Файл: Братусь Б.С. - Аномалии личности.pdf

Б.С. БРАТУСЬ
АНОМАЛИИ ЛИЧНОСТИ
Хакасская областная

библиотека

МОСКВА

«мысль»

ББК 88 Б87
РЕДАКЦИИ ФИЛОСОФСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
Рецензенты:
д-р психол. наук-В. В. Давыдов, д-р филос. наук В. А. Лекторский
0304000000-129    gg 004(01 )-88
ISBN 5-244-00008-Х

©

 Издательство «Мысль». 1988

ПРЕДИСЛОВИЕ

«Предисловие  можно  назвать  громоотводом» — считал  немецкий  ученый  Г.

К- Лихтенберг. И действительно, в предисловии автор обычно старается заранее
оправдаться, объяснить, почему  он  выбрал  именно  эту  тему  и  данный  угол  ее
рассмотрения, эти, а не другие методы исследования и способы изложения. Автор
хорошо  знает  недостатки  и  слабости  своей  работы  и  потому  стремится  в
предисловии первым назвать хотя бы некоторые (чаще, правда, не главные) из них,
обезоружив тем самым своих будущих критиков и недоброжелателей. Этому же
служит  подчеркивание  в  предисловиях  того, что  исследование  носит «предва-
рительный  характер», что «необходимы  дальнейшие, более  углубленные
разработки» и т. п.

Но  на  предисловие  помимо  оправдательных, «громо-отводящих» функций

автор — осознанно или неосознанно — возлагает и надежду куда более важную и
значимую  для  него,— надежду  привлечь «своего» читателя, подать  знак, что
книга  написана  именно  для  него. Таким «своим», «заветным» читателем  не
обязательно  может  быть  узкий  специалист  в  данной  области, которому  в  силу
профессиональной  необходимости  надобно  следить  за  выходящей  литературой
(данную 

категорию 

можно 

назвать 

читателями-потребителями,

пользователями). Не  обязательно  это  будет  читатель, которому  книга
понравится  и  который  найдет  ее  в  ряде  мест «полезной», «любопытной» или
«забавной» (таких читателей можно условно отнести к «зрелищному» типу — им
обычно  нужна  новая  картинка, заставка  на  интересную  тему, которая
овладевает  их  вниманием  лишь  на  краткое  время, до  появления  следующей  экс-
позиции). «Своим» является  тот, порой  еще  не  встреченный, но  тем  не  менее
вполне  реальный  для  автора  читатель — сегодняшний  или  будущий,— который
незримо присутствовал при написании книги, спорил с автором, подбадривал его,
требовал от него искренности и

правды, все  новых  исправлений  и  переделок. Именно  такого  читателя-

собеседника представлял себе автор. Для него он в конечном счете пишет книгу (а
не  для  безликой «научной  общественности»), его  он  боится  оттолкнуть
неряшливостью  письма  и  поспешностью  выводов, его  суда  он  ждет. Но  помимо

читателей-собеседников, читателей-потребителей есть и те, кому предлагаемый
подход, способ изложения и в конечном счете сама личность автора чужды, кому
потребны  иные  книги  и  иные  авторские  позиции. Задача  предисловия — пре-
дупредить этих читателей от пустой для них траты сил и внимания.

О  чем  же  данная  книга, которую  не  воображаемый, а  реальный  читатель

(«свой» или «чужой»

  —

пока  неведомо) держит  в  руках? Эта  книга  об  общих

проблемах  психологии  личности, о  том, что  такое  психическое  и  личностное
здоровье, о том, по каким внутренним механизмам возможно уклонение от нормы,
появление  аномалий  личности, о  том, наконец, какие  перспективы, пути
предупреждения и коррекции этих аномалий может предложить психологическая
наука. Разумеется (и  здесь, как  легко  видит  читатель, мы. используем «громо-
отводную» функцию  предисловия), автор  отнюдь  не  претендует  на
окончательное  решение каждого из  названных вопросов. Эти вопросы вообще не
имеют окончательных решений, ибо относятся скорее к категории «вечных». Как
все вечное, они  актуальны  в  любое время, но все же  бывают  периоды, когда  они
становятся особенно остры. В психологической науке это связано с требованиями
практического  использования  ее  данных, с  возрастанием  роли «человеческого
фактора» в  производстве  и  общественной  жизни. Отсюда  возникает  по-
требность нового пересмотра проблемы нормы и патологии, аномалий и здоровья
личности. Попытка  обосновать  некоторые  подходы  к  такому  пересмотру  и
предпринята на последующих страницах. Проблема аномалий развития личности
последовательно  рассмотрена  на  трех  основных  уровнях: философско-
мировоззренческом, общепсихологическом  и  конкретно-прикладном. Автор
стремился  показать  живую  связь  философии, этики, психологии, практики  и,
следовательно, необходимость  взаимопонимания, сближения, взаимодействия
представителей  этих  областей  в  решении  насущных  задач  современного
человекознания.

...Предисловия  в  научных  монографиях  обычно  заканчиваются  перечнем  лиц,

которым  автор  во  многом  обязан, которым  хотел  бы  выразить  свою  благодар-
ность. И  это  справедливая  традиция. Развернутое  научное  исследование  лишь  с
достаточной  долей  условности  можно  приписать  авторству  исключительно
одного  человека. И  коллега, дарящий  тебя  вдумчивой  беседой, и  любознательный
студент, задающий «каверзный» вопрос, и  испытуемый  в  психологическом
эксперименте, и твой  редактор, терпеливо  исправляющий  погрешности  стиля,—
все они участвуют, соавторствуют в работе, выполняют в ней свою незаменимую
роль. Но есть люди, встреча и общение с которыми особенно памятны и важны
для  научной  судьбы  автора  и  назвать  которых  в  первую  очередь — его  прямой
долг. Такими людьми для автора данной книги были профессора П. Я. Гальперин, А.
В. Запорожец, Б. В. Зейгарник, А. Н. Леонтьев, А. Р. Лурия. Уже  один  перечень
этих славных  для отечественной и мировой  психологии  имен  говорит о том. как
повезло автору.

Хотелось бы также особо поблагодарить профессоров В. В. Давыдова и В. А.

Лекторского, чьи  суждения  и  оценки  рукописи  книги  способствовали
утверждению  ее  концепции; всех  коллег, сотрудников, студентов, аспирантов  и
соискателей, участвовавших в совместных исследованиях, дискуссиях и спорах; Т.
Н. Братусь за неоценимую помощь и поддержку в работе.

ГЛАВА I
ПОСТАНОВКА ПРОБЛЕМЫ НОРМЫ ПСИХИЧЕСКОГО РАЗВИТИЯ
1. ОСНОВНЫЕ ПОДХОДЫ К ДИХОТОМИИ «НОРМА — ПАТОЛОГИЯ»

Хотелось  бы  начать  эту  главу  с  одного  личного  воспоминания — первого

столкновения с реальной сложностью проблемы нормы и патологии.

Лет  двадцать  тому,  в  конце  60-х  годов,  мне,  тогда  старшему  лаборанту

кафедры  нейро- и  патопсихологии  факультета  психологии  Московского
университета, доверили проведение нескольких демонстраций в клинике душевных
заболеваний, которые приурочивались к соответствующим разделам общего курса
лекций  по  патопсихологии, читаемых  тогда  на  факультете  профессором  Б. В.
Зейгарник. Студенты-третьекурсники, для которых готовились эти демонстрации, с
нескрываемым  любопытством  впервые  переступали  порог  психиатрической
клиники, где  им  должны  были  показать  проявления  патологии  мышления,
нарушений  личности  и  самосознания. Больные  для  демонстраций  подбирались
соответствующие, что  на  преподавательском жаргоне  называется «студенческими
случаями», т. е. с  предельно  ясным, без  диагностических  вариаций  выражением
именно тех нарушений, о которых шла речь в общем курсе лекций.

Однако 

демонстрации 

на 

большинство 

студентов 

производили

разочаровывающее  впечатление. Дело  в  том, что  студенты  не  видели  в  больных,
которых приводили к ним, ничего особенно «патологического». Вместо ожидаемых
с  замиранием  сердца «сумасшедших», «безумцев» с  опасным  и  непонятным
поведением, перед  ними  оказывались  вполне  по  внешнему  виду «нормальные
люди», которые вели себя «как все»: здоровались, охотно беседовали, высказывали
иногда весьма интересные мысли и т. п. А то, что они могли вдруг начать с жаром
говорить  о  преследовании  их  со  стороны  соседей  или  инопланетян, казалось
студентам поправимым, для чего надо лишь найти действенный способ убедить их,
что они заблуждаются.

Когда  же  я  добросовестно  выдвигал один  за другим  общепринятые  критерии

анормальности, указывая на  явные ошибки  в суждениях больных, на  алогичность
их  высказываний, на  отсутствие  в  реакциях  психологически  понятной  связи  с
фактами  реальной  жизни  и  т. п., тo чуть  ли  не  каждый  студент  спешил  привести
похожие, на  его  взгляд, случаи  из  своего  опыта, из  наблюдений  за  другими, из
описаний художественной и популярной литературы, короче, сводил все к формуле
— «а с кем этого не бывает».

Словом, демонстрация  рассыпалась, цели  своей  не  достигала: студенты  не

видели искомого патологического явления, например бреда как такового, а видели
в целом нормального, «как все», разве немного в чем-то ошибающегося и почему-
то  упорствующего  в  своих  ошибках  человека.  Разумеется,  тут  сказывалась  и  моя
неопытность как преподавателя — сам был лишь вчерашним студентом. Однако и
позднее  приходилось  наблюдать  подобную  тенденцию — представления  о  пато-
логии  до  тех  пор  кажутся  ясными  и  очевидными, пока  думаешь, как  думает
большинство  непосвященных, усвоивших, что  сумасшедший — это  обязательно
бросающийся на стенку и выкрикивающий непонятное. Когда же имеешь дело не с
описанием  в  учебнике  того  или  иного  изолированного  синдрома,  а  с  его
конкретным  носителем — живым  человеком, со  своей  судьбой, интересами  и

особенностями,— то  вопрос, что  есть  норма  и  что — патология, теряет  свою
ясность и простоту, становится расплывчатым и трудноуловимым. И хотя профес-
сиональные  клиницисты — психиатры  и  психологи — научаются  со  временем
безошибочно, иногда  по  одному  лишь  жесту, слову, внешнему  виду  человека
определять  его  внутреннее  состояние, относить  его  к  нормальному  или
патологическому, сущность  и  теоретические (а  не  интуитивно-эмпирические)
основания дихотомии «норма-патология» до сих пор остаются и для них самих не-
достаточно ясными. Впрочем, судите об этом сами.

Пожалуй, самым  расхожим  остается  для  многих  психологов  и  психиатров

понимание  нормы  как, во-первых, чего-то  среднего, устоявшегося, не
выделяющегося  из  массы  и, во-вторых (что  необходимо  связано  с  первым) —
наиболее  приспособленного, адаптированного  к  окружающей  среде. Такое
понимание  хорошо  согласуется  со  здравым  смыслом  и  имеет  весьма  глубокие
корни  в  житейском  сознании, прочно  отождествляющем  нормальное  и
общепринятое  (заметим,  что  и  студенты  не  видели  патологии  именно  на  этом
основании, поскольку  демонстрируемые  больные  вели  себя, по  их  мнению, «как
все»).

Данный статистически-адаптационный подход к пониманию нормы вызывает,

однако,  резкую  и,  видимо,  столь  же,  как  и  сам  этот  подход,  давнюю  критику.
Интересно, что  его  критиковали  еще  старые  психиатры, хотя, казалось  бы, они
должны были первыми найти в нем опору для тех особых и редких, по статистике,
отклонений психики, с которыми встречались в клинике душевных болезней. Они
указывали на то, что отождествление нормальности с часто встречающимся резко
снижает  представление  о  человеческом  развитии, низводя  его  до  уровня
приспособления  к расхожим шаблонам поведения. Старый  французский  психиатр
К. Кюльер говорил, что «в тот самый день, когда больше не будет полунормальных
людей, цивилизованный  мир  погибнет, погибнет  не  от  избытка  мудрости, а  от
избытка  посредственности». Согласно  Ч. Ломброзо, «нормальный  человек — это
человек, обладающий хорошим аппетитом, порядочный работник, эгоист, рутинер,
терпеливый, уважающий всякую власть, домашнее животное». М. Ферри сравнивал
нормального человека с готовым платьем, которое продают в больших магазинах, и
т. п.'

Непринятие  статистических  и  адаптивных  критериев  нормы  как  достаточных

звучит  и  во  многих  современных  исследованиях.  Приведем  для  примера  два
критических  рассуждения. Первое, касающееся  принципа  адаптивности  и
основывающееся  на  клинико-психологическом  и  общегуманистическом  подходах
(по  сути  парафраз  и  развитие  вышеприведенных  мнений  старых  психиатров),
принадлежит известному польскому психологу и клиницисту К. Домбровскому. Он
считает, что способность всегда приспосабливаться к новым условиям и на любом
уровне  свидетельствует  о  моральной  и  эмоциональной  неразвитости. За  этой
способностью  скрываются  отсутствие  иерархии  ценностей  и  такая  жизненная
позиция, которая не содержит в себе элементов, необходимых для положительного
развития личности и творчества

2

.

Второе 

критическое 

рассуждение 

исходит 

из 

более 

строгих,

естественнонаучных 

оснований. Статистический 

подход 

предполагает

необходимость  количественного  измерения  свойств  исследуемого  объекта  и

установление  с  помощью  математики  соответствующих  средних  показателей.
Понятно, что  для  столь  сложного  объекта, каким  является  психика, необходимы
выделение  и  учет  не  одного  и  не  двух, а  по  крайней  мере  нескольких  свойств.
Однако, даже  если  отвлечься  от  сложнейшей, не  решенной  до  сих  пор (и
неизвестно, решаемой  ли  в  принципе *) проблемы  верификации  этих  свойств  и
адекватного  перевода  в  количественные  показатели, применение  такого  подхода
сталкивается на практике с серьезными трудностями. Это убедительно показано Ю.
Б. Гиппенрейтер. Она  пишет: «Пусть «нормальными» будут  считаться  такие
степени  отклонения  какого-нибудь  свойства  от  математического  среднего, ко-
торыми  обладает  половина  популяции; тогда  по '/4 популяции  разместятся  на
обоих  полюсах «оси» этого  свойства  в  зонах «отклонения» от  нормы. Если  мы
теперь  возьмем  не  одно, а  два  независимых  свойства, то  при  тех  же  условиях  в
«нормальной» зоне  окажется  уже '/4 часть  популяции, а  остальные

3

/4

  попадут  в

зоны «отклонения»; при  пяти  независимых  свойствах «нормальным» окажется
один  человек  из 32, а  при  десяти  свойствах — один  из 1024!»

4

  Так  что

последовательное  применение  статистического  подхода  может  обернуться
парадоксом — среднестатистическим нормальным окажется крайне редкое явление
вопреки  исходному  априорному  представлению  о  среднем, нормальном  как  о
наличном у большинства.

* Согласно  строгому  определению  ГОСТа, измерение — это  нахождение

значения  физической  величины  опытным  путем  с  помощью  специальных
технических  средств. Сразу  возникает  вопрос: возможно  ли  представить  все
существенные  показатели  характера  и  личности  в  виде «физических  величин», а
если  нет,  то  применимо  ли  к  ним  тогда  само  понятие  «измерение»  в  строгом
значении слова? Или здесь при-ложимо лишь менее жесткое представление? «Надо
помнить,— писал  академик  А. Н. Крылов,— что  есть  множество «величин», т. е.
того,  к  чему  приложимы  понятия  «больше»  и  «меньше»,  но  величин,  точно  не
измеримых, например: ум и глупость, красота и безобразие, храбрость и трусость,
находчивость  и  тупость  и  т. д. Для  измерения  этих  величин  нет  единиц, эти
величины не могут быть выражены числами...»

3

Чтобы обойти эти сложности, исследователи — осознанно или неосознанно —

используют разные приемы. Наиболее простой и весьма распространенный из них
— принятие  негативных  критериев  нормы. Согласно  этому  подходу, норма
понимается  прежде всего как отсутствие  каких-либо выраженных патологических
симптомов. Если  у  человека  не  обнаруживается  этих  симптомов, значит, он
нормален,  значит,  он  здоров.  Понятно,  что  данный  подход  в  лучшем  случае
очерчивает границы круга, в котором следует искать специфику нормы, однако сам
на эту специфику никоим образом не указывает.

Не  решает  проблемы  и  подход  с  позиций  культурного  релятивизма, который

является по сути вариацией статистически-адаптационного подхода. Согласно этой
вариации, о  норме  и  патологии  можно  судить  лишь  на  основании  соотнесения
особенностей культуры определенных социальных групп, к которым принадлежат
исследуемые индивиды: то, что вполне нормально для одной социальной группы,
для другой будет выглядеть как патология. Существует целый ряд солидных иссле-
дований, дающих  примеры  межкультурных  различий, как  в  макромасштабе
(например, между Востоком и Западом), так и в микромасштабе (например, между