ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 18.05.2024
Просмотров: 1738
Скачиваний: 2
СОДЕРЖАНИЕ
{5} Философия театра николая евреинова
{31} К новому читателю(Предисловие ко 2‑му изданию)
{34} Предисловие без маски, но на котурнах(к 1‑му изданию книги, 1912 г.)
{43} Театрализация жизниEx cathedra
{72} К вопросу о пределах театральной иллюзииБеседа
{77} Несмешное «вампуки»cciiАнафораcciii
{81} О театральной пьесеЭкстракт статьи
{83} Театральные инвенции Ценность искренности
[Интерес к театру и к мировым вопросам
Чтение как тайная театрализация
Театральность как аппетитность
{86} Артистическое определение
Халатное отношение к театральности
{87} Обязательная театральность и ее чары
Дважды два (арифметический парадокс)
{88} Плохо скроенная, но крепко сшитая сентенция
{90} [Три инвенции из «Красивого деспота»ccxxviii
{92} В категории театральности
Смертельный страх и театральный соблазн
{95} В чем мой «monumentum aere perennius»ccxxxvii?
{99} Введение в монодрамуccxxxix
{113} Театр для себяcclxvi Часть первая (Теоретическая) {115} Взвитие занавеса
{117} Театрократия Пригоршня раз навсегда взвешенных слов
IV. Преступление как атрибут театра
IX. Эксцессивный «театр для себя»
4. Эротический «театр для себя»
Часть вторая (прагматическая) {241} Мы, аристократы театра! (Эстокада)
{277} Об отрицании театра (Полемика сердца)
{292} Театр в будущем (Нефантастичная фантазия)
{299} Часть третья (практическая) {301} «Театр для себя» как искусство
I Общественный театр на взгляд познавшего искусство «театра для себя» (Из частной переписки)
IiОб устройстве «Спектаклей для себя»(Проповедь индивидуального театра)
1. Theatrum extra habitum mea spontedccxx
3. Страхование успеха «спектаклей для себя»
{321} IiiСуд понимающих… (Сон, настолько же невероятный, насколько и поучительный)
{351} Пьесы из репертуара «театра для себя» Выздоравливающий
Утонченный Grand Guignoldcccxlii
Примерка смертей Из записной книжки (d’inachevйedccclx)
Поучения, к обрядам относящиеся
{407} Демон театральностиcmvi {409} I. Леонид Андреев и проблема театральности в жизни
{413} II. Из «дневника сатаны»
{415} III. Христианский пережиток
Сантиментальная прогулка
У каждого из нас остались в памяти эти печальные встречи с очень юными девушками, столь бессильно-беспомощными в пасти огромного Города, — встречи с бледными девушками, в чьих глазах наше грамотное сердце так бегло читает скорый приговор неумолимой смерти.
Они приходят в этот город, полные невиннейших надежд и чаяний, они приходят сюда, чтоб остановить кого-то среди тысячи вечно спешащих к другим и к другому, чтобы похитить хоть у самой ничтожной частицы этой быстронесущейся лавины часок, денек, зорьку, ночку для своего маленького нетерпеливого сердечка.
Их так много, этих маленьких, нетерпеливых сердечек, и над всеми ними некий нимб обреченности.
Они слишком хрупки, наивны и глупы для большого, сильного, умного Города. Они совсем-совсем дети, прилетевшие сюда из родительских гнезд своих дальних селений. Они должны здесь погибнуть, должны! — у них слишком слабые крылья, слишком мягкие клювы, слишком незоркие глазки.
Они ничего не могут делать без вреда для здоровья в этом большом, железобетонном, дымном, душном и туманном Городе, который так лихорадочно дразнит вечером бесконечными огнями своих улиц, магазинов, ресторанов, театров…
И они недолго едят здесь конфеты и пирожные, ходят по кинематографам, зарабатывают на яркие тряпки, мечтают о богатом и прекрасном принце, завидуют балетным и оперным волшебницам… Они не могут здесь жить. Они совсем не для города — непродажные, бесхитростные, неупрямые, хрупкие телом и духом, наивные, читающие книжки стихов по ночам, обожающие бедных поэтов, а не богатых подрядчиков, покупающие{358} открытки с видами Венеции и портретами Дузеdcccxx, и вечно забывающие купить галоши и теплые гамаши.
И вот они умирают, бессильные цвести, умирают безвестно, ничего не свершив, ничего не завоевав, — тихо умирают среди грохота жизни большого, большущего, грубого в правоте своей Города! Умирают среди тысячи негодяев, остающихся жить! Умирают десятками, сотнями…
Их очень много везде, этих втоптанных в землю цветков, но особенно много на кладбищах.
Если у вас есть преданный друг, такой же смешной, т. е. такой же всепрощающий и вселюбящий юноша, как вы сами, — соберитесь с ним грустной весною на кладбище, где много лежит под землей таких девушек. Ведь вы встречались с ними, даже знакомились, быть может, даже любили, нежно жалея, одну из этих обреченных!
Выберите светлый полдень ранневесеннего дня, напоенного обещаньями солнечной погоды.
Обдумайте с другом, что взять с собой на кладбище. — Надо захватить с собой все то, что могло бы быть любезно покойной при жизни.
Вы почти не ошибетесь, если возьмете с собой томик-два антологий последних поэтов, корзиночку с вкусными сэндвичами и грушами, которые ей наверняка бы понравились, ее «любимое» солоноватое печенье и пирожные от Berrin. Хорошо, если вы надушите платок, в который вам придется не раз слезливо высморкаться, нежнымSweet-peasdcccxxiиз Английского магазина.
Оденьтесь в черное, прикрепив траур на ваши рукава, и — захватив в цветочном магазине, по пути, самые нежные, бутончатые, бледные розы — спешите на могилу вашей… да, вашей (о, притворитесь — это так нетрудно) вашей возлюбленной. Вы оба любили когда-то эту нежную девочку, которая так просто, так наивно и так детски искала хоть какого-нибудь счастья в этом несчастном для таких девочек Городе. И Город погубил ее, а вы не спасли. — И вы, и ваш друг — оба оказались бессильны перед злыми чарами Города, но оба остались жить, когдаона умерла. Вы, конечно, какрыцари, понимаете, что смерть девушки — вечный упрек оставшемуся в жизни паладину! И, как рыцари, вы должны себя чувствовать виноватыми!
Но в горести совести вашей есть утешение: некогда холодные, ревниво-враждебные друг другу, вы с благородным приятелем помирились теперь перед ликом примиряющей смерти. Она, эта остывшая девочка, помирила вас, остывая, и это она назначила вам вечную приязнь друг к другу во имя ушедшей из душного Города…
Вы на кладбище…
О, если вы давно не бывали, одиноко не бывали на кладбище, — вас охватит здесь целительно-волшебное успокоение. Нужно, положительно нужно бывать изредка на кладбище, чтобы добрее потом относиться к жизни и не придавать ей в то же время лишней ценности.
Вы ищете ее могилу… Вы находите одну из многих… Кажется, это ее… Кажется… Надпись неразборчива…
{359} Вы присаживаетесь… Убираете могилу цветами… Даете на чай хлопотливому сторожу и отсылаете его подальше…
Несколько минут проходит в сосредоточенном молчании… воспоминаниях…
Зеленеет травка… Небо чисто… Грустно звонят колокола, и где-то чирикают ранние птички…
Она так любила романтичные пикники и эти рыцарские «repas»dcccxxiiпод открытым небом!..
Вы завтракаете, любовно памятуя о любимом ею…
Беседуете долго о том, что принесла ей,что подарила ей Смерть и не лучше ли здесь лежать, чем продолжать влачить жизнь со всеми ее разочарованьями, со всеми ее несправедливостями, низостями, гадостями, скукой и тревожными, проклятыми болезнями…
Потом, раскрыв одну из антологий, читаете любимых ею Блока, Виктора Гофмана, Поля Верлена.
Если она училась по-английски и любила поборовшего смерть нежно-мудрого Уильяма Блейка, прочтите что-нибудь из его «SongsofExperience» хотя бы это:
And their sun does never shine, And their fields are bleak and bare, And their ways are fill’d with thorns: It is eternal winter there. For where-e’re the sun does shine, And where-e’re the rain does fall, Bade can never hunger there, Nor poverty the mind appalldcccxxiii.
Это, безусловно, ей понравилось бы.
Или одну из песен детски-смелого, в своем очаровании, Василия Каменского! — «Грустинницу», например!
О, не грусти, грустинница, У грустного окна! В небе льет вестинница, Весенница луна. Цветут дороги бросные, Качаются для гроз. Твои ресницы росные Венчаются для слез. А розы в мае майные В ветвинностях близки — Желанья неутайные Девинности тоски. Пойми покой томительный Мерцания огней.{360} Вино свирели длительно Перед лампадой дней. В твою ли девью келию Мне, грешному, войти! Ведь все равно к веселию Мне не найти пути. О, не грусти, грустинница, Я тоже одинок. Томись и спи невинница, Жених твой грустноок.
А может быть, в глубине сердца, несмотря на все, на все новейшие течения, она нежно и «по-настоящему» любила Надсона?..
Ну что ж! Разве не все поэты прекрасны, когда они прекрасны в глазах самой прекрасной из всех прекрасных?.. А ведь такова для вас эта покойная!..
Прочтите ж ей на всякий случай (на счастливый случай!) стихи безвременно скончавшегося Надсона и, поправив цветы на украшенной вами могиле, ступайте тихо домой, пообещав в сердце своем возвратиться к ней сюда при первой же возможности.
Бразильянское
— Я приготовлю вам такого джюлеппаdcccxxiv, что вы только оближитесь.
— Благодарю вас, этого-то мне и надобно.
«Квартеронка» Майна Ридаdcccxxv
Сегодня я проведу вечер особенно! — Я буду плантатором, бразильянским плантатором совсем недавнего прошлого.
У меня знакомая — Настасья Ильинична — креолка по цвету лица и волос, креолка по пунцовости губ и по сдавленной гордостью страстности.
Потом я приглашу мулатку из «Аквариума» с чудным именем Сильвана, готовую веселить как угодно и, за скромное вознаграждение, согласную на самую трудную роль.
Я приглашу еще друга Виктора, бренчащего на банджо, человека сурового, не выпускающего изо рта сигары.
Все четверо будем (о! без малейшей подделки) говорить на ломаном английском языке, как это наблюдается у выскочек Бразильянской Америки.
Роли распределяются так:
Я — плантатор.
Креолка (назовем ее Габри) — моя жена, ревнующая меня к Сильване.
Мулатка Сильвана — моя невольница, недавно купленная в Новом Орлеане.
{361} Виктор — главный надсмотрщик, игрок на банджо и «гроза черного мяса».
Место действия — моя столовая.
Сильно пахнет керосином из Пенсильвании, тускло освещающим бутылки рома, аракаdcccxxvi, ананасы, лимоны, георгийские персики, бананы, всякие сласти, сигары и бразильянское кофе. На помощь этому свету мерцает свет керосинки, на которой все время греется вода для адского грога из арака, которым мы запиваем с «женой» приятную беседу. Беседа вертится вокруг нарядов, которые Габри собирается заказать на ближайший праздник негров, где будут пляски и кривлянья на пирожный приз (Cake-wokdcccxxvii). Она перечисляет: «Я надену на голову то-то, на шею то-то, в уши такие-то серьги, на руки такие-то браслеты и кольца, на плечи то-то, на торс это, юбку такую-то, чулки такие-то, башмаки эти, перчатки такие-то, кушак такой-то, в правой руке зонтик такой-то, в левой руке хлыст такой-то».
От пьяного разговора о нарядах она переходит к пьяному разговору о своей красоте.
Мужчины приготовляют джюлей, черри-коблерdcccxxviiiи мятный джюлепп.
На хлопанье в ладоши Сильвана приносит свежие пшеничные соломинки для напитков и спрашивает, «не это ли нужно массеdcccxxix» или «что угодномиссеdcccxxx».
Она босая, manches-courtesdcccxxxi, на левой ноге невольничий браслет, в платье (без всякихdessousdcccxxxii) до колен, из продольных полосок белых и красных.
Габри требует ручное зеркало и пересаживается в rocking-chairsdcccxxxiii, принимая вольно-усталую позу величайшей небрежности, деспотизма и чувства неограниченного самческого превосходства.
Сильвана послушно приносит ручное зеркало.
Габри требует, чтоб Сильвана встала перед нею, на виду мужчин, и начинает, глядясь в зеркало, сравнивать себя с невольницей.
Чем это сравнение обидней для Сильваны и несправедливей, тем это больше и больше тешит меня, Виктора и Габри.
Мы не хохочем — мы ржем, мы рады униженью, ведь мы — это мы — великолепные негодяи с безмерным презреньем в глазах!..
Виктор докурил сигару и зажевал матросский табак, сплевывая коричневую слюну прямо на пол, где, быть может, должны ступить босые ноги Сильваны.
В комнате очень жарко, дымно и одуряюще пахнет араком и мятным джюлеппом.
Габри задает оскорбительные вопросы Сильване и, когда невольница возмущается «миссой», грозит хлыстом, властным привести тело мулатки к подобью полосатости ее платья.
Сильвана чуть не плачет: «Ах мисса, ах масса!» А мы, мы довольны, мы рады, мы ржем, мы торжествуем, мы — великолепные негодяи с безмерным презреньем в глазах!
{362} Ах, дикое счастье свободы от оков морали! Ах, преступная радость свободы рядом с той, на ноге которой железный браслет неволи, рядом с той, кто «черней нас телом, но белей душой»!.. Нас бы всех повесить на нервом встречном фонаре, а мы, — мы на свободе, бирюза и бриллианты на наших пальцах, мы тянем мятный джюлепп, перебрасываемся косточками георгийских персиков, нам тепло, нам хорошо, мы можем сейчас раздеть эту мулатку и обтрепать три хлыста об ее смуглые формы, мы смеемся над человеколюбием, мы смеемся над естественным правом, мы смеемся над добром, и даже не смеемся, а ржем, ржем как пьяные жеребцы, мы — великолепные негодяи с безмерным презреньем в глазах!
Виктор настроил банджо. Габри приказала Сильване плясать «ту-стэп»dcccxxxivпока краска не сотрется с пола под ее голыми подошвами. И Сильвана пляшет, Виктор мучит банджо, Габри качаетrocking-chairsв такт ту-стэпу, а я руками, липкими от ананасного сока, обнимаю Габри и твержу ей, противно-пьяный, что за башмак с ее ноги я готов оплевать двадцать Сильван, еще милее, чем эта.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Боже мой, как сладко будет завтра проснуться трезвым, всплакнуть по своим подлым инстинктам и радостно удивиться своей способности к полному раскаянью!
«Как, — спрошу я себя, — я негодяй с безмерным презреньем в глазах??? Какая чушь! — я честнейший джентльмен в подсолнечном мире!..»