Файл: Майерс Д. - Социальная психология.pdf

либо о сокрытии рисовавшим чувства вины, либо о его бегстве
от реальности.

А: А этот рисунок, на котором изображена женская фигура?

Он что-нибудь говорит вам? И если да, то что?

П: Он говорит о враждебном отношении подозреваемого к

женщинам. Поза, руки на бедрах, жесткое, суровое выражение
лица.

А: А что ещё?
П: Размер ушей свидетельствует о том, что у него

параноидальный взгляд на жизнь, или о галлюцинациях.
Отсутствие ног говорит о том, что он не чувствует себя в
безопасности» (Jeffry, 1964).

«Освободить человека от ошибки – значит дать, а не

отобрать. Знание о том, что нечто – ложно, есть истина.

Артур

Шопенгауэр

, 1788-1860»

Исходное допущение в данном диалоге (как и во многих

заключениях клиницистов) состоит в том, что результаты
тестирования выявляют нечто важное. Так ли это? Это можно
очень просто выяснить. Попросите одного клинициста
интерпретировать результаты тестирования, а другого – оценить
состояние этого же человека по наблюдаемым симптомам.
Протестируйте многих и повторите эти процедуры. Критерием
истины является практика. Так можно ли сказать, что
результаты тестирования действительно коррелируют с
выявленными симптомами? Да, некоторые тесты прогностичны.
Другие же, как, например, упомянутый выше тест «Нарисуй
человека», коррелируют с симптоматикой значительно менее
тесно, чем думают их пользователи. Почему же, в таком случае,
клиницисты продолжают доверять неинформативным или
неоднозначным тестам? Новаторские эксперименты Лорена и
Джин Чапмен (Chapman & Chapman, 1969; 1971) помогли
ответить на этот вопрос. Они предложили группе испытуемых, в
которую входили как студенты колледжа, так и клиницисты-
профессионалы, изучить результаты тестирования нескольких

человек и их диагнозы. Если студенты или клиницисты

ожидали

определенной связи, они, как правило, и

воспринимали

её

, независимо от того, подтверждалась она данными или нет.

Так, клиницисты, считавшие, что подозрительные люди при
тестировании по тесту «Нарисуй человека» рисуют необычные
глаза, воспринимали подобную корреляцию даже тогда, когда
им демонстрировали случаи, в которых подозрительные люди
рисовали необычные глаза реже, чем это делали
неподозрительные. Убежденные во взаимосвязи двух
параметров, они были склонны замечать то, что подтверждало
их точку зрения. Верить – значит видеть.

«Никто из нас не видит своих ошибок.

Псалмы

19:12»

Справедливости ради следует сказать, что иллюзорное

мышление вовсе не прерогатива клиницистов; оно присуще
также и политическим аналитикам, историкам, спортивным
комментаторам, биржевым брокерам и представителям многих
других профессий, включая и психологов-исследователей,
указывающих на них пальцем. Как исследователь я и сам
нередко бывал слеп, когда дело доходило до недостатков моих
теоретических построений. Я так страстно верил в то, что мои
представления об истине и есть

истина

, что, несмотря на все

старание, не видел собственных ошибок. Об этом же
свидетельствует и то, что происходит во всех редакциях и
предшествует любой публикации результатов любых
исследований. За последние 30 лет я прочитал десятки рецензий
на собственные рукописи и десятки раз рецензировал чужие
работы. И пришел к следующему выводу: уличить в
непоследовательном мышлении другого значительно легче, чем
обнаружить ошибку в собственных рассуждениях.

ПОНИМАНИЕ «ЗАДНИМ УМОМ» (ЭФФЕКТ «ХИНДСАЙТА») И
ЧРЕЗМЕРНАЯ САМОУВЕРЕННОСТЬ

Как мы реагируем на известие о самоубийстве знакомого нам

человека? Одна из распространенных реакций – мысль о том,
что мы сами или его близкие должны были предвидеть такое
развитие событий и предотвратить его: «Нам следовало бы

знать, что это возможно». Задним числом мы видим признаки
надвигающейся беды и понимаем, что человек молил о помощи.
Участникам одного эксперимента давали описание человека,
который находился в состоянии депрессии, а позднее покончил
с собой. По сравнению с теми испытуемыми, кому не сообщили
о самоубийстве, те, кому сказали о трагической развязке, чаще
заявляли, что они «именно этого и ожидали» (Goggin & Range,
1985). Кроме того, те, кому было заранее известно о
самоубийстве, относились к семье несчастного более негативно.
После трагедии феномен «Мне следовало знать это заранее»
заставляет членов семьи, друзей и психотерапевтов испытывать
чувство вины.

{Курт Кобэйн, лидер рок-группы

Nirvana

, в творчестве

которого тема депрессии и самоубийства занимала большое
место. Должны ли были окружающие на основании этого
предвидеть или предотвратить его самоубийство?}

Дэвид Розенхан и семеро его помощников приводят

поразительный пример потенциальной ошибки в подобных
объяснениях

post factum

(Rosenhan et al., 1973). Чтобы

протестировать проницательность сотрудников
психиатрической клиники, все они записались на прием к
разным специалистам, и каждый из них во время приема
пожаловался на то, что «слышит голоса». За исключением
вымышленных имен и мест работы, вся остальная информация,
сообщенная ими о своей жизни и эмоциональном состоянии,
была правдивой, при этом они не жаловались ни на какие другие
симптомы. Большинству из них был поставлен диагноз
«шизофрения», и они провели в клинике от 2 до 3 недель.

Что же касается клиницистов, то они начали искать в

прежней жизни своих псевдопациентов и в их поведении в
клинике факты, «подтверждающие» и «объясняющие» этот
диагноз. Розенхан рассказывает об одном из этих «пациентов»,
который правдиво поведал врачу о том, что в раннем детстве у
него были очень теплые отношения с матерью и практически не
было никаких контактов с отцом. Когда же он вступил в

подростковый возраст, ситуация изменилась на
противоположную: он отдалился от матери, но зато отец стал
его лучшим другом. У него сердечные и близкие отношения с
женой. Если не считать отдельных вспышек гнева, между ними
практически не бывает конфликтов. Детей они шлепают редко.
Зная, что пациент «болен» шизофренией, врач так комментирует
его рассказ:

«По словам самого пациента, белого мужчины 39 лет, в

течение длительного периода времени в его близких
взаимоотношениях имеет место значительная амбивалентность,
начавшаяся ещё в раннем детстве. Когда он был ребенком, у
него были близкие отношения с матерью, однако в
подростковом возрасте он отдалился от нее и сблизился с отцом,
отношения с которым он описывает как очень близкие.
Аффективная стабильность отсутствует. Попытки
контролировать эмоциональность отношений с женой и с
детьми перемежаются вспышками гнева в отношении детей и
шлепками. И хотя он говорит, что у него есть несколько близких
друзей, и в этих отношениях тоже можно почувствовать
изрядную долю амбивалентности.»

Позднее Розенхан сказал некоторым сотрудникам клиники

(они слышали о его неоднозначном эксперименте, но
сомневались в том, что в их клинике действительно возможны
подобные ошибки), что в течение следующих 3 месяцев один
или несколько участников его эксперимента предпримут
попытку лечь в клинику. Прошло 3 месяца, и он попросил
персонал догадаться, кто из 193 пациентов,
госпитализированных за это время, – его испытуемые, т. е.
«псевдопациенты». «Под подозрение» (по крайней мере у
одного клинициста) попал 41 человек, хотя среди
госпитализированных не было ни одного «псевдопациента».

САМОПОДТВЕРЖДАЮЩИЕСЯ ДИАГНОЗЫ

Итак, до сих пор мы говорили о том, что клинические

психологи порой воспринимают иллюзорные взаимосвязи и что
объяснения задним числом нередко вызывают сомнения. Третья

проблема, связанная с суждениями клинических психологов,
заключается в том, что в сообщениях пациентов психолог может
слышать лишь то, что ожидает. В своих остроумных
экспериментах, проведенных в Университете штата Миннесота,
Марк Снайдер, Уильям Свонн и их коллеги предложили
интервьюерам проверить информацию о личностных качествах
их собеседников (Snyder, Swann et al., 1984). Чтобы понять суть
этих экспериментов, представьте себе, что вы встречаетесь с
незнакомым вам человеком, которому вас охарактеризовали как
открытого и общительного. Чтобы проверить, правильно ли его
проинформировали, ваш собеседник время от времени
перемежает беседу примерно такими вопросами: «Доводилось
ли вам совершать при посторонних какие-нибудь
экстраординарные поступки?» Как вы думаете, получая ответы
на подобные вопросы, ваш собеседник представит вас иным,
чем если бы он спрашивал о ситуациях, в которых вы, к
примеру, были застенчивы и скромны?

Снайдер и Свонн выяснили, что зачастую люди,

тестирующие личные качества других, на самом деле просто
ищут информацию, которая подтверждает их гипотезы. Пытаясь
выяснить, является ли человек экстравертом, они нередко
требуют от него доказательств его экстравертности: «Что вы
станете делать, если захотите расшевелить гостей, заскучавших
на вечеринке?» Желая выяснить, является ли собеседник
интровертом, они, скорее всего, спросят: «Что мешает вам быть
до конца откровенным с другими?» Такие вопросы, с их точки
зрения, демонстрируют эмпатию в отличие от вопросов, не
соответствующих предполагаемым чертам характера
собеседника (Leyens et al., 1975). Однако эти вопросы
заставляют и «проверяемых на экстравертность» вести себя
более непринужденно, а «проверяемых на интровертность» –
более сдержанно. Порой наше собственное поведение
побуждает людей быть такими, какими мы ожидали их увидеть.

Когда Расселл Фазио и его коллеги воспроизвели сценарий

этих экспериментов в Университете штата Индиана, они не
только подтвердили результаты, полученные группой Снайдера,