Файл: Майерс Д. - Социальная психология.pdf

но и обнаружили, что индивиды, которым задавали вопросы «на
экстраверсию», в дальнейшем действительно воспринимали
себя как более общительных людей, чем те, кому задавали
вопросы «на интроверсию» (Fazio et al., 1981). Но это ещё не
все: они и стали заметно более общительными. Помощник
экспериментатора, позднее встречавшийся с каждым из
участников исследования в приемной, по поведению
интервьюируемого в 70% случаев правильно определил, какие
вопросы ему задавали. То же самое можно сказать и о вопросах,
которые задают жертве изнасилования: их формулировки также
могут в известной мере повлиять на то, кого станут
воспринимать как виновника случившегося. Сравните: «Вы
танцевали с Питером?» и «Питер танцевал с вами?» (Semin & De
Poot, 1997).

«Ваш поиск соответствует образу ваших мыслей, и вы

найдете то, что желаете.

Роберт Браунинг

, 1812-1889»

Даже опытные психотерапевты, получая перечень вопросов,

при тестировании экстравертности предпочитают выбирать из
него «экстравертные вопросы», которые подталкивают
интервьюируемых к экстравертному поведению (Dallas & Baron,
1985; Copeland & Snyder, 1995; Snyder & Thomsen, 1988). Когда
интервьюеры сами формулируют вопросы, их ожидания также
способны повлиять на интервью, если к моменту его проведения
у них уже сложились определенные предварительные
представления (Devine et al., 1990; Hodgins & Zuckerman, 1973;
Swann & Giuliano, 1987). В клинике, как и в лаборатории,
твердые убеждения могут порождать свои собственные
подтверждения.

Самооценка людей тоже чревата предвзятыми суждениями.

Задумайтесь над таким вопросом: вы довольны своей
социальной жизнью? Зва Кунда и его коллеги задавали этот
вопрос студентам университета города Ватерлоо и других
университетов (Zva Kunda et al., 1993). Студенты начинали
вспоминать примеры, которые позволили бы им ответить
утвердительно, и в конце концов настроение у них становилось

лучше, чем у их товарищей, которым задавали вопрос: «Вы
недовольны своей социальной жизнью?» Проверьте сами, и вы
убедитесь, что так оно и есть.

В других экспериментах Снайдер и его коллеги пытались

убедить интервьюеров искать примеры таких поступков,
которые

опровергали

бы наличие у интервьюируемых тех черт

характера, которые они тестировали (Snyder et al., 1982). В
одном из опытов они сказали интервьюерам, что «важно и
полезно выяснить, в чем заключается уникальность
интервьюируемого, чем он отличается от стереотипа», во
втором Снайдер предложил «$25 тому, кто разработает перечень
вопросов, с помощью которых можно получить максимум
информации об интервьюируемых» (Snyder, 1981a). Тем не
менее предвзятость восторжествовала: тестируя
экстравертность, интервьюеры предпочитали не задавать
«интровертных» вопросов.

Зная о результатах экспериментов Снайдера, можно понять,

почему поведение людей, которые проходят курс психотерапии,
в конце концов начинает соответствовать тем теориям, которых
придерживаются их психотерапевты (Whitman et al., 1963).
Когда Гарольд Рено и Флойд Эстес расспросили 100 здоровых,
преуспевающих взрослых мужчин об их жизни, они с
удивлением обнаружили, что в детстве у этих вполне
благополучных людей были и «травматичные события», и
напряженные отношения с некоторыми людьми, и неудачные
решения родителей, т. е. все то, чем психологи-клиницисты
обычно объясняют психиатрические проблемы (Renaud & Estess,
1961). Когда психотерапевты, разделяющие взгляды Фрейда,
начинают выискивать «психические травмы», полученные их
пациентами в раннем детстве, они нередко находят то, что ищут
и что подтверждает их предположения. Вот что пишет по этому
поводу Снайдер (Snyder, 1981a):

«Психотерапевт, убежденный (ошибочно) в том, что у

взрослых гомосексуалистов в детстве были плохие отношения с
матерями, может дотошно расспрашивать своего пациента-

гомосексуалиста о реальных или вымышленных признаках этих
плохих отношений, но не обратить никакого внимания на
отношения с матерями клиентов-гетеросексуалов. Безусловно,
любой человек может припомнить какие-то незначительные или
отдельные эпизоды, когда между ним и его матерью возникали
трения.»

Не этими ли поисками психотерапевтами информации,

подтверждающей их предположения, объясняются многие
случаи «восстановления памяти»? В таких публикациях, как
книга Элен Басс и Лауры Дэвис «Мужество целителя» (Bass &
Davis,

The Courage to Heal

, 1988), содержится намек на то, что

большинство людей, переживших в детстве сексуальное
насилие, склонны к депрессии, испытывают чувство стыда,
считают себя никчемными и беспомощными, стремятся к
совершенству во всем. Если пациенты демонстрируют именно
эти симптомы (которые на самом деле могут быть вызваны
самыми разными причинами), некоторые психотерапевты
начинают активно искать подтверждения своим
предположениям о сексуальном насилии (Harris, 1994; Loftus,
2000; Loftus & Ketcham, 1994; Poole et al., 1995). Ход их мыслей
при этом может быть примерно таким: «У людей, переживших в
детстве сексуальное насилие, аналогичные симптомы, так что и
в вашей жизни, возможно, было нечто подобное». Если
пациенту не удается припомнить ничего похожего на
сексуальное насилие, психотерапевт в надежде на то, что
нужная ему информация все-таки всплывает в его памяти,
может прибегнуть к гипнозу, к направленному воображению
или к интерпретации снов. Подобная тактика поиска
подтверждений приводит к тому, что некоторые клиенты
«вспоминают» события, которых никогда не было.

ПРОГНОЗ: КЛИНИЧЕСКИЙ ИЛИ СТАТИСТИЧЕСКИЙ?

Теперь, когда нам известно о существовании тенденций к

хиндсайту и к поиску информации, подтверждающей диагноз,
нас не должно удивлять то, что большинство клиницистов и
интервьюеров больше доверяют своим интуитивным оценкам,

чем статистическим данным (например, использованию для
прогнозирования успеха в аспирантуре или в профессиональной
школе [Профессиональная школа – учебное подразделение
третьего цикла в составе университета. –

Примеч. перев.

]

прошлых оценок академической успеваемости или результатов
тестирования способностей). Тем не менее, когда исследователи
«вызывают на ринг» прогнозы, основанные на интуиции, и
прогнозы, основанные на статистике, победа, как правило,
достается последним. Правы те, кто считает статистику
ненадежной основой для прогнозов, но человеческая интуиция –
даже интуиция специалистов – ещё менее надежна (Faust &
Zuskin, 1988; Meehl, 1954; Swets et al., 2000).

Спустя три десятилетия после того, как было доказано

превосходство статистических прогнозов перед интуитивными,
Пол Мил нашел ещё более убедительное свидетельство в пользу
первых.

«Никто из представителей социальной науки не оспаривает

результатов исследований, демонстрирующих такое
единообразие и такую стабильность, как эти… Если вы, проведя
90 исследований, связанных с прогнозированием самых разных
вещей, от результата футбольного матча до диагноза болезни
печени, с трудом набираете полдюжины работ, содержащих
хотя бы слабый намек на правоту клинициста, самое время
сделать практический вывод…» (Meehl, 1986).

Рассмотрим три примера.
– В своей книге «Карточный домик: психология и

психотерапия, основанные на мифе» Робин Доуз доказывает
несостоятельность претензий «клинической интуиции» (

House

of Cards: Psychology and Psychotherapy Built on Myth

, Dawes,

1994). Так, в 1970-е гг. Медицинская школа Университета штата
Техас в Хьюстоне ежегодно принимала по 150 студентов,
отобранных из 800 наиболее квалифицированных абитуриентов
на основании оценок интервьюеров. Когда же законодательный
орган штата неожиданно потребовал принять на 50 человек
больше, были приняты те, кто оказался в тот момент «под

рукой», – те, кому интервьюеры выставили невысокие оценки. И
что же? Чем успеваемость одних отличалась от успеваемости
других? Ничем. В обеих группах, в одну из которых входили
150 обладателей самых высоких оценок, а в другую – 50
обладателей самых низких оценок, оказалось одинаковое
относительное количество выпускников, получивших степени
магистра (82%) и награды. Уже на втором году обучения обе
группы демонстрировали одинаковые успехи. Вывод, не
делающий чести интервьюерам: одни из них справляются со
своими обязанностями лучше, чем другие.

– Группа исследователей из Министерства юстиции Канады

обобщила результаты изучения 64 выборок, в которые вошли
более 25 000 человек с нарушениями психики, обвинявшихся в
совершении уголовных преступлений. На основании чего был
сделан наиболее точный прогноз относительно их
криминального будущего? На основании их криминального
прошлого, т. е. на основании того же, что прогнозирует и
поведение преступников с нормальной психикой. На основании
чего был сделан наименее точный прогноз? На основании таких
клинических прогностических параметров, как суждения
клиницистов (Bonta et al., 1998).

«Чтобы подытожить влияние работ Мила на клиническую

практику психиатров, достаточно одного-единственного слова –
ноль. Его окружили почетом – избрали президентом
[Американской психологической ассоциации] в очень молодом
возрасте (в 1962 г.), а недавно – и членом Национальной
Академии наук, и больше о нем никто не вспоминает.

Робин М.

Доуз

, 1989»

– К такому же выводу пришла и группа исследователей из

Университета штата Миннесота, выполнившая метаанализ
(обзор) результатов 134 исследований, посвященных
прогнозированию поведения людей, а также психологическим
или медицинским диагнозам и прогнозам (Grove et al., 2000).
Лишь в 8 исследованиях, большинство из которых проведены в
условиях медицинских, психиатрических или образовательных