Файл: Бехтерев В.М. - Внушение и его роль в общественной жизни.pdf

на  стоявший  сзади  меня  в  расстоянии  около 2 сажен  неподалеку  от  рояля  круглый  стул  и
осталась  на  нем  сидеть. Как  и  в  предыдущих  опытах, приглашается  собака  подняться  на
стул, я  же, сосредоточившись  на  форме  круглого  стула, некоторое  время  смотрю  собаке  в
глаза, после чего она стремглав бросается от меня и много раз кружится вокруг обеденного
стола. Опыт я признал неудачным, но я вспомнил, что я сосредоточился исключительно на
форме  круглого  стула, упустив  из  виду, что  мое  сосредоточение  должно  начинаться
движением  собаки  к  круглому  столу  и  затем  вскакиванием  собаки  на  самый  стул. Ввиду
этого  я решил повторить тот же опыт, не говоря никому о своей ошибке и поправив  лишь
себя  в  вышеуказанном  смысле. Я  снова  приглашаю  собаку  сесть  на  стул, обхватываю  ее
мордочку  обеими  ладонями,  начинаю  думать  о  том,  что  собака  должна  подбежать  к
круглому стулу, находившемуся позади меня в расстоянии около 11/4 сажени, и, вскочив на
него, сесть. Сосредоточившись так около 1/2 — 3/4 минуты, я отпускаю собаку, и не успел я
оглянуться, как  собака  уже  сидела  на  круглом  стуле. Задание, которое  выполнила  в  этом
случае Пикки, как упомянуто, не было известно никому, кроме меня самого, ибо я ни с кем
по этому поводу не советовался, и, тем не менее, Пикки разгадала мой секрет без малейшего
затруднения.

Этой серией опытов день был закончен. К сожалению, это был последний день, когда

мы  смогли  осуществить  совместные  с  Дуровым  опыты, ибо  на  другой  день  он  уезжал  из
Петербурга, а  предполагаемое  нами  продолжение  опытов  по  возвращении  Дурова  в
Петербург не осуществилось ввиду того, что вскоре разразилась великая европейская война
и встреча наша не могла состояться. Уже по окончании войны я посетил Дурова в Москве,
где  я  вновь  проделал  несколько  опытов  над  Пикки.  Лорда  я  уже  не  застал.  Он  погиб  от
случайной травмы, нанесенной им самим себе случайно, после чего он долго болел и затем
умер. Что  же  касается  Пикки, то  он  пользовался  прежним  здоровьем  и  был, как  прежде,
очень  бойкой  и  шустрой  собачкой. Меня  интересовало, конечно, самому  проделать  над
последней  несколько  опытов  с «мысленными» внушениями. Это  и  удалось  осуществить  в
две  различные  мои  поездки  в  Москву.  Во  время  первой  поездки  я  мог  лично осуществить
пять опытов, произведенных тем же самым методом и состоявших в подобных же заданиях,
какие брались для первых опытов с Пикки. При этом каждый раз задание менялось в том или
ином  отношении  и  было  известно  только  мне  самому.  Все  пять  опытов,  из  которых  два
произведены в  присутствии  Дурова,  а  другие  три  в  его отсутствие,  с  заданием  исполнения
собакой  задуманных  действий  должны  быть  признаны  удачными, ибо  собака  неуклонно
исполняла  данное  ей  задание. Лишь  в  одном  опыте  собака  была  близка  к  цели, но  ее  не
достигла, что, однако, могло  зависеть  от  недостаточности  моего  предварительного
сосредоточения  на  определенных  действиях  собаки. Все  опыты, проделанные  самим
Дуровым в моем присутствии, были также удачными. Убедившись снова в действительности
такого  рода  опытов, я  решил  при  первой  возможности  во  время  следующей  поездки  в
Москву снова проделать такого же рода опыты, но с тем, чтобы вводить в них те или другие
контрольные  условия  для  возможного  выяснения  механизма, с  помощью  которого
достигается успешность в осуществлении задания при такого рода опытах.

На  этот  раз  опыты  производились  мною  с  Дуровым  в  присутствии  одного  из  моих

сотрудников по Институту по изучению мозга и психической деятельности Н. М. Шеловано-
ва. Первый  опыт  я  предоставил  над  Пикки  сделать  Дурову, дав  ему  от  себя  задание  для
опыта. Задание  состояло  в  том, чтобы  собака  вскочила  на  диван  и  достала  лежавшую  на
мягкой  спинке  дивана  кружевную  салфетку. Дуров  берет  собаку  на  стул, охватывается  ее
морду своими  руками, пристально смотрит ей в  глаза, все  время  думая  сосредоточено, что
она  должна  сделать. Все  это  продолжается, как  всегда, около 1/2 минуты  или  несколько
более, после чего собака, будучи отпущена, быстро бросается к дивану, вскакивает на него в
направлении к салфетке, схватывает салфетку зубами, после чего ее оставляет. Исполнение
опыта  надо  было  признать  удачным, но  лишь  не  вполне  завершенным. Другой  опыт,
произведенный Дуровым, имел следующее мое задание: собака должна была наброситься на
стоявшее в правом углу комнаты чучело небольшого волка. Опыт проделан обыкновенным

порядком. Собака была  взята  на  стул, мордочка взята  в  обхват руками, затем  пристальный
взор, направленный  в  ее  глаза, продолжавшихся  с 1/2 минуты, после  чего  собака,
предоставленная самой себе, тотчас же  набрасывается  на  чучело с лаем  и так яростно, что,
казалось, она  разорвет  его, вследствие чего пришлось  даже  собаку отнимать от чучела. 3-й
опыт принадлежал мне. Задание, лично мой придуманное и никому не переданное, состояло
в том, что собака должна была подняться на стул и взять лежавший на его спинке платок. Те
же  условия  опыта  в  отношении  методики  внушения  путем  сосредоточения  над  действием,
долженствовавшим  последовать, и  на  самом  предмете  при  смотрении  животному  в  глаза.
После  того  как  я  выпустил  голову  собаки  из  своих  рук, она  тотчас  же  стремительно
бросилась к задуманному стулу, но, поднявшись на него, повернулась к чучелу и, подбежав к
нему, стала  лаять  и  набрасывается  на  него  с  прежнею  яростью. Было  ясно, что  прежнее
внушение  относительно  чучела  как  внушение  эмоционального  характера, оставило  после
себя столь глубокий след, что он еще недостаточно ослабел ко времени следующего за ним
внушения, И  действительно, оказалось, что  и  следующие  два  опыта  с «мысленным»
внушением  привели  к  тому  же  результату, то  есть  собака  вместо  того, чтобы  выполнять
внушенное, направлялась к чучелу и начинала на него лаять с остервенением.

Следующий  опыт  должен  был  делать  Дуров. Задание  состояло  в  том, чтобы  собака

взяла  лежавшую  на  окне  сзади  экспериментатора  мокрую  тряпку  и  принесла  ему. После
сделанного обычным путем внушения собака в точности исполнила задуманное. Следующий
опыт был произведен мною. Задание для внушения состояло в том, чтобы собака вырвала из
правой  руки  Ш., стоявшего  поодаль  сзади, носовой  платок. Само  задание  было  известно
только  мне  одному. Внушение  по  обычному  способу  не  более  как  в  течение 1/2 минуты.
После  сделанного  внушения  собака  мгновенно  бросается  к  правой  руке  Ш. и  вырывает
удерживаемый им платок.

Предположено  было, что  собака  в  первом  опыте  с  внушением  броситься  на  чучело

руководится  выражением  лица  самого  Дурова  в  период  внушения. Поэтому  решено  было,
чтобы этот опыт был повторен таким образом, что при внушении Дуров будет смеяться или,
по  крайней  мере, будет  сделана  гримаса  смеха. Это  и  было  осуществлено  Дуровым.
Находясь под беспрерывным нашим наблюдением, Дуров, несомненно, во время внушения
сделал  гримасу  смеха, и  в  то  же  время  никакого  шевеления  губ, как  и  ранее, не
производилось. Несмотря на  это, собака тотчас же  после  сделанного внушения, с прежнею
яростью  набросилась  на  чучело  с  громким  лаем. Было  сделано  предположение, что  собака
при  делаемых  внушениях  руководится  движениями  глаз  внушающего  лица. Ввиду  этого
предложено было Дурову повторить опыт с вырыванием платка из правой руки Ш., но с тем,
чтобы  внушение  было  произведено  при  завязанных  глазах.  С  этим  мы  перешли  в  другую
комнату. Опыт был сделан таким образом, что предварительно глаза Дурова были завязаны
наглухо  платком. Собака  Пикки  была  им  приглашена  сесть  на  стул, и  затем  началось
обычным  путем  сосредоточение  на  процессе  действия, долженствующего  состоять  в  том,
чтобы  животное  подбежало  к  Ш.  и  взяло  платок  из  его  рук.  Никакого  шевеления  губ  при
этом не производилось, и тем не менее внушение при завязанных глазах осуществилось, как
и в первый раз. Собака тотчас же вскочила со стула, подбежала с быстротою молнии к Ш. и
выхватила зубами платок из его рук.

К  приведенным  опытам  я  не  делаю  особых  пояснений.  Сами  по  себе  эти  опыты

настолько  поразительны, что  они  заслуживают  внимания  безотносительно  к  тем  или  иным
комментариям.

Одно могу сказать, что после приведенных опытов мне не кажется более удивительным

зачаровывание  взглядом  диких  зверей, отступающих  перед  человеком, который  легко  мог
сделаться  их  жертвой, как  это  бывало  с  христианскими  мучениками  в  римском  Колизее, и
роковое стоическое подчинение своей участи мелких плиц, являющихся жертвами алчности
змеи, в то время когда они спокойно могли от нее улететь.

Прежде  всего, необходимо  указать  на  некоторую  аналогию  опытов, произведенных  с

собакой  Лордом, с  теми  опытами, которые  производились  над  лошадьми. Аналогия

заключается  в  том, что  у  Кралля  лошади  отбивали  результат  определенного
арифметического  действия  соответствующим  количеством  постукиваний  копытами, тогда
как в опытах с Лордом дело шло о подсчете арифметического же действия с помощью лая.
Разница, кроме  этого  способа обозначения, заключалась, однако, в  том, что  у  Кралля  дело
шло не только о простых арифметических действиях, но и об извлечении корней, но нельзя
не  принять  во  внимание, что, при  недоступности  для  собаки  извлечения  корней, она
оказалась  бы  в  одинаковом  положении, как  и  при  недоступности  для  нее  счета, и  потому,
хотя опыты извлечения корней с Лордом не ставились, но более, чем очевидно, что, если бы
эти опыты были поставлены таким же точно образом, они несомненно удавались бы, как они
удавались и в опытах с лошадьми Кралля, ибо самый результат задачи экспериментатору все
равно был бы известен, количество же отбиваний копытами лошадьми в конце концов было
сравнительно  невелико, как  невелико  было  и  количество «отлаиваний» Лордом. Пока  мы
ограничимся этими сопоставлениями и не пойдем дальше в наших рассуждениях.

Что касается опытов, проделанных с собакой Пикки, то они представляют совершенно

иную постановку. Дело идет здесь о выполнении животным определенных заданий в форме
более  или  менее  сложных  действий, причем  ему  делалось  соответственное «мысленное»
внушение, которое и выполнялось животным согласно заданию.

Разница ясна. Если в первом случае дело идет об опытах, в которых может идти речь о

математических  способностях  животного (по  отношению  к  краллевским  лошадям  это
объяснение и применялось как самим Краллем, так и известным психологом Claparede'ом),
то  во  втором  случае  опыты  могут  относиться  только  к «мысленному» внушению, если
исключить гипотезу пользования теми или иными знаками, которое опять-таки исключалось
соответствующими 

контрольными 

опытами, как, например, завязывание 

глаз

экспериментатору  и  др. Вот  почему  эти  опыты  показалась  мне  с  самого  начала  и  более
интересными  как  осуществляемые  в  новой  обстановке, и  более  ценными  в  научном
отношении. Сколько мне известно, других таких опытов над животными не производилось.
И так как опыты «мысленного» внушения над лошадьми в общем были малоплодотворны и
до  сих  пор  дали, вообще  говоря, не  вполне  решительные  результаты, то  естественно, что
осуществление  этих  опытов  на  животных  открывает  новые  возможности  в  исследовании
вопроса о мысленном внушении чисто лабораторным путем.

Спрашивается, что  следует сказать по поводу  этих опытов, как следует  их понимать?

Прежде  всего, я  хотел  бы  установить, что  разговорами  о  заданиях  собака  не  могла
руководиться, ибо, не говоря о том, что все разговоры на эту тему происходили с особыми
предосторожностями  и  вообще  мы  избегали  всего  того, что  дало  бы  возможность  собаке
руководиться  в  в  этом  отношении  какими-либо  знаками  или  словесными  указаниями, все
опыты, произведенные лично мной, осуществлялись без всякого предварительного разговора
о том или другом задании опыта и без посвящения в сущность задания ни Дурова, ни кого-
либо  другого. Таковы, например, два  опыта, произведенные  первоначально  на  моей
квартире, и  все  опыты, осуществленные  мною  же  в  Москве  и  даже  в  отсутствие  самого
Дурова за время двух моих поездок. Таким образом, это объяснение отпадает само собой.

После  первой  серии  опытов  мне  представлялось  возможным  допустить  лишь  одно

объяснение — это то, что собака Пикки отличается поразительной способностью примечать.
Так, возможно было предположить, что собака приучена к опытам исполнения задуманного
действия  после  того, как  в  ее  глаза  всматривался  в  течение  известного  времени
экспериментатор; думая о подходе собаки к предмету, о форме самого предмета и т. д., он
невольно  соответственным образом смещал  свои глазные оси, что  и  улавливалось  собакой.
Последняя, будучи  приучена  ранее  дрессировкой  к  исполнению  и  послушанию, еще
оставаясь  под  взором  экспериментатора, начинает  проявлять  некоторые  признаки
беспокойства, а  освободившись, тотчас  же  приступает  к  выполнению  задания. Интересно
при этом отметить, что собака Пикки по исполнении внушения бросается стремглав со стула
и проявляет все признаки волнения в своих действиях, пока не выполнит задания, после чего
тотчас же успокаивается.

На самом деле, вышеуказанные автоматические движения глаз вполне допустимы, ибо,

например, при  опытах  со  сосредоточиванием  на  определенном  действии, связанном  с
известным  интересом, как  доказано  у  нас  опытами, могло  быть  констатировано
автоматическое  смещение  пальца  руки  в  приборе Sommer'a в  сторону  представляемого
движения, хотя для самого лица это смещение остается незамеченным. Отсюда казалось бы
естественным  признать  такое  объяснение  вполне  удовлетворительным  для  вышеуказанных
опытов.  Под  это  объяснение  можно  было  бы,  пожалуй,  подвести  и  проделанные  у  меня
опыты с собакой Лордом. Что эта собака простого счета в смысле сложения показываемых
цифровых  знаков  не  знала,  это  факт,  который  вытекал  из  сделанных  мною  проб  в  этом
отношении, не  давших  никаких  положительных  результатов. Но  стоило  только
сосредоточиться  экспериментатору  на  умственном  счете, хотя  бы  об-ратясь  к  ней  спиной,
как  собака  начинает  считать  верно. Можно  предположить, что  сосредоточение  на
умственном счете приводит к не замечаемым самим считающим лицом движениями головы,
которые  без  особого  обращения  внимания  на  этот  предмет  не  замечаются  посторонними,
тогда  как  дрессированная  собака, готовая  к  выполнению  определенного  ей  знакомого
задания, их легко могла бы приметить.

При этом  нельзя не принять во внимание особой чуткости и наблюдательности  собак

вообще, быть может значительно более выраженной, нежели у человека. Словом, дело могло
идти  здесь  о  тех  же  явлениях, которые  известны  при  условиях  опытов  с  так  называемым
отгадыванием  мыслей  при  соприкосновении  индуктора  с  отгадчиком.  Разница  лишь в  том,
что при последних опытах дело идет об улавливании движений с помощью осязания, когда
как при опытах с «мысленным» внушением дело сводилось бы к  улавливанию движений с
помощью зрения.

Не отрицая допустимости такого объяснения, однако, нельзя забывать, что этим путем

нельзя  объяснить  обстоятельства, что  собака  Лорд  не  могла  считать  более 9, а между  тем,
казалось  бы, вполне  естественно, что  если  бы  собака  в  этом  случае  руководилась  едва
улавливаемыми движениями головы, то она должна бы считать таким же образом и далее 9,
чего, однако, не происходило. С другой стороны, приняв во внимание это объяснение, нельзя
было  бы  понять, каким  образом  собака  Пикки, не  имевшая  возможности  пользоваться
подобными знаками в форме не замечаемых самим экспериментатором движений глав в том
опыте, который  производился  с  завязанными  глазами  экспериментатора, тем  не  менее
выполняла задание вполне удачно. Необходимо при этом исключить и предположение о том,
что  в  опыте  с  внушением  наброситься  на  чучело  собака  руководилась  мимикой  лица
индуктора, ибо тот же опыт был повторен спустя некоторое время таким образом, что Дуров
намеренно  во  время  внушения  искажал  свое  лицо  искусственной  улыбкой, и, несмотря  на
это, опыт оказался вполне удачным, ибо собака в точности выполнила внушаемое задание.

То, что все мои опыты были произведены по заданию, известному только мне одному,

некоторые же были произведены в отсутствие Дурова и других сторонних лиц, должно быть,
в свою очередь, учтено скептиками соответственным образом.

1919

ВЗАИМОВНУШЕНИЕ, ВЗАИМОПОЛРАЖАНИЕ И ВЗАИМОИНДУКЦИЯ КАК

ОБЪЕДИНЯЮЩИЕ ФАКТОРЫ

(Публикуется  по: Бехтерев  В. М. Избранные  работы  по  социальной

психологии/Коллективная рефлексология. М.; Наука, 1994 г. с. 105–118).

В  числе  факторов объединяющего  характера  должны  быть  более  подробно  выяснены

такие, как  взаимовнушение, взаимоподражание  и  взаимоиндукция. По  отношению  к
взаимовнушению  все  необходимое  содержится  в  моей  специальной  работе, и  потому  я  не
считаю нужным здесь вновьостанавливаться на этом предмете. Ниже, однако, мы еще к нему
вернемся.

Что  касается  подражания, то  по  этому  предмету  имеется  уже  довольно  обширная

литература, которая  представлена  работами  Михайловского, Тард  а, Росс  и, Лебон  а,
Гарднера, Сигеле, Сидиса, моими, Вигуру и Жукельеи др.

Общий  результат  этих  исследований  сводится  к  тому,  что  уже  собрание  лиц  в  толпу

располагает к развитию взаимной заразы, что и приводит к объединению их деятельности.

По  Binet,  производившему  опыты  над  детьми,  оказывается,  что  уже  в  силу  одного

факта собрания детей в одну группу они становятся более подверженными внушению.

По  Вигуру  и  Жукелье,  уже  одно  восприятие  зевания  вызывает  у  других  повторение

того же акта. Рефлекс зевания наиболее заразительный. «Мы присутствовали при подлинной
эпидемии  зевания, вызванной  в  омнибусе  одним  фактом  восприятия  зевания  одного  из
пассажиров». См.: Доклады к конференциям Института по изучению мозга за 1919 и 1920 гг.
// Вопросы изучения и воспитания личности. Пг., 1920, № 2.

Но  возможно, помимо  заразы, и  непосредственное  инду-цирование  одной  личности

другою, как то доказывают наши опыты с так называемым мысленным внушением.

Дело  идет  в  таком  случае  о  таких  формах  воздействия  в  толпе, где  отдельные  лица

становятся как бы взаимными резонаторами одних по отношению к другим.

Как  известно, всякое  движение, не  возбуждающее  противодействия  в  целях  обороны,

возбуждает к подражанию, а это уже само по себе приводит к объединению масс. Есть что-
то, непосредственно  заражающее  в  тех  движениях, которые  являются  для  нас  более  или
менее привычными и выполнение которых не вызывает труда. Таковы, например, движения
зевания, смеха, танцев и т. п.

Тард  много  посвящает  в  своих  трудах  вопросам  подражания, понимая  под  этим

термином  не  одно  только  индивидуальное  подражание  в  форме  так  называемой
«психической»  заразы,  но  и  расширяя  его  до  степени  межклассового  и  международного
подражания. В  сущности, дело  сводится  к  объединяющему  значению  взаимоотношений,
устанавливающихся в каждом коллективе, ибо коллектив не будет чем-то целым, коль скоро
личность не воспримет общие свойства коллектива, и с другой стороны, достижения одной
личности, будучи признаны общеполезными, не сделаются общими достижениями.

В  этом  именно  заключается  нивелирующее  начало  всякого  более  или  менее

организованного коллектива: будет ли он представлять собою профессиональное общество,
народ  или  государство. Речь  идет  здесь  вообще  о  распространении  индивидуальных
достижений на весь коллектив путем заимствования и усвоения их другими членами того же
коллектива, а  это  заимствование  и  усвоение  происходит  путем  простой  индукции,
подражания, внушения и убеждения.

Таким  образом, роль  указанных  факторов  в  социальных  условиях  огромна, ибо

благодаря им устанавливается взаимоотношение между людьми и достигается коллективное
объединение, иначе  говоря, благодаря  им  становится  возможным  образование  коллектива
людей, или собирательной личности. Из этих факторов наиболее ранним по развитию, если
исключить  индукцию, является  подражательность, свойственная, как  мы  знаем, и
обширному  классу  животных. Ее  можно  наблюдать  у  детей  вскоре  после  их  рождения  и,
очевидно, с  помощью  ее  устанавливаются  первые  социальные  отношения  дитяти. Когда
ребенок  произносит  первый  подражательный  звук, когда  он  улыбается  в  ответ  на  улыбку
матери, когда  он  повторяет  виденное  движение — это  начало  его  социальности, а  все  это
может быть обнаружено уже в первые недели и месяцы жизни ребенка.

Подражание следует понимать вообще шире, нежели это принято думать. Подражание

может  зависеть  и  от  воспроизведения, и  в  этом  случае  оно  может  быть  рассматриваемо
между  прочим  с  точки  зрения  исторической  перспективы. «Манускрипт  о  республике
Цицерона  находят 2000 лет  спустя  после  того, как  он  был  написан, его  отпечатывают, им
вдохновляются; мы получаем посмертное подражание, которое не имело бы места, если бы
молекулы  пергамента  перестали  существовать  и  вибрировать  и  если  бы, кроме  того,
размножение  не  шло  своим  порядком, начиная  с  Цицерона  до  наших  дней.
«Воспроизведение  есть  свободное  волнообразное  колебание, волны  которого  составляют
отдельные миры. Подражание идет еще дальше: оно действует не только на весьма больших