Файл: Товстоногов_Репетирует и учит.pdf

Генерал, музыка, на ней снимается свет, исчезает Хор, и начинается новая сцена. (Розенцвейгу.) Здесь нужна музыка переезда, Сенечка.

(Кутикову.) Севочка! Как Вязопуриха и Князь, так и Феофан возникает в воспоминаниях. Сделайте это светом.

КУТИКОВ. Сейчас дам команду, и мы приготовим свет. Г.А. Тогда перерыв.

После перерыва. С появления Серпуховского и до переезда в Москву. Посмотрим все, что успели сделать.

467

¶КОВЕЛЬ. Георгий Александрович, мне надо найти время переодеться на следующую сцену, на Матье.

Г.А. Пожалуйста, Валя. На показе Князю Табун не персонифицируется, кроме тех лошадей, которых выводят на смотрины. Найдите сами момент, когда можете исчезнуть.

Начнем, товарищи!

(Данилову.) Не надо бить кнутом на тексте. ДАНИЛОВ. Я понял, Георгий Александрович.

ГА. Вы не могли все понять, потому что я еще не все сказал... Сейчас у вас немое холостое участие в сцене, а постарайтесь сделать ее бытовой. Ритуал ведете именно вы. Ваш голос должен вести эпизод. Вы определяете и последовательность, и ритм. «Н-но», «Тпррру», «Пошел», «Назад»; надо узнать, какие команды существовали издревле, набрать багаж и точно пользоваться им.

РОЗОВСКИЙ. «Не бузуй» — толстовское выражение, «Н-но», «тпррру» и мат.

Г.А. (Лебедеву.) Перед появлением Князя не хватает одной фразы: «Вот с чего это началось». Она будет репликой на музыку.

После Белоножки танцуют две молодые лошадки.

(Коноваловой и Шкомовой.) Тамара и Аэлита! Вы должны протанцевать зеркально. Все движения вместе, согласованно.

Просмотр сцены.

(Панкову.) Не было ничего: ни конфликта с Князем, ни розыгрыша с Чалым. Зачем мы все это делали? Еще раз с появления Серпуховского. Давайте музыку не на реплику: «И вот с чего это началось», — а позже, с хода Олега, тогда будет акцент на встрече Князя и Холстомера.

(Данилову.) После встречи Олега и Евгения Алексеевича сразу же окажитесь рядом с Аллой Федеряевой. Тогда не будет паузы перед следующим показом лошадей.

РОЗОВСКИЙ. Конюший, по Толстому, продал Холстомера цыганам. Г.А. Но у нас же другой вариант.

РОЗОВСКИЙ. Да-да, я отвечаю Евгению Алексеевичу. Он хочет найти у Толстого фразу вместо «вот с чего это началось».

Г.А. Начали! Евсей Маркович! Евсей Маркович!!!

КУТИКОВ (из регуляторной). Я здесь, Георгий Александрович. Г.А. Сева, голубчик, не уходите с репетиции!

(Данилову.) Озвучивайте, не делайте пауз, все переходы от столба к новой лошади должны быть озвучены! Продавайте товар, показывайте его лицом!

ДАНИЛОВ. С чего начнем?

Г.А. Сначала, как привыкли. От печки.

Повторение сцены. Замрите все на момент встречи Холстомера и Князя. Пошла музыка. Так. Заржали-заржали!

Танец Милого.

(Волкову.) Хорошо, хорошо, Миша! Вот видите, и без балетмейстера получается!

(Всем.) Внимание всех участников сцены. Давайте сделаем так: на взгляде Князя на Холстомера музыкальный акцент и остановка музыки. И полная статика. Пробуем! На статике не двигать ногами. Музыка зазвучала, и все снова включились.

(Розовскому.) Мне нравится, что Князь сидит в кресле, как барин. Может, придумать кресло побольше, соответствующее эпохе?

РОЗОВСКИЙ. А Генерал?

Г.А. А Павел Петрович пусть стоит.

(Соколову.) Скажите реквизиторам, чтоб принесли большое плетеное кресло.

Соколов приносит кресло сам, но Басилашвили настаивает, что он может проводить сцену стоя, тогда Г.А. поднимается на сцену и показывает, как может сидеть Серпуховской.

(Басилашвили.). Вы имеете право так сидеть. Вы хозяин положения — покупатель!

468

¶СОКОЛОВ. Может, Миша Данилов, выходя, вынесет и кресло? Г.А (Данилову). Пожалуйста, Миша, не сочтите это за труд.

{Пианистке.) Роза, на репликах Генерала — пьяно, на показе лошадей — форте!

Повторение сцены.

(Лебедеву). Для Холстомера решение Князя тоже неожиданность. «Этого приблизь!» — «Кого? Меня, что ли?». Мне кажется, поначалу должна быть позиция неучастия в аукционе. Приказ Князя «приблизь» свалился, как снег на голову.

ЛЕБЕДЕВ. Так может, мне вообще не входить в стойло жеребцов? Может, я и не участвую в смотре?

Г.А. А чем тогда заняться?

ЛЕБЕДЕВ. Я же рабочая лошадь! У меня свои дела! Я ношу мешки! Г.А. Интересное предложение! Давайте попробуем!

Повторение сцены. Из кулис появляется Холстомер с мешком за спиной. Тяжело дыша, он носит его по кругу. Г.А. смеется: «Сизифов труд». Во время танца Милого Холстомер опускает мешок, подходит к бочке и пьет воду. Причем видно как вода в такт музыке наполняет лошадиный живот. В зале, в окружении Г.А., хохот.

Хорошо, Женя, только ты сорвал общую сцену. ЛЕБЕДЕВ. Почему? Г.А. Да потому что все смотрят только на тебя.

(Басилашвили.) Олег, у меня к вам предложение. Нельзя ли, чтобы у вас на губе все время висел окурок сигары? И разговаривайте с ним во рту. БАСИЛАШВИЛИ. Дымящуюся нельзя? Г.А. Дымящуюся нельзя. Там ковер.

Князь приказал Конюшему: «Этого приблизь». Лебедев—Холстомер сымпровизировал: посмотрел на Князя, быстро вымыл водой из бочки морду, копыта. И с готовностью двинулся к

Серпуховскому.

(Лебедеву, смеясь.) А что? Может быть. (Волкову.) Когда Холстомер моется, Милый должен выдать еще одно антраша.

Князь решился: «Я беру этого Пестрого!» Генерал поправляет: «Пегого».

(Панкову.) «Пегого» — не поправляйте Князя. Переспросите: «Пегого???» Он, мол, что, с ума сошел?

(Басилашвили.). А вы как раз поправьте Генерала: «Пестрого!» ПАНКОВ. Я хотел услужить Князю по-честному, перевести все в шутку. В конце концов,

мне на него плевать, пусть берет, что хочет, но у меня же есть удивительные лошади?! Г.А. Правильно! Вот в этом качестве и говорите: «Вы на Милого даже не взглянули!»

Переезд в Москву.

ЛЕБЕДЕВ. Чего-то не хватает. Это же начинается лучшее время моей жизни. Г.А. Лучшее, и что?

ЛЕБЕДЕВ. Это начало нового этапа. Г.А. Да, конечно, мы это и ищем.

ЛЕБЕДЕВ. А у нас просто переезд в Москву. Мелко. Г.А. Хорошо, предложи крупнее.

ЛЕБЕДЕВ. Но это же мои воспоминания! А нет перехода! Г.А. Женя, ты хочешь что-то предложить? Что?

ЛЕБЕДЕВ. Не знаю, надо что-то придумать! Но переход должен быть значительнее.

Г.А. Я готов искать. Но сформулируй проблему локальней. Что тебе не хватает в переходе? ЛЕБЕДЕВ. Какого-то взрыва! Моего, личного! Вот Князь купил меня, и нахлынуло!

Г.А. Правильно-правильно, согласен. Но как это выразить? Что ты предлагаешь? ЛЕБЕДЕВ. Может быть, спеть?

Г.А. Спеть? Что спеть?

469

¶ЛЕБЕДЕВ. Сейчас я попробую. (И вдруг на разрыве сердца.) А-а-а-а-а-а-а! Я-я-я-яй! А-а-а- а-а-а-а! Я-я-я-яй! А-а-а-а-а-а-а! А-а-а-а-а-а-а!

Песня Холстомера похожа на лошадиное радостное ржанье, в конце которого угадывается стон.

Все замерли. Г.А., стоя, забыл, что курит. Упал пепел. Розенцвейг прошептал: «Я запомнил. Я сделаю обработку в оркестре».

Г.А. Хорошо, Женя, молодец! Вот что значит интуиция. ЛЕБЕДЕВ. Можно еще раз чуть повыше с покупки и переход? Г.А. Конечно!

Повторение сцены. Песня Холстомера. Присутствующие снова потрясены.

Георгий Александрович попросил еще раз повторить эпизод с выхода Басилашвили. И опять песня Лебедева, неожиданно, но органично взрывающая сюжет, оказалась дорогим подарком будущему спектаклю и режиссеру, поверившему интуиции актера.

К Г.А. подсаживается В. П. Куварин, что-то тихонечко шепчет. Г.А. смотрит на часы.

Я вынужден прервать репетицию, иначе рабочие не успеют подготовить сцену к вечернему спектаклю. Всем спасибо. (Лебедеву.) Женя, задержись. (Розенцвейгу.) Семен Ефимович, расскажите Евгению Алексеевичу ваше предложение.

18 октября 1975 года

Г.А. (Розенцвейгу). Сделали оркестровую запись? РОЗЕНЦВЕЙГ. Сделали, показать?

Г.А. Конечно! Послушаем, что вы сотворили из песни «А-а-а-а-я-я-яй-яй» Евгения Алексее-

вича.

Звучит оркестровая обработка мелодии Лебедева.

РОЗЕНЦВЕЙГ. И еще один вариант, пока черновой, но если понадобится, сделаем чистый.

Звучит мощный хор: «А-а-а-а-я-я-яй-яй! А-а-а-а-а! Я-я-я-я-я-яй-яй! А-а-а-ай! А-а-а-ай!»

Г.А. Хорошо, Сенечка. Спасибо. Сильный номер. Надо его приберечь для второго акта. Гдето к финалу использовать.

(Соколову.) Начнем со сцены после оскопления, когда Евгений Алексеевич снимает с головы повязку. Вызовите, пожалуйста, всех занятых.

На сцену выходят актеры.

Добрый день, товарищи. Начнем с рассказа Холстомера после оскопления. Займите, пожалуйста, свои места.

(Ковель.). Валентина Павловна, поздравляю вас с хорошей рецензией в «Вечернем Ленинграде».

КОНОВАЛОВА. Георгий Александрович, разрешите мне сегодня не в полную силу двигаться в танцах?

Г.А. А что случилось?

КОНОВАЛОВА. Мне только что сделали укол.

Г.А. Укол? Тогда наоборот: старайтесь больше двигаться. Это полезнее! Мне так врач гово-

рил!

КОНОВАЛОВА. Да? Хорошо, постараюсь.

Г.А. (Басилашвили.) Олег Валерьянович, а у вас от репетиций нет ухудшений? БАСИЛАШВИЛИ. Нет, пока все в порядке, Георгий Александрович!

Г.А. Смотрите, а то вы у нас тоже нежный, балетный. БАСИЛАШВИЛИ. Я???

Г.А. Да-да, и не возражайте.

Пожалуйста, начали! Значит, после оскопления оборвалась музыка, свет на Евгения Алексеевича и монолог.

Во время монолога Холстомера вступает Хор: «Терпи, лошадка, на земле...»

470

¶ЛЕБЕДЕВ. У меня предложение: сразу же после текста «моя вода» начать запряжение, как бы в подтверждение троекратному «моя», а куплет песни: «Терпи, лошадка, на земле...» перенести в момент, когда я уже запряжен. Тогда, во-первых, монолог связывается с воспоминанием, а вовторых, сам текст зонгов вытекает из происходящего.

Г.А. Хорошо, давайте попробуем.

ЛЕБЕДЕВ. Значит, я говорю: «...Моя земля! Мой воздух! Моя вода!» — и в тишине идет

сцена запряжения.

Г.А. В тишине плохо, Женечка! Пусть Хор мычит, иначе получится, что Конюх с Конюшим прервали твои воспоминания бытовым образом, буквально, а на фоне песни запряжение будет выглядеть продолжением рассказа.

{Данилову.) Меня не удовлетворяет подготовка к запряжению, нет момента недоверия к покорности Холстомера. Евгений Алексеевич протянул вам руки, оценили: «копыта дает» — и все же бросились на него. Чем условнее форма, тем безусловнее должно быть физическое проявление.

КОВЕЛЬ (Штилю). Жора, ты плохо надеваешь на Женю сбрую. Сзади ремешок не по центру, лямка спадает. Он же должен быть образцовый конь, а получается неряшливый, не говоря уже о том, что Жене физически невозможно работать.

ЗАБЛУДОВСКИЙ (Ковель). Валя, ты права, но дай Жоре распределиться, и у него появится свободное время для проверки упряжи.

КОВЕЛЬ. А Жене что делать? Играть в таком виде дальше? Жора должен распределиться, но не в будущем, а сейчас! Что, трудно проверить, прямо или нет сидит ремешок?

ШТИЛЬ. Георгий Александрович! Можно еще раз пройти сцену? Г.А. Да, конечно, просто необходимо!

{Кутикову.) Евсей Маркович, то, что я сейчас не занимаюсь с вами светом, не относите, пожалуйста, к моей забывчивости. Некоторое время я вас тревожить не буду, даю вам возможность довести до конца и отработать все, о чем мы договорились.

КУТИКОВ. Понимаю.

Повторение сцены запряжения.

ЛЕБЕДЕВ. Нет, песня сюда не влезает.

Г.А. Чтобы «влезла», я бы сказал: «Мой! Моя! Мое!» А Хор подхватил бы реплику. ЛЕБЕДЕВ. Нет, мне кажется, дело в другом. Мне не нравится характер песни Хора. Он ка-

кой-то настроенческий, а должен быть характер зонга, как и «о, смертный, жизнь проходит быстро». Ведь во время монолога вы уже не Табун, а Хор. Или же я не прав? Мне кажется, сейчас песня настроенческая.

Г.А. Нет-нет, ты прав, давайте попробуем. {Хору.) На песню надо сменить позицию. Нет, вставать не надо, останьтесь в сидячем положении, но найдите пластический акцент.

После повторения сцены и разговора с Розенцвейгом.

Да, Семен Ефимович прав. Если искать зонговый характер, то одного куплета мало, куце получается, спойте «терпи, лошадка», а затем снова первый куплет «трудна, лошадка, жизнь твоя».

Повторение сцены.

{Хору.) Еще одно уточнение. Чтобы получилось чисто, вы должны вступить вместе с движением на второй строчке. Первую пусть споет один Евгений Алексеевич.

Сцена лошадиного смотра. Аккомпаниатор Роза исполняет новый вариант музыки, принесенный Розенцвейгом. Постепенно растет общее недовольство характером музыки. Слышны голоса: «однообразный ритм», «не цирковая мелодия», «полька какая-то», «скучно».

ГА. просит вернуть вчерашний вариант. Розенцвейг отказывается, доказывая, что неграмотно вставлять в спектакль музыку, время сочинения которой — начало двадцатого века.

Хорошо, оставьте новый вариант, но обработайте. Коллеги правы: сейчас «однообразный ритм», «не цирковая мелодия», «полька какая-то», «скучно».

471 ¶РОЗЕНЦВЕЙГ. Нельзя! Категорически отказываюсь! Нельзя!

Г.А. Но почему, Сеня, объясните! РОЗЕНЦВЕЙГ. Классику обрабатывать нельзя!!!

Г.А. Странное представление! Что неприкосновенно, то и есть классика? РОЗЕНЦВЕЙГ. К следующей репетиции я найду выход из проблемы.

Князь просит приблизить к себе Холстомера. Генерал показывает ему Милого. Несколько раз в течение сцены, когда все поворачиваются к Милому, Милого нет на месте.

Г.А. {Волкову.) Миша, что за хреновину вы делаете? Опытный артист. Разве вы не понимаете, что мы нашли вам игровую точку? На первом плане! Нашли специально! Нашли для того, чтобы в моменты, когда всеобщее внимание акцентировано на Милом, вы были бы всем видны! Зачем же именно в эти моменты вы прячетесь за актерами?