Файл: Райх В. - Анализ характера.pdf

придерживаюсь  исходной  теории  мазохизма  как  единственно  возможного  объяснения.
Правда,  я  пока  не  могу  ответить  на  витающий  в  воздухе  вопрос  о  том,  как  можно
стремиться  к  неудовольствию  и  как  оно  может  обернуться  удовольствием. Еще  более
неудовлетворительно  заключение  Садгера  относительно  эрогенного  мазохизма, особой
диспозиции  ягодичного  и  кожного  эротизма  при  восприятии  неудовольствия  и
удовольствия. С  какой  стати  ягодичный  эротизм  плюс  боль  будут  восприниматься  как
удовольствие? И почему мазохист переживает как удовольствие то, что другие, когда их
бьют  по  каким-то  эрогенным  зонам, переживают  как  боль  и  неудовольствие? Фрейд
разгадал  часть  этой  загадки, когда  увидел  за  фантазией «ребенок, получающий  побои»
исходную ситуацию, приносящую  удовольствие, — «бьют  не меня, а моего соперника».
Тем  не  менее  вопрос  о  том, почему  побои  могут  сопровождаться  ощущением
удовольствия, остается  в  силе. Все  мазохисты  говорят, что  фантазия  об  истязании  или
непосредственные  побои  вызывают  удовольствие  и  что  только  так  им  удается  получить
сексуальное удовлетворение или сексуальное возбуждение.

Годы изучения пациентов-мазохистов не дали путеводной нити, но, когда я начал

сомневаться в точности и правдивости заявлений моих пациентов, потихоньку забрезжил
какой-то  свет. Удивительно, что  мы  так  мало  понимали  в  анализе  переживания
удовольствия как такового, несмотря на десять лет аналитической работы. Точный анализ
функции  удовольствия  выявил  факт, который  сначала  смутил, а  затем  неожиданно
объяснил  сексуальную  экономику  и  специфическую  основу  мазохизма. Оказалось, что
заявление «мазохист  переживает  неудовольствие  как  удовольствие» было  ошибочным.
Мазохист  хочет  получить  удовольствие точно  также, как другие люди, но, поскольку он
имеет специфический (искажающий) механизм удовольствия, это стремление не получает
нормального  удовлетворения, в  результате  человек  испытывает  удовольствие, когда
неприятные ощущения достигают определенной интенсивности. Мазохист далек от того,
чтобы стремиться к неудовольствию, он страдает особой нетерпимостью к любому виду
психического  напряжения, и  проявление  неудовольствия  в  этом  случае  гораздо  сильнее,
чем при любом другом типе невроза.

Говоря  о  проблеме  мазохизма, я  приму  за  точку  отсчета  не  мазохистские

извращения, как обычно бывает, а характерную реактивную основу. Я буду использовать
в  качестве  иллюстрации  историю  болезни  пациента, лечившегося  у  меня  почти  четыре
года и разрешившего вопросы, на которые другие пациенты не получили ответы. Для них
все прояснилось ретроспективно, благодаря результатам данного случая.

2. ПАНЦИРЬ МАЗОХИСТСКОГО ХАРАКТЕРА

Лишь  очень  небольшое  число  людей  с  мазохистским  характером  подвержено

мазохистским  извращениям. Сексуальную  экономику  мазохиста  можно  понять, только
поняв его характерные реакции. Поэтому в представляемом мною случае мы проследуем
путем, которым  проходит  всякий  психоаналитический  курс  лечения, если  необходимо
сделать  нечто  большее, чем  просто  объяснить  случай  теоретически, и  если  необходимо
установить примат генитальности с оргастической потенцией.

Всякое характерное образование выполняет две функции. Во-первых, оно образует

панцирь, который  защищает  эго  от  внешнего  мира  и  внутренних  инстинктивных
потребностей; во-вторых, экономика обеспечивает абсорбирование излишней сексуальной
энергии, которая  образуется  в  результате  сексуального  застоя  или, другими  словами,
удерживает эту энергию от проявления в виде тревоги. Хотя это в равной мере относится
к  любой  характерной  формации, при  различных  формах  невроза  разнятся  и  формы, в
которых  эти  Функции  выполняются.  Каждый  тип  характера  вырабатывает  свои
собственные  механизмы. Конечно, недостаточно  знать  основные  функции  характера
(защитную и предупреждающую тревогу), необходимо выяснить, насколько рано и каким
образом  характер  начал  выполнять  эти  функции. Поскольку  характер  абсорбирует
большую  часть  либидо (и  тревоги), поскольку  далее  наша  задача  состоит  в

высвобождении значительного количества сексуальной энергии от хронической фиксации
в характере и в предоставлении ее генитальному аппарату и процессу сублимации, анализ
характера приводит нас к корню функции удовольствия.

Давайте  перечислим  важные  черты  мазохистского  характера, которые, кстати,

представлены  индивидуально  во  всех  невротических  характерах. Эти  черты  формируют
мазохистский характер только в том случае, если присутствуют все вместе, только когда
они  являются  ключевым  моментом  личности  и  ее  типичных  реакций.  Вот  эти  черты:
субъективное  хроническое  ощущение  страдания, которое  объективно  представлено
тенденцией  жаловаться; хроническая  склонность  к  нанесению  себе  вреда  и
самоуничижению (моральный мазохизм); навязчивое стремление мучить других, которое
заставляет  пациента  страдать  не  меньше, чем  объект  его  действий. Все  мазохистские
характеры  демонстрируют  специфическую  неловкость  поведения, это  касается  как  их
манеры держаться, так и взаимодействий с другими людьми, причем довольно часто это
выражено  столь  отчетливо, что  производит  впечатление  умственной  неполноценности.
Вместе с перечисленными могут присутствовать и другие особенности, но эти — типично
мазохистские.

Важно  помнить, что  этот  характерно-невротический  синдром  иногда  может  быть

очевидным с первого взгляда, но в большинстве случаев он внешне замаскирован.

Как  и  любая  характерная  позиция, мазохистская  проявляется  не  только  в

межличностных  взаимоотношениях, но  и  во  внутренней  жизни  человека. Установки,
которые  изначально  были  привязаны  к  объектам, сохраняются  по  отношению  к
интроецированным объектам, к  супер-эго. Как  правило, это  важный  решающий  момент.
То, что  исходно  было  внешним, а  затем  интернализовалось, необходимо  снова
экстернализовать  в  ситуации  переноса: в  трансферентном  процессе  повторяется  то, что
требовалось в детстве при взаимоотношениях с объектом.

Пациент, случай  которого  я  намерен  привести  здесь, обратился  к  аналитику  со

следующей  жалобой: с  шестнадцатилетнего  возраста  он  практически  был  неспособен
работать  и  не  имел  никаких  социальных  интересов. С  сексуальной  точки  зрения  налицо
было тяжелое мазохистское извращение. Он никогда не вступал в половой акт, но каждую
ночь  часами  мастурбировал, используя  при  этом  типичный  для  прегенитальных
либидинальных  структур  способ. Он  катался  по  кровати, воображая, что  мужчина  или
женщина  избивают  его  хлыстом, и  стискивал  рукой  свой  пенис. Таким  образом, он
мастурбировал  не  как  генитальный  характер, который  индуцирует  сексуальное
возбуждение более или менее регулярными фрикциями. Вместо этого он стискивал пенис,
зажимал  его  между  ног  или  катал  между  ладонями.

Когда  приближался  момент

эякуляции, он  откидывался  назад и ждал, пока не  стихнет возбуждение, чтобы  можно
было все начать сначала.

Так он мастурбировал ночи напролет, иногда делал это и днем,

пока  не  начинал  чувствовать  себя  совершенно  изнуренным  и  наконец  не  разрешал  себе
эякулировать. Эякуляция  не  представляла  собой  ритмичные  толчки: семя  просто
выливалось  наружу. После  этого  он  чувствовал  себя  измученным, словно  налитым
свинцом, неспособным  ничего  делать, подавленным, «мазохистом». Ему  с  огромным
трудом  удавалось  вытащить  себя  утром  из  кровати. Несмотря  на  очень  сильное  чувство
вины,  он  не  мог  остановить  это  «ленивое  пребывание  в  постели».  Все  это  он  назвал
впоследствии «мазохистским  болотом». Чем  больше  он  восставал  против  этого, тем
меньше  удавалось  ему  выйти  из «мазохистского  настроя», напротив, он  все  глубже
погружался в него. В то время, когда он начал лечение, описанный вид сексуальной жизни
продолжался  уже  несколько  лет. В  результате  все  его  существо  и  эмоциональная  жизнь
находились в бедственном состоянии.

Первое впечатление, которое он произвел на меня, состояло в том, что этот человек

едва способен, даже собрав всю свою волю, удержать себя и не рассыпаться. Отчасти это
прикрывалось очень утонченным и уравновешенным поведением; он рассказывал о своем
желании  стать  математиком. Во  время  анализа  это  желание  предстало  как  хорошо

разработанный  грандиозный  замысел. Годами  он  бродил  в  одиночестве  по  лесам
Германии, обдумывая  математическую  систему, которая  позволила  бы  вычислить  и
изменить весь мир. Такая поверхностная компенсация быстро рухнула в процессе анализа,
когда  я  показал  ему, какова  ее  функция. Она  выполняла  функцию  противодействия
чувству абсолютной бессмысленности, которое, сочетаясь с мастурбацией, переживаемой
как «грязь» и «болото», постоянно  воспроизводилось. «Математик», символ  чистого
ученого  и  асексуального  индивида, должен  был  сокрыть «человека  из  болота». Здесь  не
играет  роли  тот  факт, что  пациент  производил  довольно  сильное  впечатление  ранней
шизофрении  гебефренического  типа. В  данном  случае  важно  только  то, что «чистый»
математик  был  защитой  от  ощущения «грязи», которое  возникало  в  связи  с  анальным
типом мастурбации.

Разрушив поверхностную маску мазохистской установки, мы увидели ее целиком.

Каждая  наша  встреча  начиналась  с  жалобы. Это  была  откровенная  мазохистская
провокация инфантильного  типа. Когда я просил его уточнить  или  объяснить что-то, он
старался  свести  на  нет  эти  мои  попытки,  начиная  выкрикивать:  «Я  не  буду,  не  буду,  не
буду!»  В  связи  с  этим  мы  обнаружили,  что,  когда  ему  было  четыре  или  пять  лет,  он
пережил  фазу  чрезвычайно  сильной  озлобленности  с  приступами, во  время  которых  он
кричал  и  бился. Достаточно  было  малейшей  провокации, чтобы  начался  такой  приступ,
который  приводил  его  родителей  в  отчаяние, делал  их  беспомощными  и  очень  злил.
Временами эти приступы могли продолжаться целый день, пока не оканчивались полным
изнеможением. Позже  мой  клиент  понял, что  эта  фаза  озлобленности «возвестила» его
мазохизм.

Первая фантазия об истязании относилась приблизительно к семилетнему возрасту.

Он не только воображал себе, что его зажали между колен и лупят, но часто приходил в
ванную  комнату, запирался  в  ней  и  пытался  отстегать  сам  себя. Приблизительно  на
втором  году  анализа  проявилась  сцена, которая  относилась  к  трехлетнему  возрасту  и,
несомненно, была  травматичной. Он  играл  в  саду  и  испачкал  штанишки. Поскольку  в
доме  были  гости, его  отец -психопат  и  садист — пришел  в  ярость, втащил  его  в  дом  и
бросил  на  кровать. Мальчик  немедленно  перевернулся  на  живот  в  ожидании  порки,
испытывая  при  этом  сильное  любопытство, смешанное  с  тревогой. Хотя  удары  были
сильными, мальчик чувствовал облегчение: типичное мазохистское переживание, которое
случилось с ним впервые.

Доставляли  ли  истязания  удовольствие? Дальнейший  анализ  показал, что  он

ожидал  чего-то  гораздо  худшего. *

, и по этой причине переживал удары по ягодицам как

великое  облегчение; они  были  безвредными  по  сравнению  с  предполагаемой  угрозой
гениталиям, и это заметно снизило его тревогу.

Для  того  чтобы  понять  мазохизм  как  целое, необходимо  ясно  представлять  себе

этот  базовый  механизм. Мы  забежали  вперед, поскольку  в  нашей  истории  это  стало
понятно  только  по  прошествии  полутора  лет работы, а  до  тех  пор мы  тратили  время  на
бесплодные попытки преодолеть мазохистские реакции злости пациента.

После  этого пациент следующим образом дополнил  свое описание поведения  при

мастурбации:  «Как  будто  в  меня  ввинчиваются  винты,  от  спины  к  животу».  Я  подумал,
что  это  зачатки  фаллической  сексуальности, но  вскоре  обнаружил, что  это  защитное
действие.

Пенис  необходимо  было  защитить: лучше  терпеть  удары  по  ягодицам, чем

угрозу пенису.

Этот базовый механизм определял также и роль фантазии об истязании.

То,

что  позже  стало  мазохистским  желанием, изначально  было  страхом  наказания.

Мазохистские  фантазии  об  истязании, таким  образом, в  облегченной  форме
предвосхищают  гораздо  более  тяжкое  наказание. Утверждение  Александера  о  том, что,

*

 Этот механизм подчеркивался Фрейдом в статье

«Das ekonomische Problem des Masochismus» (Ges. Sehr., Y,

p. 378).

Клиническое исследование этого механизма не подтвердило гипотезу о врожденности мазохизма, а

напротив, опровергло ее.

удовлетворяя  потребность  в  наказании, человек  пробивается  к  сексуальному
удовольствию, надо было соответственно интерпретировать. Мазохист не наказывает себя
для  того, чтобы  умилостивить  или «подкупить» супер-эго, после  чего  можно  было  бы
пережить удовольствие, не испытывая тревоги. Скорее, он стремится к удовлетворяющей
деятельности  так  же, как  и  другие  люди,

но  в  нее  вмешивается  страх  наказания.

Мазохистское  самонаказание  не  представляет  собой  исполнение  страшного  наказания, а
является  его  смягченным  вариантом. Это  своего  рода  защита  от  наказания  и  тревоги.
Часть  этого  механизма  составляет  пассивно-фемининное  отношение  к  наказывающей
персоне, которую часто можно обнаружить  у мазохистских характеров. Наш пациент, по
его  словам, однажды  предлагал  свои  ягодицы  для  битья. На  самом  деле  желание  быть
избитым  являлось  представлением  себя  в  качестве  женщины (в  смысле  фрейдовской
интерпретации  фантазии  о  пассивной  роли  при  избиении, которая  заменяет  пассивно-
фемининное  влечение). Немазохистский  пассивно-фемининный  характер  исполняет
функцию  защиты  от  угрозы  кастрации  с  помощью  обычной  анальной  установки, не
добавляя к ней фантазии об истязании для того, чтобы отвести тревогу.

Это напрямую подводит нас к вопросу, возможно ли стремление к неудовольствию.

Давайте отложим его обсуждение до тех пор, пока анализ характера данного пациента не
предоставит нам необходимую основу для такой дискуссии.

В  процессе  анализа  совершенно  открыто  и  неудержимо  реактивировалась

инфантильная фаза злобы пациента. Около шести месяцев продолжался анализ приступов
рыданий, что  в  результате  дало  полное  устранение  такого  типа  реагирования. Вначале
было  нелегко  побудить  пациента  реактивировать  эти  злобные  действия  его  детства.  Его
реакции  были  подобающими «чистому» человеку, гению  математики, который  не  мог
позволять себе подобного. Однако это было неизбежно. Если этот пласт характера был бы
разоблачен  как  защита  от  тревоги  и  выделен, он  мог  бы  впервые  реактивироваться  в
полной  мере.  Когда  пациент  впервые  начал  свое  «я  не  буду»,  я  попытался
интерпретировать, но  он  полностью  проигнорировал  мои  попытки. Поэтому  я  стал
имитировать пациента: давая интерпретации его по-ведения, я тут же сам добавлял: «Я не
буду». Однажды  он  прореагировал  внезапными  непроизвольными  движениями, начав
бить  по  кушетке  ногами.  Я  ухватился  за  эту  возможность  и  попросил  его,  чтобы  он
полностью  «дал  себе  волю».  Сначала  он  не  мог  понять,  как  это  кто-то  может
провоцировать  его  на  что-то  подобное. Но  постепенно  он  все  сильнее  и  сильнее  стал
колотить  по  кушетке  и  метаться  по  ней,  его  поведение  обернулось  эмоциональными
громкими  злобными  криками  и  неартикулированными  животными  воплями. Особенно
яростный приступ произошел однажды, когда я сказал ему, что его защита от отца была
только маской, прикрывавшей сильную ненависть к нему. Я не  колеблясь предположил,
что  у  этой  ненависти  достаточно  рационального  оправдания. После  этого  его  действия
переросли почти в драку. Он вопил так, что находящиеся в доме люди испугались. Но это
был  единственный  путь  к  его  глубинным  эмоциям; только  так  он  мог  полностью  и
аффективно  разрядить  свой  инфантильный  невроз, чего  не  удавалось  сделать  в  форме
воспоминаний. Снова  и  снова  предоставлялась  возможность  углубить  понимание  его
поведения. Смысл его состоял в грандиозной провокации в адрес взрослых и, в условиях
переноса, в мой адрес. Но оставался вопрос, почему он провоцирует.

Другие  пациенты-мазохисты  пытались  спровоцировать  аналитика  типичным

мазохистским  молчанием. Наш  пациент  делал  это, прибегая  к  инфантильным  реакциям
злобы. Прошло немало времени, пока мне удалось добиться его понимания того, что эта
провокация была попыткой заставить меня проявить строгость и привести меня в ярость.
Но  это  был  лишь  поверхностный  смысл  его  поведения.  Если  более  глубинный  смысл
часто ускользает из поля зрения, то это происходит из-за ошибочной уверенности, будто
мазохист, пытаясь  удовлетворить  свое  чувство  вины, ищет  наказания  в  себе  самом. В
действительности дело вовсе не в наказании, а в том, чтобы выставить аналитика или его
прототип, то  есть  родителя, в  плохом  свете, спровоцировав  его  на  поведение, которое

рационально оправдывалось упреком: «Видишь, как ты плохо обращаешься со мной». Эта
провокация  во  всех  без  исключения  случаях  представляет  собой  одну  из  первых
значительных проблем мазохистского характера. Не раскрыв ее смысл, не продвинешься
дальше ни на шаг.

Каков  смысл  провоцирования  аналитика, осуществляемого  так, чтобы  выставить

его в плохом свете? Он заключается в следующем: «Ты — плохой, ты меня не любишь,
напротив, ты  жесток  по  отношению  ко  мне, и  я  прав, ненавидя  тебя». Оправдание
ненависти  и  ослабление  чувства  вины  с  помощью  этого  механизма, однако, лишь
промежуточный процесс. Действительно, если допустить, что чувство вины и потребность
в  наказании  есть  проявление  биологического  инстинкта  смерти, то  можно  склониться  к
уверенности, что объяснением рациональности ненависти и  провокацией объекта  можно
нажать красную кнопку взрыва. Но главная проблема мазохистского характера состоит не
в  чувстве  вины  и  не  в  потребности  быть  наказанным  независимо  от  того, насколько
представляется  это  важным. Почему  же  мазохист  старается  выставить  объект  своих
отношений в черном свете?

За  провокациями  скрывается  глубокое  разочарование  в  любви. Провокация

направлена как раз на те объекты, которые послужили причиной этого разочарования, то
есть объекты, которые мазохист очень любит и которые на самом деле разочаровали или
недостаточно  удовлетворили  любовь  ребенка. Актуальное  разочарование  мазохистского
характера  усиливается  столь  высокой  потребностью  в  любви, что  ее  на  самом  деле
удовлетворить невозможно, она вызывается специфическими  внутренними  причинами, о
чем мы поговорим несколько позже.

По прошествии некоторого времени пациент убедился, что ему не привести меня в

ярость, но  продолжал  вести  себя  по-прежнему, правда  по  другой  причине. Теперь  ему
доставляло  явное  удовольствие «давать  себе  волю». Его  отыгрывание  становилось
помехой: он часами брыкался, колотил ногами и вопил. Теперь я мог показать ему, что его
провоцирование  исходно  служило  второй  цели, а  именно: продемонстрировать  мне, как
далеко  он  может  зайти  со  своими  бессмысленными  действиями, пока  я  буду  избегать
проявления любви и применения наказания. Он убедил себя, что ему незачем бояться, что
он может напрасно тратить время и за этим не последует наказания. Такое бессмысленное
поведение  показало, что  страх  наказания  необоснован  и  оно  было  лишь  источником
удовольствия. Я  старательно  искал  выход, но  не  мог  ничего  поделать  с  его  желанием
получить  наказание. В  то  же  время  пациент  без  конца  жаловался  на  свое  состояние, на
«болото», из которого он не мог выбраться, подразумевая, что я не помогаю ему в этом.
Он  продолжал  мастурбировать  тем  же  способом, и  это  ежедневно  погружало  его  в
«болотное» настроение, которое он проявлял в своих жалобах, то есть в замаскированных
упреках При таком положении вещей анализ не мог прогрессировать. Запрет на реакцию
злости  был  недопустим  —  это  могло  все остановить.  Поэтому  я  начал  демонстрировать
ему его отражение. Когда я открывал дверь, он стоял передо мной с изможденным лицом,
в  позе  полной  подавленности. Я  стал  имитировать  его  позу. Я  начал  пользоваться  его
инфантильным языком, я ложился на пол, лупил ногами и кричал так же, как он. Сначала
он был удивлен, но однажды начал смеяться совершенно по-взрослому и совершенно не
невротично.  Прорыв,  хотя  и  временный,  произошел.  Я  продолжал  проделывать  то  же
самое, пока он сам не начал анализировать ситуацию.

Каков  был  смысл  провокации?  Это  был  его  способ  требования  любви,  именно

таков  способ  всех  мазохистских  характеров. Ему  требовались  доказательства  любви,
которые снизили бы его тревогу и внутреннее напряжение, чем больше его извращенная
мастурбация усиливала напряжение, тем интенсивнее были эти требования. Чем сильнее
было его ощущение «болота», тем интенсивнее становилась его мазохистская  установка,
то  есть  требование  любви. Но  почему  же  это  требование  выражалось  таким
неопределенным, замаскированным  образом? Почему  он  противился  всякой
интерпретацией своей привязанности? Почему он продолжал жаловаться?