Файл: Krechmer_E_Stroenie_tela_i_kharakter_1930.pdf

что большинство шизоидов отличаются не только чрезмерной чувствительностью
или холодностью, а тем и другим одновременно, и при этом в совершенно
различных комбинациях. Мы можем из нашего шизоидного материала образовать
непрерывный ряд который начинается тем, что я обычно называю типом
Гёльдерлина, — теми крайне сентиментальными, чрезмерно нежными, постоянно
обидчивыми мимозоподобными натурами, «состоящими только из нервов», — и
который прекращается на тех холодных, застывших, почти безжизненных типах
тяжелой dementia praecox, прозябающих, как «животное», в углах больницы. И тем
не менее у нежнейших представителей этой мимозоподобной группы мы ощущаем
еще легкий, незаметный налет аристократической холодности и неприступности,
аутистическое сужение сферы чувств отграниченным кругом избранных людей и
вещей, слышим иногда резкое замечание о людях, находящихся вне этого круга и
по отношению к которым аффективная откликаемость совершенно умолкает.
«Между мной и людьми завеса из стекла», — сказал мне недавно такой шизоид с
неподражаемой четкостью. Эту тонкую, холодную, остро колющую стеклянную
завесу мы чувствуем у сделавшегося кататоником Гёльдерлина, представителя
мимозоподобной группы, и еще яснее у шизофреника Стриндберга, который о себе
говорит: «Я тверд, как железо, и все-таки полон чувств до сентиментальности».
Этот мимозоподобный тип можно лучше всего изучать на гениальных шизоидах,
но он встречается и среди обычного больничного материала, особенно среди
интеллигентных и образованных, в препсихотической форме или в начальных
стадиях психоза.

От мимозоподобного полюса шизоидные темпераменты во всевозможных оттенках
идут к холодному и тупому полюсу, причем элемент «тверд, как лед» (или «туп,
как кожа») все больше и больше расширяется, а «полон чувств до
сентиментальности» постоянно идет на убыль. Но и среди половины нашего
материала с бедностью аффекта мы довольно часто находим в глубине их души,
если только ближе знакомимся с такими шизоидами, за застывшим, лишенным
аффекта покрывалом нежное ядро личности с крайне уязвимой нервозной
сентиментальностью. «Вы не знаете, как мне все это больно», — сказал недавно
своим родителям юный гебефреник, который по внешним проявлениям отличался
равнодушием, вялостью и полным отсутствием темперамента. Блейлер первый
показал, что и те, напоминающие мумии, старые обитатели больниц, которых
обычно рассматривают как тип глубочайшей аффективной тупости, подчас имеют
остатки «комплексов», отдельные чрезмерно чувствительные места в своей
душевной жизни, которые сохраняются, и прикосновение к ним может оказать
неожиданное, удивительное действие. Нам постоянно приходится видеть, как сразу
исчезает окаменелость у таких, совершенно бесчувственных на вид, кататоников и
как из глубины души исходят аффективные толчки. Таким образом, по отношению
ко многим шизофреническим картинам мы совсем не в состоянии оценить, сколько
в этом полном оцепенении элементов действительного аффективного отупения и
сколько судорожного аффекта.

Комбинацию соотношений, при которой у отдельного шизоида гиперэстетические
элементы переплетаются с анэстетическими элементами шизоидной шкалы
темпераментов, мы называем психэстетической пропорцией. Припомним, что и
при циклоидных темпераментах в их диатетической пропорции, или пропорции
настроения, мы находили такие же отношения, и там нам приходилось реже
встречать абсолютно веселых или абсолютно мрачных, скорее можно было
отметить наслоения и колебания между веселым и печальным; у солнечно-веселых
— ясно депрессивный фон и остатки юмора, которые можно было отметить даже

среди самых мрачных темпераментов.

Пропорция настроения циклоидов колеблется волнами. Психэстетическая
пропорция шизоидов перемещается. Это значит, что отношение между
гиперэстетическими и анэстетическими частями темперамента меняется в течение
всей жизни у многих шизоидов толчкообразно, но больше не возвращается к
исходному пункту. Но и психэстезия здорового человека со смешанным средним
темпераментом в эксцентричности и сентиментальности периода полового
созревания достигает своего наивысшего пункта, чтобы, приблизительно с 25-
летнего возраста, постепенно прийти к известной спокойной основательности,
солидности или же к отрезвляющему, сухому реализму. Студенческая песня
отражает охлажденное филистерское чувство посредственного человека,
обращающего свои взоры назад, к периоду полового созревания.

Перемещение психэстетической пропорции шизоидов часто идет параллельно с
этим нормальным развитием. Оно составляет как бы более углубленную форму
последнего. У шизофреника Гёльдерлина такое перемещение может считаться
образцом, если мы проследим жизнь поэта, начиная от возвышенной нежности его
юных годов вплоть до тупоумия его кататонической инвалидности. Переход от
гиперэстетического к анэстетическому полюсу с жестокой явственностью
переживается как постепенное внутреннее охлаждение, и Гёльдерлин описывает
его в стихах.

Wo bist Du? Wenig lebt ich, doch atrnet kalt Mein Abend schon. Und Stille, den
Schatten gleich. Bin ich schon hier, und schon gesanglos Schlummert das schauernde
Herz im Busen?

Таким путем и без душевного заболевания развивается целая группа одаренных
шизоидов, которые с детства отличались нежностью, застенчивостью и
нервозностью; в раннем периоде полового созревания они пережили
непродолжительный расцвет всех своих способностей и эмоций, на почве
повышенной возбудимости темперамента, в смысле элегической нежности или
напыщенности и экзальтированности. Через несколько лет они становятся более
вялыми, более холодными, молчаливыми и сухими. Волна полового развития
подымает их выше и опускает ниже нормального человека.

Или же психэстетическое перемещение совершается постепенно, в течение более
длинных промежутков времени, без определенной даты. При всех этих различных
возможностях перемещение пропорций идет большей частью в направлении от
гиперэстетического к анэстетическому полюсу, от раздражения к параличу, причем
(выражаясь схематически) после первой стадии общей чрезмерной
чувствительности вначале утрачивают свой аффективный резонанс ценности,
чуждые личности, между тем как ценности, свойственные личности, сами по себе
постоянно подчеркиваемые, сохраняют выраженный акцент, и лишь тогда, когда и
свойственные личности элементы утрачивают свою аффективную ценность,
наступает третья стадия —аффективной тупости. Аллопсихический резонанс
утрачивается раньше аутопсихического. Наполовину мертвый шизофреник желает
в этой переходной стадии сделаться артистом или музыкантом. Самооценка еще
налицо; во всяком случае он рассчитывает быть футуристическим художником,
экспрессионистским поэтом, изобретателем или созидателем абстрактно-
схематических философских систем. Это несоответствие между угасанием
аллопсихического резонанса и чрезмерной чувствительностью аутопсихического
элемента часто становится закономерным источником безграничной переоценки

самого себя. Понятно, что из этой психэстетической пропорции должна получиться
неправильная картина взаимоотношения между «я» и внешним миром. Мы можем
себе представить, что у многих шизоидов охлаждение темперамента идет снаружи
вовнутрь, так что при постоянно нарастающем торпидном застывании обращенных
наружу слоев остается все более и более сжимающееся нежное и чрезмерно
чувствительное ядро. Такое представление совпадает с тем любопытным фактом,
что самые чувствительные и тонко чувствующие шизоиды при беглом знакомстве
производят такое впечатление, будто они отделены тонким ледяным слоем от
внешнего мира, и, напротив, при самых тяжелых оцепенениях могут наблюдаться
сильные реакции чрезмерной чувствительности, если случайно затронуть наиболее
интимные комплексы их личности. «Это капля крепкого вина в бочке льда», —
говорит выразительно Геббельс о здоровом шизотимике Уланде.

Следует добавить, что стадии абсолютной чрезмерной чувствительности, как и
абсолютного охлаждения аффекта, в самом точном смысле слова лишь
теоретические фикции, которые в действительности вряд ли полностью
выявляются. Практически пред нами выступает психэстетическая пропорция —
чрезмерная чувствительность и холодность в определенных, изменчивых
комбинациях. Только часть шизоидов проходит в течение жизни путь от
выраженного гиперэстетического до преимущественно анэстетического полюса,
часть из них остаются гиперэстетичными, другие же торпидны уже с момента
появления на свет. Наконец, бывают случаи, когда после шизофренического
психоза делаются даже более гиперэстетичными, чем раньше; таковым был
Стриндберг.

Социальная установка

Строение тела и характер

Кречмер, Эрнст

Аутизм, рассматриваемый как шизоидный симптом темперамента, имеет оттенки в
зависимости от психэстетической шкалы отдельного шизоида. Бывают случаи,
когда аутизм является преимущественно симптомом повышенной
чувствительности. Такими крайне раздражительными шизоидами сильные краски
и тона реальной жизни воспринимаются как резкие, некрасивые, грубые,
неприятные и даже с душевной болью, между тем как для циклоида и нормального
человека они желанны и составляют необходимый возбуждающий жизненный
элемент. Их аутизм проявляется в том, что они уходят в самих себя, стремятся
избегнуть всяких внешних раздражений, заглушить их, закрывают окна своего
дома, чтобы в нежном, тихом полумраке внутреннего «я» вести фантастическую
«бездеятельную, но полную мыслей» жизнь в грезах (Гёльдерлин). Они ищут, как
красиво о себе сказал Стриндберг, одиночества, чтобы закутаться в шелк своей
собственной души. Они обычно предпочитают определенной среде, которая не
причиняет боли и не ранит: аристократический, холодный салонный мир,
механически протекающую чиновничью работу, одинокую прекрасную природу,
древность, кабинет ученого. Если шизотимик из чопорного, сверхцивилизованного
светского человека становится взъерошенным анахоретом, как Толстой, то скачок
уж не так велик. Одна среда дает ему то же самое, что другая, — единственное, что
он вообще желает от внешнего мира: пощады его гиперэстезии.

Напротив, аутизм анэстетика — это простая бездушность, отсутствие
аффективного резонанса для внешнего мира, который для его эмоциональной
жизни не представляет интереса, и к справедливым требованиям этого мира он
остается глух. Он замыкается в самом себе, потому что у него нет основания
делать что-нибудь другое, а окружающее ему ничего не может дать.

Аутизм большинства шизоидов и шизофреников представляет комбинацию обоих
элементов темперамента: равнодушие с налетом боязливости и враждебности и
холод одновременно со страстным желанием быть оставленным в покое. Судорога
и паралич в одной картине.

Характер социальной установки шизоидных людей, а также и здоровых
шизотимиков, о которых речь пойдет позже, обусловливается только что
описанной психэстетической пропорцией. Шизоидные люди или абсолютно
необщительны, или общительны избирательно, в узком замкнутом кругу, или
поверхностно-общительны, без более глубокого внутреннего контакта с
окружающим миром. Необщительность шизоидов имеет многочисленные оттенки;
редко это лишенная аффекта тупость, большей частью она характеризуется ясным
налетом неудовольствия, даже враждебности защитительного или наступательного
характера. Эта антипатия к общению с людьми варьирует от нежной тревоги,
робости и застенчивости через иронический холод и угрюмую причудливую
тупость до резкого, грубого, активного человеконенавистничества. И самое
любопытное — то, что эмоциональная установка отдельного шизоида в отношении
ближнего переливается замечательными цветами радуги между застенчивостью,
иронией, угрюмостью и жестокостью. Красивым характерологическим примером
такого рода служит Робеспьер. И у шизофренических душевнобольных эта
аффективная установка к внешнему миру имеет часто характер «принятия мер
защиты» (Адлер), подобно инфузории, недоверчиво со стороны наблюдающей с
полуопущенными ресницами, осторожно выдвигающей свои щупальца и вновь
съеживающейся. По отношению к чужим, вновь появляющимся людям пробуется
весь регистр психэстетической шкалы с нервозностью и неуверенностью. Это
чувство неуверенности переносится на наблюдателя. Некоторые шизоиды
производят впечатление чего-то расплывчатого, непроницаемого, чуждого
капризности, интриганства или даже коварства. Но для постороннего всегда
остается нечто за колебаниями шизоидной аффективной установки, чего он не
может ни понять, ни постичь и что не исчезает.

Многие шизоиды, а в нашем швабском материале, пожалуй, большинство
препсихотиков, считались в общежитии добродушными. Это добродушие
совершенно иное, чем соответствующее свойство характера циклоидов.
Циклоидное добродушие — это добросердечие, готовность разделить горе и
радость, активная доброжелательность или дружелюбное отношение к ближнему.
Добродушие шизоидного ребенка слагается из двух компонентов: боязливости и
утраты аффекта. Это есть уступка желаниям окружающих вследствие равнодушия,
смешанного с робкой боязливостью оказать им сопротивление. Циклоидное
добродушие — это дружеское участие, шизоидное — боязливая отчужденность. В
соответствующих конституциональных соединениях и это боязливое шизоидное
добродушие может получить черты истинной доброты, приятной нежности,
мягкости, внутренней привязанности, но всегда с элегической чертой болезненной
отчужденности и уязвимости. Это тип Гёльдерлина; послушность известных
шизоидных примерных детей можно сравнить с flexibilitas cerea кататоников.

Также и застенчивость, довольно частая и специфически шизоидная особенность
темперамента, с характерным построением из заторможенности в ходе мышления
и моторной неподвижности — точное отображение кататонических симптомов
болезни, но лишь в слабой форме. Застенчивость в этих случаях —
гиперэстетическая аффективная установка при появлении чужих лиц в
аутистическом заколдованном круге шизоидной личности. Вступление в него
нового человека ощущается как чрезмерно сильное раздражение, вызывает чувство

неудовольствия: это чрезмерно сильное раздражение, парализуя, действует на ход
мыслей и двигательную сферу. Беспомощная боязливость по отношению к новым
необычным ситуациям и антипатия к их смене являются гиперэстетическим
признаком многих шизоидных педантов и чудаков.

Среди застенчивых, нежно-мечтательных шизоидов мы особенно часто встречаем
тихих друзей книги и природы. Если любовь к книге и природе у циклоидных
натур вытекает из равномерной любви ко всему, что существует, и прежде всего к
человеку, а затем к вещам, то сфера интересов шизоидных людей не обнаруживает
такой равномерной окраски. Шизоидные люди, даже простого происхождения,
весьма часто являются друзьями природы и книги, но с известным элективным
подчеркиванием. Они делаются таковыми вследствие бегства от людей и из
склонности ко всему тому, что спокойно и не причиняет боли. У некоторых эта
склонность имеет нечто компенсаторное. Всю нежность, на которую они
способны, они расточают красивой природе и мертвым предметам своей
коллекции.

Наряду с тихими мечтателями мы встречаем среди необщительных шизоидов как
характерную фигуру угрюмого чудака, который, замкнувшись от внешнего мира в
своей келье, всецело поглощен собственными мыслями, будь то ипохондрические
телесные упражнения, технические открытия или же метафизические системы. Эти
оригиналы и чудаки внезапно покидают свой угол, как «озаренные» и
«обращенные в новую веру», отпускают себе длинные волосы, образуют секты и
проповедуют в пользу человеческих идеалов, сырой пищи, гимнастики и религии
будущего или все это вместе. Многие из этих активных типов изобретателей и
пророков имеют различные конституциональные соединения и заключают в себе
все оттенки —от типичных шизофреников до резко-гипоманиакальных
Шизофреники эксцентричны, витиеваты, туманно-расплывчаты, мистически
метафизичны, склонны к системе и к схематическому изложению; гипоманьяки,
напротив, лишены системы, говорливы, находчивы, сговорчивы, подвижны, как
ртуть. Шизофренические изобретатели и пророки производят на меня впечатление
не столько препсихотиков, сколько людей с остаточными состояниями или даже
психозами.

Аутистическая изоляция от других действует, разумеется, в смысле выработки
собственного мировоззрения и любимых занятий. Но это не обязательно.
Некоторые шизоиды не отличаются особенной продуктивностью в мышлении и
поступках, они просто необщительны. Они ворчат и уходят, если кто-нибудь
появляется; если подобные шизоиды остаются, то чувствуют себя страдальцами.
Они проявляют стоическое душевное спокойствие и ни слова не говорят. У
выдающихся «великих молчальников» (Уланд и Мольтке) можно отметить и
другие шизотимические черты характера.

Наряду с простой необщительностью, специфической чертой некоторых
высокоодаренных шизоидов, существует избирательная общительность в
замкнутом кругу. Многие чувствительные аутисты отдают предпочтение
определенным социальной среде, сторонам психической атмосферы, которые они
считают своим жизненным элементом. Это, прежде всего, изящные светские
формы жизни, аристократический этикет. В его строго выдержанном, вылощенном
формализме нежная душа находит все, что ей нужно: красивую линию жизни,
которая нигде и ничем не нарушается, и заглушение всех аффективных акцентов
при общении с людьми. Кроме того, безличный культ формы прикрывает то, что
так часто отсутствует у шизоида,— недостаток сердечности и непосредственной