Файл: Между психотерапевтом и клиентом новые взаимоотношения.docx
ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 12.12.2023
Просмотров: 257
Скачиваний: 1
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
СОДЕРЖАНИЕ
1. Зачем изучать взаимоотношения?
Краткая история взаимоотношений
Брейер и Берта: открытие переноса
3. Влияние гуманистической психологии
Три характерных качества как континуум
Что в терапии является терапевтическим?
Условия для терапевтического ре-переживания
Новое значение, выявленное в переносе
Высвобождение сердечности и спонтанности терапевта
Подтверждение восприятия клиента и интерпретация
5. ВСТРЕЧА ПСИХОАНАЛИЗА И ГУМАНИСТИЧЕСКОЙ ПСИХОЛОГИИ
Две проблемы Когута: теоретическая и техническая
собственных опасений на этот счет, и он с успехом удерживает себя от того, чтобы увидеть их важность для клиента.
Терапевт-женщина имеет серьезные неразрешенные конфликты в отношениях со своей матерью. Она придает слишком большое значение этому аспекту в динамике клиента и преуспевает в своем влиянии на клиента так, что тот тоже начинает переоценивать его.
Терапевт с конфликтами по поводу своего чувства зависимости представляет опасность, поскольку может незаметно подстрекать клиента к (поверхностным) независимым действиям в качестве косвенного способа в попытках преодолеть свою собственную зависимость. Можно вообразить, что подобное происходит в любой сфере личностных проблем терапевта.
Другой пример: искушение побуждать клиента к большей сексуальной свободе. Возможно это и правда, что для многих клиентов расширение сексуальной свободы оказывается полезным. Возможно и то, что многие терапевты имеют меньше сексуальной свободы, чем им хотелось бы, и могут просто соблазниться работать косвенно с этой ограниченностью. Существует много причин, по которым терапевт должен быть крайне осторожным в навязывании мнений и советов клиентам; эта — одна из главных.
Если бессознательно я нуждаюсь в том, чтобы определенный клиент (или все мои клиенты!) восхищался мною и любил, сколько бы я ни говорил вслух о том, что приветствую выражение негативных чувств в свой адрес, клиент, вероятно, воспримет тысячу крошечных намеков, которые покажут, как я в действительности отношусь к гневу и критике.
Психологи, изучающие феномены научения
, установили, что бессознательное восприятие таких тонких намеков может быстро сформировать соответствующее поведение субъекта. Не найдя никаких способов уменьшить интенсивность невротической потребности, я оказываюсь перед опасностью научить своих клиентов выделять дружелюбные чувства ко мне и подавлять недружелюбные.
Если я эротически привлекателен для клиента, то могу передать множество соблазняющих сообщений, которые, в лучшем случае, введут человека в конфуз по поводу наших взаимоотношений.
Каждый клиент (за исключением тех, кого терапевт действительно не любит) вызывает у терапевта два конкурирующих потока чувств: терапевты хотят освободить своих клиентов и отправить искать свой собственный путь, и в то же время они стремятся сохранить их зависимость. (Такую же двойственность переживаний проявляют практически все родители.) Оставаясь невнимательными, терапевты всегда найдут способы послать противоречивые намеки своим клиентам.
Если я взвинчен поведением клиента, я могу, как мы уже видели, найти способ, чтобы обидеть его, в то же время искренне считая, что совершаю лучший терапевтический поступок.
Если история отношений клиента со своим отцом вызывает во мне собственный, не нашедший разрешения гнев на моего отца, то я подвергаюсь опасности высказать критические и гневные мысли об отце клиента. Враждебная критика членов семьи клиента, пусть даже с чистейшими намерениями, вероятно, не лучший способ в терапии; вызванная контрпереносом, она может оказаться деструктивной.
Клиент говорит в основном о мелочах. Когут показал нам, как важно разглядеть за защитными мелочами страхи клиента. В этом случае терапевт становится в позицию эмпатии к клиенту. Но если у терапевта возникли контрпереносные чувства раздражения и нетерпения, то возможен соблазн сосредоточиться на мелочах и пропустить лежащий за ними страх. Тогда вмешательство терапевта (например: «кажется, вы избегаете предметов, которые действительно беспокоят вас») будет расценено как критика и будет отвергаться сильнее, чем лежащий за этим и усиливающийся страх.
Если клиент постоянно обвиняет терапевта в неэмпатичности и враждебной настроенности, напряжение у терапевта, в конечном счете, возрастет, и он начнет обращаться с клиентом таким же образом. Когда терапевт сопротивляется такому давлению, то, тем самым, — из самой напряженности — он узнает много нового о клиенте. Опасность, конечно, состоит в том, что любому терапевту сопротивляться тяжело, а если, к тому же, в отношениях присутствует и скрытая, ожидающая «своего часа» враждебность, то терапевт, вероятно, доставит клиенту много неприятностей, прежде чем одумается.
Образованный, умный, горделивый клиент незаметно устанавливает этакий подтекст взаимоотношений, в котором «мы с вами — двое мудрых и избранных людей, разговаривающих обо всем на свете». Это вводит терапевта в ряд бессознательных соблазнов: играть такую роль легче, чем вести терапию, кроме того, и сама роль льстит. Если терапевт клюет на эту приманку, то клиент получает возможность исполнить эффективный защитный маневр.
Клиент относится к терапевту как к более мудрому и старшему человеку, знающему мир лучше клиента, чьи советы и мнения являются чрезвычайно ценными. Вряд ли нужно говорить о том, насколько искушающей может быть такая позиция.
Когда клиент считает терапевта прекрасным человеком, то есть, когда в муках идеализирующего переноса он рассматривает терапевта в превосходной степени, то это оказывает сильное давление на уравновешенность последнего. Возникает один из двух или сразу оба соблазна: по причине смущения терапевт начнет делать самоосуждающие заявления, или, в тайне гордясь собой, станет играть роль супер-терапевта.
Женщина-клиент демонстрирует сильный позитивный перенос, на который ее терапевт-мужчина отвечает удовольствием и удовлетворением. На этой стадии терапии вновь пробуждается сексуальный интерес клиентки к ее мужу. Сознательно терапевт удовлетворен и рассматривает это как прогресс, но бессознательно ощущает потерю, равно как и зависть к мужу. Затем, по всей видимости, он передает намеки на раздражение и угнетенность. Если же в этом случае она перенаправит свою энергию на терапевта (потому что восприняла намеки), последний, скорее всего, испытает чувство вины по отношению к мужу*.
Исследовав опасности контрпереноса, давайте теперь проясним картину в случае, когда контрперенос оказывается полезным. Между контрпереносом и эмпатией существует тесная связь. Вспомним, что мы определили контрперенос как все терапевтические реакции-ответы клиенту; из этого следует, что всякая эмпатия начинается с реакции контрпереноса. Рассмотрим необходимые, порождающие эмпатию условия. Во-первых, очевидно, что единственный контрперенос, являющийся потенциальным источником эмпатии, — это контрперенос, вызванный самим клиентом, а не тот, который предлагает терапевт. Во-вторых, однажды возникнув, контрпереносное чувство или отношение может превратиться в терапевтическую эмпатию, когда терапевт способен поддерживать или сохранять оптимальную дистанцию в чувстве. Решающим здесь является то, что оно не подавляется, а становится только причиной той или иной проблемы или трудности. Важно также, чтобы терапевт не позволил захлестнуть себя ни обструкционным импульсам (то есть порывам противодействовать), ни обременяющей идентификации (то есть чувствам слишком печальным, чтобы дать результат). Требуется соблюдать определенную дистанцию, которая допускает понимание клиента, но не овладевает терапевтом. Рассмотрим некоторые примеры.
Клиент-мужчина говорит: «Я узнал, что [называет имя другого терапевта] оставила своего мужа и сейчас у нее другой мужчина». Терапевт (женщина) чувствует прилив возбуждения. Разобравшись с этим, она понимает, что возбуждение исходит из ее теплого чувства к клиенту. Но почему это замечание так взволновало ее? Вероятно, подумалось, что, у клиента возникли фантазии о том, что и она может уйти к другому мужчине. После небольшой паузы терапевт спросила, что он думает о новом мужчине другого врача. Усмехнувшись, клиент ответил: «Я интересовался, не является ли он одним из ее клиентов». Терапевт вынуждена встать на позицию исследования переносного подтекста его замечания.
Клиент говорит о женщинах в манере, кажущейся терапевту-женщине унижающей. После нескольких подобных случаев ее объективность разрушается, и она ловит себя на том, что сердится на него. Она понимает, что клиент не может не осознавать того, какой эффект подобные замечания оказывают на терапевта-женщину, или, если на то пошло, на любую женщину. Гнев терапевта уменьшается с появлением интересующего ее вопроса, почему он хочет оскорбить и оттолкнуть ее от себя. Теперь у терапевта есть информация для исследования аспектов взаимоотношений, ранее скрытых от нее.
По мере того как клиент красноречиво и театрально долго рассказывает свою историю, терапевт осознает, что начинает чувствовать себя зрителем трагического, романтического представления. Происходящее заставляет его испытывать не только такое чувство. У терапевта создается отчетливое впечатление, что клиенту ничего не нужно от него, кроме присутствия в качестве восхищенной публики. Сначала терапевт получает удовольствие от своей роли. Это просто, и клиент действительно занимательный. Затем постепенно приходит понимание состояния одиночества и бесполезности своего присутствия. Клиент выражает полное удовлетворение; ему действительно было необходимо, чтобы его историю выслушали, и он высоко ценит внимательное выслушивание терапевта. Чувство одиночества терапевта углубляется и становится довольно сильным. В какой-то момент его осеняет удивительное подозрение: возможно, клиент демонстрирует ему ситуацию из детства, когда один из родителей или оба настолько склонны к нарциссическим проявлениям, что единственной возможной ролью для ребенка является роль восхищенного (и ужасно одинокого) зрителя? Терапевту открылся новый способ понимания и исследования страдания клиента.
В течение последних нескольких месяцев процесс терапии увяз в сопротивлении клиента, высказывающего чувства гнева и недоверия по отношению к терапевту. Тупик кажется непреодолимым. Однажды терапевт заметила, что ее чувства в начале и в конце часа отличаются от обескураженности, возникающей во время всей сессии. Когда клиент приветствует ее или прощается с ней, испытывается теплота и привязанность к нему. Наблюдается разительный контраст с демонстрируемыми гневом и недоверием. Терапевту начинает казаться, что в начале и конце сессии она получает тонкие намеки на привязанность, а может быть, на любовь.
Терапевт: «Я испытываю теплоту контакта с вами в начале и в конце наших сессий. Интересно, заметили вы что-нибудь подобное».
Клиент: «Ну, иногда кажется, что я не ощущаю недоверия до тех пор, пока мы не приступили к началу».
Терапевт: «Хорошо, что вы испытали ко мне, когда впервые вошли сюда и поздоровались?»
Клиент: (Раздумывая) «Мне было хорошо. Я почувствовал, что вы мне понравились. Недоверие, похоже, пришло немного позже».
Терапевт: «Наверно тогда, когда я понравилась вам сильнее».
Терапевт-женщина имеет серьезные неразрешенные конфликты в отношениях со своей матерью. Она придает слишком большое значение этому аспекту в динамике клиента и преуспевает в своем влиянии на клиента так, что тот тоже начинает переоценивать его.
-
Контрперенос может побуждать нас использовать клиентов для косвенного самоудовлетворения.
Терапевт с конфликтами по поводу своего чувства зависимости представляет опасность, поскольку может незаметно подстрекать клиента к (поверхностным) независимым действиям в качестве косвенного способа в попытках преодолеть свою собственную зависимость. Можно вообразить, что подобное происходит в любой сфере личностных проблем терапевта.
Другой пример: искушение побуждать клиента к большей сексуальной свободе. Возможно это и правда, что для многих клиентов расширение сексуальной свободы оказывается полезным. Возможно и то, что многие терапевты имеют меньше сексуальной свободы, чем им хотелось бы, и могут просто соблазниться работать косвенно с этой ограниченностью. Существует много причин, по которым терапевт должен быть крайне осторожным в навязывании мнений и советов клиентам; эта — одна из главных.
-
Контрперенос может привести нас к выражению тонких намеков, способных во многом влиять на клиента. Мы иногда забываем, насколько важным становится терапевт для клиента. Сознательно и бессознательно клиент настраивает себя на волну терапевта. Почти ничто не ускользает от его внимания, — будь то изменения в мимике, перемена позы, интонации голоса или мышечное напряжение. Способов, с помощью которых терапевт может (или должен!) хоть как-то это контролировать, нет. Намеки также передаются, и многие из них принимаются и интерпретируются.
Если бессознательно я нуждаюсь в том, чтобы определенный клиент (или все мои клиенты!) восхищался мною и любил, сколько бы я ни говорил вслух о том, что приветствую выражение негативных чувств в свой адрес, клиент, вероятно, воспримет тысячу крошечных намеков, которые покажут, как я в действительности отношусь к гневу и критике.
Психологи, изучающие феномены научения
, установили, что бессознательное восприятие таких тонких намеков может быстро сформировать соответствующее поведение субъекта. Не найдя никаких способов уменьшить интенсивность невротической потребности, я оказываюсь перед опасностью научить своих клиентов выделять дружелюбные чувства ко мне и подавлять недружелюбные.
Если я эротически привлекателен для клиента, то могу передать множество соблазняющих сообщений, которые, в лучшем случае, введут человека в конфуз по поводу наших взаимоотношений.
Каждый клиент (за исключением тех, кого терапевт действительно не любит) вызывает у терапевта два конкурирующих потока чувств: терапевты хотят освободить своих клиентов и отправить искать свой собственный путь, и в то же время они стремятся сохранить их зависимость. (Такую же двойственность переживаний проявляют практически все родители.) Оставаясь невнимательными, терапевты всегда найдут способы послать противоречивые намеки своим клиентам.
-
Контрперенос может привести нас к вмешательству, противоречащему интересам клиента.
Если я взвинчен поведением клиента, я могу, как мы уже видели, найти способ, чтобы обидеть его, в то же время искренне считая, что совершаю лучший терапевтический поступок.
Если история отношений клиента со своим отцом вызывает во мне собственный, не нашедший разрешения гнев на моего отца, то я подвергаюсь опасности высказать критические и гневные мысли об отце клиента. Враждебная критика членов семьи клиента, пусть даже с чистейшими намерениями, вероятно, не лучший способ в терапии; вызванная контрпереносом, она может оказаться деструктивной.
Клиент говорит в основном о мелочах. Когут показал нам, как важно разглядеть за защитными мелочами страхи клиента. В этом случае терапевт становится в позицию эмпатии к клиенту. Но если у терапевта возникли контрпереносные чувства раздражения и нетерпения, то возможен соблазн сосредоточиться на мелочах и пропустить лежащий за ними страх. Тогда вмешательство терапевта (например: «кажется, вы избегаете предметов, которые действительно беспокоят вас») будет расценено как критика и будет отвергаться сильнее, чем лежащий за этим и усиливающийся страх.
-
Контрперенос может привести к принятию ролей, распределяемых между нами благодаря переносу клиентов. По историческим причинам, о которых здесь упоминать не стоит, попытка клиента повлиять на терапевта, с тем чтобы он принял эти роли, называется проективной идентификацией83. Проективная идентификация оказывает возрастающее давление на терапевта и нацелена на уступку клиенту в исполнении соответствующей роли. Если терапевт с легкостью поддается такому влиянию, то это называется проективной контридентификацией или интроективной идентификацией. Давление может быть таким же интенсивным, как и гипнотическое воздействие, а после того как терапевт поддастся этому влиянию и отреагирует нужную роль, он, преимущественно, чувствует себя очень смущенным, словно перенес постгипнотическое внушение84.
Если клиент постоянно обвиняет терапевта в неэмпатичности и враждебной настроенности, напряжение у терапевта, в конечном счете, возрастет, и он начнет обращаться с клиентом таким же образом. Когда терапевт сопротивляется такому давлению, то, тем самым, — из самой напряженности — он узнает много нового о клиенте. Опасность, конечно, состоит в том, что любому терапевту сопротивляться тяжело, а если, к тому же, в отношениях присутствует и скрытая, ожидающая «своего часа» враждебность, то терапевт, вероятно, доставит клиенту много неприятностей, прежде чем одумается.
Образованный, умный, горделивый клиент незаметно устанавливает этакий подтекст взаимоотношений, в котором «мы с вами — двое мудрых и избранных людей, разговаривающих обо всем на свете». Это вводит терапевта в ряд бессознательных соблазнов: играть такую роль легче, чем вести терапию, кроме того, и сама роль льстит. Если терапевт клюет на эту приманку, то клиент получает возможность исполнить эффективный защитный маневр.
Клиент относится к терапевту как к более мудрому и старшему человеку, знающему мир лучше клиента, чьи советы и мнения являются чрезвычайно ценными. Вряд ли нужно говорить о том, насколько искушающей может быть такая позиция.
Когда клиент считает терапевта прекрасным человеком, то есть, когда в муках идеализирующего переноса он рассматривает терапевта в превосходной степени, то это оказывает сильное давление на уравновешенность последнего. Возникает один из двух или сразу оба соблазна: по причине смущения терапевт начнет делать самоосуждающие заявления, или, в тайне гордясь собой, станет играть роль супер-терапевта.
Женщина-клиент демонстрирует сильный позитивный перенос, на который ее терапевт-мужчина отвечает удовольствием и удовлетворением. На этой стадии терапии вновь пробуждается сексуальный интерес клиентки к ее мужу. Сознательно терапевт удовлетворен и рассматривает это как прогресс, но бессознательно ощущает потерю, равно как и зависть к мужу. Затем, по всей видимости, он передает намеки на раздражение и угнетенность. Если же в этом случае она перенаправит свою энергию на терапевта (потому что восприняла намеки), последний, скорее всего, испытает чувство вины по отношению к мужу*.
Полезный контрперенос
Исследовав опасности контрпереноса, давайте теперь проясним картину в случае, когда контрперенос оказывается полезным. Между контрпереносом и эмпатией существует тесная связь. Вспомним, что мы определили контрперенос как все терапевтические реакции-ответы клиенту; из этого следует, что всякая эмпатия начинается с реакции контрпереноса. Рассмотрим необходимые, порождающие эмпатию условия. Во-первых, очевидно, что единственный контрперенос, являющийся потенциальным источником эмпатии, — это контрперенос, вызванный самим клиентом, а не тот, который предлагает терапевт. Во-вторых, однажды возникнув, контрпереносное чувство или отношение может превратиться в терапевтическую эмпатию, когда терапевт способен поддерживать или сохранять оптимальную дистанцию в чувстве. Решающим здесь является то, что оно не подавляется, а становится только причиной той или иной проблемы или трудности. Важно также, чтобы терапевт не позволил захлестнуть себя ни обструкционным импульсам (то есть порывам противодействовать), ни обременяющей идентификации (то есть чувствам слишком печальным, чтобы дать результат). Требуется соблюдать определенную дистанцию, которая допускает понимание клиента, но не овладевает терапевтом. Рассмотрим некоторые примеры.
Клиент-мужчина говорит: «Я узнал, что [называет имя другого терапевта] оставила своего мужа и сейчас у нее другой мужчина». Терапевт (женщина) чувствует прилив возбуждения. Разобравшись с этим, она понимает, что возбуждение исходит из ее теплого чувства к клиенту. Но почему это замечание так взволновало ее? Вероятно, подумалось, что, у клиента возникли фантазии о том, что и она может уйти к другому мужчине. После небольшой паузы терапевт спросила, что он думает о новом мужчине другого врача. Усмехнувшись, клиент ответил: «Я интересовался, не является ли он одним из ее клиентов». Терапевт вынуждена встать на позицию исследования переносного подтекста его замечания.
Клиент говорит о женщинах в манере, кажущейся терапевту-женщине унижающей. После нескольких подобных случаев ее объективность разрушается, и она ловит себя на том, что сердится на него. Она понимает, что клиент не может не осознавать того, какой эффект подобные замечания оказывают на терапевта-женщину, или, если на то пошло, на любую женщину. Гнев терапевта уменьшается с появлением интересующего ее вопроса, почему он хочет оскорбить и оттолкнуть ее от себя. Теперь у терапевта есть информация для исследования аспектов взаимоотношений, ранее скрытых от нее.
По мере того как клиент красноречиво и театрально долго рассказывает свою историю, терапевт осознает, что начинает чувствовать себя зрителем трагического, романтического представления. Происходящее заставляет его испытывать не только такое чувство. У терапевта создается отчетливое впечатление, что клиенту ничего не нужно от него, кроме присутствия в качестве восхищенной публики. Сначала терапевт получает удовольствие от своей роли. Это просто, и клиент действительно занимательный. Затем постепенно приходит понимание состояния одиночества и бесполезности своего присутствия. Клиент выражает полное удовлетворение; ему действительно было необходимо, чтобы его историю выслушали, и он высоко ценит внимательное выслушивание терапевта. Чувство одиночества терапевта углубляется и становится довольно сильным. В какой-то момент его осеняет удивительное подозрение: возможно, клиент демонстрирует ему ситуацию из детства, когда один из родителей или оба настолько склонны к нарциссическим проявлениям, что единственной возможной ролью для ребенка является роль восхищенного (и ужасно одинокого) зрителя? Терапевту открылся новый способ понимания и исследования страдания клиента.
В течение последних нескольких месяцев процесс терапии увяз в сопротивлении клиента, высказывающего чувства гнева и недоверия по отношению к терапевту. Тупик кажется непреодолимым. Однажды терапевт заметила, что ее чувства в начале и в конце часа отличаются от обескураженности, возникающей во время всей сессии. Когда клиент приветствует ее или прощается с ней, испытывается теплота и привязанность к нему. Наблюдается разительный контраст с демонстрируемыми гневом и недоверием. Терапевту начинает казаться, что в начале и конце сессии она получает тонкие намеки на привязанность, а может быть, на любовь.
Терапевт: «Я испытываю теплоту контакта с вами в начале и в конце наших сессий. Интересно, заметили вы что-нибудь подобное».
Клиент: «Ну, иногда кажется, что я не ощущаю недоверия до тех пор, пока мы не приступили к началу».
Терапевт: «Хорошо, что вы испытали ко мне, когда впервые вошли сюда и поздоровались?»
Клиент: (Раздумывая) «Мне было хорошо. Я почувствовал, что вы мне понравились. Недоверие, похоже, пришло немного позже».
Терапевт: «Наверно тогда, когда я понравилась вам сильнее».