, что вы хотите

147

сказать и как в это время вы выглядите со стороны... Ваша эрудиция у нас не вызывает сомнений, но в оценке актерских способностей я присоединяюсь к комиссии, которая отмела вас по актерской линии, по соображениям, изложенным мной... Абитуриент встал.

—Значит, все?

—Да, к сожалению. Хотя вам жалеть об этом не стоит. Вы должны знать правду: режиссер обязан обладать актерской природой. Множество судеб прошло передо мной. Самые несчастные, порой трагические — судьбы тех режиссеров, которые прекрасно рассуждали о произведениях, излагали фундаментальные замыслы, но ничего не могли построить.

Абитуриент назвал фамилии режиссеров, бывших ранее критиками.

—Значит, они имели необходимый актерский минимум, — ответил Товстоногов, — и Станиславский не окончил театральный институт.

Повисла пауза. Зашелестели бумаги-анкеты следующей пятерки поступающих. Абитуриент Т. мялся около стула, не находя мотива для продолжения разговора, но и не решался уйти.

—Вы в коридоре говорили мне, что работаете в театре. Главный режиссер, — Георгий Александрович назвал его фамилию, — безусловно, хорошо вас знает. Почему он вас не взял к себе на режиссерский курс?

—Я к нему не поступал.

—Почему? Если вы так хотите заниматься этой профессией?

—Я не имел права. После окончания театроведческого я был обязан отработать два года! Ко-

гда он набирал, я отработал только год. Кроме того, у меня есть свои убеждения, не совпадающие с убеждениями главного. Если хотите, я могу их высказать.

—Ну, раз уж наш диалог зашел так далеко, садитесь и изложите вашу программу.

—Я пришел к выводу, что моя профессия — член педагогического совета театра, — околотеатральная. Я же хочу непосредственно участвовать в театральной жизни, хочу быть режиссером детского театра. Концепция нашего ТЮЗа не вполне совпадает с моими убеждениями... Вы только, пожалуйста, не подумайте, что я хочу сказать нечто неуважительное в адрес нашего коллектива или его главного режиссера! Он, с моей точки зрения, очень талантливый человек, но, мне кажется, лучшее приложение его сил было бы в каком-нибудь другом театре, например, в Театре имени Ленинского Комсомола.

—Почему вы так считаете? А, на мой взгляд, он как раз прирожденный режиссер именно детского театра!

—За все время работы он поставил один такой детский спектакль, который не сходит с репертуара... Все остальное не для детей.

—Да что вы мне говорите? А серия студийных спектаклей? Товстоногов перечислил названия.

—Во-первых, эти спектакли можно назвать студийными лишь относительно. Действительно, рождались они студийно, но эксплуатируются чисто коммерчески. Сменилось уже несколько поколений, последующие в меру своих сил подражают предыдущим, а в результате понимание, как вы говорите, есть, но нет органики, свежести, нет процесса... Во-вторых, один из спектаклей — музыкальный — тоже обречен: балет, опера, оперетта — какой подарок мог сделать постановщик любому коллективу, связанному с музыкой профессионально, но актеры драматического детского театра не в силах его оценить... Ведь недаром в печати идет дискуссия на эту тему...

—Вам понравилась заметка в «Литературке»? А мне она показалась безграмотной! На основании одного плохого спектакля выведена концепция: драматический актер должен заниматься своими делами, актер музыкальной комедии — своими.

—Простите, Георгий Александрович, но я говорю не о заметке и концепции, а о конкретном спектакле, который поначалу держался на лидерах, но те ушли, и обнаружился средний, на мой взгляд, недостойный уровень. Когда спектакль в такой форме, то лучше его снять, иначе концепция, о которой вы говорили, будет основываться, к сожалению, уже не на одном плохом спектакле, а сразу на двух. А зачем давать такие аргументы противникам?

—И все-таки вы говорите об издержках проката, а не об адресе. Эксплуатация спектаклей — вопрос сложный, не будем его затрагивать. Но адрес-то этих студийных работ детский, вы же не станете это оспаривать?

148

—Если вы все-таки позволите не отрывать эти проблемы друг от друга, то стану... Тут все связано. На спектакль (абитуриент назвал его) впускают зрителя с десятого класса. Я сам проверяю, чтобы моложе не пускали, это моя работа... Но тут существует небольшая поправка: когда спектакль прошел год или два, то возрастной ценз почему-то снижается, и сейчас на то зрелище, куда категорически не разрешалось пускать девятиклассников, совершенно спокойно загоняют детей... Кроме того, я считаю, что ТЮЗ должен интересовать старших школьников не только балаганными представлениями, но и серьезными проблемами...

—А разве ваш театр не занимается ими?

—Вы имеете в виду Шекспира, Островского?.. Оказывается, существует закономерность: если коллектив долгое время занимается балаганом, то результат сказывается и в «Гамлете»... Вы только, ради бога, не подумайте, что я хочу обругать театр или его художественного руководителя, Я очень высоко ценю его как режиссера. Что значили для меня репетиции «Гамлета»! Я видел весь процесс. Вы себе представить не можете, какое наслаждение я получал от репетиций! Сколько говорилось прекрасных слов — тома можно было написать, а что получилось? Мне кажется, главный виновник — успех этого театра, который складывался на спектаклях балаганного типа; актеры, выросшие в определенных условиях, изо дня в день эксплуатирующие одно и то же, не могут решать большие проблемы серьезной драматургии!.. И, кроме того, ни в нашем ТЮЗе, ни в других крупных ТЮЗах, которые я знаю, нет сейчас режиссеров, чувствующих детство...

—Скажите, а вы выступали со своими соображениями на худсовете или на педсовете театра?

—Меня там никто слушать не будет.

—Почему?

—И я не имею права!

—Право выступить имеет каждый... Может быть, предвкушая, что ваша точка зрения комуто не понравится, вы боитесь осложнений?

—Я в театре на своей работе занимаюсь тем, что его пропагандирую! К этому меня обязывает и должность, и то, что я люблю свой театр, и там я держу убеждения при себе. Другого права у меня нет!

—А почему в таком случае вы решили высказать их здесь?

—Здесь я абитуриент. Здесь я могу что угодно говорить! Здесь я имею право, а там я обязан пропагандировать театр и пропагандирую. Главный режиссер убежден, что избранный им путь верный, зачем же мешать?

—Сколько вам лет?

—Двадцать восемь. У меня критический возраст. Через четыре года я уже не смогу поступать к вам. В тридцать два — это слишком поздно. Если вы возьмете меня, обещаю, что буду усиленно заниматься актерским мастерством, может быть, мне удастся развить природу...

—Природа поддается развитию, если она есть. Если ее нет — никакие тренажи не помогут. Время, отведенное на обсуждение первой пятерки, закончилось. Один из членов комиссии обратил внимание абитуриента Т. на то, что идет экзамен! И сколько дорогих минут оторвал

от него Георгий Александрович, чтобы убедить не заниматься этой профессией. Абитуриент извинился. Извинился перед комиссией и Товстоногов за время, отнятое на этот диалог, но попросил не обвинять поступающего: «Он тут ни при чем. Если бы я захотел прекратить разговор, он давно был бы прерван!»

—Ну что ж, у меня такое предложение: я беру вас... кандидатом... на полгода. Вам будет дана полугодовая возможность в течение одного семестра проявить себя. Не проявите — не взыщите.

—Мне... можно идти?

—Идите.

—Спасибо.

После ухода абитуриента в комиссии разгорелся спор. Георгию Александровичу сказали, что нет статьи, по которой можно было бы взять кого-либо кандидатом. «Мы возьмем его по другой статье! — ответил Товстоногов. — Я хочу, чтобы он знал: мы берем его кандидатом по существу. Формальную сторону определим потом». Некоторые из членов комиссии настаивали: нет никаких оснований принимать абитуриента при полном отсутствии актерских данных, тем более, что первое полугодие актерское. «Вот и отлично, что актерское! Значит, через полгода мы сможем пересмотреть решение, принять окончательно, — продолжал убеждать комиссию Товсто-

149

ногов. — Человек, который так неистребимо стремится к этой профессии, имеет право соприкоснуться с ней!» Георгию Александровичу напомнили его же слова, что режиссер обязан обладать актерской природой, о судьбе тех, кто прекрасно излагал замысел и решение, но ничего не мог построить. Товстоногов настаивал: «Во-первых, перед нами личность. С ним просто приятно вступать в общение! А во-вторых, — с этого и надо было начать, — режиссер может быть вообще без актерских данных! Вообще без актерских данных», — не дав разгореться возражениям, повторил он и привел в пример одного из крупнейших режиссеров страны, у которого отсутствовала актерская природа, но, откинув личные вкусы, не признать наличие его режиссерского таланта было нельзя.

Обсуждение продолжалось...

Есть точка зрения: набирать студентов на режиссерский факультет надо из числа бывших воспитанников института. Товстоногов считал, что не всякий институт, тем более, театральное училище при периферийном театре, дают школу. Может быть потенциальная одаренность и вне актерского диплома. Тем более что профессиональная сцена зачастую ведет к потере, как это ни странно, общего культурного уровня, к сужению круга интересов. И, наконец, почему актер, актриса меняют профессию? Если это только следствие неудачной актерской судьбы, где гарантии, что судьба в режиссуре сложится лучше?

Есть теория «чистого листа»: на знания обращать внимание необязательно, для этого в ин-