Файл: antologiya-issledovaniy-kultury.doc

Некоторые из нас — профессор Шапера, профессор Эгган, а также другие ученые (в том числе и я), — в последнее время отстаивали необходимость проведения таких интенсивных сравнительных исследований, ограниченных по своему мас-

К оглавлению

==670

Э. Эванс-Причард. Сравнительный метод в социальной антропологии

штабу, предполагая, что именно от них скорее всего следует ожидать полезных результатов Профессор Шапера отдавал предпочтение ограничению исследования тем или иным географическим регионом, имея в виду прежде всего тот ареал, в котором он сам проводил свои выдающиеся исследования такого типа, т. е. Южную Африку. Бесспорно, региональное ограничение исследования уместно, если народы региона обладают родственными культурами (родственными языками и т.п.). Однако оно не подошло бы для того региона, в котором главным образом работал я, т. е. для Южного Судана, где культурные и социальные различия между народами очень велики. Здесь в пределах региона необходимо было бы сделать определенную выборку — например, отобрать для исследования нилотские народы, — хотя, как мне довелось выяснить, даже они представляют для интенсивного сравнения слишком разнородную группу с точки зрения природной среды, культуры и истории; а несопоставимость и недостаточность данных делают достижение сколь-нибудь значимых результатов еще более сомнительным. Даже тогда, когда я предпринял попытку сравнить лишь северные (наиболее известные) нилотские народы, мне не удалось установить никаких корреляций, которые были бы, на мой взгляд, достаточно существенными. И вообще говоря, я не думаю, что такой род сравнения даст слишком много, сколь бы неотразимым ни казался сам метод. На мой взгляд, он вряд ли даст что-то большее, нежели элементарную классификацию типов; последняя же приведет скорее к историческим выводам, но не к установлению естественнонаучных законов, ради которого антропологи собственно и пользуются сравнительным методом. Такая цель ставилась все более и более жестко, начиная с Монтескье (или, если угодно, Конта) и кончая днем сегодняшним. Наиболее ярко она была сформулирована в методологических рассуждениях Радклиф-Брауна, не подкрепленных адекватными этнографическими данными. Мёрдок же констатировал, что эта цель уже достигнута при помощи статистического подхода (который мне представляется сомнительным), когда писал, что элементы социальной организации «находятся в строгом согласии со своими собственными естественными законами, не менее поразительном, нежели та строгость, которой подчинены преобразования и комбинации атомов в физике или генов в биологии» (с. 183; см. также с. 259, 283).

Указанные ограничения, наложенные на использование сравнительного метода, дали исследователю поистине значительный контроль над изучаемым материалом, однако следует вместе с тем отметить, что чем меньшее число случаев ох-

==671

Методы интерпретации культуры

ватывается исследованием, тем меньше уверенность в том, что корреляция не будет представлять собой всего-навсего ассоциацию, логическую связь или моральную согласованность, ошибочно принятую за функциональную взаимозависимость. Приведем пример. В достойных похвалы попытках профессора Глакмана доказать, что восстание и другие формы конфликта служат поддержанию верховенства королевского двора, а стабильность брака определяется формой социальной структуры, кроется невысказанный аргумент, состоящий в том, что если в обществах, о которых он пишет, дело обстоит именно таким образом, — а я вовсе не уверен, что это так, несмотря даже на ту модифицированную форму, в которую недавно было облечено это утверждение, — то вытекающие отсюда выводы должны быть общезначимыми. Ибо как же иначе можно доказать, что предполагаемые корреляции значимы? На мой взгляд, мы имеем основания утверждать, что данные выводы не объясняют борьбу за власть среди каролингов и уровень разводов в современной Англии или Испании. Вполне очевидно, что при помощи такой процедуры общий закон установить нельзя. Утверждение Дюркгейма и Мосса о том, что для установления социологического закона достаточно одного хорошо проведенного эксперимента, в социальной антропологии оказывается неубедительным. Для формулировки гипотезы — да, достаточно; для установления закона — нет, если понимать под «законом» такое обобщение, из которого нет исключений. Стоит найти хоть один конкретный пример, не укладывающийся в общую формулировку, как ее тут же необходимо либо отвергнуть, либо переформулировать заново; а за такими примерами далеко ходить не приходится.

Учитывая это, можно с полным правом утверждать, что мелкомасштабные сравнительные исследования оказались более плодотворными по сравнению с широкими статистическими исследованиями. Можно даже пойти дальше и сказать, что интенсивное исследование конкретного общества с познавательной точки зрения может оказаться более эффективным, чем сравнение всего и вся, построенное на изучении литературы, хотя бы потому, что теорию, вполне поддающуюся проверке в полевых наблюдениях, редко можно проверить с той же строгостью при помощи изучения литературы. Это должно быть очевидно для каждого, кто столкнулся с этим на собственном опыте. Информация, необходимая исследователю для решения той или иной проблемы, в литературе обычно оказывается недостаточной в силу того, что используемые этнофафические отчеты писались еще тогда, когда соответствующая проблема еще не была сформулирована.

==672

Э. Эванс-Причард. Сравнительный метод в социальной антропологии

Примером тому служит Малиновский. После того, как он провел полевое исследование на Тробрианских островах, все не меньше него были озабочены проблемой сравнительного метода. И тем не менее можно поставить вопрос, не будет ли преувеличением сказать, что его описание Тробрианских институтов обладало большей ценностью для развития социальной антропологии, нежели предшествовавшие ему более амбициозные сравнительные исследования, хотя бы потому, что оно не оставило камня на камне от многих социологических обобщений, прежде господствовавших в науке и все еще упорно отстаивавшихся. Более того, было бы трудно поспорить с утверждением (будь оно высказано), что наиболее значительные результаты, достигнутые с тех пор, были получены благодаря таким конкретным исследованиям, а не благодаря сравнительным исследованиям того типа, который мы выше рассматривали. И можно предположить, что это в особенности касается вторичных полевых исследований, в которых проводится не безотчетное сравнение общества, к которому принадлежит антрополог, с тем обществом, которое он подвергает исследованию, а сравнение двух примитивных обществ, двух образов жизни и способов мышления, отличных от тех, которые составляют личный жизненный опыт исследователя.

И правда, существует опасность, что в тот момент, когда теоретический капитал прошлого окажется исчерпанным, наша наука может распасться на последовательный ряд разрозненных этнографических исследований. Произойди такое, и не останется никакого места для социальной антропологии как самостоятельной научной дисциплины. Радклиф-Браун поднял серьезную проблему, когда писал, что «в отсутствие систематических сравнительных исследований антропологии грозит вырождение в историографию и этнографию»¹⁰. Совершенно ясно, что он имеет в виду. Однако, по моему мнению, он не обратил достаточного внимания на тот факт, что антропологические исследования развивались в несколько ином направлении, нежели тот род литературного сравнительного исследования, с которым он был знаком и который сам практиковал, во всяком случае в последние годы жизни. Литературные исследования уступали дорогу тому методу, который я везде (хотя, возможно, не совсем точно) называл опытным методом (experimental method). Этот метод, конечно же, в некотором роде является сравнительным, поскольку иного метода не существует, однако по типу он несколько отличается; мне представляется, что он более созвучен обычным исследовательским процедурам, принятым в естественных науках.

22 Зак.5

==673

Методы интерпретации культуры

Поворот от литературных сравнительных исследований к экспериментальным полевым исследованиям — одно из важнейших изменений, происшедших в социальной антропологии нашего столетия. Я, например, написал книгу о колдовстве у азанде. Другие ученые могут провести, а некоторые уже и провели, исследования колдовства в других обществах, в свете чего можно сказать, какие из сделанных мною выводов могут быть признаны общезначимыми, а какие — надежными и обоснованными (при условии, что наблюдения и интерпретации были правильны) только для азанде или еще какихнибудь обществ. Если бы было проведено достаточно исследований по этой теме, то мы пришли бы к общим выводам, хотя я и не считаю, что им следует придавать статус универсальных законов. Какой-то другой приемлемой процедуры исследования я не вижу. Вместе с тем, следует помнить, что она может принести плоды лишь тогда, когда каждый исследователь будет знать гипотезы, выдвинутые другими, и будет готовым их проверять, а не будет игнорировать их в своей работе, подобно Клакхону, который в своем исследовании колдовства у навахо совершенно проигнорировал мое более раннее исследование. Позвольте привести еще один пример из моего опыта. Когда я приступил к изучению азанде, вскоре выяснилось, что их магия во многих аспектах (в частности, с точки зрения заклинаний и мифов) значительно отличается от тробрианской магии, характерные особенности которой были описаны Малиновским. Тогда у меня возникло предположение, что эти различия могут быть объяснены разными правилами овладения магией, принятыми в этих обществах. Это была очень ограниченная гипотеза; верна ли она — я не знаю, хотя любому полевому исследователю было бы очень легко ее проверить за те 30 лет, которые истекли с тех пор, как я ее высказал. Насколько мне известно, ни один полевой исследователь до сих пор не подверг ее проверке. Разумеется, не следует ждать больших достижений, пока каждое исследование не будет проводиться с учетом ранее выдвинутых гипотез, т. е. не будет нацелено на их подтверждение, опровержение или модификацию. Я склонен предполагать, что, именно пытаясь решать такие маленькие проблемы, а не пускаясь в широкие обобщения, мы сможем достичь прогресса: постепенно, шаг за шагом, но с прочной опорой на этнографические факты.

Итак, я постепенно подхожу к завершению. Я полагаю, что никто не станет спорить с тем, что у социальной антропологии нет никакого другого метода, кроме наблюдения, классификации и сравнения, которые могут быть воплощены в той или иной форме. Это можно принять как аксиому. Этот метод по

==674

Э. Эванс-Причард. Сравнительный метод в социальной антропологии

существу ничем не отличается от того, которым пользовался Монтескье, и от того, что говорили о нем в последнее время Радклиф-Браун и другие авторы. Но с тех пор, как была написана книга «L 'esprit de his»', прошло 200 лет, и мы вправе еще раз спросить, чего же все-таки удалось достичь при помощи сравнительного метода за этот огромный срок. Конечно же, очень немногое из достигнутого может претендовать на статус законов, сопоставимых с законами, которых удалось достичь за эти два столетия в естественных науках. Мы нисколько sie приблизились ни к той mathematique sociale", о которой возвещал Кондор"е, ни к тем законам последовательности и сосуществования, которые, как верил Конт, могут быть открыты при помощи methode historique'" (сравнительного метода). Метод не принес обнадеживающих результатов.

В чем же причины? Во всех науках метод одинаков; они отличаются друг от друга лишь технически, в той мере, в какой разные типы феноменов требуют разного подхода. Почему же тогда социальные науки настолько отстали в развитии? Иногда говорят, что мы смогли бы установить законы социальной жизни, если бы больше и лучше знали исследуемые факты, в то время как дело обстоит совершенно иначе. Антропологам было легко спекулировать по поводу примитивных институтов, пока о них было почти ничего не известно. Ныне это дается уже не так легко, ибо всегда находятся факты, предоставляемые опытными исследователями-профессионалами, которые могут оспорить любую общую теорию. Здесь мы можем кое-чему научиться у историографии. Как отметил Коллингвуд¹¹, историки-позитивисты имеют обыкновение считать, что, как только будет собрано достаточное количество фактов, можно будет установить и законы истории, однако, счастливо погрузившись в дело собирания гор новых фактов, о законах они в конце концов начисто забывают.

Сложность изучаемых феноменов — еще одна причина медленного прогресса социальной антропологии. Конт, который, несмотря на всю свою многословность, имел ясное понимание научного метода, говорил нам, что в иерархии наук каждая может установиться лишь тогда, когда нижестоящая наука обретет прочный фундамент. Поскольку социология, королева наук, находится в вершине иерархии, то она возникает последней и должна ждать развития психологии, или, как он ее называл, церебральной физиологии. Причиной такой последовательности развития наук, — на одном конце ко-