Файл: antologiya-issledovaniy-kultury.doc

Многие авторы целиком переработали свои сообщения, и напечатанные здесь тексты в некоторых случаях значительно отличаются от оригинальных. Особенно это относится к докладам Барриджа и Уорсли. В этом издании отзыв д-ра Ялмена на «Le Cm et le cuit» Леви-Стросса помещено непосредственно после доклада д-ра Дуглас, но читатель должен помнить, что эта книга в момент проведения симпозиума еще не вышла в свет. Если бы она была опубликована раньше, доклады и дискуссии на семинаре могли принять совсем другой оборот. К примеру, д-р Дуглас выражает удивление и недоумение по поводу того, что Леви-Стросс настаивает на том, что миф абсолютно не похож на поэзию, поскольку «поэзия есть разновидность речи, которая не может быть переведена иначе как ценой серьезных искажений, в то время как мифическая значимость мифа сохраняется в самом отвратительном переводе». Д-р Дуглас считает, что этот аргумент некорректен, поскольку сам Леви-Стросс сделал структурный анализ стихотворения Бодлера, используя ту же самую методику, что и при анализе структуры мифов. Здесь явное непонимание. Д-р Дуглас сумела бы лучше понять точку зрения ЛевиСтросса, если бы прочитала «Le Cru et le cuit», где весьма ясно объясняется, что способ, при помощи которого миф передает значение (или, скорее, опыт), идентичен способу, при помощи которого музыка передает опыт. Леви-Стросс, судя по всему, считает, что мы воспринимаем узорчатую структуру мифа так же, как воспринимаем повторения контрапункта и гармонические сочетания. Согласно этой аналогии, детали отдельных мифологических историй подобны мелодии отдельной музыкальной фразы, а мелодия является сравнительно простым элементом в общении, который достигается при слушании музыки. Напротив, в поэзии значение слова в данном употреблении всегда имеет первостепенное значение.

Но хотя я считаю, что в данном конкретном случае критика д-ра Дуглас несправедлива, есть другие места в ее докладе, к которым я отношусь с большей симпатией. К примеру, она отмечает, что, по мнению Леви-Стросса, мифическое качество мифа может распознать каждый, и обращает внимание на замечание Рикёра о том, что Леви-Стросс рассматривает лишь те мифы, которые взяты из географических регионов, где распространен тотемизм, но нет ни одного примера из семитских, доэллинистических или индо-европейских мифов». Это важное замечание. В самом деле, единственные мифы, которые рассматривает Леви-Стросс, это мифы, в которых не-

==592

Э. Лич. Введение. Структурное исследование мифа и тотемизма____

которые или все действующие лица являются животными, наделенными человеческими свойствами. Подобное ограничение позволяет Леви-Строссу достаточно просто подтвердить тезис Руссо о том, что различие между Человеческим и Животным, или между Культурой и Природой является одним из основных в мышлении первобытного человека. Те же из нас, кто подходит к проблеме интерпретации мифа с других позиций, зачастую сталкиваются с тем, что вопрос «Что есть миф и что не есть миф» весьма сложен. Первыми различие между мифами и историей провели древние греки, но сделали это настолько неуверенно, что по сей день различия вызывают сомнения. Поскольку произвольность содержания вербальных категорий — основная тема работы Леви-Стросса, касающейся первобытного сознания (La Pensee sauvage), мне кажется удивительным, что он столь уверен в том, что миф является естественной категорией.

С другой стороны, мне совсем не нравится, что д-р Дуглас в последних параграфах своего доклада обрушивается на представление Леви-Стросса о том, что человек — творец культуры подобен самоделкину, выводящему свое коллективное представление о культуре из найденного в самом захламленном углу лавки старьевщика мировой истории и останков физической среды обитания человека. В отличие от д-ра Дуглас я не вижу принципиальной разницы между этим выражением и формулировками типа «культура Ветхого Завета» или «культура австралийских аборигенов».

Хотя лично я являюсь гораздо большим поклонником методов Леви-Стросса, чем большинство моих коллег, чьи работы представлены в этой книге, я, разумеется, не стану утверждать, что техника анализа мифа и тотемизма, выработанная Леви-Строссом, является единственно верной и что следовать можно только ей, и я более чем убежден, что сам Леви-Стросс никогда бы такого не предположил. Дорога аналитического прогресса не проходит через раболепное копирование признанных методик, будь то методики ЛевиСтросса или кого бы то ни было еще. Мы сможем достичь новых земель только в том случае, если будем систематически пытаться видоизменить или даже вывернуть наизнанку ранее сформулированные доказательства. В этой связи хотелось бы отметить, то с моей точки зрения работа д-ра Барриджа распадается на две приблизительно равные части. Первая часть в значительной степени посвящена демонстрации значимости гегельянских категорий в мышлении Леви-Стросса. Вторая, которая меня лично вдохновляет гораздо больше, посвящена анализу мифа, который сам д-р Барридж записал в

==593

Методы интерпретации культуры

одной из экспедиций. Д-р Барридж отмечает, что «используемая им процедура анализа нахально взбирается на широкую спину Леви-Стросса, но больше по части содержания, чем по части формы». Очевидно, что полученные результаты далеки от тех, что получил бы сам Леви-Стросс, но без революционных работ последнего они вообще не могли бы быть получены.

Я думаю, что ответ на критику, которая содержится в конце доклада д-ра Барриджа, опять-таки можно найти в области музыки. Д-р Барридж сожалеет о том, что в руках ЛевиСтросса «все мифы становятся одинаковыми, поскольку он одинаково поступает с одними и теми же вещами». Насколько справедливо это замечание, станет ясно в зависимости от уровня, на котором был произведен анализ. К примеру, некая истина содержится в утверждении «вся музыка одинакова», если сравнивать ее с другими типами коммуникации, к примеру с человеческой речью. В то же время в лингвистике существуют универсалии, справедливые для любого языка, к примеру, бинарная оппозиция между дифференциальными признаками. Однако и в музыке, и в человеческой речи можно найти весьма значительное разнообразие проявлений. Справедливо, что на одном уровне все работы Леви-Стросса посвящены тому, чтобы выделить и описать общий язык всех мифов в том же смысле, в каком можно говорить об общности всей музыки. Но я считаю себя обязанным поинтересоваться у д-ра Барриджа, что позволяет ему быть столь уверенным в том, что это «единообразие» «иллюзорно».

В любом случае, это не единственный уровень, на котором «работает» анализ Леви-Стросса. Доклад д-ра Мендельсона главным образом посвящен критическому разбору книги Леви-Стросса «Тотемизм сегодня». В отличие от двух предыдущих авторов, он более склонен объяснять идеи ЛевиСтросса, нежели критиковать их, но он привлекает внимание к тому, что вызывает наибольшие трудности у большинства англоязычных читателей. Леви-Стросс в нескольких словах говорит об огромных этнографических пространствах. И зачастую оказывается, что его подход к отбору фактов весьма выборочен и по большей части основан на интуиции самого исследователя. Англичанин со свойственным ему уклоном в эмпирику неизбежно задастся вопросом: «Хорошо, а что будет, если принять во внимание все (или все-таки только различные) факты?»

И именно поэтому мне кажется, что доклад профессора Уорсли особенно важен.

Что касается данного конкретного симпозиума, то доклад

==594

Э. Лич. Введение. Структурное исследование мифа и тотемизма

профессора Уорсли имеет два главных измерения. Во-первых, он разделяет марксистскую или околомарксистскую ориентацию Леви-Стросса, что позволяет ему с симпатией отнестись к тому, как Леви-Стросс работает с материалом. В то же время он прекрасно осознает разницу между французской любовью к логике и английским пристрастием к эмпирическим деталям. Наконец, у него есть большое преимущество перед всеми остальными докладчиками в том, что он сам достаточно долгое время провел в экспедициях среди австралийских аборигенов, где тотемизм по сей день играет главенствующую роль в общественной жизни. Доклад Уорсли, в самом деле, — стержень этой книги, так что его следует читать особенно внимательно. Он прекрасно демонстрирует и преимущества, и ограниченность методов Леви-Стросса в интерпретации корпуса эмпирического этнографического материала. Но помимо этого предложенная им новая концепция, заимствованная у психолингвиста Выготского, заслуживает нашего пристального внимания.

«Первобытное сознание» («La Pensee sauvage») Леви-Стросса — вещь выдающаяся, которая, пожалуй, демонстрирует невозможное — то, что некая логика может быть вычленена даже из самого неподатливого этнографического материала. Хотя, конечно, все антропологи убеждены в том, что какая-то логика такого рода должна присутствовать обязательно. Мы бы не занимались тем, чем занимаемся, если бы не думали, что в этнографических исканиях есть хоть какой-то смысл. Но какой именно? В «La Pensee sauvage» понятия тотемизма и таксономических систем не различаются. Но Уорсли, следуя за Выготским, предполагает, что в примитивном мышлении могут присутствовать различные виды классификации различных уровней дифференциации, которые он предлагает назвать «сочетаниями», «комплексами» и «концептами». Вот идея, которая заслуживает пристального внимания и дальнейшей разработки.

В то же время я должен объясниться: лично я отнюдь не поддерживаю профессора Уорсли целиком в его скептицизме. К примеру, мне кажется, что он очевидно ошибается, предполагая, что категория рода во французском языке связана с полом и что по этой причине очевидно абсурдно думать, что существует «некая внутренняя концептуальная и социальная значимость в отнесении всех предметов во французском языке к мужскому или женскому роду». Род не связан с полом; пол — один из «предметов», определяющихся родом. Это очевидно, поскольку англичане, как правило, делают ошибки в роде и им весьма сложно следить за подобными рассуждениями Леви-Стросса.

==595

Методы интерпретации культуры

Именно в этом сходятся все авторы данного сборника (а не только я и д-р Ялмен). Они не пытаются спорить с ЛевиСтроссом, говорить, что он неправ,— они просто считают, что он некоторым образом дает понять, что проблема слишком проста. Они сожалеют о том, что Леви-Стросс пытается подогнать все этнографические материалы под один ранжир. Разве кроме бинарных оппозиций ничего нет? В некоторых случаях, на мой взгляд, критики бьют мимо цели, но повод выстрелить у них все же есть. Очевидно, что некоторые ментальные процессы в чем-то подобны компьютерному мышлению. Но если, исходя из этого, мы зявим, что «человеческий мозг подобен компьютеру», то придется признать, что о таком компьютере электронщики даже и не мечтают. Дело даже не в том, что человеческий мозг совмещает конкретное и образное мышление (что характеризует цифровые и аналоговые компьютерные системы), но сам принцип сравнения явно унизителен для человека. Там, где компьютер стоит перед выбором из двух возможных вариантов (плюс-минус), человек принужден выбирать из сотни возможных вариантов и вариаций. Сообщения такой системы несводимы к простому логическому анализу. Уорсли считает, что ряд логических операций, произведенных единовременно, способен адекватно интерпретировать подобное сообщение. В этой связи я хотел бы процитировать отчет одного из моих учеников, м-ра Джеффри Бенджамина, об экспедиции к темиар-сенуа в джунгли Малайзии.

«Несколько месяцев назад Вы спрашивали, есть ли у меня материал о воззрениях темиаров на животных — сейчас у меня этого материала больше, чем я могу разобрать (в смысле, систематизировать). Леви-Стросс прыгал бы от радости — нет ни одного представителя животного мира — от червя до тигра, — к которому они были бы равнодушны. Каждой особи отведена своя ячейка в очень сложной системе голубиных гнезд. Более того, многие растения попадают в те же самые ячейки. Некоторые отведены животным, которые вызывают конвульсии, если их съесть, кроме того, существуют животные, которых никто не должен приручать, животные, которые годятся только на мясо, животные, над которыми нельзя смеяться (главным образом беспозвоночные), животные, для названия которых используется целая серия эвфемизмов, животные, которых всем дозволено есть, животные, которых дозволено есть только представителям следующих (в основном инклюзивных) социальных категорий: дети, женщины, родители маленьких детей, старики, старухи,— животные, есть которых решаются только отдельные личности, и т. д. И