Файл: Пападопулос Т.Ф. - Острые эндогенные психозы (психопатология и систематика)-1.pdf

После выписки имел освобождение от работы на одну неделю. Чувствовал себя удовлетвдрителы-

но. Встречал с семьей Новый год, алкоголь не употреблял, по собственной инициативе бросил курить.
Много помогал жене по хозяйству, о пребывании в больнице не рассказывал. Выйдя на работу, в первый
же день вернулся встревоженным, угнетенным. Рассказывал жене, что он стесняется быть на людях, ему
кажется, что на него обращают внимание как на человека, бывшего в психиатрической больнице, что в
голову лезут мысли о том, что теперь никогда не будут относиться к нему по-прежнему. Последующие 2
нед продолжал ходить на работу, но настроение оставалось подавленным, снова хуже стал спать, иногда
по ночам плакал, понимал, что состояние его болезненное, сам высказал желание лечиться. 15/1 1968 г.
обратился в приемный покой больницы с жалобами на плохое настроение, повышенную мнительность,
навязчивые мысли и был стационирован.

При поступлении настроение пониженное, охотно рассказывал врачу, что в голову приходят вся-

кие тревожные мысли, кажется, что ему не доверяют как больному, относятся не так, как раньше. Согла-
шался, что, видимо, не долечился, что это проявление перенесенной болезни, высказывал желание ле-
читься. В отделении первые дни был тосклив, несколько тревожен, во время беседы с врачом плакал,
жаловался, что не может избавиться от мыслей, что он больной, что к нему всегда будут относиться как к
больному, нe будут доверять на работе. С больными почти не общался, много лежал, спал по ночам тре-
вожно, часто просыпался. В процессе лечения трифтазином (30 мг) и тизерцином (50 мг) состояние зна-
чительно улучшилось, (настроение стало ровным, сам больной отмечал, что чувствует себя хорошо, что
все опасения прошли, наладился сон, стал общаться с больными, принимал активное участие в трудовой
терапии, пользовался свободным выходом, помогал на наружных работах. К бывшим переживаниям от-
носился с достаточной критикой, но все же волновался при мысли о том, как он начнет работать.

После выписки из больницы в течение 3 мес принимал элениум. Чувствовал себя удовлетвори-

тельно. На работу первые дни ходил, волнуясь, но скоро успокоился, спокойно реагировал на замечания
начальства, не обращал внимания на сослуживцев, не принимал участия в общих разговорах, не интере-
совался «чужим мнением». Дома стал еще более замкнутым, перестал выходить играть в домино, отка-
зывался от посещения знакомых, кино, совместных с семьей прогулок. Вместе с тем настроение было
ровным, с аппетитом ел, хорошо спал. Перестал выпивать, курить.

В приведенном наблюдении достаточно отчетливо выступают главные особенности типичной

приступообразно-ремиттирующей формы шизофрении: течение приступами бредовой структуры, нерез-
кие, но достаточно явные шизофренические изменения личности, склонность к их нарастанию, усложне-
ние клинической картины последнего (третьего) приступа. Характерным является и отсутствие в первых
двух приступах признаков остроты, несмотря на бредовое состояние, причем во втором приступе имело
место и бредовое поведение (увольнение по бредовым мотивам). Преобладание симптомов, характерных
для параноидного регистра, наблюдалось и в третьем, наиболее сложном и остром приступе, клиническая
картина которого определялась сочетанием бреда отношения и преследования с бредовой трактовкой
обстановки (дома и на работе). Наблюдались и симптомы бреда значения. В конце приступа наблюдалась
отчетливая депрессия. Изменения личности заключались в появлении замкнутости и эмоционального
снижения, в усилении недоверчивости, доходящей до параноической настороженности. После повторных
приступов замкнутость еще больше усилилась, появилась пассивность.

В клинической картине приступов симптомы, характерные для бредовой шизофрении, были как

бы на поверхности психоза и трудности в оценке болезни были связаны не столько с психопатологиче-
ской структурой приступов, сколько с особенностями их течения. В частности, маловыраженными на
высоте приступов были аффективные расстройства. Они лишь на короткое время отчетливо выступали в
клинической картине психоза в виде депрессии.

Очень часто в структуре отдельных приступов и во всем течении болезни аффективные и аффек-

тивно-бредовые расстройства занимают значительное место и могут определять клиническую картину
отдельных периодов течения болезни. Они составляют общесиндромальные контуры болезни, и выявле-
ние особенностей, свойственных приступообразно-прогредиентной шизофрении, имеет прямое отноше-
ние к решению вопросов правильного диагноза и прогноза течения.

Использование структурных особенностей приступа для решения этих вопросов приобретает оче-

видное значение в часто наблюдаемых затяжных приступах.

Для рассмотрения этих вопросов приводим подробную историю болезни, в течении которой зна-

чительное место занимают аффективные нарушения и вербальный галлюциноз.

Больная П-ая А. М., 1948 года рождения. Психозов в роду не было. Отец нервный, возбудим, груб,

но в то же время мог, рыдая, просить прощения за грубость. Рано разошелся с женой, не проявлял инте-
реса к судьбе дочери. Мать — геолог. Энергичная, замкнутая. Всю жизнь наблюдались колебания на-
строения в связи с месячными. С годами замкнутость усилилась, появилось недоверие к людям.

Больная родилась в срок, после затяжных родов. Вскармливалась грудью. Ходить начала с года.

Фразовая речь с двух лет. В дошкольном возрасте болела детскими инфекциями, дизентерией с длитель-
ным нарушением питания, гриппом с осложнением на почки. В двухлетнем возрасте после испуга появи-
лось заикание. Заикание прошло после трехмесячного лечения у логопеда, но в дальнейшем при волне-
нии речь была с задержками.

По характеру до школы и в младших классах была тихой, робела в новом коллективе. В детский

сад согласилась идти после того, как бабушка устроилась туда работать. В школе была очень дисципли-
нированной и прилежной. Учеба давалась легко, но тщательно готовилась к каждому уроку. Задания все-
гда были выучены, но на уроках держалась неуверенно. Волновалась при ответах, говорила тихо, теря-
лась и путалась при волнении. Была очень впечатлительной и ранимой. Мать отмечает, что при обычном

общении была живой, находчивой. Но даже при небольшом волнении становилась заторможенной, с
замедленными реакциями. В школе имела подруг, к ним была привязана, но откровенной с ними не была,
чаще слушала их рассказы. Любила, когда у нее собирались одноклассники. К матери была привязана,
все о себе рассказывала. Мать считает, что дочь отличалась недостаточной самостоятельностью и по-
требностью в опоре. Особенно это проявлялось в новом коллективе. Дома много занималась, читала.
Дополнительно занималась музыкой, изучала английский язык.

Менструации с 13 лет, долгое время были нерегулярные. В 8-м классе (15 лет) стала хуже учиться.

Временами выглядела вялой. усталой. Говорила, что не хочет идти в школу, приходя, ложилась отды-
хать, читала при этом книгу. В эти периоды не хотела встречаться с подругами. Экзамены за 8-й класс
тем не менее сдала на отлично.

В конце того же года (1963) сдала экзамены и перешла учиться в другую школу. Перед началом

учебного года перенесла грипп с высокой температурой, бредом. Жаловалась на головную боль. Было
подозрение на энцефалит. В дальнейшем много лежала, жаловалась на слабость. Внешне была бледной,
плохо ела, отказывалась выходить на улицу, не объясняла причину.

Неохотно пошла в новую школу. Держалась понуро, сторонилась учеников. Приходя домой, пла-

кала. Говорила, что не может привыкнуть к новым ученикам, не понимает объяснений. Садилась зани-
маться, тут же бросала учебники. Говорила, что не может усвоить прочитанного. Винила себя в том, что
сменила школу. Мать перевела больную в прежнюю школу, но состояние не изменилось. Дома продол-
жала плакать, говорила, что она ничего не понимает. Ученики ее сторонятся, так как считают ее «измен-
ницей». С раздражением кричала на мать, запиралась надолго в ванной, в другое время лежала, ничем не
занималась. Ела мало, ночью плохо спала, плакала.

4/Х 1963 г. была помещена в детский городской психоневрологический диспансер. В стационаре,

где настроение оставалось сниженным, была вялой, пассивной, много лежала в постели, часто плакала.
Больной себя не считала, винила себя в лени, в обломовщине, говорила, что у нее отсутствует воля. Про-
сила мать о выписке. Наряду с этим говорила, что не может сосредоточиться, не воспринимает учебный
материал. Временами возникают ощущения, что мысли исчезают, голова становится пустой.

Лечили инсулином.
Улучшение наступило через 2 мес. Стала бодрее, активнее, выровнялось настроение. Временами

отмечалось приподнятое настроение. 28/Х 1963 г. была выписана.

После выписки в течение некоторого времени настроение было повышенным. Дома была возбуж-

денной, шумной, много говорила, смеялась, рассказывала о больнице, но продолжала считать, что пси-
хического заболевания у нее не было, врачи оставили ее в больнице по знакомству. Активно взялась за
учебу. Такое состояние продолжалось приблизительно в течение 1 мес. В дальнейшем настроение вы-
ровнялось, но мать отмечает, что больная значительно изменилась по характеру, особенно в отношении к
матери. Стала держаться отгороженно, в ее присутствии становилась раздражительной, угрюмой, приди-
ралась к мелочам. Наряду с этим стала вялой, пассивной. Избегала своих подруг, просила никого не при-
глашать домой, говорила, что шум, посторонние разговоры ее утомляют. Приходила домой, ложилась и
читала книжки. За уроки садилась после напоминания. Стала более медлительной и инертной. Чтобы она
не опаздывала в школу, мать должна была ее «подталкивать». Стала следить за своей одеждой. Одева-
лась подчеркнуто скромно, во все черное. Неохотно выходила из дома. Говорила, что на улице ее утом-
ляет вид толпы. В пгрисутствии посторонних терялась, выглядела рассеянной, иногда, прежде чем отве-
тить, терла лоб, как бы пытаясь сосредоточиться. Говорила, что люди ее утомляют и раздражают.

В 1964 г. (16 лет) семья переехала в новую квартиру. Отнеслась к этому крайне отрицательно. По-

сле переезда отношение к матери еще больше ухудшилось. В течение 2 лет постоянно использовала вся-
кий случай, чтобы подчеркнуть, что в новом месте ей неудобно, тесно. Все ей не нравилось, придиралась
к мелочам, перестала убирать свою постель, говорила, что ей далеко ездить в школу и она не может тра-
тить столько времени. Отказывалась мыть посуду. Заявила, что не будет убирать квартиру, так как эта
квартира не ее. Мать много раз пыталась спокойно объяснить, что нуждается в ее помощи. Она также
спокойным тоном отвечала, что квартира не ее и ей она не нужна. Могла сидеть без дела и наблюдать,
как мать после работы проводила уборку. Нередко проявляла бездушие к больной бабушке.

Стала хуже учиться, не выполняла отдельные задания и довольно равнодушно относилась к пло-

хим отметкам. На уроках была пассивной. Иногда во время уроков громко делала бестактные замечания.
Так, преподаватель истории сказал, что не любит людей, которые много болтают. Последовал вопрос
больной: «Разве вы не любите себя?». В школе стала одинокой, рассталась с подругами.

В 1965 г. (17 лет) поехала с теткой в Ленинград. В первый же день больная захотела отправиться в

город. Когда тетка ей не разрешила, то та в знак протеста вообще отказалась выходить из дома и в тече-
ние нескольких дней молча пролежала в комнате.

В тот же период у больной появилось недовольство своей внешностью. Говорила, что у нее суту-

лость, школьный сколиоз. Утверждала, что из-за скошенной фигуры развилась кособокость. Одежда ви-
сит неровно. Рассматривала себя в зеркале. Стала заниматься спортом в секции.

В 1966 г. (18 лет) окончила 11 классов на 4 и 5. Сама выбрала геологоразведочный институт. Сда-

ла экзамены, но не прошла по конкурсу. В течение нескольких дней плакала, лежала в постели и винила
мать, что она недостаточно ей помогала. Затем села заниматься, подготовилась и сдала па вечерний фа-
культет того же института. Одновременно поступила на работу в качестве чертежницы.

С 1 сентября 1966 г. стала учиться и работать. Утром вставала с трудом, ходила с недовольным

видом, дома много лежала, говорила, что устает. В конце сентября у матери больной была обнаружена
опухоль груди и она была стационирована в онкологический институт. Больная стала тревожной, ездила

к родственникам, спрашивала, что с матерью, что с ней будет. Не верила объяснениям, ходила сама к
врачам проверять, какой у матери диагноз.

3/Х 1966 г. заболела гриппом. Сидела дома с понурым видом, была подавлена, говорила, что она

прогульщица, ее уволят с работы, так как она «задерживает» работу. Говорила, что у нее два пути: либо в
тюрьму, либо в сумасшедший дом. В день получения зарплаты сказала, что все сотрудники сторонятся ее
и переговариваются.

19/Х вернулась с почты и сказала, что около нее было два переодетых милиционера, которые го-

ворили, что она не работает. Сидела, держалась руками за голову, повторяла, что ничего не может де-
лать, плохо понимает. В магазине не могла сообразить, что надо купить. Затем сказала, что видит из окна
милиционера, который арестует ее как тунеядку. В последние дни у больной нарастала тревога — то суе-
тилась, говорила о предстоящем аресте, порывалась идти на работу, так как ей надо отрабатывать деньги,
то лежала, отвернувшись к стене, говорила, что «сдурела», «ничего не соображает». Раздражали посто-
ронние звуки, требовала выключить радио. Временами вскакивала, говорила, что мать умирает.

23/Х ясно услышала, как к дому подъехала машина, как «следователи» говорили о том, что весь

дом оцепили, что ее надо выселить из Москвы как тунеядку, а все имущество конфисковать. Больная в
страхе прибежала к матери. Говорила, что вся семья из-за нее погибнет. В таком состоянии 27/Х 1966 г.
была стационирована.

При поступлении больная подавлена, выражение лшца грустное. Движения вялые, замедленные,

отвечает неохотно. Голос тихий, монотонный, ответы односложные. Говорит, что она здорова, просто у
нес «состояние лени»; на работе ничего не делала, дома лежала «как собака». Понимает, что ее привезли
в больницу, кругом врачи и больные, но врачам она не доверяет, знает, что на нее заведено дело, будет
суд, ее выселят как тунеядку. Сказала, что за окном услышала мужской голос, который сказал, что она
«дрянь», надо выселить ее из квартиры,

Рассказала, что плохо соображает, в голове мало мыслей, мысли текут медленно. Нет аппетита и

весь организм истощился, «мозг обессахарен». Иногда во время беседы тревога усиливалась. Считала,
что она во всем виновата, из-за нее теперь может погибнуть мать, она еще может спасти ее, если уедет из
Москвы. Просила отпустить ее из отделения, подбегала к окну, старалась залезть на подоконник. Беспре-
рывно слышала снаружи голоса. Голос следователя обвинял больную в том, что она не работает, неза-
конно получает зарплату, что ее надо отравить, а мать ее выселить из Москвы и расстрелять. Голос по-
вторял одни и те же слова. Kpoме того, временами слышала голос матери, который просил ее простить.
Слышала, как мать под охраной собак привезли в это здание. Голос матери доносится то из окна, то с
верхнего этажа. Во время беседы спрашивала у врача, слышит ли он разговоры, настойчиво повторяла,
что надо прислушаться, голоса тихие, неотчетливые. Убеждена, что все больные слышали эти голоса и
вечерами обсуждали. Ночью не спала, вскакивала с постели. Слышала, как в отделение приехал следова-
тель и громко сказал, чтобы ее никуда не отпускали. На следующий день тревожно говорила врачу, что
следствие уже окончено, будет суд, ее все осуждают, все ее называют «тунеядкой». В страхе говорила,
что ей осталось жить 48 ч. После этого она будет отравлена, а мать расстреляна, один раз слышала из-за
окна предупреждающий выстрел.

Поведение в отделении было довольно однообразным. Молча сидела на диване. На лице угрюмое

выражение, прислушивалась. На обращение сразу не откликалась. Затем настойчиво спрашивала, слы-
шит ли врач разговоры за окном. Вновь прислушивалась и снова спрашивала: «Сейчас слышали?». Очень
неохотно рассказывала о содержании этих посторонних разговоров. В общих фразах сообщала, что ей
грозит смерть, все осуждают ее поведение на работе. Иногда резко вскакивала и громко кричала: «Мама,
спасайся!». Затем крайне неохотно поясняла, что слышала, как привезли мать и мучили ее. Ночью спала
плохо, поздно засыпала. В отдельные ночи слышала, как во время обхода врач говорил, что ее надо отра-
вить.

18/XI стала менее напряженной, уменьшилась тревога, но оставалась угрюмой, подавленной и

молчаливой. При настойчивых расспросах удалось установить, что голоса снаружи стали тише, в по-
следние дни прекратились. Стала чаще повторять, что здесь все больные знают о ее преступлении и меж-
ду собой переговариваются. Раньше, когда она слышала голос снаружи, она не обращала внимания на
разговоры больных.

В начале января 1967 г. состояние улучшилось. Внешне стала заметшо активнее и живее. Прогу-

ливалась то отделеяию, выходила на прогулку. Стала переговариваться с соседкой по палате, читала
журналы, решала кроссворды. Стала конспектировать учебник химии для вуза. Однако при обращении
врача к ней сразу мрачнела, отвечала тихо, односложно, коротко повторяла что она- «тунеядка», с рабо-
ты ее все равно уволят так как она нр ппи способлена. В феврале 1967 г. стала актвно обращаться с
просьбой о выписке. Убежденно повторяла, что полностью здорова должна идти работать, не имеет пра-
ва больше находиться без дела Свою болезнь трактовала следующим образом: вследствие неправильного
воспитания она оказалась непригодной для работы с заданиями не справлялась, прогуливала, тем не ме-
нее получала зарплату Прокуратура установила за ней наблюдение (есть специальные следователи, кото-
рые днем следят за гулящей молодежью) Мать используя свои знакомства, привезла ее в больницу. Здесь
от лекарств возникла, болезнь, были галлюцинации, теперь галлюцинации прошли; надо выписываться.
Она не знает, будет ли милиция ее преследовать, это покажет будущее. Допускает, что оставят в покое
как «невменяемую», но спокойнее будет поселиться у тетки.

Выписана 20/III, назначили поддерживающую терапию мелипрамином (25 мг), стелазином (5 мг).
Дома пробыла 11 мес. Первое время принимала ежедневно 25 мг . мелипрамина и 5 мг стелазина,

приезжала, на консультацию к врачу. Далее настроение было повышенным. Оставила учебу ра ботала

копировщицей. От приема лекарств отказалась Была оживлена, болтлива. Безответственно относилась к
работе, опаздывала вела себя развязно. Могла среди рабочего дня уйти, однажды шутливо обрызгала
водой чертеж сотрудницы. Вечерами ходила на танцы. Следила за своей внешностью, наряжалась. Гру-
била матери В мае 1967 г. поехала в дом отдыха, там легко заводила новые знакомства, иногда выпивала.
Вернувшись из дома отдыха сменила место работы. В рабочие часы уходила, бродила по магазинам
опаздывала после обеденного перерыва. Начала курить На работе могла сесть на стол с сигаретой в руке.
Через месяц была уволена На новом месте устроилась лаборанткой, также не выдержала испытательного
срока из-за безответственного отношения Сменила несколько мест работы. Нигде не удерживалась. На-
стояла чтобы дома жила подруга, сама домой возвращалась поздно. С октября 1967 г. продолжила заня-
тия в институте. Начала вновь заниматься на I курсе. Стремилась модно одеваться, у матери требовала
новые платья. В институт ходила ежедневно, но дома невозможно было заставить ее заниматься. При-
мерно с ноября 1967 г настроение стало ровнее, меньше внимания уделяла своей внешности К концу
года стала чаще жаловаться на усталость. В январе 1968 г появилось беспокойство перед экзаменами, не
хотелось заниматься понизился аппетит. Зимнюю сессию сдала с трудом. Ухудшение состояния насту-
пило в конце января. Снизилось настроение Стала упрекать мать, что неправильно ее воспитала, что она
не сможет обеспечить себя, ухаживать за матерью. Жаловалась на усталость Ночами не спала, говорила,
что ее заберут, посадят за то что она год назад на заводе незаконно получала деньги. Повторяла что ут-
ром должны приехать, открыть ключом дверь и арестовать ее.

В таком состоянии была стационирована в больницу в феврале 1968 г., где пробыла 2 года 5 мес.
При поступлении подавлена, угрюма, напряжена. Молча смотрит на врача, сама вопросов не зада-

ет, отвечает односложно Заявила, что здорова, в больницу ее привезли напрасно все это устроила мать. В
действительности она преступница и это врачу известно. Она не работала, даром получала зарплату, те-
перь ее должны арестовать. К дому подъезжала специальная машина. Дома слышала, как с улицы муж-
ской голос сказал: «Все равно мы ее арестуем». Когда шла по улице, замечала, что посторонние на нее
смотрят, слышала реплики о предстоящем аресте. Просит не назначать ей лекарств. Ей можно помочь,
если сразу отпустить, чтобы она бежала из Москвы.

В первые дни в отделении тревога усилилась, целый день лежала в постели, напряженно прислу-

шивалась. Обреченно сообщала врачу: «Сегодня все приезжали». Под окном мужской голос сказал
«Держать симулянтку!» При разубеждении повторяла: «Вы знаете, что все это не так». Временами трево-
га нарастала, говорила, что сверху слышит голос матери. Полагала, что на верхнем этаже допрашивают
мать. Слышала, как мать кричит, что ее выгнали с работы, в семье теперь нет трудоспособных. Голоса
трех следователей ругали ее, называли тунеядкой, симулянткой. Считала, что в больнице врачи ее отра-
вят. Внезапно вскакивала с постели, громко кричала: «Мама уезжает». Пыталась выбежать из палаты.

В конце марта 1968 г. тревога и напряженность уменьшились. Внешне выглядела подавленной,

движения заторможены, подолгу молча лежала в постели. Отвечала однотипными фразами: «Голосов
нет. Я здорова». При настойчивых расспросах сообщала, что слышит, как больные в своих разговорах
упрекают ее в жадности и в том, что она не хочет пить лекарства. Такое состояние наблюдалось у боль-
ной в течение года.

С апреля 1970 г. стала спокойнее: бродила по коридору, читала журналы. При всяком обращении

и в начале беседы настороженно замыкалась, отвечала скупо и с продолжительными паузами, затем под-
робнее. Содержание своих переживаний излагала одними и теми же фразами: «Не приспособлена, не
работала, прогуливала, зря получала деньги». «Кто не работает — тот изменник Родины». «За измену
полагается расстрел». Рассказывала, что существует милиция высшего и низшего класса. «Высшая» ми-
лиция считает ее здоровой, а «низшая» признает ее еще сумасшедшей. По ряду вопросов высказывания
изменчивы, противоречивы. В больнице ее держат незаконно, сюда ее ощрятала мать, как только выпи-
шут— арестуют. В другом случае говорила, что администрация связана с милицией, получила приказ не
выписывать, отравить. Говорила, что здорова «и была здорова, но подтверждает, что были слуховые об-
маны. Ей казалось, что были голоса следователя и матери — это они представляли ситуацию, которая
могла бы быть». Однако критическое отношение имеется только к части галлюцинаторных расстройств.
Отдельные оклики и услышанные фразы расценивала как реальность. Убеждена, что персонал и болыные
знали, что приезжала милиция. Ее хотят отравить. Повторяла просьбу о выписке, говорила о том, что
каждый день пребывания ее в больнице усугубляет ее вину, так как она здесь паразитирует.

В мае, июне 1970 г. оставалась монотонной, пассивной, в поведении и высказываниях была одно-

образна. Временами состояние обострялось, становилась тревожной, плакала, кричала. По отношению к
матери была злобной, агрессивной. В дальнейшем, за несколько недель до выписки из больницы, внешне
была спокойной, начала читать, охотнее беседовала с врачом, могла рассуждать на отвлеченные темы,
при этом оживлялась, улыбалась. Начала проявлять. заботу о родных, расспрашивала о домашних делах.
Спонтанно бредовых идей не высказывала, но при расспросах выяснялось, что критики к прежним пси-
хотическим переживаниям не было. 14/VII 1970 г. была выписана. В больнице больная получила II груп-
пу инвалидности.

После выписки, по словам матери, выглядела вялой, малоподвижной, могла часами сидеть в оди-

ночестве, ничем не занимаясь. Часто говорила родным, что должна немедленно устроиться на работу.
Вскоре поехала на дачу, там время шроводила одна, не тянуло к общению, не могла заставить себя что-
либо делать. Только после настоятельных просьб матери шла в магазин или выполняла самую простую
работу. Настроение было пониженным. Окружающее интересовало мало, была замкнутой, почти не под-
держивала отношений с прежними знакомыми. Старалась больше лежать, мало читала. К вечеру выгля-
дела бодрее, настроение улучшалось иногда с матерью ходила в кино, гуляла. Каждый раз приходилось

«подталкивать» ее. Не было желания двигаться. Вставала часов в 11, изредка читала, по дому ничего не
делала, хозяйством занималась только мать. Принимала тизерцин, галоперидол.

В 1970 г., несмотря на возражение матери, устроилась в школу лаборанткой в кабинет физики,

химии, биологии. Работа не интересовала, по утрам было трудно вставать, опаздывала к началу занятий,
не успевала подготовить реактивы и пробирки, к уроку химии. Во второй половине дня чувствовала себя
лучше. В школе освобождалась рано и шла на старое место работы, где помогала подсчитывать сметы.
Эту работу выполняла бесплатно, так как считала, что обязана отработать ранее полученные деньги.
Взаимоотношения с сотрудниками были хорошие. Постепенно настроение выровнялось.

В феврале 1971 г. возобновила занятия на I курсе вечернего отделения института. В новой группе

друзей не нашла, изредка вместе с другими студентами ходила в кино. Себя считала нецелеустремлен-
ной, среди однокурсников чувствовала себя неуверенно. Регулярно посещала все лекции, добросовестно
их записывала. но дома почти не готовилась к занятиям, не читала специальной литературы. Мать помо-
гала заниматься, заставляла выполнять задания. Оставалось чувство несамостоятельности, зависимости
от матери. По отношению к матери была груба, считала, что та напрасно положила ее в больницу, непра-
вильно воспитала, требовала не вмешиваться в ее дела, к родным стала равнодушна, не делилась плана-
ми.

В июне ездила отдыхать с теткой в дом отдыха, время проводила в обществе тетки, сверстников

не было, оставалось ощущение что ее излишне опекают. Изредка ходила на танцы, но не танцевала. В
августе 1971 г. поехала отдыхать в Сочи со своей знакомой. Там купались, загорали, ходили в кино, гу-
ляли, знакомились с молодыми людьми. Среди сверстников чувствовала себя веселее настроение было
слегка приподнятым, несколько раз посещала кафе, выглядела беспечной, беззаботной.

Домой вернулась в сентябре, приступила к занятиям на II курсе института, одновременно устрои-

лась на новое место работы секретарем. Продолжала принимать галоперидол и тизерцин. Диспансер по-
сещала только с матерью. Сердилась на родственников, что они ее излишне опекают, в то же время иска-
ла у них помощи. Когда мать уезжала в командировку, жила с теткой, ей почти не помогала в ведении
хозяйства. По словам сотрудников, с работой не оправлялась,

не

 выполняла порученных ей дел, не смог-

ла освоить машинопись. Администрацией была переведена на должность экспедитора, работа стала фи-
зически тяжелее. О переводе на новую должность матери не сказала. Чувствовала себя ущемленной, бы-
ла медлительной. С сотрудниками своего возраста не сошлась, считала, что ее стараются избегать — ра-
бочий стол ей поставили в коридоре, сославшись на то, что на нем удобнее упаковывать корреспонден-
цию. В институте занималась без желания, формально посещала лекции, плохо усваивала прочитанное.

В декабре 1971 г. была переведена на III группу инвалидности. Совмещала работу с учебой, уста-

вала, часто жаловалась на слабость. Если мать предлагала оставить работу, отказывалась, говорила, что
нельзя быть «тунеядкой». С конца 1971 г. чаще жаловалась на усталость, в свободное время много лежа-
ла, часто называла себя «тунеядкой». Запустила занятия в институте, к сессии оказалась неподготовлен-
ной. Хуже стала спать, чаще ссорилась с матерью, винила ее в своих неудачах. На Новый год выпила
шампанское, почувствовала себя плохо, сказала, что вино отравлено. В начале января 1972 г. заболела
мать. Больная беспокоилась о ее здоровье, по нескольку раз в день звонила ей, справлялась о самочувст-
вии. В середине января стала замечать, что одна из сотрудниц «специально запутывает» ее на работе.
Перестала посещать институт, в метро плакала, считала, что все кончено, что ее выгонят с работы.

Однажды в троллейбусе услышала, как один из двух мужчин сказал: «Тратит последнюю получ-

ку». Решила, что это сотрудники милиции хотят ее арестовать. В день своего рождения—27 января —
заметила, что женщины на работе насыпали в чай много тизерцина, а одна из сотрудниц плакала, види-
мо, жалея ее.

Вспоминала всю свою жизнь, считала, что ничего достичь не смогла, после нее ничего не остает-

ся, кроме незначительной работы — записей в сметах. Вспомнила, что прежде даром получала деньги.
Все имело особое значение: номер на проезжающей машине начинался буквами «ТУ» — это означало
тупая. На улице лежала красная тряпка, которую объезжали машины, это означало, что она красная тряп-
ка, так как машины объезжают и ее. Когда входила вместе с матерью в метро и опускала 5 копеек в тур-
никет, то перед матерью зажигался зеленый свет, а перед ней — желтый — это был вопрос, а заработала
ли она деньги. Однажды в магазине купила пачку сахара, а когда открыла ее, то пачка оказалась наполо-
вину пустой — это означало, что она не заслужила есть сахар: кто сколько производит, тот столько и
получает, так как она ничего не производила, следовательно, ее не надо кормить. Куда бы она ни входи-
ла, в разговорах окружающих «слышала» напоминание, предупреждение. Решила, что все помнят ее ис-
торию. Рабочие магазина, соседи по дому, переулку, району, вся милиция, армия поднялись против нее.
Вспомнила, что в ведомости, по которой получала последний раз деньги, в графе «Подоходный налог»
стоял прочерк — это также имело определенное значение. Купленое молоко имело горький вкус, прихо-
дя домой, замечала, что в комнате был обыск, так как вещи лежали разбросанными, валялись старые та-
почки, пахло ДДТ.

Когда в квартире испортился водопроводный кран, считала, что она «не заслужила» подачи воды

в квартиру. От еды отказывалась, будучи уверенной, что пища отравлена, что она тунеядка.

По ночам слышала шум подъезжавшей машины, голоса сотрудников милиции.
В таком состоянии 31/1 1972 г. была стационирована в Московскую психиатрическую больницу

№ 15. В приемном покое считала, что ее посадили в холодную камеру, к врачу долго не вызывали. так
как ждали показаний милиции. В первый день увидела милиционера в халате с ведром в руках, он хотел
вылить содержимое ведра ей на голову, но санитарки сказали, чтобы он этого не делал. Слышала, как в