Файл: Братусь Б.С. - Аномалии личности.pdf

различными слоями и социальными группами одного и того же общества). Однако,
по  справедливому  суждению  В. В. Лучкова  и  В. Р. Рокитянского, при  таком
подходе  по  крайней  мере  два  обстоятельства  делают  невозможным  однозначное
определение  нормального  и  патологического  поведения: множественность
социальных  общностей, «социумов», к  которым  принадлежит  любой  индивид, и
неоднородность  предъявляемых  каждым  таким «социумом» требований. «В  силу
этих обстоятельств поведение индивида регулируется не  единым набором норм, а
множеством  требований,  хотя  и  связанных  между  собой,  но  не  совпадающих  и
подчас  не  согласуемых  друг  с  другом (требования  семьи, референтной  группы,
рабочего  коллектива,  социальной  среды  и  т.  д.;  явные  и  скрытые  нормы,
юридические  и  нравственные  и  т. п.)... Очевидно, что, последовательно
придерживаясь  этого  подхода  и  переходя  ко  все  более  мелким  подразделениям
социальной среды, мы для каждого индивида получим множество критериев нормы
и патологии, вплоть до представления, что «все нормально по отношению к самому
себе».. »

5

, или — если  воспользоваться  старой  русской  пословицей — «всяк

молодец на свой образец».

Однако  такое  представление  в  научном  плане  есть  не  что  иное, как  снятие

проблемы  нормы, капитулирова-ние  перед  ее  сложностью  и  переход  к  описанию
индивида  только  как  особенного, уникального  в  своем  роде. Наиболее
последовательно  эта  точка  зрения  выражена  в  экзистенциалистском  подходе  к
душевной болезни и в так называемом течении антипсихиатрии. Экзистенциалисты
при  этом  больше  упирали  на  уникальность  внутреннего  мира  человека, на
необходимость интуитивного проникновения, творческого сопереживания для его
познания. Один из классиков  этого  направления, Л. Бинсвангер, например, писал:
«Поскольку  и  в  какой-то  мере  диагностические  суждения  врача  исходят  не  из
наблюдения организма пациента, а из его понимания как человеческого существа,
понимания человеческого существования, постольку отношение его к больному —
это  уже  не  только  отношение «медицинского  работника» к  своему  научному
объекту. Здесь  уже  имеет  место  его  связь  с  пациентом,— связь, основанная  на
заботе  и  любви.  Следовательно,  сущность  «бытия  психиатра»  в  том,  что  он
выходит  за  пределы  всякого  фактуального  знания  и  соответствующих
способностей, выходит  за  пределы  научного  знания, получаемого  из  психологии,
психопатологии  и  психотерапии»

6

. В  высказываниях  антипсихиатров  больше

звучали  социальные  ноты (недаром, видимо, это  движение  возникло  в  Англии,
США  и  других  западных  странах  в 60-е  годы — годы  высокого  подъема
социальной  активности, бурных  общественных  протестов  и  манифестаций).
Психически  больные  нередко  рассматривались  в  рамках  этого  направления  как
жертвы плохого, патогенного общества, которое признает сумасшедшим того, кто
не  соглашается  с  предписаниями  религии  и  государства. Движение, лидерами
которого стали Д. Купер, Р. Лэинг, Т. Шаш и др., требовало отмены больничных
порядков, отмены  самих  терминов «психиатрия», «психиатр». Согласно  их  взгля-
дам, психиатрические  больницы  есть  не  что  иное, как  воплощение
дегуманизирующего 

начала 

в 

обществе, ибо 

здесь «каста» врачей

беспрепятственно творит насилие над беззащитной «кастой» больных. Что касается
психиатрических  понятий, то  они  расценивались  как  сбивчивая  наукообразная
классификация, цель которой — замаскировать социальные функции психиатрии, а

именно функции репрессии, изоляции неугодных обществу лиц

7

.

Затушевывание проблемы критериев нормы (действительно столь «неудобной»

и  трудноуловимой) типично, однако, не  только  для  экзистенциальных  и
антипсихиатрических  подходов. Есть  область  исследования, сам  объект  которой
заставляет  усомниться  в  строгости  таких  критериев. Это  область  так  называемой
малой  психиатрии,  область  пограничных  между  нормальными  («как  у  всех»)  и
патологическими («не  как  у  всех») состояниями  психики. Не  случайно, что  эта
колеблющаяся, зыбкая область порождала и весьма колеблющиеся, зыбкие взгляды
на разграничения патологии и нормы. Так, выдающийся отечественный исследова-
тель  пограничных  психических  состояний  П. Б. Ганнуш-кин  не  раз  подчеркивал
относительность  границ  нормы.  Вот  например,  характерные  для  него
высказывания:

«...в таком, с одной стороны, хрупком и тонком, а с другой — в таком сложном

аппарате, каким  является  человеческая  психика, можно  у  каждого  найти  те  или
иные, подчас  довольно  диффузные, конституционально-психопатические  черты»;
««гармонические» натуры  по  большей  части  есть  плод  воображения». Эти
представления  во  многом  определяли  для  Ганнушкина  и  гуманистический  смысл
преподавания  психиатрии  врачам. Он  писал: «Главная  цель  и  изучения, и
преподавания психиатрии должна  состоять в  том, чтобы научить  молодых врачей
быть психиатрами и психопатологами не только в больнице и клинике, но прежде
всего  в  жизни, т. е. относиться  к  так  называемым  душевно  здоровым, так
называемым нормальным людям с тем же пониманием, с той же мягкостью, с той
же  вдумчивостью,  но  и  с  той  же  прямотой,  как  к  душевно  нездоровым;  разница
между теми и другими, если иметь в виду границы здоровья и болезни, вовсе не так
уж велика» .

Следует заметить, что приведенные взгляды не есть в строгом смысле полное

снятие со счетов проблемы нормы, признание ее не существующей. Представление
о норме здесь остается, правда, по большей части в  скрытом, имплицитном виде.
Оно  в  основном  заключается  в  том, что  человек  здоров  настолько, насколько  он
избегает  крайностей  невроза  или  психопатии, насколько  он, даже  имея  в  себе
зачатки, признаки, скрытые процессы, относящиеся к этим страданиям, не дает им
разрастись дальше положенной черты, границы (чаще всего эта граница, с теми или
иными  оговорками, усматривается  в  мере  адаптивности, приспособленности  к
окружающему,  т.  е.  на  основании  одного  из  уже  разобранных  выше  критериев
нормы). Иными словами, здоровье определяется через нездоровье, норма — через
аномалию, но  в  отличие  от  описанных  ранее  чисто  негативных  критериев  здесь
дается  и  некоторое  содержательное  представление  о  здоровье, построенное,
однако, на основе терминов и понятий психопатологии.

По  такому  пути  идут  многие  исследователи  за  рубежом,  которые  в  своих

тестах  и  опросниках  исходят  из  представлений  и  категорий, заимствованных  из
психиатрии (причем  не  только «малой», но  и «большой», занимающейся
психозами, явными, часто  необратимыми  нарушениями  психики), и  на  их  основе
строят  структуру  как  больной, так  и  здоровой  личности. Достаточно  в  качестве
примера перечислить все 10 основных (базисных) шкал, используемых в одном из
самых  популярных  опросников — так  называемом  Миннесотском  мно-
гопрофильном  личностном  тесте (MMPI). Это  шкалы  ипохондрии, депрессии,

истерии, психопатии, маскулин-ности-фемининности, паранойяльности,
психастении, шизоидности, гипомании, социальной  интраверсии. Сугубо
клиническими  являются  и  многие  распространенные  классификации  характера,
рассматривающие  норму  сквозь  призму  представлений  об «эпилептоидности»,
«шизоидности» и т. п.

Как  реакцию  на  такой  подход  можно  рассматривать  появление  описательных

критериев  психического  здоровья, в  которых  взамен  психиатрической
терминологии  стали  звучать  общечеловеческие  принципы  и  понятия. Следует
отметить  общность  взглядов  большинства  авторов, использующих  подобные
описательные  критерии, по  вопросу  о  том, какими  свойствами  должна  обладать
здоровая  личность. Наиболее  часто  отмечаются  такие  черты, как  интерес  к
внешнему  миру, наличие «жизненной  философии», которая  упорядочивает,
систематизирует опыт, способность юмористически окрашивать действительность,
способность  к  установлению  душевных  контактов  с  окружающими, целостность
личности, и ряд других.

Как  можно  оценить  такой  подход? Прежде  всего  он  представляется

необходимым  шагом  в  изучении  проблемы  нормы. Если  негативные  критерии
указывают (и  то  весьма  приблизительно) границу  между  обширными  областями
нормы  и  патологии, если  статистические  и  адаптационные  критерии  определяют
нормальность как по-хожесть на других и соответствие требованиям окружающих,
если  культурный  релятивизм  все  сводит  к  микросоциальным  установкам  и
отсутствию патологических с точки зрения рассматриваемой культуры симптомов,
то  данный  подход  пытается  выделить  то  позитивное, несводимое  к
психопатологическим понятиям, что несет в себе нормальная личность. В отличие
от  узкосимпто-матических  критериев  предыдущих  подходов  здесь  широко
ставится вопрос о здоровье личности как о некотором особом достоянии, полноте,
а  не  об  одном  отсутствии  тех  или  иных  ущербов  и  недугов *. Примечательной
деталью, которую  стоит  еще  раз  отметить, является  сходство  в  описании
характерных  черт  здоровья  личности. Таким  образом, мы  встречаемся  как  бы  с
методом  «компетентных  судей»,  которые  независимо  друг  от  друга  сходятся  в
оценке интересующего нас феномена.

Вместе  с  тем  описательный  подход  имеет  свои  очевидные  ограничения. Во-

первых, большинство описаний не соотнесено с психологическим категориальным
аппаратом  и  потому  не  может  быть  непосредственно  использовано  научной
психологией. Во-вторых, как правило, описывается конечный продукт — ставшая
личность,  и  ничего  или  крайне  мало  говорится  о  самом  главном  и  ценном  для
теории  и  практики — о  том  процессе, который  привел  к  ее  появлению, и  о  тех
внутренних закономерностях, что лежат в основе этого процесса. Кроме того, даже
самые, казалось  бы, распространенные, устоявшиеся  описательные  критерии  при
более внимательном их анализе часто оказываются неоднозначными, требующими
для своего применения существенных оговорок и дополнений. Возьмем, например,
такой  критерий, как «целостность», на  который часто указывается  как на  один  из
главных  показателей  нормального  развития  в  противовес «расщеплению
личности». И действительно, целостность — важный признак здорового

* Эта  тенденция  согласуется  с  общим  определением, данные  в  Уставе

Всемирной  организации  здравоохранения: здоровье  есть  состояние  полного
физического, духовного  и  социального  благополучия, а  не  только  отсутствие
болезней  или  физических  дефектов. Такой  подход  все  чаще  находит  отклик  и  в
современной  отечественной  науке. Б. Д. Карвасарский  констатирует, что  в
последние  годы  все  более  распространяется  мнение, согласно  которому
психическое  здоровье «определяется  не  негативным  образом — лишь  как
отсутствие  дезадаптации,— а  с  точки  зрения  позитивного  ее  аспекта  как  способ-
ность  к  постоянному  развитию  и  обогащению  личности  за  счет  повышения  ее
самостоятельности  и  ответственности  в  межличностных  отношениях, более
зрелого и адекватного восприятия действительности, умения оптимально соотнести
собственные интересы с интересами группы (коллектива)»

9

.

14

функционирования  любой  живой  системы  личности  в  том  числе. К. Г. Юнг

указывал (и это не случайно, видимо, совпадает в немецком, английском и русском
языках), что  слова «целостность», «целый» и «целить», «исцелять» —
однокоренные, подчеркивая  тем  самым  связь  психического  здоровья  с
интегрированностью  личности, а  психических  аномалий — с  личностной  дезин-
тегрированностью

10

. Напомним также, что «целостность», «интегрированность» —

центральные  категории  такого  важного  течения, как  гештальт-терапия. Однако
нельзя  не  заметить, что «целостность» (как, впрочем, и  многие  перечисленные
выше  критерии  такого  рода) не  отделяет  однозначно  норму  от  патологии, не  яв-
ляется специфическим, присущим лишь норме признаком: клинический опыт дает
множество  примеров  внутренней  цельности  явно  патологических  натур. Можно
сказать  больше: целостность  должна  иметь  свои  градации  и  степень, свою  меру.
Если  внутренняя  структура  слишком  монолитна, спаяна, жестко  состыкована, то
это  может  стать  не  меньшим  тормозом  для  развития, чем  отсутствие  должного
связующего, структурирующего начала (с некоторыми  психологическими послед-
ствиями  жесткого  сцепления  внутренних  целей  деятельности  мы  столкнемся  в
главе IV).

Что  касается  внутренних  закономерностей  и  механизмов  нормального  и

аномального  развития  личности, то  суждения  о  них «компетентных  судей»
обнаруживают  все  те  принципиальные  разногласия, которые  существуют  между
разными психологическими концепциями и теориями. Далеко не в каждой из этих
концепций  специально  ставится  проблема  нормального  развития  личности. Такая
проблема  в  качестве  самостоятельной  и  требующей  сложного  анализа  по  сути
вообще  не  существует  для  бихевиоризма. Под  нормальностью  здесь  изначально
подразумевается  приспособляемость, адаптивность, стремление (по  аналогии  с
биологическими системами) к гомеостатическому равновесию со средой.

Проблема  специфики  нормального  развития  фактически  не  ставилась  и  в

теории  психоанализа, поскольку  не  усматривалось  отличие  невротической
личности от  нормальной и  свойства  мотивации «невротика» распространялись  на
здорового  индивида. Это  прежде  всего  такие  свойства, как  генетическая  и
функциональная  связь  мотивации  с  либидозным, сексуальным  влечением,
бессознательность определяющих мотивов поведения

15

 человека, гомеостазис как главный принцип функционирования мотивации, и

ряд других.

В психологии бытует старая аналогия психического мира человека с всадником

на  лошади. Всадник — это «я», «самость», то, что  воспринимает  и  ощущает,
оценивает  и  сравнивает; лошадь — это  эмоции, чувства, страсти, которыми
призвано  управлять «я». Воспользовавшись  этой  аллегорией, 3. Фрейд  говорил  о
всаднике как о сознании, а о лошади — как о бессознательном. Сознание находится
в  безнадежном  положении: оно  пытается  управлять  значительно  более  сильным
существом,  сильным  не  только  физически,  но  и  своей  хитростью,  близостью  к
инстинктивной  природе, умением  обмануть  прямолинейное  сознание  и
поворачивать его в нужном направлении, оставляя при этом сознание в неведении
относительно причин этих поворотов. Поэтому, чтобы понять механизмы развития
психики, надо  изучать  бессознательное, ибо  отдельные  поступки  и  целые
жизненные  судьбы  определяются  этим  конем, а  не  близоруким  наездником *.
Правда, Фрейд говорил, что идеалом человека был бы для него тот, кто на место
«оно» (бессознательного) смог поставить «я». Но сам дух его сочинений оставляет
слишком малую уверенность в возможности такого подчинения...

Подобная  точка  зрения, критика  которой  широко  дана  в  отечественной

психологической  литературе, конечно, не  могла  удовлетворить  и  многих
зарубежных  исследователей, прежде  всего  тех, кто  пытался  непосредственно
изучать продуктивную здоровую личность.

* Фрейду, не  менее  чем  бихевиористам, западная  психология  обязана  столь

типичным  для  нее  смешением, сближением  психики  животных  и  человека. К.
Медсон, автор  солидных  обзоров  и  книг  по  проблемам  мотивации, пишет,
например: «В  мотивационной  психологии  представляется  весьма  трудным
продолжать  верить  в  фундаментальное  отличие  людей  от  животных, по  крайней
мере  после  того, как Фрейд  показал, что  даже в  вопросах, касающихся  его собст-
венной  личности, «человек  не  является  хозяином  в  своем  доме», так  как
рациональное

«я»

  детерминировано  бессознательными  силами  сексуальной

агрессивной  природы». После  этих  слов  Медсон  с  некоторым  удивлением
вынужден, однако, констатировать: «Несмотря  на  убедительные  доказательства
Фрейда, остаются  психологи, даже  американские  психологи, которые  уверены  в
том, что мотивация человека фундаментально отлична от мотивации животных» ".
Под этими строптивыми и, мало того, «даже американскими» психологами Медсон
разумеет  прежде  всего  Абрахама  Маслоу  и  Гордона  Олпорта. Краткая  оценка
воззрений последнего на проблему нормы дана чуть ниже.

16
Наиболее  ярким  здесь  стало  направление  гуманистической  психологии

(Бюллер,  Гольдштейн,  Олпорт,  Маслоу,  Роджерс  и  др.).  Представители  этого
направления  строили  свои  концепции  в  острой  полемике  с  бихевиоризмом  и
фрейдизмом, особо  подчеркивая  роль  самосознания  в  нормальном  развитии,
стремление  здоровой  личности  к  совершенствованию, ее  уникальность  и  т. п.
Следует отметить, однако, что гуманистический пафос этого направления нередко
приводил  его  последователей  к  явному  смещению  внимания  лишь  на  тех,  кто  за-
ведомо  импонировали  как  совершенные  личности. Анализируя, например,
концепцию  Г.  Олпорта,  Л.  И.  Ан-цыферова  констатирует,  что  основной  метод,