В этом утверждении о границах науки нет никакого антисциентизма. Просто это констатация бесспорного факта, что наука не может заменить собой всех форм познания мира, всей культуры. И все, что ускользает из ее поля зрения, компенсируют другие формы духовного постижения мира — искусство, религия, нравственность, философия»¹.

Сознание и век техники

(из книги «Духовная ситуация времени»)²

К. Ясперс

Следствием развития техники для повседневной жизни является уверенность в обеспеченности всем необходимым для жизни, но таким образом, что удовольствие от этого уменьшается, поскольку эту обеспеченность ожидают как нечто само собой разумеющееся, а не воспринимают как позитивное исполнение надежды. Все становится просто материалом, который можно в любую минуту получить за деньги; в нем отсутствует оттенок лично созданного. Предметы пользования изготовляются в громадном количестве, изнашиваются и выбрасываются; они легко заменимы. От техники ждут создания не чего-то драгоценного, неповторимого по своему качеству, независимого от моды из-за его ценности в жизни человека, не предмета, принадлежащего только ему, сохраняемого и восстанавливаемого, если он портится. Поэтому все связанное просто с удовлетворением потребности становится безразличным; существенным только тогда, когда его нет.

…Преодоление техникой времени и пространства в ежедневных сообщениях газет, в путешествиях, в массовом продуцировании и репродуцировании посредством кино и радио создало возможность соприкосновения всех со всеми. Нет более ничего далекого, тайного, удивительного. В имеющих важное значение событиях могут участвовать все. Людей, занимающих ведущие посты, знают так, будто ежедневно с ними встречаются. Внутреннюю позицию человека в этом техническом мире называют деловитостью. От людей ждут не рассуждений, а знаний, не размышлений о смысле, а умелых действий, не чувств, а объективности, не раскрытия действия таинственных сил, а ясного установления фактов. Сообщения должны быть выражены сжато, пластично, без каких-либо сантиментов. Последовательно излагаемые ценные соображения, воспринимаемые как материал полученного в прошлом образования, не считаются достойными внимания. Обстоятельность отвергается, требуется конструктивная мысль, не разговоры, а просто сообщение фактов. Все существующее направлено в сторону управляемости и правильного устройства. Безотказность техники создает ловкость в обращении со всеми вещами; легкость сообщения нормализует знание, гигиену и комфорт, схематизирует то, что связано в существовании с уходом за телом и с эротикой.

В повседневном поведении на первый план выступает соответствие правилам. Желание поступать, как все, не выделяться создает поглощающую все типизацию, напоминающую на другом уровне типизацию самых примитивных времен. Индивид распадается на функции. Быть означает быть в деле; там, где ощущалась бы личность, деловитость была бы нарушена. Отдельный человек живет как сознание социального бытия. В пограничном случае он ощущает радость труда без ощущения своей самости; живет коллектив, и то, что отдельному человеку казалось бы скучным, более того, невыносимым, в коллективе он спокойно принимает как бы под властью иного импульса. Он мыслит свое бытие только как "мы". Бытие человека сводится к всеобщему; к жизнеспособности как производительной единицы, к тривиальности наслаждения. Разделение труда и развлечений лишает существование его возможного веса; публичное становится материалом для развлечения, частное - чередованием возбуждения и утомления и жаждой нового, неисчерпаемый поток которого быстро предается забвению; здесь нет длительности, это - только времяпрепровождение.

Наука и экономика

Одной из тенденций развития науки, о которой мы упомянули выше, является прагматизация научных исследований. Общество (а, точнее, в первую очередь, государство) ждет как можно более быстрого внедрения открытий, превращения их в практический результат. Это отношение к науке вызвано многими факторами, в том числе и исторической трансформацией статуса научного знания. В доиндустриальную эпоху функция знания была чисто мировоззренческой и образовательной; знание отличалось от способности к действию. Полезность не связывалась со знанием,  отмечает В. Рубанов,  полезность есть умение, навык  то, что по-гречески называется «техне». Преобразование же практического опыта в знания, практического обучения в учебники, секретов мастерства  в методологию, а конкретных действий  в прикладную науку послужило основой глобального преобразования общества на основе развития техники. Произошло соединение полезных навыков с наукой и появление «технологии». Само это слово предполагает, что в нем содержится «техне», т.е. секреты ремесла, и «логия», т.е. организованное, систематизированное, целенаправленное знание. Технология  главный атрибут индустриальной эпохи; производство, основанное на умении, навыках и мастерстве ремесленников, сменилось производством, основанным на технических достижениях. При этом производительность промышленного капитала оказалось возможным повысить только путем применения знания к процессам труда.¹

Кроме этого, как уже было сказано, наука за столетия ее существования и развития превратилась в социальный институт, финансируемый государством. В связи с этим государство взяло научные исследования под свой контроль и подчинило их своим задачам, в первую очередь, производственным. В итоге, как пишет Г.С. Хромов, фундаментальная наука стала постепенно инкорпорироваться в производственные структуры, превращаясь в составляющую экономического базиса. По мере усиления мировой экономической конкуренции политики ведущих стран мира пришли к пониманию того, что национальная наука является важнейшим средством борьбы за экономическое процветание, а значит, и укрепления социальной стабильности своих стран. Вместе с тем, во взаимоотношениях науки и общества стали возникать и обостряться новые проблемы, порожденные, с одной стороны, изменившейся ролью науки, а с другой  историческими особенностями эпохи. Прежде всего, стремительно развивающаяся наука стала обходиться обществу все дороже. Соответственно, на повестку дня политиков и экономистов встал вопрос об управлении развитием науки и о его оптимизации в целях удовлетворения насущных общественных потребностей. Эти стремления вошли в противоречие со сложившимися формами существования научных сообществ. Прагматизация роли науки повлекла за собою и идеологические сдвиги: во-первых, почти исчез из употребления тезис об общественной ценности любого научного знания. И даже роль образования сейчас склонны все более сводить к подготовке специалистов и к адаптации населения к потреблению все более высокотехнологичных товаров и услуг. Наука, получив от общества возможности для развития, расплатилась за это потерей суверенности, превратилась хотя и в уважаемый, но сугубо подчиненный социальный институт, жестко ориентированный на обслуживание определенного круга общественных и государственных потребностей². На этой основе возник новый, «заказной» тип отношений между наукой и производством, когда научные открытия планируются и заказываются производством – в отличие от прежнего типа, при котором вначале делались открытия, в рамках фундаментальных исследований; затем они переводились в область прикладных, а впоследствии внедрялись в производство. Соответственно, возникла, как отмечает В.С. Степин, особая деятельность по систематической разработке новых технологий с учетом новых потребностей рынка. Они становятся специфическим товаром, и их продажа образует особый расширяющийся сегмент мировой торговли¹.

К этому процессу можно подойти с разных позиций.

Можно его абсолютизировать, закрепить финансово, юридически и организационно и, вспомнив шутливый афоризм: «наука - это удовлетворение собственного любопытства за государственный счет», отстаивать тезис о том, что она, как и любая другая сфера должна быть всецело подчинена насущным потребностям общества, контролироваться и направляться государством, причем, именно в сторону максимальной практической отдачи. То, что при таком подходе естественный ход развития науки неизбежно будет деформироваться, искусственно сдвигаться в ту или иную сторону, – это, как считают представители данного подхода, небольшая плата за соблюдение интересов целого общества (а не «касты» ученых). В поддержку такой точки зрения можно сказать, что она не только ограничивает, но и в какой-то мере стимулирует развитие науки, так как предъявляет большие требования к ее реальным, конечным результатам. А это немаловажно в эпоху, когда наука стала профессией и учеными движет отнюдь не только «чистая» страсть к познанию, но и личные мотивы – карьерные, финансовые. К тому же «за» данный подход говорит стремительное развитие техники и технологий. Комфорт, которым сейчас окружен даже человек со средним доходом, степень освобожденности его от рутинного бытового труда не идут ни в какое сравнение с уровнем, например, девятнадцатого века, не говоря уж о более ранних периодах.

Но, с другой стороны, здесь таится и серьезная проблема. Во-первых, известно, что многие открытия, в том числе имевшие впоследствии практический результат, появились совершенно незапланированно, в результате «избыточного» познавательного интереса ученых (и, соответственно, возможностей реализовать этот интерес!), причем, не только в прошлые века, когда наука не была институционализирована, но и в XX веке. «Такие открытия могут быть неожиданным результатом усилий, направленных на решения частных задач, зачастую не оцениваемых как магистральные исследовательские программы. Примером тому может служить становление квантовой механики, начатое открытием Планка при решении достаточно частной теоретической задачи – излучения абсолютно черного тела»². Ограничивая свободный научный поиск, мы рискуем упустить немало возможностей, и, судя по растущему финансированию фундаментальных исследований в развитых странах, их лидеры начали хорошо это понимать. «Тезис, согласно которому наша страна не столь богата, чтобы вкладывать необходимые средства и поддерживать достаточно конкурентно способный уровень науки (а этот тезис пропагандируется в СМИ) должен быть заменен противоположным тезисом: “мы никогда не станем богатыми, если не обеспечим поддержку и развитие конкурентноспособного уровня науки”. Если стратегии развития России предполагают отход от сырьедобывающей ориентации, развитие наукоемких производств и выход на мировой рынок с конкурентно-способными “ноу-хау”, то имеющийся в России потенциал фундаментальной науки является необходимой предпосылкой успешного решения этой задачи»³.

Во-вторых, нельзя забывать, что наука имеет и другие функции, в частности, образовательную и культурно-мировоззренческую. Только фундаментальное образование, основанное на фундаментальной науке, способно формировать личность, самостоятельную и компетентную, социально ответственную и нравственную, о которой сегодня так много говорят, в том числе политики и государственные лидеры. Так называемый «рыночный подход» к культуре, науке и образованию, который многими в нашей стране был принят как откровение «развитых стран», на самом деле именно в этих странах применяется лишь там, где это действительно оправдано. «Я исхожу из того, что образование — не просто товар, который покупают и продают на рынке. Конечно, система образования обеспечивает навыки, необходимые для экономического роста, но оно и укрепляет гражданское общество, и расширяет возможности национального развития. Понимание прошлого, культуры, демократических ценностей, среди прочего, — тоже часть образования, и эти элементы не могут регулироваться правилами какого-то глобального рынка, поскольку являются составными частями жизни любого общества, частью его культурного наследия. Точно так же и фундаментальные исследования университетского уровня, и некоторые программы, да и многие другие элементы академической работы нельзя коммерциализовать с легкостью. Другими словами, существуют ценности национального и социального общественного блага, которые нужно не только охранять, но и защищать в условиях глобализуемой образовательной среды. Защита культуры, интеллектуальной независимости и ценностей гражданского общества — задача совсем иного рода по сравнению, скажем, с защитой свободной торговли автомобилями, доступности рынка для сои, или другими действиями, связанными с услугами, которые включены в повестку дня ГАТС. Представление о том, что все интеллектуальные «изделия» могут просто покупаться и продаваться, — слишком упрощенный взгляд на проблему»¹.

По-видимому, как и всегда, эти две стороны научной деятельности – фундаментальная и прикладная – неотделимы друг от друга, и задача государства – продумать и обеспечить их сбалансированное развитие. А в качестве примера того, как этот баланс достигался «в рамках отдельно взятой личности», причем, в высшей степени творческой и известной,  мы приводим здесь биографию Эдисона.

Неутомимый Эдисон

И рина Бурлакова

Вопреки широко распространенному заблуждению, американец Томас Эдисон на самом деле ничего фундаментального в мире техники не придумал. Он не стал отцом ни телефона, ни телеграфа, ни радио, ни кино. И вовсе не он изобрел электрическую лампочку.

Тем не менее Томас Алва Эдисон (1847-1931) — один из тех больших умов, которые одним своим появлением среди человечества меняют стиль и ход эпохи. В истории техники он остался великим изобретателем, а в истории своей страны — национальным героем и кумиром миллионов. Потому что в отличие от многих собратьев по ремеслу он не только был неистощим на выдумку в любой области техники, но и заранее просчитывал рыночную перспективу своих новинок. Все эти изобретения он замечательно усовершенствовал, довел, как говорится, до ума, что для американца эквивалентно понятию «до рыночных кондиций». И стал основоположником General Electric — крупнейшего в мире промышленного концерна.

Поскольку Томас Эдисон всю жизнь имел дело с идеями (как своими, так и чужими), он выработал свои эксклюзивные правила грамотного обращения с идеями, которые сейчас стали хрестоматийными для любого изобретателя.

Правило 1. Не стесняйся собственных идей

Как и многих очень талантливых людей, Эдисона в школе считали туповатым. А он всего лишь рано продемонстрировал умение концентрироваться на собственных мыслях и абстрагироваться от несущественного. К десяти годам Томас положил начало списку своих изобретений, смастерив миниатюрную лесопилку и игрушечную железную дорогу. Затем он стал зарабатывать на жизнь продажей в поездах газет, книг и сладостей. Одним из ранних изобретений юного Эдисона стала, видимо, первая в мире еженедельная газета для пассажиров поездов — Grand Trunk Herald («Магистральный вестник»). Ее единственный автор, редактор и издатель в одном лице печатал газету в товарном вагоне, приспособленном под типографию и лабораторию. Газета, распространяемая сверстниками 13-летнего «босса», пользовалась популярностью, и на вырученные деньги он смог получше оснастить свою л абораторию на колесах, где занимался химическими и электрическими опытами.

Правило 2. Не дай убить свою идею.

Неудержимое стремление доходить до причины явлений и приобретать новые знания постоянно вредили Эдисону. Его бесконечно увольняли за занятие опытами на рабочем месте, однако он шел к своей цели, никогда и никому не давая убить свои идеи. Собственно, и телеграф он усовершенствовал только по одной причине — чтобы ему не мешали заниматься различными опытами. Работая телеграфистом, он сконструировал устройство, которое продолжало отстукивать точки и тире, пока Эдисон занимался своим делом.

Правило 3. Используй чужой опыт

Эдисон понимал, что умение использовать чужой опыт для исследователя — только плюс. К сорока годам его знала не только Америка, но и весь мир. Создатель фонографа (граммофона), электровоза, щелочной аккумуляторной батареи и первых говорящих кукол, изобретатель оригинального способа обогащения железной руды и пророк грядущей эры железобетонного строительства Эдисон запатентовал еще и сотни самых разных усовершенствований того, что до него изобрели другие, например, телефонный передатчик Белла.

Правило 4. Комбинируй и делись

Эдисон понимал: если комбинировать свои идеи с чужими, это дает положительный эффект и увеличивает количество изобретений. Его лаборатория в Менло-Парке стала первым центром, предназначенным для крупных научно-исследовательских работ, «мозговым центром». Создать его Эдисон смог после первого финансового успеха — изобретения в 1874 году телеграфа, который мог отбивать несколько телеграмм в разных направлениях. А благодаря заключенному спустя два года выгоднейшему контракту с компанией Western Union изобретатель смог купить солидный участок земли в Нью-Джерси и нанять сотни талантливых у мов и рук со всей страны. Эдисон считал, что изобретателю прежде всего нужен широкий кругозор и незашоренность мышления.